Чара силы

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Через несколько дней Агрик поправился окончательно и попросил отвести его на поверхность, туда, откуда он начал свое путешествие. Падуб и Крик удивились такому решению, но спорить не стали.

Провожал его сам Крик, лучше знавший Пекло. Агрик, как мог, описал ему начало своего пути, как выглядел вход и что было вокруг, и тот показал ему один из выходов.

Выбравшись по низкому тоннелю наверх, Агрик понял две вещи.

Первое — Крик ошибся и показал ему не тот ход. Но это легко объяснялось тем, что пекленец никогда не бывал на поверхности и никогда не видел гор снаружи, а многие ходы так похожи один на другой, что немудрено спутать.

Но главное было не это. Выйдя наружу, отрок зажмурился от слепящего глаза белого света. Когда он уходил, вокруг еще была осень — с золотыми листьями, облетающими с деревьев, побуревшей травой и первыми заморозками. Но сейчас уже наступила зима, и все вокруг было покрыто толстым слоем снега. Он сверкал под лучами полуденного солнца тысячами разноцветных искр. Горы застыли под его тяжестью, погрузившись в долгий глубокий сон. Только кое–где из‑под сугробов высовывались тощие кустики.

Агрик сделал несколько шагов, проваливаясь в снег.

— Гамаюн! — позвал он без всякой надежды. — Гамаюн, где ты?

— …ты!.. ты! — отозвались горы.

Ледяной ветер толкнул отрока в бок. Где искать полуптицу? В каком месте? Агрик провел в подземельях почти два месяца. Гамаюн мог решить, что юноша умер, и улететь, а мог и отправиться в пещеры сам. Что делать?

— Гамаюн! — позвал он еще раз.

Горы молчали.

Агрик склонился к отверстию пещеры.

— Эй, Крик! — позвал он. — Я немного пройдусь! Своего коня я оставил чуть ниже по склону — схожу проверю!

Проводник ждал его внутри. Из пещеры гулко донесся его ответ:

— Давай, малыш, только будь осторожен. Там день?

— Да.

— Будь осторожен вдвойне — пока светло, я не смогу прийти тебе на помощь!

Подхватив меч, Агрик бегом стал спускаться.

Что‑то влекло его вдоль подножия горы, на склон которой он выбрался. Пекленцы рассказали ему, что в этой части гор входов мало — три или четыре, и отрок решил просто проверить их все. Гамаюн должен ждать около одного из них или летать, как орел, высматривая человека.

— Гамаюн! — позвал он уже который раз.

Горы отозвались молчанием, но вот в небе появилась какая‑то точка. Она закружила на одном месте и вскоре превратилась в огромную птицу. Ликующий крик долетел с высоты:

— Ты! Живой!

Сложив крылья, Гамаюн упал на снег, взметнув вихрь снежинок, и, помогая себе крыльями, заковылял навстречу Агрику, не переставая вопить во все горло:

— Живой! Вернулся!

Агрик и сам рад был увидеть его. Подбежав, Гамаюн неожиданно вскинул крылья и обнял отрока, ткнувшись ему в шею.

— Живой, — шептал он. — Вернулся… А я уж ждать перестал!

— Долго я отсутствовал?

— Больше месяца с тех пор, как началась зима. — Отстранившись, Гамаюн крылом обвел заснеженные горы. — Я решил — все, еще пару деньков — и улетаю в теплые края. — Взгляд его вдруг стал беспокойным. — А где Даждь? Он с тобой?

Скрепя сердце Агрик рассказал все, что узнал о судьбе Сварожича в подземельях Марены, добавив историю чары и то, что помочь ему вызвались коренные жители Пекла.

— Только Марена ведьма, — добавил он, — нам с ней не справиться. Ты не знаешь, Гамаюн, кто мог бы помочь? Ведь Даждь наверняка заколдован, если вообще жив. Ты знаешь кого‑нибудь из народа хозяина, кто мог бы…

Гамаюн задумчиво ковырял лапой снег.

— Я попробую найти кое–кого, — тихо, но твердо пообещал он, — но вам придется переждать — путь мой неблизок, да ему сколько добираться… Месяц или два пождите. Не будет вестей — значит, не смог я его найти.

— А кого?

— Да кто первый откликнется. У Даждя много братьев и друзей. Кого встречу и где — пока не ведаю, но ради друга я на все готов. Ты подожди! Я весть подам! — Он раскинул крылья. — Я полетел! Жди!

И Гамаюн взлетел прежде, чем Агрик успел сказать хоть слово.

Отрок провожал взглядом улетающую полуптицу, пока мог видеть ее в небе, а потом вернулся к терпеливо ожидавшему его Крику и рассказал все об обещании Гамаюна. Решено было ждать ровно два месяца, а потом начать действовать самим.

Для Гамаюна это было лучшим поводом начать поиски Велеса. Миновало много лет с тех пор, как они виделись в последний раз. Сын Земун пропал бесследно, о нем никто не мог ничего сказать, кроме того, что однажды, в день свадьбы своей возлюбленной, он нагло явился в замок и угнал стадо коров. Перун не смог их отбить, вернулся ни с чем и поклялся, что Велес дорого заплатит за это. Но поиски результатов не дали — Велес исчез вместе со стадом. Однако прошло целых семнадцать лет с того рокового дня, пора было все забыть, тем более что Перун несколько лет был в отъезде. В его отсутствие можно было что‑то разузнать.

Гамаюн летел на север, не останавливаясь даже ночью. Никогда он еще так не спешил. Другу нужна была помощь, а самому ему хотелось увидеть отца.

Но первое, что он увидел, подлетая к замку Сварга, был силуэт огромного Ящера, который свернулся калачиком на крепостной стене, закрываясь крыльями от ледяного северного ветра.

Перун вернулся! У Гамаюна сразу опустились крылья — брат Даждя ни за что не поверит, решив, что весть о несчастье всего лишь уловка, чтобы отомстить. Точно так же будет думать и патриарх Сварг — ведь именно Гамаюн в тот далекий день принес весть о несчастье с Даждем.

Гамаюн сделал круг над башнями. Нет, зря он явился сюда — он ничего не узнает, только потеряет время.

Отдыхающий Ящер приоткрыл один глаз, следя за птицей. Гамаюн, поняв, что его увидели, приостановился в воздухе, поприветствовав повелителя небес, а когда собрался улетать, то снизу послышался окрик:

— Глазам не верю! А ну‑ка спустись!

Гамаюн послушно сложил крылья, присаживаясь на край стены. Через двор быстрым шагом шел Перун в кольчуге, но без оружия.

— Ты как сюда попал? — строго спросил он. — Давненько мы не виделись!

Сказать по правде, Гамаюн виделся с Перуном всего один раз — лет десять назад.

—Дело у меня, — ответил сын Сирин.

— Ко мне?

— Может, и к тебе, коли ты согласишься, — осторожно начал Гамаюн.

— Говори.

— С Даждем в Пекле беда, — выпалил Гамаюн главную весть. — Вот я и…

— Пришел меня на подмогу звать? — перебил его Перун. — Али успел позабыть, что когда‑то такую же весть доставил? Я тогда сам чудом спасся! За старое принялся?

— Но это правда! Вот если бы ты слетал и узнал сам, что там творится…

— В Пекле пока что есть князь. Он мне о подмоге весть не слал. А ты соврешь — не дорого возьмешь. Если это все, то лети‑ка прочь, пока я добрый. Всю вашу породу — и тебя, и матушку твою, и Велеса —. сколько себя буду помнить, не прощу!

— Значит, о Велесе ты ничего не знаешь? — воскликнул Гамаюн.

Уже повернувшись, чтобы уйти, Перун остановился.

— Как же, знаю, — ответил он. — Коли ты его ищешь, то знай — я твоего приятеля несколько дней назад проткнул копьем. Подкараулил на этих самых стенах!.. Теперь он либо издыхает в какой‑нибудь уединенной пещерке в горах, либо разбился вдребезги, сорвавшись с утеса. Ищи его теперь!

Взмахнув на прощанье рукой, Перун через две ступеньки сбежал обратно во двор и скрылся.

Гамаюн замер, не в силах поднять крыльев. Вышло так, что он и правда не задержался здесь, разом узнав все, что хотел. Ветер трепал встопорщенное оперение, толкал сзади, стараясь сорвать со стены, а Гамаюн сидел как потерянный, уставясь в одну точку, и только шептал одними губами:

— Какая жестокость.,.

Если бы можно было повернуть время вспять, он бы не стал раздумывать — в открытую встал на сторону матери и Велеса, может быть, сам сражался с Перуном… Как доказать, что он изменился? Но таких, как он, наполовину зверей, наполовину людей, недолюбливали во все времена. Разве только Стривер? Он сам сын птицы, да еще и родной сестры Сирин!.. Нет, Гамаюн помнил ту погоню в горах, и Стривер вряд ли ее забыл. А Смаргл? Он был ребенком! Но и он тоже может кое‑что припомнить. Все Сварожичи имеют на него зуб, любой заподозрит ловушку. Гамаюн почувствовал отчаяние.

…Из горьких раздумий его вывели легкие торопливые шаги. Он встрепенулся. По парапету, обеими руками придерживая у горла плащ, шла молодая женщина. Капюшон, обитый мехом, скрывал ее лицо, но наружу выбивалось несколько прядей вьющихся медно~рыжих, как у Перуна, волос. Ярко–зеленое с алым и черным шитьем по подолу платье виднелось из‑под плаща. Женщина в другой руке несла что‑то под полой, стараясь, чтобы этого никто не увидел. Путь ее пролегал к одинокой башне, где, насколько помнил Гамаюн, обыкновенно жили незамужние девушки. Эта башня именовалась Девичьей.

Лапы полуптицы затекли на холодных камнях. Гамаюн пошевелился, и шорох его оперения привлек внимание женщины. Она остановилась, не дойдя до него двух шагов, и подняла глаза. Черты ее лица так напоминали Перуна, что Гамаюн растерялся — то же правильное лицо, высокий лоб, ровные губы и зеленые глаза. Несомненно, это одна из его сестер — оставшаяся незамужней Жива. Ее нежная красота начала блекнуть, но она все еще была привлекательна.

— Кто ты? — спросила она. — Человек или птица?

Гамаюн поежился, поводя человечьими плечами.

— Ни то, ни другое. Я Гамаюн, сын Сирин. Моя мать — враг Перуна.

— Он вот уже несколько дней ничего не видит от ненависти. — Женщина с опаской оглянулась на двор. — Если он найдет здесь тебя…

— Убьет, — закончил Гамаюн. — Мы только что виделись!

Жива ахнула.

— Тогда тебе повезло, — быстро шепнула она, подходя ближе. — Он словно слепой. Даже Ящер — и тот с ним в ссоре. Только Даждь мог бы его приструнить, да где он теперь?

Гамаюн решился. Воровато оглянувшись, он наклонился к женщине как можно ниже.

— Я весть о Дажде принес, — шепнул он. — Хотел ее Перуну сказать, да только не поверил он мне — ответил, что я нарочно его подманить хочу. А Даждю помощь нужна!

Он вдруг замолчал, потому что Жива побелела так, что проступили давно исчезнувшие веснушки.

— Даждь в беде? — прошептала она.

— Да. Мне передали, что Марена… Прости, но я не могу тебе все сказать. Я хотел найти тут кого–ни- будь, кто поверит мне, но я когда‑то им всем насолил, и теперь меня никто не хочет выслушать.

Жива кусала губы, осторожно оглядываясь по сторонам. Наконец решившись, она дотронулась до лапы Гамаюна.

— Можешь мне не верить, — прошептала она, — но если ты подождешь до ночи, то я, пожалуй, смогу найти здесь того, кто выслушает тебя! Я приду на это самое место, когда солнце скроется во–он за теми горами. Ты будешь ждать?

Терять Гамаюну было нечего, и он согласился.

Жива уже побежала дальше по своим делам, когда он окликнул ее:

— Госпожа!

— Что?

Вскочив со стены, он подковылял ближе.

— Я долго летел, устал… У тебя не найдется чего- нибудь…

— Понимаю, — кивнула Жива. — Что ты хочешь?

— Мяса!

Остаток дня Гамаюн проторчал на крыше Девичьей башни, прячась от обитателей. Перун мог увидеть его и решить, что тот и впрямь замышляет недоброе. Живу он за день видел всего единожды — она вынесла ему на подносе жареного мяса и убежала.

Наконец небо потемнело. В окнах замка зажглись огни, на стенах показалась стража. Гамаюн осторожно соскользнул на крепостную стену, где и замер, топорща перья в тщетной попытке согреться. Он здорово замерз и с содроганием думал о предстоящей ночи в объятьях северной суровой зимы.

Легкая тень появилась совершенно неслышно и напугала бы Гамаюна, если бы ее не выдал скрип снега под сапожками.

Жива подбежала, взволнованно дыша.

— Ты готов? — спросила она. — Поклянись мне, что никому не скажешь того, что видел.

— Я не скажу даже Велесу, когда его увижу, — пообещал Гамаюн. — Я на все пойду ради Даждя — он первый, кто мне поверил!

— И я иду на это ради Даждя, — молвила Жива. — Идем!

Она пошла впереди, указывая путь. Гамаюн, переваливаясь, шел за нею.

Женщина провела его внутрь Девичьей башни и повела по путаным полутемным переходам. Когда‑то здесь, весьма, впрочем, недолго, жили четыре девушки — три сестры Перуна и Дива–Додола. Теперь же, после свадьбы трех из них, в башне осталась одна Жива. Идя за нею неосвещенными коридорами, Гамаюн поневоле начал бояться за свою участь.

Они остановились перед дверью, из‑за которой лился слабый свет. Сделав Гамаюну знак подождать, Жива скользнула внутрь. Прижавшись ухом к двери, сын Сирин внимательно прислушивался — он различал голос женщины и еще чей‑то приглушенный низкий голос, но не мог разобрать ни слова.

Наконец дверь распахнулась, и женщина пригласила войти.

Шагнув с порога, Гамаюн застыл, не веря своим глазам.

Просторная чистая комната была разделена на две половины. В дальней, почти не освещенной, стояла широкая кровать. На ней, обложенный подушками и прикрытый шкурами, полулежал Велес. Правое плечо его и часть груди были забинтованы, но он был жив. Иссиня–черные глаза его сверкнули, когда он увидел Гамаюна.

— Вот он, — сказала Жива, ни к кому не обращаясь.

Гамаюн почувствовал, что у него подкашиваются лапы.

— Отец! — Он, наверное, впервые в жизни произнес это слово и бросился к нему, распахнув крылья.

Велес, приподнявшись, обнял его здоровой рукой…

На рассвете Гамаюн покинул замок патриарха Сварга. Велес обещал последовать за ним, едва подживет рана.

Агрик начал делать зарубки на рукояти своего меча еще в памятный день разговора с Гамаюном, а потому срок для него истек раньше, чем для пекленцев. Он не прекращал повторять, что они теряют драгоценное время, и наконец добился своего. Падубу просто пришлось пойти с ним — иначе отрок запросто отправился бы один.

Дорог к Столбовому залу, где издавна оставляли тела казненных преступников, было несколько, но все они были долгие и трудные. Самой простой была та, по которой в тот день прошли Марена и Кощей. Но начиналась она в самых владениях чародейки. Решили идти по ней — потому что Падуб лучше знал именно ее.

Чем ближе подбирались заговорщики к границе земель Марены, тем мрачнее было в Пекле. Кощей заполучил себе самые жуткие и неосвоенные угодья, где бродили твари, для которых даже у пекленцев было одно название — Ужас Глубин. Описать, как выглядят населявшие эту часть Пекла твари, не мог никто — поскольку никто не возвращался оттуда живым.

— Дождались бы вести от твоего Гамаюна или посланного им чародея — и пошли бы общей тропой, — ворчал Падуб. — Чародей бы нас защитил от любых тварей. А теперь придется рисковать.

— Струсил, да? — зашипел на него Агрик. — Предатель! Ты и хозяина небось так же предал — шкуру свою спасал!

— Да не трус я! — защищался Падуб. — Просто она может догадаться, что я уцелел неспроста, и опять меня заколдует, а этого я больше смерти боюсь! Прикажет тебя убить — и ведь убью, глазом не моргну! А то повелит казнить… Тебя не казнили?

— Два раза, — ответил Агрик, — но тогда Тарх меня спасал.

— Вот именно. А теперь нам надо так действовать, чтобы и самим не попасться, и его выручить.

Этот разговор происходил на самой границе, до которой они добрались без приключений. Патруль нежити, что сторожила этот участок, проводил их в укромное место. Оттуда была отлично видна часть пещеры, за которой начиналось почти крытое ущелье, где стоял дом Марены. Там, в ее подвалах, и начинался их путь.

— Боюсь, она его охраняет, — опять нарушил молчание Падуб.

— От кого? Не от тебя ли? Ты мертвец, а про меня она не знает!

— Не важно, от кого! — возразил холоп. — Я сам у нее подземные ходы охранял — тогда она никого не прятала. А теперь, когда она там Даждя замуровала, так ей сами боги велели стеречься! Должна же она понимать, что его будут искать… Стой! Я, кажется, придумал!

Падуб указывал вниз, на подножие склона, над которым нависала их терраса. Там, среди камней, что‑то двигалось. Приглядевшись, заговорщики увидели нескольких часовых, которые неторопливо шли вдоль стены. Они растянулись длинной цепочкой и явно не ждали нападения.

— Да они чуть не спят в дозоре! — воскликнул Агрик. — Как же Пекло их не уничтожит?

— Их уничтожишь! Вон, гляди!

Агрик посмотрел, куда велено. Меж камней светились какие‑то огоньки. Приглядевшись, отрок узнал в них звериные глаза.

— Оборотни, — пояснил Падуб. — Они чужака издали чуют, а сами не высовываются, чтоб в случае нападения остаться целыми и успеть знак подать. Мимо них не пройдешь, но я знаю одну штуку… Давай‑ка вниз!

Падуб первым, в открытую перевалив через край, стал спускаться по склону. Агрик ужаснулся его смелости, но возразить не успел — тот вдруг дернул его за собою и двинул по уху так, что отрок взвыл.

— Ты чего дерешься? — накинулся он на проводника.

— Делай как я, — шепнул тот. — Мне надо, чтоб нас заметили. Если все выгорит, то они нас сами проводят на двор, а там — поглядим!

С этими словами он взревел и подмял отрока под себя.

Агрику казалось, что его спутник сошел с ума. Падуб с перекошенным лицом вдохновенно душил его, но подмять под себя у него не получалось— оба приятеля покатились по склону, увлекая за собой камни.

Отряд заметил их. К ним бросились и растащили прежде, чем противники докатились до земли.

Падуб извивался в держащих руках и вопил, брызгая слюной и бешено вращая глазами:

— Пустите меня! Дайте мне до него добраться!

Растерявшийся и немного испуганный, Агрик молчал.

— А ну‑ка, стойте, бузотеры! — прикрикнули на них. — Устроили драку, а сами…

Говоривший осекся, во все глаза уставившись на Падуба.

— Ого, Падуб! Откуда взялся? Хозяйка сказала, что ты того — удрал!

— Удерешь тут, как же! — беззлобно огрызнулся Падуб. — Куда мне бежать? Я был в тайном дозоре, дело исполнял, которое не для ваших ушей назначено, да вот его повстречал… Смотрю, вертится кто- то подозрительный, высматривает все. — Падуб зло прищурился на остолбеневшего от таких слов Агрика. — Ну, я его подкараулил, скрутил, хотел отвести, сдать кому надо, пущай разбираются, а у меня свое дело есть. Почти уж дошел, да только он на меня накинулся, придушить хотел…

— Врет он все, — не выдержал Агрик. — Сам же на меня кинулся!

— А ты поговори еще. — Державшие его дружинники заломили Агрику руки назад. — По виду ты чужой, так, может, чего против хозяев замыслил? Ну, говори живо, пока спрашивают! Потом сам молить будешь, чтоб позволили слово сказать!

— Пуганый я, не боюсь, — огрызнулся Агрик.

Падуб почти успокоился, только дышал тяжело.

— Вы бы, други, проводили его ко двору‑то, — обратился он к дозорным, — а я чуток передохну и дальше своей дорогой отправлюсь. Недосуг мне!

— Этого мы проводим, — пообещал старший, — а ты что ж, не пойдешь к хозяйке докладываться?

— Не, — мотнул головой Падуб. — Дело непростое попалось. Пустите меня, братцы!

Он вывернулся было, но воины лишь крепче вцепились ему в локти. Старший оглядел его внимательным взглядом.

— Чего ж ты тут околачивался, коли у тебя где‑то там дело осталось? — молвил он. — Ой, темнишь, темнишь!.. Прогуляйся‑ка с нами!

Падуб начал было громко возмущаться, но Агрик уже понял, что ничего не получилось. Дозорные не поверили.

У пленников отобрали оружие. Длинный меч Даждя, который нес с собой Агрик, долго переходил из рук в руки. Воины цокали языками, разглядывая диковинку, пробовали его силу и крепость, приставали с расспросами, откуда у них такое оружие. Агрик счел за лучшее промолчать, но Падуб уже вылез вперед и сообщил, что этот меч и есть одна половина его тайного дела, за которым он лазил аж к самому князю Волхову. На сей раз ему не поверили совсем.

В окружении стражей с обнаженными саблями они отправились ко двору.

— Прости, — шепнул Агрику Падуб. — Не рассчитал я немного. Это все колдовство Марены. Ты молчи и на своем стой, а лишнего не болтай. Я попытаюсь тебя выгородить, а ты ночью уходи. Не получится у меня сбежать — возвращайся назад. Тогда с мастером Криком другой дорогой пойдете. Это дольше и опаснее, зато наверняка.

— Погоди причитать, — оборвал его Агрик. — Я‑то, чай, не заколдованный пока!

— А от ее колдовства не спастись, коль она решится!

— Не болтать! — прикрикнул на них старший.

Опасаясь, что пленники могут о чем‑то сговориться, их разделили. Теперь каждого окружало кольцо наемников.

Из‑за широких спин и плеч Агрик не разглядел самого двора. Увидел только под скалой строение, похожее на крепость, огороженное стеной из плотно пригнанных глыб. Черепа подземных тварей торчали на верхушках, скаля чудовищные пасти.

Охрану несли оборотни и несколько тварей–полукровок. Они настороженно оглядели пленников, и Агрик почувствовал, что под их взглядами волосы у него встают дыбом.

Просторный двор был вымощен камнем. Со всех сторон его окружали высокие стены и надворные постройки, а надо всем этим возвышалась гора, к которой прилепился терем. Вероятно, добрая половина его покоев находилась под землей. Строение поражало своей величественностью, но от него веяло страхом. Падуб сжал зубы, сдерживая дрожь.

Их остановили у высокого крыльца, и старший помчался докладывать хозяевам о поимке. Пользуясь передышкой, Падуб обратился к Агрику.

— Бежать тебе надо, — одними губами произнес он. — Пока они не вышли. Я смерти не боюсь, а ты жить должен.

Один из наемников замахнулся на него, и юноша замолк, послушно опустив глаза.

Агрик и сам чувствовал, что он долго тут не задержится. Не для того он тогда, в подвалах Ехидны, давал себе зарок больше не попадаться. Хватит с него!

Он осторожно огляделся, делая вид, что его снедает любопытство. Они стояли у крыльца, на самом виду, и все, кто ни проходил, озирали их внимательными взглядами. До ближайшего угла, куда можно было нырнуть, он не добежит — вон сколько дозорных со стен смотрит. А у каждого лук, да оборотни-псы его след наверняка учуять могут.

Падуб заметил его взгляд.

— Направо… — услышал Агрик его шепот.

Послушно повернув голову, он увидел стену терема. Она тянулась прямо, без углов и выступов, до того места, где соединялась со скалой. Приглядевшись, отрок увидел в стене низкую дверцу. Вход в подземелье?

Его толкнули в спину — на крыльце показался хозяин.

Агрик впервые видел Кощея и уставился на него во все глаза. Он не ожидал, что враг Даждя будет так молод — наверное, ровесник Падубу. Одетый просто, Кощей стоял на верхней ступеньке, засунув ладони за пояс. Видимо, он только что вышел из‑за стола, потому что узкое, изрытое оспинами и ранними морщинами лицо его хранило сытое выражение. Но когда его взгляд упал на пленников, глаза сразу стали ледяными.

— Ты жив? — прошептал он, глядя на Падуба.

Бывший холоп закусил губу. По капелькам пота, внезапно выступившим на висках Падуба, Агрик догадался, что тот борется с собой.

Глаза пекленца полыхнули огнем сдерживаемой ненависти.

— Простите, — выдавил он.

Кощей не шевельнул и пальцем — он словно превратился в истукана, но Падуб вдруг упал на колени и завалился на бок, корчась в судорогах. Белое лицо его исказилось от ужаса, глаза вылезли из орбит, оскаленные зубы стучали. Он попытался что‑то сказать, но из горла его вырвался только хриплый стон.

Агрик шарахнулся прочь, едва судорога скрутила Падуба. Наемники стояли, во все глаза глядя на кару, и не все сразу отреагировали на порыв отрока. Но потом чьи‑то руки подхватили его и бросили на землю подле корчащегося Падуба.

Агрик споткнулся о бьющееся на земле тело и с трудом удержался на ногах. Какая‑то сила заставила отрока поднять глаза на Кощея — ив тот же миг он понял, что больше не боится.

— Ты! — услышал он свой звенящий от ненависти голос. — Ты не сможешь победить нас! Падуб мой друг, и Тарх тоже. А тебя я ненавижу, и ты умрешь. Я ли тебя убью или нет, сейчас или потом, но ты горько пожалеешь о том, что сделал! Я ненавижу тебя и не боюсь!

Холодный взгляд Кощея впился ему в лицо. Горячая волна толкнула Агрика в грудь, но он устоял и только пошире расставил ноги, чтобы сохранить равновесие. Взгляд врага причинял почти физическую боль, выжигая слезы из глаз. От него кружилась голова и–дурнота подкатывала к горлу. Судорога схватила живот, и Агрик понял: если не выдержит, сломается, то с ним случится то же, что и с Падубом, который извивался у его ног так, словно его изнутри пожирал огонь.

Он сам не знал, откуда у него взялись такие силы, но внезапно Агрик почувствовал, что способен действовать. Со скрученными за спиной руками это сделать, конечно, было невозможно, но он, прищурившись, закатил Кощею такую воображаемую оплеуху, что тот вдруг и в самом деле дернулся, как от удара!

Этот рывок отнял у Агрика все силы, и он рухнул на колени. Ударившись виском о землю еще пару раз, Падуб наконец затих. Глаза его были невидяще распахнуты, меж стиснутых зубов стекала струйка крови.

Перед глазами Агрика прыгали разноцветные искры, в ушах звенело. Он не слышал, что сказал Кощей, но их подняли и поволокли куда‑то.