Царская дорога

Глава 11

В то же самое время. г. Уасет, более знакомый нам как Фивы. Верхний Египет.

Из южной столицы и впрямь благоразумнее было уехать. И будь юный Безымянный настоящим торговцем, он, несомненно, именно так бы и поступил. Город заполнили толпы царских слуг, воинов и жрецов. Они заняли старый дворец, но даже он оказался слишком мал для такого количества гостей. Ведь государь прибыл в Уасет не только в сопровождении своей великой супруги Исиды Та-Хемджерт, но и прихватив с собой остальных трех цариц и их свиты. Он даже чужестранку Нейт-Амон взял с собой! А еще приехала знать из провинциальных септов, военачальники и придворные. Теперь служители фиванских богов бегали по городу, выпучив глаза. Они распихивали людей царя по пустующим помещениям гигантского западного дворца, не обращая внимания на паломников, заполонивших город. Хорошо еще, что Безымянный, который назвался здесь торговцем Хети, снял угол у престарелой вдовы и заплатил ей за два месяца вперед. Сейчас в южной столице и мышонку поселиться негде.

Восход звезды Сопдет — величайшая радость для всего Египта, и моления уже начались. Люди несут в храмы свои подношения, а жрецы работают как волы, таская в закрома зерно, ткани и кувшины с пивом. Да, пиво тоже жертвуют богам, а их служители с удовольствием его пьют. Безымянный давно уже распродал свой товар, и теперь бесцельно толкался на узких улочках и рынках, слушая гул толпы и впитывая в себя ее чувства.

Надо сказать, подойти к первому жрецу Амона-Ра оказалось ничуть не проще, чем к самому живому богу и его супруге. Охрана и там, и там такая, что мышь не проскочит. Но паренек не унывал. Убить можно, и после этого можно даже сбежать. Никто ведь всерьез не ждет нападения на священную особу. Такое и в голову никому прийти не может. А стража нужна лишь для того, чтобы босяки не подходили слишком близко к слуге богов, выпрашивая его благословение. Так что проблема у Безымянного была не в том, чтобы выполнить задание, а в том, чтобы сделать из чужой смерти мелодию, которая вольется в общий ритм. Тот самый, что задает невидимый барабанщик, сидящий за морем. А это и есть настоящее мастерство, почти искусство.

Парень залез под дешевый парик, сделанный из льняных нитей, и почесал пальцем лысую макушку. Все же в парике летом удобно. Не так голову печет, и вшей нет. Хотя от лысых женщин Безымянный поотвык, а потому, попытавшись как-то разгрузить свои молодые чресла с одной небедной, но весьма легкомысленной бабенкой, едва не опозорился. Слава богам, бабенка списала его легкую немощь на юношескую неопытность и проявила немалое рвение сама. Но все равно, Безымянный, перестав быть египтянином, лысыми бабами брезговал, и ничего поделать с этим не мог. Теперь он пробавлялся крестьянками, которые волос не стригли, да и обходились ему куда дешевле.

Простая и понятная жизнь в Талассии затянула его с головой, а потому на идиотские ужимки бывших соотечественников «живой мертвый» теперь смотрел с нескрываемой жалостью. Они ползали на брюхе перед жрецами, несли в храмы последнее и поклонялись презренным зверям. Паренек, будучи еще в Дельте, с превеликим удовольствием наступил на хвост кошке, и богиня Бастет не покарала его. Потом он пошел дальше. Он раздавил скарабея и бросил камень в ибиса, которого увидел в гуще тростника. И снова молния с небес не поразила его. Несложный опыт познания вкупе с тем, что внушили ему в Энгоми, окончательно уверили паренька-египтянина в том, что боги Египта куда слабее, чем Приходящая в ночи, которой он теперь служит. И это наполнило его удовлетворением от правильно сделанного выбора. Служить сильному богу — это ли не настоящее счастье. Боги Египта делают чернь покорной, а он, отринувший их, несет священную справедливость. И за это он будет после смерти вознагражден чертогами в Элизии, на божественных полях, где всегда тепло и вдосталь еды. Так сама госпожа сказала! А если великая жрица сказала, то, значит, так оно и есть.

Безымянный воровато оглянулся по сторонам и вскрыл второе дно лодки. Тут лежал реквизит, который он использует сегодня ночью.

— Реквизит! — со вкусом произнес он. — Слово-то какое затейное!

Кульминация священного праздника Сопдет — это ночь, примерно за час до восхода солнца, когда первые вспышки звезды, проснувшейся после семидесяти дней сна, озаряют своим светом розовеющий небосвод. В это время все население Фив и тысячи паломников, прибывших сюда со всех концов Черной Земли, стоят на улицах и крышах, жадным взглядом впившись в горизонт. Их губы шевелятся, а руки воздеты к небесам, которые скоро возвестят о новом рождении мира.

— Падите, смертные! — раздался чудовищно-страшный, нечеловеческий рев, и люди, недоуменно поворачиваясь на звук, торопливо ложились ниц, раскинув руки в стороны.

— Сет! Сам бог Сет почтил нас! — бормотали насмерть перепуганные люди, которые не смели поднять глаз. — Неужто настал конец времен? Но как? Неужто он победил? Пропали мы! Совсем пропали!

— Хаос Исфет грядет! — раздавался грозный рык, подобный медной трубе. — Жрец Амона Бакенхонсу угоден мне, владыке Запада! Он слаб и лжив, а его молитвы ложны! Попрощайтесь со своими близкими, люди! У вас осталась всего одна ночь! И тогда грядет победа Хаоса! Змей Апоп поглотит этот мир, а Нил не разольется больше никогда. Пока жив мой верный слуга Бакенхонсу, победа Хаоса неизбежна! Он своими молитвами приближает ее! Я благодарен ему за это!

Люди, увидевшие жуткую фигуру, озаряемую светом луны, порой лишались сознания от ужаса. Да и немудрено. Тело Сета было покрыто медной чешуей, а его вытянутая морда с ослиными ушами надменно взирала на людишек, падающих в пыль перед торжественно шествующим божеством. Крест анх в одной руке и посох уас в другой. Ни у кого не осталось ни малейших сомнений. Сам Повелитель песчаных бурь посетил несчастный Уасет в великий праздник.

— Убить! Убить проклятого слугу Сета! — раздался чей-то вопль, и тогда божество заревело.

— Нельзя! Если вы убьете жреца Бакенхонсу, то священная звезда Сопдет снова взойдет на небе, а Нил опять разольется! Не вздумайте убивать моего слугу!

— Не смейте трогать моего слугу! — орала жуткая фигура. — Ведь тогда я не смогу погубить мир! Нил снова разольется, если любезный мне Бакенхонсу доживет сегодня до рассвета!

Жуткая фигура прошла весь город насквозь, мимо храма Ипет-Усут[9], вокруг которого стояли тысячи людей. Именно здесь, на его крыше, встречает восход звезды первый жрец Амона и его помощники. И именно сюда перед самым рассветом придет сам фараон со своей свитой. Жрецы, готовившие священную церемонию, не подозревали, что прямо сейчас у подножия святилища закипает страшный котел людского гнева. И даже стражники, охранявшие вход в храм, сейчас стояли на коленях, уткнувшись носом в плиты мощеной дороги, и внимали воле божества. В них боролись сложные чувства, ведь Сет — бог воинов. Именно ему они приносят жертвы. Но никто из этих людей не хотел победы Хаоса, все их естество протестовало против этого.

Вот потому-то, когда толпа горожан, пугающая до дрожи неподвижными глазами и перекошенными лицами, ударила в жидкую цепочку стражи, сопротивления почти не было. Нубийцев, которые не сразу поняли, в чем тут дело, разорвали голыми руками, а египтяне присоединились к разъяренной толпе, которая вломилась в ворота храма. И именно стражники показали дорогу, ведущую наверх. Люди запрудили узкую лестницу, которая шла на смотровую площадку, где первые жрецы бога Амона-Ра уже несколько столетий встречали восход Сопдет. Горожане отталкивали друг друга, падали и топтали тех, кто свалился вниз. Жуткий людской поток залил священные камни, куда еще никогда не ступала нога простолюдина, и из него в сторону жрецов потянулись жадные руки.

Первый жрец Амона стоял спиной к западу, но он не смотрел на небо. Его взгляд прикован к сложному прибору — мерит, доске с отвесом, которую держат два младших жреца-унута, смотрителя времени[10]. Они отслеживают момент появления звезды, вычислив его заранее. Второй, третий и четвертый жрецы Амона тоже стоят здесь, воздев руки к небу. Они поют священные гимны, как и их свита из жрецов рангом ниже. Бакенхонсу семь дней не выходил их храма. Он омывался в священном озере, молился и полоскал рот, который должен произнести нужные слова. Он носил высоченный парик из человеческих волос и леопардовую шкуру. Перепутать его с кем-то другим мог только паломник, пришедший издалека. И таких тут оказалось немало.

— Кто из них Бакенхонсу? — раздался задумчивый крик. — Кого из них убить надо?

— Вон тот! В леопардовой шкуре! — крикнули ему.

Жрецы Амона, которые смотрели на толпу с брезгливым недоумением, выстроились в цепочку, загородив верховного слугу бога Солнца своими телами.

— Как вы смеете? — возмутился один из них. — Вы прерываете моления! Ведь священная звезда вот-вот взойдет! Пошли вон отсюда, ничтожная чернь!

— Погибли мы, люди! — раздался тоскливый вопль. — Слышали, что он сказал? Звезда Сопдет вот-вот взойдет!

— Убить их всех! — вторил ему другой. — Некогда разбираться! Мир гибнет!

— Убить! — заорала озверевшая толпа, вмиг сметя несколько десятков жрецов, одетых в белый лен. Искалеченные, окровавленные тела один за другим полетели вниз, прямо на каменные плиты храмового двора.

Но Безымянный всего этого не видел. Он уже отплыл на сотню шагов от берега на убогой лодчонке, спрятанной заранее в зарослях тростника, и топил мешок с реквизитом. Голову, вырезанную искусным мастером, в которую были вставлены медные раструбы, было особенно жаль. Безымянный горестно вздохнул и бросил мешок в воду. Ему еще нужно вернуться назад, к храму. Он должен убедиться в том, что план Б сегодня не понадобится.

Незадолго до этих событий. г. Уасет, более знакомый нам как Фивы.

Лаодика, которой когда-то даже Энгоми казался чудом света, только сейчас начала осознавать, до чего велик и богат Египет. И почему его цари с презрением смотрят на всех остальных. Они неделями плыли вверх по Нилу, и все это время царица с борта своего корабля видела одну и ту же картину. Выжженные солнцем поля, с которых уже убрали зерно, дамбы, которые спешно подновляли крестьяне, и белоснежные города, которые почти никогда не имели стен. Здесь, на юге, пустыни были стенами Египта. Даже великий и славный Уасет, южная столица, не имел защиты. Стенами были окружены храмы Амона, Мут и Хонсу, да царские дворцы, а сам город привольно вытянулся вдоль реки на многие тысячи шагов.

Уасет располагался на восточном берегу Нила, а царский дворец и поминальные храмы фараонов — на западном. Это еще один город, побольше даже, чем Энгоми. А уж про Трою и говорить нечего. Весь ее акрополь был меньше, чем дворец Аменхотепа III, который располагался тут же. Здесь было все. Дворцы с залами приемов, Дом Женщин, где мог поселиться весь царский гарем, сады, храмы и даже собственное озеро, где Лаодику катали на большой, богато украшенной лодке.

Ей нравилось в Египте, ведь он весь теперь стелился у ее ног. Рамзес III не на шутку увлекся молодой женой, и причина этого была проста. Она забавляла его, как забавляет дикая зверушка, прибившая к человеческому жилью. Ее суждения были неожиданны и свежи, потому что у трех других цариц никаких суждений не имелось вообще. Они ведь никогда не бывали за пределами Египта, и они уже давно не покидали стен дворца. А уж ту информацию, что новая царица давала фараону, он не мог получить даже у тех, кто должен был бы ее знать по долгу службы. Каждый раз, выходя из спальни собственной жены, Рамзес не только снова чувствовал себя могучим самцом. В бесконечном потоке сказок, сплетен и песенок он вычленял то главное, что могло помочь ему понять новую силу, восходившую сейчас за морем. Наивную хитрость жены он разгадал сразу же. Она останавливала рассказ на самом интересном месте, заставляя его приходить снова и снова. И это вызвало законный гнев остальных цариц, которые справедливо считали себя обойденными. Они все имели равное право на внимание живого бога.

— Мне пора, — сказал Рамзес Лаодике, которая мурлыкала на его плече, словно сытая кошка.

В новых покоях было еще не так уютно, как в Пер-Рамзесе, но Лаодика не роптала. Жизнь ее мужа — это непрерывная череда путешествий, жертвоприношений и священных праздников. Сейчас вот взошла какая-то звезда, а потом он должен будет присутствовать на священном празднике Опет, где из храма в храм таскают ладью Ра, подтверждая этим власть фараона. Они здесь застряли на несколько месяцев точно. В Уасет перебрался двор и несметная орда писцов, для которых выстроены дома на краю дворцового городка.

— Пора, моления скоро начнутся, — сказал Рамзес и сухо кашлянул.

Лаодика, которая уже хорошо изучила своего господина, щелкнула пальцами, и служанка, которая стояла во время их утех у изголовья кровати, налила вина и с поклоном подала его. Две других, стоявших по бокам, продолжили махать опахалами из перьев страуса. Вечер сегодня довольно жаркий. Начало сезона Ахет, в это время здесь просто лютое пекло.

Лаодика больше не боялась собственных слуг и не прогоняла их, когда оставалась с мужем наедине. Время прошло, и в то, что она не понимает языка египтян, не поверил бы даже малый ребенок. А здесь таковых и в помине не было. Жизнь дворца оказалась безумно сложна, и матушка Гекуба, неутомимо рассовывавшая драхмы служанкам, певицам и флейтисткам, пыталась сплести свою собственную сеть. Пока у нее получалось плохо. Египтяне служить чужакам не слишком хотели, и Гекуба понемногу переключилась на азиатов-ааму, которых очень привечал фараон Рамзес. С ними дело стронулось с мертвой точки.

— Ты как-то сказала мне, — шепнул Рамзес ей на ушко, — что ты шардан у дверей моей спальни. Помнишь?

— Конечно, — приоткрыла глаза Лаодика.

— И сколько моих врагов ты нашла? — прищурился Рамзес.

— Ни одного, — честно призналась царица. — Тебя даже собственные жены уважают, представляешь? Я думала, эти дуры Тити и Тия что-то ляпнут, но нет. Даже придраться не к чему. Ругались почем зря, что ты их спальню стороной обходишь. Но там больше мне доставалось, а не тебе.

— Понятно, — Рамзес начал вставать с ложа, которое бережно перевезли сюда из северной столицы. Он остался под впечатлением. Новая жена, которой он дал отличную возможность оболгать соперниц, не стала этого делать. Что же, теперь с оглядкой он может ей доверять. С большой оглядкой, и только в бабских делах. И он вознаградит ее за честность.

— Хочешь пойти со мной? — спросил он. — Я иду встречать восход священной звезды, и великая царская супруга Исида будет со мной. Ты тоже можешь встать рядом.

— Конечно! — обнаженная Лаодика вскочила с кровати, словно подброшенная незримой силой. — Одеваться! Кстати, мой царственный супруг. У меня на днях должна была случиться женская немочь, но не случилась. И грудь побаливать начала. Повитухи говорят, что я понесла.

— Это отрадная новость, — кивнул Рамзес, которого одевали двое собственных слуг, ждавших все это время за дверью. — Я пришлю за тобой, моя царственная супруга.

— Великий! — в покои без стука вломился чати и растянулся на полу. — Беда! Неслыханная беда! Бог Сет во плоти явился в Фивы! Он сказал, что жрец Амона Бакенхонсу служит ему. Толпа растерзала и великого жреца, и всех, кто был с ним.

— Знамение! — прошептал побелевшими губами фараон так, чтобы его никто не слышал. — Боги послали знамение. Или это вовсе не боги его послали? Ну, конечно же… Проклятый северянин! Для тебя нет ничего святого! Ты просто глумишься над нами. Хотя… Ты оказал мне огромную услугу, и теперь я должен тебе город. И пусть видят боги, сейчас мне есть на что его построить…

Фараон, на лице которого не дрогнул даже мускул, вдруг заявил.

— Священный ритуал будет проведен. Пусть глашатаи успокоят народ. Владыка Обеих земель не даст пропасть своим людям. Он лично встретит Госпожу Небес, дочь Ра, Владычицу новолетия.

Воздух в Фивах на рассвете еще прохладен. Он пахнет речной влагой и дымком от тлеющих хлебных печей. Ночь истекает, и наступает утро, которого ждали весь год. Утро первого восхода звезды Сопдет, предвестницы разлива Нила. На плоской крыше храма Ипет-Исут царит торжественное молчание. Здесь фараон встречает рассвет жизни. Ну а трупы убитых жрецов уже унесли. Только пятна крови на плитах двора будут пугать людей, когда взойдет солнце.

Фараон Усер-маат-Ра-мери-Амон, Рамзес III, стоял неподвижно, словно изваяние. Сегодня на нем не боевой доспех, а церемониальный плат-шендит из золоченой кожи, похожий на оперение сокола, священной птицы Гора. На его груди висит пластина из лазурита и золота, изображающая солнечную барку. На голове, поверх парика из тысяч тугих черных косичек, умащенных миррой, покоился двойной венец Пшент — символ власти над Обеими Землями. В руках повелителя мира — посох хека и цеп нехеху, жезл и бич пастуха народов.

Рядом, чуть позади, стоит великая царская супруга. Ее тоненькая фигурка облачена в платье из плиссированного льна, облегающего грудь и бедра. На голове царицы — роскошный парик, увенчанный золотым обручем и двойными перьями, между которыми сияет солнечный диск Хатхор. Она стоит, не произнося ни слова. И она не скажет ничего до самого конца церемонии. Она как будто не дышит.

Свита фараона — чиновники дворца, военачальники, летописец с папирусом и тростинкой в руке — замерла в почтительном отдалении. Они были зрителями великого действа, в котором фараон выступает не как правитель, а как верховный жрец, посредник между миром людей и богов.

— Внимайте! — голос жреца-унута прозвучал излишне резко, непочтительно нарушая благоговейную тишину. — Сопдет, дочь Ра, готова явить лик свой!

Все взоры устремились на восток, где полоса над холмами пустыни начала светлеть. Воздух дрожал от напряжения. Рамзес III выпрямил спину и гордо выпятил приклеенную бородку. И тогда это случилось. Не в полной темноте, а в сизой дымке предрассветья, над самым краем земли вспыхнула крошечная, но ослепительно яркая точка. Она мерцала, переливаясь всеми цветами радуги: от алого до холодно-белого. Это и была Сопдет, звезда, возвещающая о воскрешении Осириса.

В тот же миг жрец пал ниц, касаясь лбом полированного камня.

— Славься, Сопдет! — прокричал он. — Приветствуем тебя, Предвестница воды и доброго урожая! Слава тебе, о Возлюбленная Осириса!

Фараон не стал падать на колени, ведь он был богом на земле. Вместо этого он поднял руки к небу, и его мощный голос разнесся над неспящим городом:

— Ты возвращаешься в мир сей, о, Прекрасная! Ты побеждаешь мрак, и да возродится жизнь! Да принесешь ты слезы Исиды, да наполнишь ими Нил, да оросишь священной влагой поля Обеих Земель! Год новый начинается с тобой, и порядок Маат пребудет в Египте под скипетром моим!

Сразу же, как по сигналу, жрецы запели гимн, ударяя в систры, чей металлический перезвон символизировал сотрясение небесной тверди, из которой рождалась Сопдет. Царица подняла связку магических амулетов — узлов Исиды, тьет, и колокольчиков-менат, призывая их звоном богиню.

Писец у стены тут же нанес иероглифы на папирус: «Год пятнадцатый, месяц Ахет, день первый. Его Величество Усер-маат-Ра-мери-Амон воззвал к Сопдет, и она явилась. Нил возвысится…»

Церемония длилась недолго, потому что звезда таяла в набирающем силу рассвете. Но дело уже было сделано. Фараон встретил звезду, и боги приняли его приветствие. Теперь можно объявить о начале нового года, ждать разлива и приносить благодарственные жертвы Хапи, богу Нила. Рамзес медленно опустил руки. Он обернулся, и его взгляд встретился со взглядом Великой Супруги. Порядок во Вселенной подтвержден. Египет будет жить.

Фараон повернулся к чати, который почтительно стоял рядом и со всевозможным старанием изображал скорбь.

— Великая беда посетила нас, Та. Но мы выстоим, если боги будут к нам благосклонны. Ты лично поведешь расследование. Я хочу знать все о том, что произошло. Но пока есть вещи не менее важные. Не может Страна Возлюбленная жить, когда обезглавлен весь храм Амона. Ведь совсем скоро грядет священный праздник Опет. Кто возглавит его? Некому! Значит, мое величество понесет этот непосильный груз и примет сан первого слуги бога Солнца.

— Казначея храма Амона… — вопросительно посмотрел на фараона Чати.

— Найти немедленно и выяснить, не служил ли и он делу Исфет, — кивнул Рамзес, довольный его понятливостью. — Казну храма и отчеты по запасам зерна ты примешь лично. Не затягивай с этим, Та. Мое величество останется в благословенном городе Уасет[11]. Мы наведем тут должный порядок.