Чернь и золото

30

Чи просыпалась с опаской, слыша вокруг тихие разговоры. Она, укрытая плащом, лежала на жестком соломенном тюфяке — но не в тесной камере, где слышалось только дыхание Сальмы, а в куда более просторном и гулком месте.

«Ты больше не в тюрьме, — шепнула ей заново ожившая радость. — Не во власти Тальрика».

Кусочки головоломки начали складываться.

Таниса, ном и другие спасли ее.

Она свободна.

Чи резко села, и Наследие рассеяло окружающий ее мрак. Над головой виднелись тяжелые своды, вокруг спали какие-то люди, у дальней стенки сидел Ахей. Только одна Чи была способна различить под капюшоном блеск его глаз, а ведь всего миг назад она даже его имени бы не вспомнила.

Спящие, около двадцати человек, лежали рядами. Еще полдюжины караулили или просто проснулись рано, как и она. Чи, наверное, видела этот подвал, когда ее сюда привели, но опять-таки ничего не запомнила.

— Чи, — позвал тихо кто-то: Тото сидел у нее в головах, почти напротив Ахея. Она инстинктивно схватила его за руку — убедиться, что ни он, ни свобода ей не приснились. — Ты поспала бы еще, до рассвета хотя бы.

— Я совсем утратила чувство времени. Где это мы?

— В укрытии местных подпольщиков. Они нас провели во дворец, но на этом и все, — мрачно пожаловался Тото. — Им только и надо было, что освободить собственного вождя.

— Ну и пусть — главное, все получилось. А Сальма где? — запаниковала она. — Он не…

— Он просто спит, как все нормальные люди. Вон там. Он хорошо о тебе заботился?

— Мы заботились друг о друге взаимно. Я думала, все будет гораздо хуже, но у человека, арестовавшего нас, оказались другие дела — он так толком за нас и не взялся. — Чи помрачнела, вызвав у Тото массу новых переживаний. — Куда мы теперь, Тос — назад в Геллерон?

— Не знаю. Возможно.

— Мне нужно сказать словечко дядюшке Элиасу.

— Опоздала. Стенвольд сказал, что его убил Тизамон.

— Тизамон? Мантид?

— Он самый. Боюсь я его, по правде сказать. Чи…

— Да?

Тото, выросший с клеймом смешанного происхождения, научился хорошо скрывать свои чувства.

— Я рад, что ты на свободе.

— А уж я-то как рада! Хочу снова увидеть небо, Тото.

— Небо?

— Сначала фургон, потом геликоптер, потом камера. Хочется выйти на воздух, хотя бы и ночью. Просто постою на пороге — и сразу назад.

Чи встала и накинула плащ, служивший ей одеялом. Тото, ведя ее за руку к выходу, то и дело кивал — бодрствующим миннцам и Тизамону, точившему свой коготь в углу.

Снаружи убежище охраняли двое часовых. Один слонялся по улице, притворяясь бродягой, другой сидел с арбалетом наверху. Ночь была прохладная, небо напоминало усеянный бриллиантами бархат. Тото, стоя с Чи на пороге, наспех рассказывал ей о том, что произошло после их расставания в Геллероне. В рассказе упоминались встреча со Скуто, стычка Стенвольда с Элиасом, явление Тизамона, путешествие в Асту и в Минну.

— Откуда вы узнали? — прервала его Чи. Этот вопрос давно ее мучил, но поняла она это только теперь. — Откуда узнали, куда нас везут?

— Тизамон и Таниса ходили в осоидский лагерь, — сказал Тото, явно о чем-то умалчивая. Чи спокойно ждала продолжения. — Ном с чего-то решил, что в Минну, — сознался он. — Не знаю, откуда он это взял, и доверия у меня к нему нет. Может, ему сказали осоиды, а может, просто так угадал.

Чи заново переживала свой странный сон. Нет, он никак не мог знать. Так не бывает. Будь сейчас день, она стряхнула бы с себя наваждение, однако под звездным небом, посреди незнакомого города, у нее под ногами разверзлась бездна непостижимого.

Там, в геликоптере, во сне, не похожем на ее прежние сны, Ахей спросил ее, куда они направляются — и она сказала куда.

Надо спросить у Тото точное время. Отсчитать, сколько суток прошло с той ночи, когда Ааген ремонтировал свой геликоптер, немного не долетев до Минны. Это развеет мистические допущения… или, наоборот, подтвердит. Чи так и не задала своего вопроса, страшась ответов, затаившихся во тьме, как детские страхи.

— Мне надо подумать, Тото. Побыть немного одной.

— Тебе надо лечь и поспать, — заупрямился он.

— Я не хочу спать, ни чуточки. — Она говорила чистую правду. — Ну пожалуйста.

Тото ушел, но все-таки наказал часовому-бродяге за ней присматривать.

Они расстались не так уж давно, но за это время Тото успел измениться — как, пожалуй, и вся их компания. На борт «Высокого неба» они взошли юными и наивными, а потом начали быстро взрослеть, усваивая суровые уроки судьбы. Неловкость и застенчивость, свойственные Тото как полукровке, остались при нем, но внутри ощущается стальной стержень. Чи никогда не считала его бойцом, однако он со своим арбалетом приходил на помощь как раз тогда, когда она в нем нуждалась.

— Иди сюда, не прячься, — сказала она. — Я знаю, где ты.

Ахей, весело фыркнув, слетел откуда-то сверху. Миннцы, подобно жуканам и муравинам, не созданы для воздушной стихии, и стройный ном на мерцающих крыльях казался властелином этого города.

Он стал на расстоянии вытянутой руки от нее, пряча руки под длинной хламидой.

— Почему? — спросила она.

— Кто может на это ответить? — Она различила в его голосе легкую горечь. — Я здесь, вот и все.

— Я тебе рада. Знаешь… — запнулась Чи, — я видела один сон. Он… утешил меня в то время, когда утешаться было особенно нечем.

— Сон?

— Да, сон, — решительно подтвердила Чи.

— Эх вы, жуканы, — пожал плечами Ахей. — Ладно, пусть так. Вот вернемся в Геллерон и опять сможем враждовать сколько вздумается. Свой долг, полагаю, я уже уплатил?

— Ты считал себя должником из-за того, что я перевязала тебя? — Чи шагнула к нему. — Странные же у вас понятия! Тебе совсем не нужно было делать все это ради меня… но ты сделал, и я никогда больше не буду твоим врагом. — Ей хотелось дотронуться до него, приласкать: он казался таким несчастным под всеми своими масками. — И народам нашим тоже не следует враждовать. Осоиды, придя в Геллерон, не станут разбирать, где номы, а где жуканы.

Ахей промолчал; номы, видимо, только порадовались бы падению Геллерона, даже если при этом пострадали бы их собственные дома.

— Держи. — Чи протянула ему руку, серебристую в свете нового зрения. — Возьми ее, пока еще можно.

Рука Ахея, сторожко извлеченная из-за пазухи, была чуть светлей, чем у Чи, и оказалась на удивление теплой.

— Я, Чируэлл Вершитель, не отвечаю ни за свою семью, ни за свой город, ни за свою расу. То, что я сейчас скажу, будет сказано только от моего имени. Теперь и я у тебя в долгу, притом в неоплатном, потому что ты не бросил меня в беде. Не знаю, почему ты так поступил, но ты пришел мне на помощь и пролил кровь наших общих врагов. — Чи говорила как по писаному, испытывая странное чувство, что эти слова лишь частично принадлежат ей.

Ахея они, во всяком случае, проняли.

— Ты слишком легко говоришь подобные вещи, — сказал он, попытавшись освободить руку. — Ты не знаешь, как крепко связывают нас клятвы.

— Я знаю.

— А ведь ты меня видишь, — заметил он, перестав дергаться. — Видишь, хотя теперь ночь.

В самом деле: улицу, если не считать чадящего факела, озаряли лишь звезды. Он видел ее благодаря своему Наследию, она его — благодаря своему.

— Вижу, — подтвердила Чи. — Я потратила уйму времени, чтобы обрести Наследие Предков, но оно открылось мне только… только после того сна.

Все маски слетели прочь. Ахей испугался, и его страх передался Чи. Тепло его руки делало нома пугающе близким.

Нить, по которой он шел к ней от самого Геллерона, натянулась теперь до отказа. Чи отпустила руку Ахея и торопливо, опасаясь сказать что-то лишнее, вернулась в подвал.

Ночью Тальрику так и не удалось выспаться. После побега заключенных, когда во дворце восстановился хоть какой-то порядок, он разыскал полевого хирурга. Можно было вызвать и городского врача, но Тальрик знал по опыту, что никто не лечит раны лучше военных медиков.

Утром дворец так и не успокоился окончательно, но Тальрик знал, что Рекеф возьмет все в свои руки и командованию в Минне будет доложено об истинном положении дел.

Послав за Аагеном, Тальрик принял его в одном из небольших кабинетов.

— Живы, стало быть, — констатировал лейтенант.

— Еле-еле. Осложнения были?

— Я слышал, что ее искали солдаты. Местные Империю не очень-то любят, но я заслужил их симпатию — странно, да?

— В этом городе скоро произойдет революция, — предсказал Тальрик. — Только Ультер, потеряв всякую связь с действительностью, мог возомнить, что держит все в кулаке.

— Надеюсь, что нас к этому времени здесь не будет.

Тальрик кивнул.

— Извини, что использую тебя, Ааген. Больше у меня никого нет.

— Да я вообще-то не жалуюсь, — ухмыльнулся механик.

— Она для тебя танцевала?

Ааген опять не сдержал улыбки.

— Ну да. Только танцевала, ничего больше, но…

— Знаю. Я видел, как она танцует. — Тальрик, встав, оперся на плечо Аагена — на этого его друга по крайней мере Рекеф дела еще не завел. — Я рад, что ты не пострадал, и не забуду твоей услуги, как товарищ и офицер.

Зная, что сегодня будут подбиваться итоги, он поплелся в тронный зал. Свежие, подтянутые солдаты открыли перед ним двери и тут же закрыли их за его спиной. Помещение успело приобрести гораздо более скромный вид, чем при Ультере.

Тальрик нисколько не удивился, обнаружив на центральном троне безымянного, которого видел у Латвока. Тот смотрел на него в упор, сморщив худощавое лицо. Сам полковник стоял сбоку с полуразвернутым свитком в руках. Одисса отсутствовала, те Берро маячил за одной из колонн.

— Быстро же вы добрались, господин полковник, — козырнул Тальрик.

— Пока еще не добрался, — с улыбкой ответил Латвок. — Официально я прибуду лишь через некоторое время. Передача губернаторских полномочий пройдет гладко, как при полковнике Ультере, но до тех пор городом управлять тоже надо.

— Так точно, надо.

— Вы относитесь к тем немногочисленным офицерам, которые всегда готовы возглавить атаку, майор. Качество не всегда полезное, но с результатами вашей работы здесь я могу вас только поздравить.

— Благодарю вас.

— Вам, думаю, нелегко пришлось.

Тальрик моргнул, собираясь с мыслями. Самым разумным было бы отречься от всего личного, но вряд ли он справится с этой ролью в своем теперешнем состоянии.

— Я сделал свой выбор как лояльный гражданин великой Империи. — Это прозвучало не так твердо, как ему хотелось бы.

— Молодцом, — похвалил Латвок. — Ваша решимость, конечно, не останется без награды…

— Я действовал не ради наград. — А вот сейчас можно бы и помягче, плоховато он владеет собой после минувшей ночи.

— Я этого и не предполагал, майор, — с легким раздражением ответил полковник. — Однако в данный момент вы, судя по спискам, являетесь старшим офицером Рекефа в Минне. Если хотите предпринять что-то в качестве действующего губернатора, будьте любезны.

Трудно решать вот так сразу, но второго шанса ему скорее всего не представится.

— Рабыня-лепидинка по имени Скованное Горе, — произнес Тальрик.

— Наслышан, — ласково ответил полковник.

— Она принадлежала полковнику Ультеру. Я хотел бы передать ее в дар лейтенанту Аагену, оказавшему мне неоценимую помощь.

— Согласен, — без запинки сказал полковник. — Еще что-нибудь?

— Мне помогала еще одна рабыня, женщина нашей расы по имени Грейя. Я хотел бы дать ей свободу.

Латвок кашлянул в кулак, словно Тальрик допустил промашку в изысканном обществе.

— Империя не освобождает своих рабов. Их поощряют, ставят на ответственные посты, делают советниками, но на волю не отпускают. Во избежание нежелательного прецедента Империя дарит ее вам, майор. Если вы захотите освободить ее как свою личную собственность, на это, полагаю, закроют глаза. Еще?

— Хочу упомянуть о хорошей работе лейтенанта те Берро.

Мушид, явно не ожидавший этого, удивился.

— Воздавать должное подчиненным — хорошая черта в офицере, — одобрительно кивнул Латвок. — Так выковываются преданные Империи люди. — Сам Латвок, судя по лицу те Берро, не обладал этим ценным качеством. — Далее?

— Это все.

— Уверены? — нахмурился Латвок. — У губернатора было много рабов — полный дворец.

— Оставляю их на попечение Империи, господин полковник. Я желал бы лишь одного — вернуться в Геллерон к прерванной мною работе. Она сейчас находится в завершающей стадии, и агенты нуждаются в моем руководстве.

Латвок взглянул на занимающего трон человека.

— Видите ли, майор… у нас есть виды на ваше будущее. Генерал Рейнер находит, что вы можете послужить образцом для офицеров Рекефа.

Тальрик вытянулся: генералы Рекефа обычно нигде не показывались в открытую, кроме как при дворе.

— Господин генерал…

— В зарубежном отделе вы работали безупречно, майор, — продолжал полковник (генерал в это время сверлил Тальрика взглядом), — но ваши таланты могут принести пользу и во внутреннем ведомстве. Империю должно охранять как от внешнего, так и от внутреннего врага.

Это было больше чем повышением: внутренний отдел, старшая и более почтенная ветвь Рекефа, подчинялся исключительно императору — его офицеры никого и ничего не боялись (не считая своих коллег, шепнула крамольная мысль).

Зато их боялись все поголовно. Ни один армейский офицер не мог быть уверен, что сослуживец не напишет донос на его неосторожные слова или раб не подслушает его пьяных бредней. Каждый военный, от рядового до генерала, чувствовал, что око Рекефа устремлено ему в спину, каждый мог исчезнуть бесследно в любой момент.

Значит, дело Ультера было задумано как испытание? Тальрика натравили на старого ментора, чтобы посмотреть, как он справится — и он сдал экзамен.

— Это большая честь, но мой план в Геллероне…

— Может быть завершен кем-то другим. Обдумайте это, майор.

Офицер внутреннего отдела подобен хирургу, безжалостно отсекающему пораженный орган ради спасения всего тела. Каждый день Тальрика станет таким же, как прошлая ночь — и можно не сомневаться, что однажды ему поручат дело Аагена или еще какого-нибудь друга былых времен.

— Я поступлю так, как мне прикажет Империя. — Следующие слова, которые он собирался произнести, могли с большой долей вероятности обеспечить ему судьбу Ультера. — Но если это только предложение, а не приказ, я предпочел бы ответить отказом. Я дорожу своей работой и боюсь, что без меня она закончится неуспешно.

Латвок и генерал обменялись долгим взглядом. Тальрик попытался разгадать его смысл, но так и не смог.

— Хорошо, майор. Вы свободны, — сказал наконец полковник, и Тальрик вышел, по-прежнему теряясь в догадках.