Чара силы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Холодный осенний ветер простуженно свистел в скалах и, налетая с вершин, толкал в бок высокого, худощавого, нескладного юношу, пробиравшегося по камням вдоль берега моря. Совсем рядом, чуть ниже, пенные валы остервенело бились лбами в голый, неприютный берег, а над ним неподвижно замерли отшлифованные ураганами горы. Несколько случайно уцепившихся корнями кустов ветер мотал и рвал так, что становилось страшно за юношу, который с отчаянным безразличием шел наперекор буре, рискуя быть сброшенным в бушующее море.

Юноша выглядел усталым и измученным — такие походы были ему в новинку. Он то и дело приостанавливался, тяжело опираясь о камни дрожащими ладонями и хрипло дыша широко раскрытым ртом.

На вид беглецу — ибо он то и дело оглядывался, будто опасался погони, — было не больше семнадцати — восемнадцати лет, но он был так тощ и нескладен, что мог быть равно и моложе и старше означенного возраста. Узкое лицо раскраснелось, и на фоне сухой болезненной кожи неестественно ярко выделялись длинные, мягкие, белесые волосы, собранные на затылке в косицу.

Его отороченная мехом одежда с богатым шитьем и щегольские сапожки мало подходили для долгого пути. Да и за плечами его висел совсем тощий мешок, но одного взгляда на решительное лицо юноши хватало, чтобы понять — он твердо избрал свой путь и не свернет с него ни за что.

Было отчего бежать из родного дома в холод осени, в мир, где его никто не ждет! Поздний ребенок, он с рождения знал, что на него возлагали особые надежды. Родители думали, что он повторит путь старшего брата, но мальчик рос болезненным и хилым и больше времени сидел у огня, словно старик, нежели бегал по двору, играя со своими сверстниками. Многочисленная родня недолюбливала его, и, устав терпеть их насмешки и придирки матери, он собрал свои нехитрые пожитки и ушел из дома. Ушел так далеко, что сама мысль о возвращении казалась дикой — он не смог бы найти дорогу назад.

Оставалось одно — идти вперед. Так и забрел он в эти горы, о которых никогда не слыхал.

Пробираясь берегом бушующего моря, беглец не поднимал головы, а потому не заметил на вершине одной из скал мощный старый дуб. Ветер срывал с его корявых сучьев последние листья, а вокруг ствола исполина была обмотана огромная шкура, на которой темнели странные письмена.

Скалы раздвинулись, открывая вход в неглубокое ущелье — был отлив, и море ушло отсюда, обнажив гладкие камни и клочья водорослей. В ямках соленой воды что‑то шевелилось.

Юноша свернул туда, удаляясь от кромки моря и прибрежных скал.

— Ну и пусть, — подбадривал он себя негромким шепотом. — И ушел! И что из того… Вот теперь–то вы поймете! — И глаза его сузились в две светлые, серо–водянистого цвета, щелочки.

Под ногами хрустнула галька. Обходя огромный валун, обточенный морем лишь снизу, юноша не сразу обратил внимание на странный глубокий звук, донесшийся из‑под камня. Казалось, он вздохнул.

Занятый своими мыслями юноша прошел было мимо, но звук повторился гораздо громче и резче. Под землей что‑то дрогнуло. Юноша замер.

­— Кто тут? — воскликнул он, торопливо выхватывая из‑за пояса нож с красивой рукоятью.

Ему отозвалась сама земля, и легкий пар поднялся из‑под камня.

— Подойди‑ка ближе, путник, — прогудел низкий голос.

Юноша приблизился к камню.

— Кто ты? — спросил он.

— Змей, — донеслось из земли, и облачко пара снова взлетело в воздух. — А ты? Судя по голосу, ты молод…

— Кощеем звать, — ответил юноша и ни с того ни с сего добавил: — Кощеем Виевичем…

Под землей заворочалось мощное тело — слышно было, как когти скребут землю.

— Виевичем? — с интересом переспросил невидимый Змей. — Не сын ли Вия Змеевича?

Юноша потупился, мрачнея.

— Сын, меньшой, — выдавил он с неохотой. — Только я им никто теперь! — выпалил он сердито. — Они сами по себе — я сам по себе!

Змей, казалось, не расслышал его последних слов. Он с усилием перевернулся в земле и гулко стукнулся головой о камень, ругаясь от боли.

— Слушай, Кощеюшка! — окликнул он юношу. — Уж ты бы помог мне отсюда выбраться, а я тебе зла не сделаю, не сомневайся! Мы ведь с тобой по отцу родня — я брата твоего старшего, Святогора Виевича, знавал когда‑то… Помог бы по–родственному!

Кощей угрюмо нахмурился.

— Семья меня извергла, сказали: слаб я и не надежда для родителей, — объяснил он коротко. — Нет у меня теперь родни.

— А я и не набиваюсь, — заторопился Змей. — Мне что — мне все равно… Или ты меня опасаешься? Не боись — не трону, коль ты ко мне с добром! Авось еще и помогу чем, отслужу честно!

Голос его звучал вполне искренне, и Кощей подошел ближе.

— Я бы рад помочь тебе, — виновато объяснил он, — да чем?

Змей заворочался в глубине, натужно пыхтя. Парок над щелью стал гуще, словно внутри что‑то дымилось.

— Да всего делов‑то — камешек, что мне выход загораживает, в сторонку откатить, — весело объявил он. — Хоть щель какую ни на есть сделай — а уж там я сам как‑нибудь…

Кощей отступил, оглядывая камень. Валун был высотой в три его роста, не меньше. Человек восемь только и могли бы его обхватить. По всему было видно, что когда‑то камень был на совесть вдавлен в землю какой‑то неведомой силой.

— Рад бы, да сил таких у меня нет, — ответил Кощей, подумав. — Его никто с места не сдвинет…

— В прежние времена я бы его одной лапой сковырнул, — прогудел под землей Змей. — Да только пока подкопы рыл, всю силу поистратил. Во мне сила от воды, а здесь ее ни капли нет — уж скоро два десятка лет, как сижу взаперти!

— Так ты пить хочешь? — Кощей почему‑то обрадовался, услышав про воду. — Пить?

Змей рявкнул согласно, но юноша его уже не слышал, скидывая мешок с плеча. Судя по всему, добежав до уреза воды, он уже знал, что делать. Прилив должен был начаться еще не скоро — вечером. Он бы хлынул в ущелье, окружив волной камень; но под него наверняка не просочится ни капли. Надо было помочь воде проникнуть внутрь.

Обойдя валун кругом, Кощей выбрал место, где от дыхания Черного Змея пар поднимался сильнее. Здесь он и стал копать, отбрасывая камни в сторону.

На поверхности был и слежавшийся песок, и галька, но ниже пошла почти спекшаяся глина, в которой и приходилось рыть ход. Скрипя зубами от натуги, Кощей выворачивал камни, откатывая их в сторону. Словно нарочно, они становились все крупнее и крупнее, с ними приходилось возиться подолгу, но яма все углублялась, постепенно продвигаясь под валун.

Змей притих как мертвый — даже струйка пара почти иссякла, — внимательно прислушиваясь к работе Кощея, и когда тот, обессилевший, раскрасневшийся, привалился спиной к груде вывороченных камней, Змей спросил:

— Что ты там делаешь?

Кощей прикрыл глаза — под веками прыгали разноцветные пятна.

— Сейчас… — прошептал он, почти не слыша своего голоса. — Сейчас ты напьешься…

— Иди‑ка сюда, — позвал его Змей.

Юноша с усилием перевалился на бок и на локтях подтянулся, сползая в яму — он мог бы уместиться в ней целиком.

— Устал? — спросил Змей.

Кощей не ответил — только кивнул.

— Наклонись‑ка к щели, — посоветовал Змей. — Ты мне помочь пытаешься — теперь мой черед!

Юноша прижался лбом к камню над тем местом, где поднимался пар. Он не понимал, зачем Змею это надо, но холодный камень остудил его пылающий лоб. Он ясно услышал, как Змей пододвинулся ближе, дунув в щель.

Волна пахнущего зубной гнилью пара окутала Кощея с ног до головы. Он закашлялся, закрываясь рукой, и попробовал вырваться из едкого облака, но был вынужден вдохнуть еще раз, другой…

Видно, что‑то было такое в дыхании Змея, потому что, прокашлявшись, Кощей почувствовал, что усталость как рукой сняло. В теле бродили новые, до сей поры спящие силы. Хотелось ломать деревья, выворачивать из земли камни — даже сражаться и проливать кровь!

Вскочив, юноша схватился за один из камней и почувствовал, что тот поддается. Руки, правда, скользили по измазанным глиной бокам камня, но все же он вырвался из земли. Отбросив его прочь, Кощей взялся за второй…

Он работал с упоением до тех пор, пока сзади не послышался мерный шорох. Выдернув последний камень, юноша обернулся.

По ущелью шла вода. Отлив был большим, и прилив оказался ему под стать. Волны торопились, словно знали, что здесь что‑то случилось в их отсутствие. Прежде чем Кощей успел уйти, вода нахлынула на его ноги и. устремилась в яму.

— Пей! Пей! — закричал юноша и, уронив камень, бросился наверх — он всегда боялся воды, потому что не умел плавать.

Он цеплялся изо всех сил, а сзади слышался глухой рокот прибывающей воды, к которому примешивался новый звук — торопливое, захлебывающееся чавканье и чмоканье. Змей пил.

Взобравшись на плоский уступ, Кощей распластался на нем, крепче хватаясь за опору. Силы вдруг оставили его, и он не знал, что будет делать, если вода поднимется сюда.

Чавканье и бульканье прекратились, и тут же донесся утробный довольный рев, от которого у юноши заложило уши. Казалось, заревели и скалы вокруг. Валун, из‑под которого звучал рев, покачнулся, сдвинутый с места мощным толчком.

Змею приходилось преодолевать не только его тяжесть, но и сопротивление воды, но после очередного толчка вода колыхнулась и на ее поверхность с гулким бульканьем всплыл огромный пузырь воздуха. Он лопнул, выбросив волну гнилистого запаха, а вода с журчанием устремилась вниз, сворачиваясь в огромную воронку. Подхваченные течением, в ней крутились комья земли, водоросли, мелькнул мешок Кощея. Камень медленно приподнимался, а вода стремительно падала и падала в невидимую Кощею дыру. Казалось, она будет течь туда, пока не иссякнет море.

Постепенно напор воды стал уменьшаться. К тому времени на горы опустился вечер, и в ущелье сгустилась тьма. Кощей добросовестно пялил глаза на темную массу взбесившейся воды, но потом отвернулся, зажмурившись, и только прислушивался к ее шуму.

Скрежет когтей по камням заставил его открыть глаза. Вода по–прежнему лилась в яму, но какая‑то темная масса с усилием перевалилась через край. Сверху казалось, что это огромная гусеница с короткими кривыми лапами и уродливыми наростами на большой голове выползает из ямы, колыхаясь на волнах жирным телом. Огромная тварь вырвалась из щели и небрежным движением толкнула валун. Свороченный набок, он упал назад и закупорил дыру. Последняя волна толкнулась в его шершавый бок и обиженно откатилась назад.

Темная туша вцепилась в камни ущелья, пережидая волнение обманутой воды. Хвост ее бился по волнам, а голова плашмя лежала на валуне шагах в тридцати от Кощея. Юноша боялся дохнуть лишний раз, оцепенело глядя на Змея.

Тот не открывал глаза, пока вода не успокоилась окончательно. Спустилась ночь, и в разрывах облаков показались робкие звезды. Смирившаяся вода хладно и тихо блестела в их сиянии.

Черный Змей зашевелился, открывая мерцающие глаза. Их было четыре — или Кощею так показалось с перепугу? Рога, щупальца и отростки на голове зашевелились, когда он поднял голову и осмотрелся. Юноша лежал на валуне не шевелясь. Липкий страх, переходящий в ужас, пополз по телу, когда глаза Змея наконец нашли его.

Змей его видел или же чуял в темноте, как волк добычу.

— Иди‑ка сюда, — негромко позвал он, не раскрывая пасти. — Я посмотрю на тебя…

Юноша окаменел. Сейчас ему было проще ринуться в воду и утопиться, но вместо этого он приподнялся и заковылял к Змею ка негнущихся ногах.

Змей наблюдал за ним не без интереса и почувствовал его страх.

— Боишься меня? — спросил он и, как бы отвечая самому себе, кивнул головой. — Я же сказал — своих не трогаем! Дети Вия мне родня… Дай‑ка я гляну на тебя получше… Повернись!

Остановившийся перед тупой мордой Кощей покорно повернулся сперва одним боком, — потом другим. Глаза Змея пристально ощупывали его тощую нескладную фигуру.

— М–да, — наконец изрек Змей, облизывая морду длинным языком. — Не скажешь, что Святогор Виевич — твой братец старшенький!

— Оставь! — отмахнулся Кощей. — Дома надоело! Мне Святогором мать и отец все уши прожужжали, а он помер давно! Они хотели, чтоб я на него походить стал… — Он сердито сплюнул.

— А я разве сравниваю? — искренне удивился Змей. — Я так просто — никого из семьи вашей не видал, вот и разговорился с отвычки… Не держи зла на родича! Скажи‑ка мне лучше — чего ты хочешь?

— Мир покорить! — не задумываясь, выпалил Кощей.

Жирная туша Змея заколыхалась, придвигаясь вплотную. Опять пахнуло гнилью.

— Ми–ир? — переспросил Змей. — А который тебе год, внучек?

— Восемнадцатый, — обиделся Кощей.

Змей негромко рассмеялся, глядя на узкое лицо юноши. Морщинистая нездоровая кожа старила его, но порывистые движения и звук голоса выдавали его возраст — внимательного наблюдателя не обманул бы неожиданно белый цвет волос.

— Мне это нравится, — весело заявил Змей. — Не думал я о таком. Что, прямо так сразу, погодить не хочешь?.. Что ж, если мы с тобой…

— Нет, — решительно прервал Змея Кощей. — За помощь благодарю, а только я сам все сделаю. Мне чужих советов не надобно!

— Эх, молодо–зелено. — Змей совершенно по–человечески подпер морду лапой. — Слушай меня, внучек, что скажу… Вон там, в горах, в те поры, как ты в колыбели качался, жил один такой… Скипером прозывался… Тоже хотел весь мир покорить в одиночку, только ничего хорошего из этого не вышло. Я у него в охранниках был, да вот где оказался — кабы не ты, сидеть мне под этим камнем до скончания века. Но раз ты мне помог, послушай совета. В одиночку ты ничего не сделаешь, да еще такой… малохольный, а у меня в Пекле сила осталась — силенка, вправду сказать, малая, но на первый шаг тебе хватит. Невелика сила, — Змей придвинулся ближе, налезая на Кощея жирной тушей, — всего‑то сотня–другая тварей–нежити. Моя личная гвардия! Сам учил, сам натаскивал! Разыщи их — что бы ни случилось, а не могли они просто так сгинуть! Бродят где–нибудь. Сумеешь их укротить — они тебе полмира покорят, а на остальное своих сил сыщешь!

Кощей слушал Змея с открытым ртом: подумать только — у него может быть целое войско! Он никогда никем не повелевал, кроме рабов отца, а теперь сможет раздавать приказы — какие захочет!.. Но потом он призадумался и промолвил:

— За совет благодарствуй, Змей, да боюсь, не совладать мне с твоей гвардией‑то — сил в себе не чую.

Змей свысока оглядел поникшего парня и довольно заурчал.

— Ну так иди, что ль, поближе, — позвал он.

Кощей и так стоял под самой мордой Змея, но сделал еще шаг.

Змей словно того и ждал. Он навис над Кощеем, словно желал его раздавить. Длинный гибкий язык вывалился из пасти и основательно облизал парня с ног до головы: сперва лицо и шею, потом тело, прилепив рубаху к худой груди, руки, ноги и напоследок, еще раз, голову. Кощей молча терпел, только жмурился и отворачивался, оберегая глаза.

Закончив процедуру, Змей склонил голову набок, осматривая мокрого Кощея.

— Ну, как теперь чувствуешь себя? — спросил он. — Силенок не прибыло?

Кощей неуверенно прислушался к себе. Исчезла ломота в руках и ногах, не кружилась больше на высоте голова, но в остальном перемены не чувствовалось.

Змей заметил его колебания.

— Ты оценишь помощь мою, как придет пора власть свою доказывать, — назидательно промолвил он. — Никакая нежить с тобой спорить не станет — враз учует силу и признает тебя за хозяина, только успевай приказывать, потому как на тебе мои знак и запах!

— Что ж, и за этот дар прими мою благодарность, — кивнул Кощей. — А теперь скажи, куда мне идти, чтоб долго не плутать?

— Да ты чего? Никак, сразу отправляешься? — ахнул Змей.

— А то нет?

Змей потоптался на месте.

— Иди туда, — указал он хвостом в глубь гор. — Не заблудишься. А коль заплутаешь, спроси у кого хошь дорогу на Белую гору. У ее подножия вход в Пекло. Здесь недалече — с рассвета до обеда весь путь… А может, все‑таки передумаешь? Пойдем вместе?

— Нет, — отмахнулся Кощей и, прекращая разговор, пошел в указанном направлении.

Через десять шагов он совершенно растворился в ночной темноте. Только шум его шагов еще некоторое время отдавался в ущелье.

Змей прислушивался, пока звук этот не слился с далеким шорохом прибоя. Тогда он гулко вздохнул и полез ближе к воде — дожидаться утра, чтобы хорошенько поразмыслить, куда лететь. Теперь он принадлежал сам себе и желал поразвлечься.

Кощей карабкался по скалам. Он не раз уже корил себя за то, что не послушался Змея и не дождался утра — в темноте сорваться со скалы было проще простого. Приходилось руками выверять крепость чуть ли не каждого камешка под ногами, расшатывать, прежде чем рискнуть наступить. Несколько раз предательские ступени рушились, едва не увлекая его за собой. Прижимаясь всем телом к скале, Кощей всякий раз с замиранием сердца слушал грохот обвала, представляя, как в следующую минуту он полетит вниз головой.

Проще всего было остановиться на ночлег, но в запале он забрел в совершенно неуютное место — кругом были только скалы с острыми зубцами. Редкие бледные звезды скупо и неохотно освещали вершины гор, а внизу все покрывала непроглядная темень, сулившая смерть неосторожному. Кощей брел наугад, выбирая лишь местечко поровнее, где бы можно было не только сесть, но и прилечь.

Провожая взглядом очередной обвал, он вдруг заметил, как в горах что‑то блеснуло. Глаза его никогда не отличались острым зрением, да и подустали они, но, приглядевшись, Кощей внезапно понял, что слабый блеск впереди — далекий огонек, зажженный рукой человека.

Сразу заурчало в животе, и тело отозвалось тупой болью усталости. При одной мысли о доме и тепле ему захотелось есть и спать. Сейчас он обрадовался бы даже родной матери, не говоря уже о тетках и их дочерях — если бы огонек зажгли они.

Прикинув расстояние, Кощей стал спускаться — огонь горел в низине, у подножия противоположной скалы.

Не тратя времени на тщательное прощупывание каждого валуна под ногами, он почти сползал по скале, упираясь локтями. Мелкие камушки сыпались и падали вместе с ним. Кощей не видел дороги, и когда ноги его уперлись в валун, он встал на него, решив, что это конец пути.

Валун выдержал, но, едва Кощей выпрямился, что‑то резко хрустнуло в скале. Валун дрогнул и рухнул вниз.

Кощей успел только взмахнуть руками, когда земля ушла у него из‑под ног и он провалился в черную бездну.

Проснувшееся эхо еще играло его последним криком, перемешанным с грохотом обвала, когда он кубарем скатился с горы на дно ущелья и еле успел последним усилием перевернуться на живот, защищая лицо и грудь от падающих камней.

Огонек мерцал теперь совсем близко…

Он смутно расслышал, скорее почувствовал, что к нему бегут. Но сперва он, придя в себя, попытался стряхнуть с себя мелкие камушки и мусор, усыпавшие его. С ноги скатился валун. Рванувшись привстать, Кощей вскрикнул от пронзившей его резкой боли и в тот же миг услышал топот тяжелых быстрых лап и хриплое дыхание бегущих. К. нему приближалось множество горящих глаз.

Одного взгляда на красно–желтые огни было достаточно, чтобы узнать бегущих волкодлаков–оборотней, питающихся лишь человечиной. Это были самые страшные из оборотней, и сейчас они мчались к нему.

Юноша с неимоверным усилием привстал, упираясь спиной в скалу. Змей обещал, что эти твари не тронут его, учуяв запах.

Но вдруг он вспомнил, как выглядел его знакомец, больше походивший на гусеницу или улитку, вырванную из раковины. Тут любой взмокнет со страху, а он‑то всего лишь человек. Поверят ли ему волкодлаки?

Звери налетели и резко затормозили, словно напоролись на невидимую стену. Долю мгновения Кощей радовался своей удаче, но потом оборотни нерешительно приблизились и обступили его.

Откуда‑то издалека донесся повелительный голос — просто крик, но звери–люди его поняли и заторопились. Морща носы и отворачиваясь, они подняли Кощея и поволокли с собой.

Сначала он пытался сопротивляться, отчаянно вырываясь и крича, но лишь горы отзывались на его вопли. Задохнувшись и сорвав голос, он продолжал бороться молча, но волкодлаки живо смекнули, что их жертва повредила ногу при падении. Теперь при малейшей попытке сопротивления тот оборотень, что держал его больную ногу, несильно выворачивал ее и резкая боль пронзала все тело юноши.

Кощею никогда не было так больно, как сейчас. Закусив губу, смирившись, он позволил волкодлакам тащить себя за руки и за ноги.

Голова его болталась, но похитители словно не замечали этого. Кощей не видел, куда его несут, пока впереди не послышался повелительный голос:

— Поддержите его! Вот так!

Голос принадлежал женщине. Удивленный Кощей поднял голову, и один волкодлак тут же заботливо подхватил его под плечи.

Вскоре он оказался под стенами наполовину вросшего в скалу большого дома, очертаний которого разглядеть не успел. Важнее было другое — двери были широко распахнуты, и из них лился навстречу тот самый огонь, который он увидел со скалы.

На пороге стояла высокая статная женщина со светильником в руке. Она властно указала на дверь, и волкодлаки послушно потопали со своей ношей в дом.

Кощея пронесли мимо нее, приостановившись на миг. Юноша поднял голову.

Женщина стояла над ним, прямая, стройная и гордая. В полумраке силуэт ее терялся, очертания пропадали — она была в черном платье, и длинные черные волосы, перехваченные ремешком на высоком лбу, спадали ей на плечи. Огонек в ее руке подсвечивал ее лицо снизу, и от этого глаза казались двумя черными провалами. Лишь секунду глядел на нее Кощей и понял, что впервые видит такую красавицу.

Женщина тоже пристально вгляделась в его лицо, но тут же отвела взор и быстро приказала волкодлакам:

— В изложню.

Те затопали внутрь, неся раненого гораздо осторожнее и бережнее, чем прежде.

Его опустили на широкое низкое ложе, покрытое шкурами. Кощей не успел посмотреть по сторонам, как женщина снова склонилась над ним. Прядь нежных волос упала с ее плеча на грудь юноши.

Женщина провела ладонью по раненой ноге, и боль понемногу начала отступать. Поставив светильник, она наклонилась к гостю. Опять полыхнули чернотой загадочные глаза.

— Спи!

Тонкая нежная рука коснулась его лба, скользнула по глазам — и Кощей провалился в сон.