Чара силы

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Даждь и Агрик спали возле костра. Короткая ночь подходила к концу — скоро уже за деревьями заблещет рассвет. На поляну со всех сторон наползали туманы, костер начинал потрескивать и стрелять искрами в сыром воздухе.

Сменившийся последним, Дунай пребывал в нетерпении. Как мало осталось времени, и как много надо проехать дорог! Он успеет точно в срок, если не опоздает из‑за какой‑нибудь мелочи. Он исполнит долг, а потом… Останется ли он ради ребенка с женой или же покинет ее, не простив смерти княжны? Что делать? Об этом следовало подумать хорошенько в одиночестве, а когда рядом, люди, нет времени сосредоточиться. А вдруг Даждь затеет охоту за этим Кощеем? Ведь сколько дней уже колесили по горам! Нет, Даждь, конечно, парень что надо, с таким в огонь и воду, но у Дуная свое дело есть. Сначала долг, а потом все остальное.

Внезапно витязь выпрямился, осененный. И как он сразу не догадался? Надо просто уехать! Приближаются урочные дни, и если он исчезнет, Даждь его поймет.

Сорвавшись с места, Дунай бросился собирать вещи, стараясь действовать как можно осторожнее, чтобы не разбудить спящих. Ночь кончается, ничего с ними не случится.

Кощей усмехнулся, видя, как торопливо и осторожно собирает свои вещи Дунай, и попятился прочь, туда, где был привязан его конь. Выждав, пока витязь отъедет подальше, можно будет напасть на спящих.

Далеко не всякое дерево могло выдержать вес Гамаюна, а потому тот поневоле часть ночей был вынужден проводить на земле или на высоких пнях. На сей раз ему повезло — попался старый дуб, обожженный молнией и рассеченный ею надвое. Одна половина его засохла, но вторая была еще крепка, а слом образовывал приличную площадку — на ней бы смогли устроить гнездо даже орлы. Гамаюн устроился меж ветвей и прекрасно провел ночь.

Уже много дней он тайком следовал за Даждем, выслеживая его, как наемный убийца. Сын Сирин и сам не понимал, что заставляет его пробираться по чащам и горам, — уж конечно не любовь к приключениям и не месть за мать. Годы прошли, все поросло быльем, пора и забыть мятеж в Пекле. Жаль, что для Даждя он по–прежнему слуга и друг Велеса — Гамаюн никогда не был ни тем, ни другим. Продрав глаза, сын Сирин встряхнул перьями, укладывая их в должном порядке. Меж деревьев уже ползли лучи рассвета, и следовало поторопиться, чтобы не потерять след Даждя.

Гамаюн вытянул шею и напряг зрение. Почти половину ночи он со своего насеста следил за огнем вдалеке. Но сейчас туман заволакивал лес, и разглядеть что‑либо было трудно. Он совсем уже решил сниматься с места и лететь на огонь, когда утреннюю тишину прорезал знакомый звук — заглушая птичий перезвон, по лесу цокали копыта.

Всадник ехал прямо к дубу, и Гамаюн поспешил забраться в гущу листвы, чтобы его не сразу заметили. Но все равно он следил за всадником и чуть не закричал от удивления, когда узнал в нем самого Дуная. Витязь ехал, глядя под копыта коня — видно, его угнетала тяжкая дума.

— Здорово, друг! Это ты? — неожиданно гаркнул у него над ухом Гамаюн, появляясь из листвы.

Ругнувшись, Дунай выхватил меч, но успел узнать полуптицу и с досады хватил кулаком по дереву.

— Это ты, балагур! — воскликнул он. — Как ты меня напугал!

— Я не хотел, — поспешил извиниться Гамаюн. — Мне бы надо узнать — что, Даждь по другой дороге поехал, да?

— Он по своей дороге путь держит, а я по своей, — нелюбезно откликнулся Дунай. — Тебе‑то что?

— Ничего, но вы что — поссорились?

— Нет. Просто я уехал. — Дунай отвечал коротко, чтобы не задерживаться.

— Как — уехал? Зачем?

— Не твое дело… Чего ты в чужие дела лезешь? Не помнишь, что ли, как выгнали тебя? И вообще, что ты тут делаешь? Тебе же ясно сказали — лети отсюда! Что ты привязался?

— Я ни при чем, — отрезал Гамаюн. — Я вольная птица, что хочу, то и делаю! А вот ты‑то сам уехал или тебя прогнали?

— Мы с Даждем не ссорились. Просто мне в другую сторону, я спешу, вот и свернул потихоньку, пока они спали.

— Спали? — пронзительно завопил Гамаюн, слетая вниз. — Они там спят, а ты собрал вещички и тягу дал? Да? Бросил их, беззащитных? А вдруг с ними что‑нибудь случилось?

Мысль эта порой мелькала и в голове самого Дуная, именно поэтому он отмахнулся:

— Да ничего не случится! Если б им что грозило, я б десять раз подумал!

— А я подумал всего один раз, — огрызнулся Гамаюн. — Ты разве не помнишь, о чем они с Земун говорили? О Кощее, который якобы за хозяином охотится. А вдруг…

— Да тебе‑то какое дело? — возразил Дунай.

Гамаюн в ответ лишь зло скрипнул зубами и снялся с места.

Дунай посмотрел ему вслед и еще раз досадливо стукнул кулаком по дереву.

Туман заволок поляну, почти притушив догорающий костер. Клубы его переливались, образуя причудливые формы, и никто сразу не заметил бы, что темные пятна в тумане двигаются каким‑то странным образом.

Наемники–полукровки, почти неотличимые от теней, окружали поляну, на которой мирно спали два человека. Пасшиеся лошади вскинулись было, но тени промелькнули мимо, а туман надежно поглощал все звуки и запахи. Кольцо воинов сомкнулось и стало сжиматься.

— Даждь!

Далекий крик был больше похож на эхо, но словно песчинка, вызывающая лавину, он разрушил хрупкие чары рассвета. Громко всхрапнул Хорс, стукнув копытами о землю — и в следующий миг Даждь был уже на ногах.

Из тумана вынырнули и набросились на него сразу четверо людей. Привычный боец, Даждь завертелся в кольце, не давая врагам ни секунды передышки. Как волк, попавший в стаю собак, он постоянно двигался, уворачиваясь от ударов и сам угощая ими врагов. Он еще успел удивиться, что они безоружны — очевидно, получили приказ взять его живым или же были уверены, что застанут врасплох.

Рядом пронзительно вскрикнул Агрик.

— К оружию! крикнул ему Даждь, не оборачиваясь, — смотреть, что с отроком, было некогда.

Над головой зашумели крылья.

— Держись! — завопил Гамаюн, камнем падая вниз.

Наемники шарахнулись в стороны. Двоих сбили с ног широкие крылья, а один не успел увернуться — когти подхватили его за плечи, и Гамаюн взмыл со своей жертвой. В небе раздался короткий вскрик — и тело со сломанной шеей рухнуло на поляну.

Пользуясь моментом, Даждь бросился к костру и встретил врагов с огромным суком в руках. Теперь он был почти неуязвим — сук мелькал как молния, тяжелые удары сворачивали челюсти, дробили зубы и оглушали самых рьяных из нападающих. К его спине сзади прижался Агрик. Значит, он жив.

Конечно, можно было опять призвать на помощь колдовство — хорошую бурю или стаю волков, — но для этого нужно время, а здесь, когда без остановки только отбиваешь и наносишь удары, нет возможности даже подумать о том, куда делся Дунай.

Снова пронесся Гамаюн, подхватывая очередную жертву. Вслед ему взлетело несколько стрел, но полуптица уже скрылась за деревьями.

Под ноги витязю упал один из нападавших. Отбросив сук, Даждь быстро наклонился и схватил короткую кривую саблю врага. Остальные отступили, и, улучив минуту, Даждь прыгнул прямо в догорающий костер.

Дым и искры взметнулись вокруг горячей стеной. Раскинув руки, Даждь торопливо заговорил, еле шевеля губами, но почему‑то слова древнего заговора звучали пустым звуком, ни огонь, ни ветер не слушались. Более того, из стены леса пришел мощный толчок — не ожидавший его Даждь покачнулся и шагнул назад. Сомнений не было — нападавшими руководил чародей, в чьих силах было отвести колдовство противника.

— Брать живым! — прозвучало из тумана. В воздухе мелькнул аркан.

Веревка упала на плечи, но прежде, чем упасть под ее рывком, Даждь успел отмахнуться саблей и перерубить натянувшийся конец. Он стряхнул с себя петлю, но уже новые арканы взвились в воздух. Мелькнуло перекошенное от испуга лицо Агрика, когда и его захлестнул аркан…

С глухим стуком копье упало откуда‑то с небес и пронзило насквозь наемника, который оказался слишком близко к Даждю. Падая, тот выпустил веревку, и витязь не замедлил этим воспользоваться. Сбросив с плеч петлю, он в левую руку подхватил оружие поверженного врага и кинулся в атаку. Сабли завертелись в сверкающей круговерти, увернуться от которой было невозможно — только убежать.

Раскатистый боевой клич и топот скачущего во весь опор коня выдали явление нежданного помощника. Краем глаза Даждь заметил массивную фигуру Дуная. На ходу спрыгнув с седла, воин ураганом ворвался в схватку. Раскидав наемников, как слепых кутят, он встал спина к спине с Даждем.

— Прости. Не со зла я, — выдохнул он.

— Я понял, — откликнулся Даждь, и они атаковали одновременно.

Появление Дуная сбило с толку нападавших, и Даждь, пока враги не опомнились, начал пробиваться к Хорсу, который со своей стороны рвался к хозяину. Дунай задержался только на миг — отцепил от Агрика двух воинов и бросился вслед за Сварожичем, закрывая отрока щитом.

Будь бросившиеся к ним лошади оседланы, все трое вскочили бы на них и доверились коням. Но седла валялись на земле. И Даждь ринулся к ним — достать меч и встретить врага как полагается: верхом и при оружии.

Длинный меч холодно блеснул в тумане. Даждь крутился на пятках, очерчивая смертельный для врагов круг. Несколько наемников, случайно попавших в него, упали с распоротыми животами.

— Ко мне! — крикнул Даждь подбегающему Дунаю.

По–прежнему загораживая собой Агрика, витязь бросился к Даждю, подтолкнув отрока к нему. Тот рывком сдернул остатки аркана, еще держащиеся на плечах Агрика, и подтолкнул его к Хорсу:

— Уезжай! Мы их задержим.

— А ты, хозяин? — ахнул тот.

— Давай отсюда!

— Сзади! — отчаянно завизжал Гамаюн, пикируя вниз.

Дунай, все еще прикрывавший Агрика щитом, оказался быстрее. Толкнув Даждя под копыта Хорса, он успел занять его место — и короткое метательное копье вошло ему в грудь.

Витязь упал на руки Даждя, едва не опрокинув его навзничь. Чуть запоздавший Гамаюн вихрем промчался над самой землей, разметав нападавших крыльями, и это дало оборонявшемуся краткую передышку.

— Щит, — приказал Даждь Агрику и осторожно опустил раненого на землю.

Отрок взял меч и щит из слабеющих рук Дуная и встал подле хозяина. По росту новый щит как раз закрывал его почти до носа. За ним отрок был неуязвим.

Даждь выпрямился. У ног его хрипел и истекал кровью Дунай, над головой кружил Гамаюн. Где‑то там, в безопасности, отсиживался тот колдун — возможно, сам загадочный Кощей, что начал на него охоту еще в прошлом году. Но теперь Сварожич отбросил осторожность.

— Прикрой меня, — шепнул он Агрику и шагнул вперед через тело Дуная.

В чаще колдун почувствовал движение Даждя, но не успел ничего предпринять. Даждь вскинул руки — и мощный порыв ветра сбил с ног всех нападающих, откатывая их к дальнему краю поляны легко, как клочья сена. Вихрь прорвался в чащу и зацепил колдуна, сбив его с ног. Пользуясь моментом, Даждь повторил жест, взывая к силам земли и воды — и мимо него пронеслись две белые тени, за ними еще две и еще…

Поляна заполнилась волками, чья снежно–белая шерсть вспыхивала золотистыми искрами, и глаза, казалось, излучали пламя. С рычанием звери набросились на наемников, не давая им взяться за оружие. Заблестели оскаленные клыки — и вот уже кто‑то с воплем схватился за прокушенное плечо, а другой удушливо захрипел в сдавливающих горло челюстях.

Льющаяся кровь заставила нападавших забыть о приказе. Бросая оружие и раненых, они кинулись врассыпную. Вслед за ними мчались волки. Обгоняя воинов, они нацеливались на источник враждебных чар, и вскоре Даждь почувствовал, что колдун дрогнул и отступил.

Даждь не опускал меча до тех пор, пока не понял, что поблизости не осталось ни одного живого врага, а уцелевшие удирают без оглядки. Только после этого он уронил руки, отпуская волков, и осмотрелся.

На поляне всюду валялись тела наемников. Труп единственного павшего волка уже таял, превращаясь в туман, из которого и был создан. Затоптанный костер еще дымился. Перепуганные лошади жались друг к дружке. Подле них на земле сидел Гамаюн, раскинув крылья. Лицо, шея, грудь и когти его были перепачканы кровью.

Опираясь на меч, Даждь отер рукавом лоб — с годами подобные упражнения становились для него все труднее. Он взмок — порванная на боку рубаха липла к телу.

Встретившись взглядом с Гамаюном, Даждь направился было к нему, но в это время тихий стон привлек его внимание. Мысленно ругая себя, Даждь отложил меч и склонился над Дунаем.

Несмотря на страшную рану в груди, тот был еще жив. Кровь пузырилась на его губах при каждом вздохе, но витязь поднял на Сварожича мутнеющий взор и попытался улыбнуться.

— Прости, — еле слышно прохрипел он. — И прощай…

Рядом жалобно всхлипнул Агрик, прячась за щитом умирающего. Он так и не выпустил из рук его оружия, и Дунай поискал отрока глазами.

— Агрик, — позвал он одними губами, — малыш… Где ты?

Отрок упал перед ним на колени и торопливо протянул воину меч.

— Я здесь, — сказал он. — Вот, возьми…

— Нет… — Дунай закашлялся, и кровь потекла у него изо рта, заливая бороду. — Оставь себе… Носи мой меч и щит… В память, как сын…

Отшатнувшийся Агрик судорожно стиснул рукоять меча, прижав его к груди.

— Прости меня, — опять молвил Дунай уже Даждю. — Из‑за меня все… Я тайком уехать хотел, да вот как оно обернулось… Умираю я…

— Нет. — Даждь горячо стиснул плечи воина. — Ты будешь жить — я исцелю тебя!

— Поздно. — Глаза Дуная закрылись. — Конец мне… Жены вот, жаль, не спас…

Словно проснувшись, Даждь выпрямился.

— Я сделаю это за тебя, — воскликнул он. — Ты нам жизнь спас, я должен отплатить тебе за добро. Скажи, куда ехать, где найти ту пещеру?

— Не трудись, брат… Видать, не судьба… Грех на мне великий, из‑за него все… Слушай! — вдруг рванулся он вверх.

Даждь мигом обхватил его за плечи, помогая сесть.

— Говори! Что ни скажешь — все исполню, — пообещал он.

Глаза Дуная запали, голос ослаб, но произнес он на удивление твердо:

— Я помню, что ты говорил.., предсказано тебе чару наполнить, чтоб оживить ее… а чем — не сказано… Так ты, брат, вот что — отвори мне кровь… Мне все одно не жить, а она пусть тебе послужит… Авось и сгодится на что… Исполнишь?

Удивляясь услышанному, Даждь не смог ответить. Он во все глаза смотрел на лицо Дуная и заметил, как тот перестал дышать.

Из оцепенения Даждя вывел Гамаюн. Подковыляв ближе, он заглянул в лицо Дунаю и молвил:

— Умер. Что думаешь делать, хозяин?

— А что надо? — откликнулся Даждь.

— Он кровь свою тебе отдал. Возьми ее, пока не поздно.

— Да ты что? Ты думаешь, что говоришь? Как я могу? Зачем?

— Воля умирающего должна быть исполнена, — непреклонно заявил Гамаюн. — Ты сам клялся ему.

Взгляды их встретились. Гамаюн сердито встопорщил перья, но Даждь вдруг опустил глаза и кивнул Агрику:

— Принеси чару!

Агрик сорвался с места.

Тем временем Даждь уложил тело Дуная на траву и, дождавшись, пока отрок принесет Грааль, одним движением вырвал дротик из груди мертвого.

Словно ожидавшая этого момента, густая темная жидкость хлынула наружу, подчиняясь немому призыву чародея. Агрик, не в силах вынести страшного зрелища, отвернулся, закрывая лицо руками. Кровь вмиг наполнила чару до краев, но прежде, чем Даждь поверил в удачу, она вся ушла — на сей раз не оставив даже капли на дне.

Разъяренная неудачей, Яблоня в тот же день покинула Кощея, заявив, что сама найдет способ расправиться с убийцей сестры. Легко выследив Сварожича, она отправилась по их следам, выбирая удобный случай.

Кони топтали пышный мох, пробираясь дремучим бором. Впереди мелькал просвет — небольшая прогалина над рекой, возле которой всадники собирались устроить привал и переждать удушающую жару, которая стояла более десяти дней. За все время не выпало ни капли дождя, и небо казалось раскаленным, как угли в костре. Спасение было только в лесу, где подстерегала другая опасность — духота.

Кони не спешили, что позволяло Гамаюну не терять из виду всадников — в густой чаще он не мог лететь и был вынужден идти пешком, неуклюже переваливаясь на ходу. Это тоже было не слишком удобно, но Гамаюн упорно продолжал следовать за Даждем, опасаясь слишком часто попадаться ему на глаза, чтобы не гневить.

Сам витязь меньше всего был склонен замечать настырного спутника. Откинувшись в седле, он внимательно изучал недавний трофей — одну из сабель, что досталась ему больше месяца назад в день гибели Дуная.

— Странно, — наконец сказал он. — Видишь, Агрик, вот здесь, у рукояти, было клеймо — знак мастера. Его нарочно изуродовали — видимо, для того, чтобы никто не догадался, откуда оружие. Это может означать…

Он задумался и замолчал. Пользуясь случаем, Гамаюн вприпрыжку нагнал его.

— Это может означать, что кое‑кто не хочет быть тобой узнанным, — воскликнул он торопливо.

— А ты откуда здесь взялся? — ахнул Даждь. — Разве я не велел убираться тебе своей дорогой? Повторяю — ты мне ничего не должен и можешь быть свободен. Что заставляет тебя следовать за мной?

Гамаюн не смутился и не растерял напористости.

— Я могу помочь тебе, защитить, — начал объяснять он.

— Благодарю, я сам могу постоять за себя.

— Ага, как в тот раз, когда Дунай бросил тебя! — ехидно усмехнулся Гамаюн. — Кто тогда поднял тревогу? Он?

Даждь досадливо отмахнулся и снова уставился на саблю.

Все же мысль Гамаюна оказалась дельной. Форма клинка была и в самом деле знакомой, вот только где он ее видел? Несомненно, это было давно — лет десять или пятнадцать назад.

Задумавшись, Даждь не заметил, как лошади выехали на прогалину.

По ней текла узкая мелкая речушка с темной от опавшей листвы водой. Берега ее густо поросли осокой и ивняком, кроме того места, где над водой нависали сучья огромной раскидистой яблони, усыпанной мелкими дикими яблочками, что отлично утоляют жажду и голод.

Лошади резко остановились и опустили головы, спеша напиться. Толчок вывел Даждя из задумчивости. Он осмотрелся и сразу заметил дерево.

— Туда, — кивнул он Агрику. — Отдохнем в тени, а заодно и яблок попробуем. Они хоть и мелкие, но на такой жаре должны уже созреть.

…Затаившаяся на ветвях Яблоня слилась с корой. Снизу ее совершенно нельзя было разглядеть. Она впилась ногтями в дерево и застонала сквозь стиснутые зубы, когда увидела, что ее враги направились прямо к ней. Она уже не однажды вот так вставала у них на пути, но всякий раз всадники проезжали мимо. И наконец ей повезло. Теперь бы только захотели отведать яблок, надежно отравленных самым сильным ядом. Одного плода было достаточно, чтобы навеки успокоить любого человека.

Лошади вброд пересекли реку, и всадники спешились, сразу направившись к яблоне, к вящей радости притаившейся в ветвях колдуньи. Агрик тут же растянулся на траве, а Даждь остался стоять, поигрывая саблей и внимательно разглядывая ее. Клинок в его руке то вращался, то выписывал сложные фигуры так легко и стремительно, словно жил своей жизнью.

— Отличное оружие, — задумчиво сказал витязь. — И Гамаюн на сей раз совершенно прав. Ты только посмотри, Агрик, — это не бронза и не медь — это настоящий кровавый металл, или, как называют его далеко на западе, небесное железо. Его очень трудно найти и еще труднее обработать, поэтому считается, что владеть им могут только боги.

Услышав про богов, Агрик резко сел.

— Боги? — воскликнул он. — За тобой охотятся боги?.. Как же ты надеешься с ними сразиться?

— У меня меч из такого же металла, — спокойно ответил ему Даждь. — Кроме того, не забывай, что и я могу считаться богом. Но если это не обычное оружие, то, значит, я знаю место, где его сделали, — их не так‑то много на свете. И если я там был…

Он глубоко задумался, вертя клинком так и эдак и иногда взвешивая его на руке. Особенно тщательно • изучал он рукоять там, где по краю гарды шел мелкий узор. Внезапно лицо его напряглось.

— Не может быть, — воскликнул он. — Пекло?

— Что? — Агрик мигом оказался рядом.

— Видишь этот силуэт горы в венке из цветов? — Даждь показал отроку испещренную узорами гарду. — Это клеймо Пекла. Личный знак мастера уничтожен, но мне он не важен… Это значит, малыш, что в Пекле что‑то происходит. И либо князь Волхов задумал что‑то дурное, либо, что вернее, этот Кощей хочет свергнуть его, если уже не сверг. А ведь там…

Мысль о том, что где‑то в предгорьях Пекла живет его бывшая жена, повергла его в ужас. Марена, конечно, ведьма и когда‑то обошлась с ним дурно, но она всего лишь женщина. Завоеватель может причинить ей вред.

— Мы должны предупредить Марену, — сказал Даждь. — Может быть, она нуждается в помощи, но и сама сможет нам помочь и посоветовать, что делать с чарой.

Увлеченный этой мыслью, Даждь убрал саблю в тороки и вернулся под яблоню.

— Вот спадет немного жара — и пойдем, — объявил он отроку.

Усыпанные яблоками ветки клонились почти до земли, образуя настоящий шатер. Не вставая, Агрик сорвал яблоко покрупнее и, подумав, вдруг протянул его Даждю.

Проходя вброд реку, лошади замутили илистое дно, а потому подошедший позже к воде Гамаюн некоторое время ждал, пока река отнесет муть в сторону. Тогда он сам зашел в воду и сперва напился, чавкая и захлебываясь. Не удовольствовавшись этим, он забил крыльями по воде, поднимая брызги и позволяя воде скатываться по оперению на спине прозрачными, как льдинки, шариками. Блаженно улыбаясь, Гамаюн барахтался в воде до тех пор, пока не понял, что вымок весь, до последнего перышка. Тогда он выпрямился, встряхнулся и, тяжело взмахивая намокшими крыльями, поднялся в воздух.

Так хотелось поразмяться как следует, но в лесу развернуться было негде, и Гамаюн просто поднялся выше в небо, к самым верхушкам деревьев, прежде чем круто снизиться прямо на яблоню.

Ее толстые раскидистые ветви были словно нарочно предназначены для его веса, но, снижаясь, Гамаюн неожиданно заметил какое‑то движение в ветвях. Он завис над землей, словно подкарауливающая добычу пустельга, и увидел, как одна из веток незаметно подвинулась к самому лицу Даждя. Тот в нетерпении отвел ее рукою, но с ветки соскользнуло яблоко и осталось в его ладони. Капелька росы упала на сочный плод, во только Гамаюн заметил, что сорвалась она со змеиного зуба.

— Стой, Даждь! — завопил Гамаюн, складывая крылья.

Он камнем сорвался вниз, и его когти вонзились в кору дерева. Во все стороны полетели сломанные ветки, кусочки коры и листва.

Даждь и Агрик вскочили и отбежали. Над их головами полуптица крушила яблоню, словно старалась разбить ее в щепы. Ветки качались, дерево стонало почти человеческим голосом.

— Ты что? — закричал Даждь. — Чем дерево‑то провинилось?

— Яблоко! — крикнул Гамаюн, обламывая очередной сук. — Яблоко брось! Оно отравлено!

Огромный сук хлестнул Гамаюна по голове. Тот вскрикнул от боли, но зубами поймал его за листву и рванул на себя. Послышался треск, и сук–рука обломился, треснув вдоль.

— Он так всю яблоню сломает, — озабоченно пробормотал витязь и кивнул Агрику. — Его надо остановить.

Он бросился доставать из тороков аркан, но в это время Гамаюн заметил в ветвях знакомый блеск чешуи. Змея пыталась слиться с уцелевшими ветками и уйти, но когтистая лапа схватила ее поперек туловища.

Даждь уже подбежал, готовый поймать Гамаюна и связать его, если потребуется, но в этот миг дерево пронзительно закричало женским голосом. Ветки его упруго распрямились, словно скинули какую‑то тяжесть, и Даждь с ужасом увидел, что Гамаюн сражается с огромной змеей, которая оплела ему уже одно крыло. Полуптица била ее вторым крылом по голове, не давая вонзить ядовитые зубы.

В руках у Агрика словно сам собой оказался лук. Приняв его из рук отрока, Даждь прицелился. Голова змеи находилась в постоянном движении, была опасность ранить Гамаюна, а потому он взял немного ниже — в горло.

Змея дернулась, обнажая ядовитые зубы, изогнулась, стараясь дотянуться до лица противника, но торчащая из белого горла стрела мешала ей. Превозмогая боль, она рванулась вперед, и стрела пронзила ее насквозь.

Кольца обмякли, светлые глаза побелели, и змея с шипением сползла на землю. Гамаюн еле удержался на изуродованной, с обломанными сучьями яблоне, раскорячив крылья.

Даждь опустился на колени перед змеей. После смерти тело ее стало меняться — чешуя сползла клоками, открывая гибкое загорелое тело молодой женщины с раскосыми глазами и искаженным ненавистью лицом. Кожа ее во многих местах была исцарапана когтями Гамаюна, в горле торчала стрела.

Обломав еще несколько веток, на землю шумно шлепнулся Гамаюн. Перья его стояли дыбом, на щеке виднелся свежий кровоподтек. Припадая на лапу, он подковылял ближе.

— Я видел, как она капнула ядом на то яблоко, что ты держал в руках, хозяин, — неожиданно тихо промолвил он. — Эта тварь ждала тебя. Здесь она хотела твоей смерти… Не догадываешься почему?

Даждь повернул кончиком лука голову убитой к Гамаюну.

— Догадываюсь. Она похожа на Ехидну, которую я убил. Это, наверное, была ее сестра.

Он не поднимал головы и не видел, как Гамаюн встряхнулся и вскинул крылья.

— Не буду больше тебе надоедать, — заявил он, и в голосе его послышались знакомые жизнерадостные нотки. — Эти схватки не для меня, ты прав… Боюсь, она зацепила меня — отправляюсь лечиться. Спасибо за все, хозяин. Вот теперь мы квиты по–настоящему!

Даждь при этих словах дернулся, как от удара.

— Останься, — произнес он, не поднимая головы.

— Что? — уже по–прежнему беззаботно откликнулся Гамаюн.

— Я уже привык думать, что ты никогда не уберешься, — сказал Даждь, — а ты собрался улетать. Ты прости меня за прошлое. Просто я не думал, что ты… Оставайся!

— Я понимаю — ты не мог простить мне дружбы с Велесом, — презрительно фыркнул Гамаюн. — Но ты сам должен понять, хозяин, родителей не выбирают.

Даждь вскинул брови.

— Так эти слухи… — начал он.

— Это правда! — энергично кивнул Гамаюн. — Велес мой отец.

Пресекая разговор, он отвернулся, глядя на умирающую яблоню. Потом, словно в раздумье, подкатил крылом яблоко, от которого, к счастью, не успел откусить Даждь, и сжал его в когтях. На землю закапал сок.

— На твоем месте, — мрачно буркнул Гамаюн, — я бы подставил свою чару…