Чернь и золото

17

Все вышло не так, как она предвидела — видимо, она несколько переоценила собственное значение. Воображая, что ее бросят в темницу и будут допрашивать, даже пытать, Чи готовилась плюнуть в лицо палачам, но вместо мрачных сводов оказалась под ясным небом. Солнце жгло, пыль стояла в воздухе, и Сальма мужественно улыбался, стараясь ее подбодрить.

Солдаты Тальрика вскоре присоединились к другим, ведущим на веревке десятка полтора пленных. Добавив к веренице еще двоих, все вместе бодро двинулись через пустоши к востоку от Геллерона. Разговаривать запрещалось под угрозой побоев, да и говорить-то, собственно, было не о чем. Среди невольников были муравины из какого-то незнакомого города, жуканы (похоже, не геллеронцы), мушиды и одно хилое существо трудноопределимого вида. Большинство составляли мужчины, но имелась и пара женщин. Все они выглядели еще хуже, чем Чи себя чувствовала, и воспринимали плен как неизбежное зло.

Вечером их поместили в загородку из кольев. Часовые не расставались с арбалетами, хотя вполне могли обойтись и собственным врожденным оружием. Тальрик сидел на камне чуть поодаль, ел и читал какой-то пергаментный свиток.

Чи несколько удивляло, что с ней обращаются как с самой обычной рабыней — ведь осоиды приложили немало трудов, чтобы их с Сальмой поймать.

В полночь ее разбудило прибытие другой партии; невольники были точно такие же, но осоиды-стражники заметно отличались от солдат Тальрика. Поджарые и мускулистые, они были одеты в туники без швов по бокам и шлемы с Т-образными прорезями. Вооружены они были как надсмотрщики — дубинками и бичами.

Солдаты, судя по их реакции, не слишком одобряли этих новых осоидов, а пленники из партии Чи при виде их содрогнулись от ужаса.

— Зажгите фонарь, — распорядился, подойдя, Тальрик.

Солдат послушно высек огонь, но свет не прибавил уюта невольничьему привалу.

— Последний урожай, капитан Тальрик, — скупо кивнул главный конвоир.

Тальрик окинул взглядом новую связку, около двадцати человек.

— Они все беглые, Брутан?

— Ну да.

— Вы уверены, что ничего не преувеличили? — прищурился офицер.

— Да кому до этого дело. Раб он и есть раб, в конечном счете никакой разницы.

— Полагаю, вы знаете свое ремесло, — пожал плечами Тальрик. — Прибавьте к своему счету еще девятнадцать голов, и я позабочусь, чтобы вы получили вознаграждение.

— Мы пойдем с вами, капитан, и я получу его сам.

Тальрик одним взглядом пресек недовольный ропот своих солдат.

— Как вам будет угодно. Все пленные поступают в полное ваше распоряжение — вы, как я уже говорил, знаете свое ремесло.

В новой партии было несколько полукровок, а один человек даже походил на осоида. Чи заметила также, что двое подчиненных Брутана — явные муравины, светлые уроженцы Тарка. Перегонщики рабов то ли жили по своим собственным законам, то ли вообще никаких законов не соблюдали.

Солдаты, охотно сбыв пленных с рук, расположились вокруг костра. Загородку расширили, но с прибытием новых рабов там едва можно было сесть. Теперь их стерегли люди Брутана, и невольники, пользуясь сменой режима, стали потихоньку переговариваться. «Где тебя взяли? Далеко удалось уйти?» — слышалось в темноте.

— Сальма, я боюсь, — прошептала Чи.

— Я тебя понимаю, — согласился он, сжав ее руку. — Главное — не терять спокойствия. Будь спокойна и жди.

Она попыталась успокоиться, но это было так же, как с медитацией — ей просто не удавалось сосредоточиться.

— Откуда будешь? — устало спросил жукан рядом с ней.

— Нас взяли близ Геллерона.

— Я не о том. Раз ты здесь, значит, сбежала откуда-то? Далеко ли ушла?

— Со мной это впервые. Раньше я никогда не была… рабыней.

Жукан, похожий на исхудавшего Стенвольда, понимающе кивнул.

— Жалко мне тебя, девочка.

— А других что, не жалко?

Жукан покачал головой, и разговор продолжил его желтый, высоколобый, неопределенной расы сосед:

— Мы-то беглые. За побег в Империи полагается суровая кара, а ты попала к нам без всякой вины — потому мы тебя и жалеем.

— Вы тоже не виноваты. Нельзя осуждать раба за то, что он хочет освободиться.

— Очень даже можно. Нас и не за то судят.

Чи попыталась рассмотреть в темноте лицо человека, в которого, видимо, долго вбивали эту покорность.

— Я никогда не буду рабыней — по крайней мере вот здесь, — упрямо заявила она, постучав себя по лбу. — Что бы со мной ни делали. — Оглядев тех, кто был к ней ближе всего, Чи обратилась к меднокожей муравинке: — Все муравины, насколько я знаю, воины — что думаешь на этот счет ты?

— Я участвовала в Майнесском восстании, — ответила женщина. — Мы держались две недели, пока их армия не вернулась с фронта. Они распяли на городских стенах четыреста человек, не только повстанцев — всех, кто попадался им под руку. Угнали в рабство сотни наших детей. Заклеймили всех, кто воевал против них. Я бежала и была поймана. Я больше не воин, но меня все равно казнят на глазах всего города.

— Почему бы тогда не попытаться бежать еще раз? Что вам терять?

— Ты не понимаешь, — безжизненно проронила женщина.

Человек неопределенной расы предостерегающе зашипел: мимо ограды шел один из охотников за рабами. Когда он удалился, высоколобый сказал Чи:

— Завтра ты — если доживешь — узнаешь, что такое рабская доля.

— Если доживу? Мы, жуканы, очень выносливы — ты разве не слышал?

— Завтра кто-то из нас определенно умрет, — объяснил раб. — Таков имперский порядок.

Многие рабы по давней привычке проснулись с первыми проблесками рассвета. Щелканье бичей служило побудкой тем, кто еще спал — если и это не помогало, бич опускался.

Сальма растолкал Чи, избавив ее от применения этого средства. Невольников опять связали в одну вереницу. Побег не представлялся возможным: слишком много надсмотрщиков стояло вокруг. Будь Сальма один, он еще попытался бы выхватить у кого-то нож, перерезать веревку и взвиться в воздух, но с ним была Чи.

Княжич Сальма всегда относился к жизни легко, избегая ответственности за что бы то ни было. У себя на родине он играл в придворные игры, волочился за дамами, фехтовал с приятелями. Даже войну, опустошавшую восточные княжества, он принимал не слишком всерьез.

Потом его послали в Коллегиум, где он стал учеником Стенвольда. Но и там Империя привлекала его внимание лишь изредка, в промежутках между занятиями и случайными связями. Осоиды, будучи, конечно, его врагами, существовали где-то далеко от него.

В Нижних Землях, однако, напридумывали столько чудес, что это самое «далеко» очень быстро к нему приблизилось — и обещало наконец показать, что такое ответственность.

Он помог Чи подняться. В Коллегиуме она, суетливая и крайне серьезная, ужасно его забавляла. Он добродушно подсмеивался над ее принципами, ее попытками обрести Наследие Предков и кризисами, которые она ежедневно переживала, — как, впрочем, и над всем жуканским укладом.

Теперь, когда она брела на одной с ним веревке, он чувствовал себя таким ответственным за нее, что готов был убить любого осоида, который на нее хотя бы посмотрит. С чего бы это? Он никогда не пытался внести Чи в список своих легких побед, не брал на себя роль защитника племянницы Стенвольда. Чувство, совершенно новое для него, проистекало из сознания, что на всем свете у него осталась только она.

Кроме того, забота о ней позволяла хоть немного забыть о своем позоре — ведь он позволил взять себя в плен.

Построенные в шеренгу рабы явно чего-то ждали. Один из конвоиров снял черный с золотом шлем, открыв миру тяжелую челюсть и бритую голову.

— Рабы! — гаркнул он. По голосу Сальма опознал в нем Брутана. Чи оглянулась на Тальрика с его воинством — те старательно делали вид, что это их не касается. Рядом с ней немедленно щелкнул бич, и она повалилась на Сальму. — На меня смотреть, сука! Рабы должны смотреть на своих хозяев, когда те обращаются к ним. Да не в глаза, ты! — Он снова щелкнул кнутом. — Вы не просто рабы — вы еще и беглые, а значит, дважды рабы. — Брутан говорил с такой ненавистью, что у него выкатывались глаза и пульсировали жилы на лбу. — Я вынужден тратить свое драгоценное для Империи время, чтобы ловить таких подонков, как вы! Будь у нас чуть больше рабов, я попросту перебил бы вас всех — но я все же преподам вам урок, чтобы навсегда отучить вас бегать.

Он двинулся вдоль линии, всматриваясь в лица невольников.

— Кого бы выбрать? Сейчас, сейчас… — Он шел мучительно медленно, с частыми остановками. Рабы не поднимали глаз от земли. Многих сотрясала дрожь, кто-то один рыдал, не в силах сдержаться.

Брутан, задержавшись перед высоколобым, перешел к жукану, мятежнице-муравинке и, наконец, к Сальме.

— Стрекозид… рабство не для вашего брата придумано, так ведь?

Сальма молчал, глядя себе под ноги.

— У меня есть вилла в Драс-Хеше. Знаешь, где это? — Сальма молчал. — Отвечай, раб, если хозяин спрашивает! Знаешь, где это?

— Да, хозяин, — тихо ответил Сальма.

— У меня там хорошо укомплектованный штат — есть даже стрекозидка, по виду твоя сестра. — Брутан ждал малейшего проблеска бунта, но гордость Сальмы расступилась, подобно водам реки, и поглотила оскорбительные слова. Он отвечал за Чи и не мог подчиняться велениям гордости.

Брутан, с отвращением кривя губы, зашагал дальше.

В самом конце ряда он ткнул рукояткой бича в одного из муравинов.

— Этот! — Два конвоира оглушили жертву дубинками, отвязали и оттащили в сторону.

— Не смотри, — предупредил Сальма.

— Я уже видела, как умирают, — храбро пробормотала Чи.

— Не так. Прошу тебя, не смотри. — По сводкам с фронта Сальма знал излюбленный способ казни осоидов.

Двое людей Брутана принесли заостренные с двух сторон колья с короткими перекладинами. Один из них воткнули под углом в землю. Когда осужденного подтащили к нему, Чи все же зажмурилась, но страшные крики долго звучали в ее ушах.

Потом стало тихо, и она решилась открыть глаза. Казненный, еще живой, но вконец обессиленный, висел между двумя кольями, концы которых торчали у него из подмышек. Чи очень надеялась, что он умрет быстро — больше надеяться было не на что.

Ей казалось, что они с Сальмой — пленники особого рода, ведь Тальрик положил немало трудов, чтобы выследить их. Однако вот они здесь, и Сальму едва не постигла такая же участь.

— Ну, хватит! — взревел Брутан. — Капитан приказывает трогаться, давай шевелись!

Бичи засвистели еще до того, как колонна пришла в движение. Восточная дорога вела через тенистый Даракионский лес и горы в загадочную, не обозначенную на картах Империю.

Стенвольд был готов ко всему, кроме воспоминаний, охвативших его при виде Тизамона, сидевшего за их обычным столом на улице у таверны «Эгелитара». В Геллероне они, все пятеро, каждый раз собирались здесь. Таверна осталась прежней, хотя в семье ее владельцев успело смениться несколько поколений.

Можно было подумать, что Мариус или Атрисса вот-вот перейдут через площадь и усядутся рядом.

Нома Ахея Стенвольд заметил, лишь подойдя вплотную к столу. Тот сидел себе преспокойно, словно и не во вражеской цитадели, и никто из прохожих не обращал на него внимания. Возможно, их отпугивал Тизамон, но скорее всего это объяснялось разницей, с которой смотрели друг на друга жуканы и номы. Геллерон для торнских номов был злом, осквернившим их священные горы, номы для геллеронских промышленников — всего лишь мелкой докукой. Цены на олово волновали их куда больше.

— Я вижу, ты все еще здесь. — Стенвольд, кивнув Тизамону, подсел к ним.

— Здесь. — Жукан есть жукан, подразумевал тон Ахея. — И намерен расплатиться со своими долгами.

— Ты говоришь точно как он, — сказал Стенвольд, имея в виду Тизамона.

— Серые господа, зеленые слуги. — Формула Ахея происходила из дореволюционных времен. — Кто сказал, что мы не можем учиться у наших братьев?

— Ладно, обойдемся без пустых слов. Я иду освобождать свою племянницу из рук осоидов, а ты чего хочешь?

Прямой вопрос слегка нарушил спокойствие нома.

— Твоя племянница помогла мне. Я не сумел ответить ей тем же и хочу загладить свою вину.

— Ладно, проясним еще кое-что. Ты из Арканума?

Ном заметно поразился тому, что Стенвольду вообще знакомо это название.

— Нет, — ответил он после долгой паузы, — но в городе, разумеется, есть агенты, и я говорил с ними. Они признают, что все связанное с Осиной Империей может иметь отношение к ним, и я должен обо всем им докладывать. — Ахей поежился, вспомнив, что было на самом деле и с каким трудом он добился от этой женщины разрешения. Версия, предназначенная для Стенвольда, звучала куда приятнее. О Чируэлл он ничего Аркануму не сказал — его бы просто не поняли. Тайное, работающее за рубежом общество номов было сейчас настроено весьма нетерпимо.

— Как по-твоему, можно убедить твой народ в том, что осоиды угрожают всем Нижним Землям? — неожиданно спросил Стенвольд.

— Думаю, да, — прищурился Ахей, стараясь разгадать смысл вопроса.

— Они действительно угрожают. Я все время твержу это и здесь, и в Коллегиуме, да только никто не слушает. Надо нам будет вместе поговорить с твоими, когда спасем Чируэлл и Сальму.

Ахей кивнул, зная, что после упомянутого спасения его здесь не будет.

— Ну, тогда двинулись, — сказал Стенвольд. Мрачные предчувствия все сильнее одолевали его. — Вторая половина группы ждет нас за городом. — Вот этот момент и настал. Судьба подарила ему столько лет, а он их растратил впустую.

— Тебе известно, куда их ведут? — спросил Тизамон.

— На восток, в Асту — если не дальше. — Стенвольд нетерпеливо переминался с ноги на ногу, Ахей тоже встал, но Тизамон оставался на месте.

— Мне эта дорога знакома: я не раз выслеживал невольничьи караваны. Если хочешь, я пойду вперед и разведаю.

Рок, похоже, дал Стенвольду небольшую отсрочку, только честно ли это будет по отношению к Тизамону? Лучше не откладывать неизбежное, сказал ему внутренний голос, но предатель-язык выговорил обратное:

— Хорошо бы. Отыщешь нас… — Когда же? Долгой ли будет отсрочка? — Как стемнеет?

— Так и сделаю. — Тизамон встал, и Стенвольд пожалел, что им так мало довелось побыть вместе без приключений и спасательных экспедиций. Он вовсе не был уверен, останутся ли они друзьями при новой встрече.

Скуто обеспечил им транспорт — старый открытый самоход на ржавых ногах.

— Быстро бегает? — подозрительно спросил Стенвольд.

— Ну, все быстрей, чем пешком, — заверил колючий жукан. Стенвольд заглянул машине под брюхо. Почтенная конструкция, похоже, пала жертвой бесчисленных переделок: вместо восьми отдельных ног у нее было две с четырьмя отростками каждая.

— Все будет в порядке, — заверил Скуто, — только не забывайте заводить его по утрам. Для этого требуется двое мужчин — Тото будет тебе помогать. А как надоест, вспоминайте, что все горючее к востоку отсюда проштамповано черно-желтым.

— Да, пожалуй. — Хороший заводной механизм имеет много преимуществ перед паровыми машинами и двигателями внутреннего сгорания. Топлива он не требует, и починить его очень просто — подбил деревянными колышками, и все тут.

— Тебя тревожит что-то, помимо Чи? — вдруг спросила Таниса.

Он улыбнулся ей, перебарывая душевную боль. Сейчас он не мог ей ответить — все, что бы он ни сказал, было бы откровенной ложью.

— После скажу. — Да, после… когда молчать уже будет нельзя.

День тянулся долго. Осоиды редко устраивали привалы, воду рабам выдавали скупо, а кормили черствым хлебом и сухим сыром. Тех, кто шел слишком медленно, подгоняли бичами. Чи, с утра преисполненная жалости к своим товарищам по несчастью, к вечеру благодарила судьбу за то, что у нее сохранилось больше сил, чем у них.

На закате впереди показались два больших темных сооружения — туда скорее всего и вели их осоиды.

— Ферма? — предположила Чи.

Сальма, лучше нее видевший в темноте, вгляделся и сообщил:

— Не пойму, что это… но точно не здания. — Тут к ним подошел конвоир, и пришлось умолкнуть.

Для их небольшой партии даже одного кузова-клетки было бы много, но оказалось, что оба фургона заполнены почти целиком — неужели все эти несчастные совершили побег? С юга одновременно с ними подошла другая колонна узников. Их конвоиры, белые, безволосые, с руками-клешнями, были гораздо выше невольников. Вожак тут же стал торговаться с людьми Брутана.

— Их пригнали из Сухой Клешни, если не из самой Арахнии, — предположила Чи. — Империя, должно быть, испытывает большой недостаток в рабочей силе.

— Это точно, — подтвердил Сальма. — Без рабов она бы долго не продержалась. Рабы возделывают землю, строят дома, добывают руду. Империя стоит на их спинах, на их костях — сами осоиды только и делают, что воюют.

— В Сообществе тоже держат рабов? — отважилась спросить Чи.

— У нас они называются по-другому, — хмыкнул Сальма. — Это, так сказать, платные рабы, вроде как у вас на заводах. Каким, однако, вольнодумцем я сделался в Коллегии.

Брутан и Тальрик, стоя чуть поодаль, беседовали со старшим механиком, но Чи смотрела больше на бледных южан, чьи клешни наводили на нее ужас. Одеты они были в кожу, кольчуги и мохнатые шкуры, за поясами у них торчали топорики, за плечами висели огромнейшие мечи, и спуску осоидам они не давали.

Брутан начал отдавать приказы своим подчиненным. Они, насколько поняла Чи, собирались стать тут лагерем на ночь, а утром погрузить рабов в машины и увезти. Тальрик продолжал разговор с машинистом, а конвойные тем временем открывали клетки и выгоняли оттуда невольников.

Два загона расположили позади машин, и выход из каждого был только один — в клетку. Общее число невольников теперь превышало семьдесят душ.

Осоиды, поужинав сами, соизволили накормить и рабов. На середину загона швырнули мешок, вокруг которого тут же образовалась свалка. Чи не решалась подойти, боясь, что ее затопчут.

«Ты всегда хотела похудеть, — напоминала она себе, прижавшись к ограде, — вот и пользуйся случаем». Поголодать, однако, ей не пришлось; Сальма, без ее ведома вступивший в борьбу, молча протянул ей пригоршню раскрошенных сухарей, черствый хлебец и кусок сыра.

— А ты сам?

— Уже подкрепился.

— Тогда спасибо.

Чья-то тень упала на них. Чи подумала, что это конвойный, но над ними навис муравин — здоровенный, весь в рубцах от кнута. Когда он попытался отнять у Чи еду, Сальма двинул его плечом в бедро и сбил с ног. Оба тут же вскочили и приготовились к бою. Рабы шарахнулись в стороны, подальше от них.

— Не надо! — пискнула Чи. — Мы все здесь невольники, зачем драться между собой!

Все, и рабы и конвоиры, уставились на нее как на полоумную. Заметив, что Тальрик тоже смотрит, Чи повернулась к нему спиной и с жаром добавила:

— Будем выше этого. Зачем забавлять их, уподобляясь животным?

Муравин, пользуясь тем, что Сальма отвлекся, ударил первым, но стрекозид тут же взлетел. Поводок, прикреплявший его к общей веревке, насчитывал всего четыре фута в длину, однако Сальме хватило и этого. Он двинул муравина в лицо сперва правой ногой, потом левой и приземлился по другую сторону от него. Разъяренный муравин ухватился за поводок, а Сальма, подскочив вплотную к нему, ударил локтем в висок и кулаком в подбородок. Муравин пошатнулся, но веревку не отпустил и вывернул Сальме запястье.

Сальма, кривясь от боли, бил муравина свободной рукой. Тот стойко терпел удары. Чи, видя, что никто из рабов не намерен вмешиваться, сама бросилась на выручку Сальме.

Биться голыми руками ее в Коллегии не учили, и она просто налетела на муравина в надежде сбить его с ног. Удар должен был прийтись ему где-то в область пояса, но темнота помешала ей правильно рассчитать. Чи промахнулась, почувствовала, что падает, и врезалась плечом в колено врага.

Муравин взвыл и скорчился на земле, Чи растянулась у самых ног Сальмы. Тот, смекнув с некоторым опозданием, что его противник выбыл из боя, протянул ей обе руки и помог встать. Оба, изрядно побитые, вернулись на свой пятачок.

Рабы настороженно следили за ними, боясь, как бы они, сменив поверженного, не начали тиранить других. Сальма и Чи, далекие от таких мыслей, прижались друг к другу, чтобы согреться.