Царская дорога

Глава 18

В то же самое время. Фивы. Верхний Египет.

Воздух в покоях Лаодики был тяжелым, густым и сладковатым. Пахло дорогими благовониями, тлеющими в медных чашах, и свежими цветами в вазах. Здесь всегда стоит полумрак. Солнечный свет мягко просачивается сквозь резные каменные решетки на стенах, отбрасывая на пол причудливые узоры.

В центре комнаты стоит широкая кровать из темного дерева с ножками в виде львиных лап. На ней лежит груда мягких подушек и цветастое покрывало. Рядом, на низком стуле, украшенном слоновой костью, сидит сама царица, покорно передав себя в руки парикмахеров. По комнате бесшумно снуют служанки. Одна, аккуратно натирает ей стопы ароматным маслом, окуная пальцы в маленький глиняный горшочек. Другая расчесывает густые волосы. Третья держит наготове наряд — длинное белое платье из тончайшего льна.

Лаодика сидит неподвижно, глядя куда-то в пространство перед собой. Она привыкла к этим ежедневным ритуалам. Привыкла к тому, что её одевают, причёсывают и украшают, словно статую. Её лицо спокойно, но в глазах, искусно подведённых чёрной сурьмой, читается лёгкая усталость. Эти покои стали её новым миром — красивым, удобным, но неукоснительно подчинявшимся строгому распорядку.

Жизнь Лаодики понемногу входила в колею. Чужая страна начала принимать ее, особенно когда результаты ночных стараний самого Господина Неба стали заметны невооруженным взглядом. Он сейчас не посещал спальни жены-иноземки, переключившись на остальных своих жен и наложниц. И этот факт понемногу сблизил Лаодику с тремя другими женами, старшая из которых считалась живым воплощением богини Исиды. Ее, по необыкновенному совпадению, и звали точно так же. Та непроходимая пропасть, что лежала между Хемет-Несут Уртет, великой царской супругой, и остальными женами понемногу начинала таять. И виной тому было весьма важное обстоятельство. Исида Та-Хемджерт, живая богиня, оказалась теткой довольно неплохой, и при этом бесконечно одинокой.

Лаодика в своей прошлой жизни была не только записной сплетницей, но и в картишки любила играть. Причем бесконечный преферанс, столь ценимый знатью, она не слишком жаловала, предпочитая игру попроще, которая огненным пожаром захватывала все портовые таверны Великого моря. Стыдно сказать, но царица Нейт-Амон, воплощение богини Хатхор, спутница Сына Ра и священный сосуд, в котором зрел его плод, азартно резалась в Козла. Она всегда хохотала от счастья, когда удавалось поймать Семью сестрами карту Царица пик. Впрочем, в Египте такое звучало кощунственно, и понемногу «царица» стала называться просто хетат, придворная дама, «принадлежащая дворцу». Покрытые искусной резьбой пластины из слоновой кости во всем Египте присутствовали в единственном экземпляре. И потому совсем скоро, привлеченные странными слухами из покоев чужестранки, за карточным столом Лаодики оказались царицы Тия и Тити. Дуреющие от безделья женщины с головой окунулись в новое для себя развлечение, взяв четвертой Гекубу. Она, как жена царя, была выше всех по положению на половине Нейт-Амон.

Разгорающееся веселье мгновенно донеслось и до великой царской супруги, которой наскучили бесконечные катания на лодке и заунывная игра на флейте. И буквально через неделю из ее покоев донеслись недвусмысленные намеки, что и саму госпожу было бы неплохо приобщать к новой забаве. Уж очень она маялась от тоски. Так Лаодика впервые оказалась рядом с той, лица которой до сих пор не видела. Посмотреть на Исиду Та-Хемджерт прямо было немыслимо, это посчитали бы неслыханной дерзостью.

— Да живет Великая Царская Супруга, здоровая и сильная! Да будет благословенна живая Исида! — произнесла Лаодика, которая с трудом опустилась на колени и коснулась пальцами плит пола. Выпуклый животик ей изрядно мешал.

— Ты можешь встать, царица, — услышала она. — Ты можешь приблизиться. Тебе отныне дозволено отдавать короткий поклон.

— Благодарю великую госпожу за милость, — ответила Лаодика, встав на ноги.

Невысокая и худенькая, как почти все египтянки, Исида-Та Хемджерт имела гладкое лицо, годами не видевшее солнца. Она немолода, ей за сорок, и причина ее моложавости — неуемные старания служанок, ответственных за макияж, удаление волос с тела, массаж, нанесение мазей и масел, а также уход за бровями, ногтями и стопами. В общем-то, всему этому царицы и посвящали большую часть своего досуга. А вот с остальным временем нужно было что-то делать, ведь оно тянулось, словно расплавленная смола. Сын Ра уехал на север, где заложили какой-то новый порт, а его жены скучали в Фивах. Дни пролетали, похожие один на другой, и лишь торжественные процессии, в которых участвовала великая царская супруга, вносили хоть какое-то разнообразие в ее жизнь. Остальным женщинам дворца и такое развлечение доступно не было.

— Мое царское величество слышало, что ты привезла из своих диких земель какую-то необычную забаву, — сказала вдруг Исида, когда закончился обмен дежурными, ничего не значащими фразами, вколоченными в здешних людей намертво. В ее глазах, окруженных тоненькой сеточкой морщин, горело жадное любопытство.

— Если живая богиня почтит нас своим присутствием, то ей все покажут и объяснят, — смиренно ответила Лаодика. — Для настоящей игры нужно как раз четверо, госпожа.

— Мое величество желает играть, — кивнула Исида, и сердце Лаодики затрепетало как пойманный воробей. Она вспомнила строгий наказ матери: не вздумай у нее выиграть! Особенно сначала.

Они засиделись почти до глубокой ночи, когда ласковое дневное солнышко уступает место пронзительно-черной тьме, а легкое тепло сменяется кусучим холодом. Покои Лаодики, где стоял круглый стол, окружили бронзовыми жаровнями, которые прогнали зябкую прохладу. Служанки, недвижимыми статуями выстроившиеся вдоль стен, не смели даже слова сказать. Только губы их шевелились в проклятиях чужеземке и ее новой забаве. У них уже ноги отваливались, ведь игра идет уже который час.

— Четыре! Четыре им открывай, Тити! — неприлично завизжала живая богиня, и Лоадика, которая безумного хотела спать, умильно улыбнулась ей.

— Сами боги благоволят великой госпоже. У нее невозможно выиграть.

Она только что не стала ловить даму, посчитав это поступком непочтительным. Но, судя по всему, жизнь ее во дворце станет чуть менее опасной. Ведь все три царицы понемногу оттаяли, почти что приняв ее в свой круг.

— Партия! — выкрикнула Тити, которая играла в паре с Исидой.

— Все, я устала, и спать хочу, — капризно заявила Исида. — Завтра продолжим. Наш царственный супруг сейчас на севере, хотя дела требуют его присутствия здесь. Я уже написала ему.

— А что случилось, госпожа? — спросила Лаодика.

— Жрецы Амона, — по лицу Исиды проскочила едва заметная гримаса. — Они недовольны тем, что сейчас происходит в Саисе. Более того, они в ярости. Они получили странные вести из пятого септа. Там были попраны основы основ…

Незадолго до этого. Саис. Нижний Египет.

Никогда еще Рапану не продавал столько. И даже то, что царь царей изрядно срезал вознаграждение тамкарам, работающим на Египет, ничего не поменяло. Зерно ревущим потоком текло на рынки Великого моря, а вслед за зерном — золото, амулеты, поделки из камня, алебастровые вазы, лен и украшения. А обратно текло серебро, медь, бронза и железо. Причем не в виде чушек металла, а по большей части в виде изделий, что было куда как прибыльней. Рапану, который весьма расстроился, когда срезали его процент, воспрянул духом, увидев, что доходы его не только не упали, но еще и выросли. Государь разъяснил ему, что такое формула деньги-товар-деньги, и что такое прибавочная стоимость и прибавочный продукт. А еще он открыл ему тайну двойной записи. Дебет и кредит! В тот день Рапану вышел от него на подгибающихся ногах, словно получив божественное откровение. Он вроде бы и раньше все это понимал, но теперь абсолютная, ясная, как летнее небо истина открылась ему во всей своей идеальной красоте. Он и не думал до сих пор, что можно незаметно оставлять почти всю прибыль себе, обогащая собственных ремесленников и получая подати еще и с них. А мастеров чужих, напротив, этим самым разорять, лишая их работы.

— Великие боги! — шептал он, сходя в порту Саиса. — Откуда мудрость такая у воина из знатной семьи? Они же все как один кровожадные дурни. Ему ведь и знать-то ничего не положено, кроме того, как людей половчее жизни лишать. Впрочем, он и в этом лучше всех у нас. Взял, и великий Ашшур с лица земли стер. Как будто в два пальца высморкался. Кулли говорит, там теперь голое место, человечьими костями покрытое. Удивительно мне!

Святилище Нейт — главное в Саисе, ведь мать богов — покровитель этого города. Густой лес пузатых колонн, между которыми стоял Рапану, прятал стыдливую истину: этот храм, главный в пятом септе Нижнего Египта, был невелик и беден по сравнению с грандиозными святилищами Амона. И сам септ, открытый с запада набегам ливийцев, по сравнению с востоком и югом считался нищим захолустьем. Он выделялся из всех прочих лишь тремя вещами: обилием болот, заросших тростником, частыми лихорадками, из этих болот приходящими, и множеством гиппопотамов, в этих самых болотах обитающих. Богатства столичных жрецов Амона-Ра и Сета здешним служителям богов могли только сниться. Именно этот храм, далеко не самый влиятельный, стал опорой северян в Дельте Нила. Те условия, что предложил Господин моря верховному жрецу богини, не оставили тому выбора. Зерно храма покупалось за серебро, и цена его была едва ли не на треть выше, чем за зерно, купленное с полей Великого Дома. Оттого-то ухо великого жреца Сетема было всегда благосклонно к тому, что скажет ему Рапану, посланник царя, обогащавшего храм.

— О первый из жрецов богини Нейт, владычицы Саиса, живущий под её защитой, позволь твоему слуге говорить, — склонился Рапану, войдя в каменную прохладу храма.

— Рапану! — приветливо улыбнулся первый жрец богини, отчего его безбровое, лишенное ресниц лицо покрылось глубокими морщинами. — Ты появился весьма кстати, возлюбленный сын богини. Она видит тебя! Говори.

— Благословение матери богов призываю на тебя, великий, — склонился Рапану. — Я пришел с предложением от своего господина. И молю выслушать его не перебивая. Мой государь просит многое, но многое готов дать.

— Говори, — улыбка с лица жреца пропала вмиг, и он стал тем, кем и являлся на самом деле — правителем небольшой области, где без его дозволения даже крокодил не смел отложить свои яйца.

— Мой государь просит принять в учение двадцать юношей, — начал Рапану, наблюдая, как на лице жреца заходили желваки гнева. — Они знают язык Земли Возлюбленной и немного умеют писать. Он просит сделать их учениками медицинской школы Саиса. Той, что при храме.

— И речи быть не может, — отрезал верховный жрец. — Чужаки не получат доступа к таинствам богини.

— Их не нужно посвящать в таинства, — мягко отвел его гнев Рапану. — Нам нужны лекари для войска, а не жрецы. Нужны те, кто вскроет гнойник. Кто очистит рану или уберет кости из проломленной головы щитоносца.

— Просто лекари? — задумался Сетем. — Допустим… Ты сказал, что твой царь готов многое дать.

— Три таланта меди в год за каждого ученика, — сказал Рапану. — И оплата еды сверх того. Двадцать человек. Шестьдесят талантов меди. Через два года мы должны получить умелых лекарей. И тогда ты получишь оплату.

— О-ох! — великий жрец даже задохнулся от неожиданности. Цена была велика.

— И мой государь особенно настаивает на том, чтобы этих людей учили не так, как учат каменотесов, — продолжил Рапану. — Сначала они должны проникнуться несравненной мудростью служителей богини, знатоков человеческого тела. Они должны узнать богов Страны Возлюбленной и изучить правила Маат. Ведь именно их принесет Молодой бог в другие страны.

— Молодой бог? — задумался жрец и испытующе посмотрел на купца. — Ты говоришь про Сераписа? Странное это дело, Рапану. Я боюсь, что жрецы Амона могут воспротивиться этому. Их власть велика. Хотя… Сейчас, после этой дикой истории в храме Ипет-Несут… У меня в голове не укладывается, что первый слуга Амона Бакенхонсу хотел погубить мир.

— Жрецы Амона могут злобиться, великий, — почтительно ответил Рапану, — но сейчас их влияние невелико. Если мы сделаем все правильно, то именно жрецы богини Нейт могут стать новой опорой трона. А Серапис, ее сын, понесет свет Маат иным народам.

— Нам нет дела до дикарей, — поморщился жрец. — Им не нужен свет Маат. Они и не люди вовсе.

— Зато вам есть дело до меди и олова, которые эти дикари вам привозят, — жестко ответил Рапану. — А еще есть дело до железа, лазурита и вина. А не иноземцы ли шарданы — ваши лучшие воины? Случайно не сидонцы и библосцы заполонили великий дворец? Именно они несут пищу и вино к столу сына Ра. Он почему-то перестал доверять детям Черной Земли.

— Ты непочтителен, купец, — лицо жреца окаменело.

— Сейчас говорю не я, великий, — спешно поклонился Рапану. — С тобой говорит царь царей, повелитель Алассии, Аххиявы, Угарита, Трои и многих других земель. Он сказал: поделись со мной своей мудростью, и я поделюсь с тобой своими богатствами. Дай то, что есть у тебя, а я дам то, что есть у меня. И тогда мы оба станем сильнее, чем были до этого.

— Он должен построить храм Нейт в новом городе, что заложил у моря сын Ра, — испытующе посмотрел на Рапану жрец.

— Мой господин не станет возражать, что такой храм будет построен, — парировал Рапану. — Это серьезная уступка, великий. Новый город будет посвящен Серапису, и других храмов там не будет.

— Хорошо, — после некоторого раздумья ответил великий жрец Сетем. — Богиня не станет возражать, если малая толика священной мудрости упадет на скудные почвы диких земель. Это послужит славе ее. Когда прибудут эти юноши?

— Они уже здесь, великий, — склонился Рапану. — Они почтительно ждут твоего решения.

— Ну, ты и негодяй, — хмыкнул жрец. — Тащи их сюда. Половину стоимости обучения заплатите вперед.

— Не могу, великий, — покачал головой Рапану. — Только после первого года обучения. И только после того, как будут испытаны их знания.

— Согласен, — поморщился жрец. — Твой царь, случайно, не сын купца?

— Он царь и потомок многих царей, — укоризненно ответил Рапану. — Мой государь только что уничтожил храм Ашшура, великий, а статую бога лично разбил молотом. Древней страны Исур больше нет. Мой господин стер ее с лица земли. Навряд ли сыну купца под силу такое.

— Веди своих отроков к «Дому жизни», — махнул рукой Сетем. — Их поселят вместе с другими учениками. Чую, хлебну я немало горя из-за своего решения. Давай вернемся к нашим делам. У меня есть зерно, и мне нужны серпы и мотыги.

— Даже не знаю, господин, — пожевал губами Рапану. — Что могут предложить такие дикари, как мы, просвещенным людям центра мира? Мы слишком ничтожны для этого, о первый слуга богини! Не сомневаюсь, что мастера Страны Возлюбленной изготовят серпы и лучше, и дешевле.

— У меня есть бич из кожи гиппопотама, — прозрачно намекнул верховный жрец милостивой Богини. — Знающие люди говорят, что он рассекает мясо до самых костей. В ваших диких землях такого нет точно. Хочешь испытать его на себе, дерзкий купец?

— С великим очень сложно спорить, — снова поклонился Рапану. — Его слова проникают в самую мою душу. У меня найдется то, что нужно первому слуге священной матери бога Ра.

— Ты вообще понимаешь, что я делаю для твоего царя? — взгляд жреца внезапно стал острым и колючим. — Я ломаю то, что было незыблемым тысячи лет. Мне придется воевать за это, купец. Воевать с неистовой силой. Жрецы Амона, Птаха и Тота могут потребовать моего изгнания. И если ухо государя склонится к ним, мне конец. Мне и моей семье.

— Мой государь понимает это, великий, — Рапану поклонился с таким искренним почтением, что взгляд Сетема потеплел. — Именно поэтому он и платит за это непомерную цену. А еще он просил передать, что отныне он считает вас своим другом. А это, господин, дорогого стоит. Он сделает для вас все, что будет в его силах. И если мудрейшего постигнет беда, он предложит ему высочайший пост в своих владениях. Ах да! — купец порылся в карманах и вытащил оттуда невзрачную ленту, сшитую в кольцо. — Это называется лента Сераписа. Мой господин просит величайшего из мудрецов Страны Возлюбленной найти в ней начало и конец. Он не сомневается, что у него это обязательно получится.