Царевна-лягушка для герпетолога

Глава 23. Ледяные оковы

Не знаю, сколько времени провела я в мучительном оцепенении, продолжая себя казнить на безжалостном суде памяти. Я оглохла и ослепла, слезы выжег и иссушил трепавший нутро жестокий озноб, а сведенные судорогой грудные мышцы не могли раскрыться не то что для горестного причитания, даже для нормального вдоха. К чему дышать, когда грудь Ивана навсегда поникла, перерубленная черным мечом, когда пронзенные ржавой арматурой и стеклами легкие Левы терзают порождения Нави? Да и о чем причитать? Горестно голосить и хрестаться о том, что померкли на небе две ясные звездочки, укатились скатные жемчужины, злой ураган сорвал наливные ягоды? Вопрошать о своей бесприютной судьбе, не оставившей берега, куда пристать? Или пенять безвинно загубленным на то, что вздумали меня оставить?

Я первая подвела их, не смогла защитить. Не распознала ловушек на пути, не услышала предостережений, которые дважды до нас пыталась донести Василиса. Бесконечно прокручивая детали нашего маршрута, я каждый раз убеждалась, что Константин Щаславович в этой игре изначально обыгрывал нас на несколько ходов. И все равно продолжала чувствовать себя виноватой. А картина изрубленного тела Ивана в моих мыслях сменялась другой, еще более жуткой. Поскольку я не могла видеть, что творится у подножия башни, услужливое воображение рисовало сцены, от которых пришли бы в ужас Гигер[25] и Босх[26].

А может быть, Лева все еще жив и нуждается в моей помощи? В тот момент, когда Константин Щаславович его «отпустил», мне показалось, будто я слышу звуки свирели. Но даже если ему невероятным чудом удалось призвать духов, сколько он сможет продержаться на пустоши против немертвых?

Неужели никак нельзя выбраться из этой клетки, кроме того способа, который предлагает Константин Щаславович?

Если бы это помогло спасти Ивана и Леву, я бы переступила через гордость, стыд и элементарную брезгливость. Но я, увы, видела пример Василисы. С нежитью договоры бесполезны. Да и сама мысль о близости с монстром вызывала у меня панический страх и отторжение. Лучше уж просидеть всю оставшуюся жизнь пойманной птицей в клетке. Может быть, так хоть в Правь удастся вернуться.

Только бы Константин Щаславович не надумал взять меня против воли. Василису защищала исцельница, а обладала ли такой же силой рубаха деда Овтая, я не ведала. И зачем только Лева деликатничал? Почему я не проявила настойчивость? Да и кто сказал, что мне не уготована судьба сотен моих сородичей, которых, по словам бабушки, властитель Нави уничтожил или замучил в поисках иглы? Показав меня в качестве экзотической диковинки именитым гостям, он тоже может, возжелав, к примеру, еще золотых яблок, прибегнуть к пыткам или шантажу. Если под угрозой окажется жизнь родителей или Петьки, что я смогу противопоставить?

Пока Бессмертный на меня внимания не обращал: готовился к очередной трапезе, пышности которой позавидовали бы Фальстаф[27] и Гаргантюа[28]. На этот раз он заказал блюда французской кухни и теперь со знанием дела выковыривал из панцирей виноградных улиток, закусывал фуа-гра, смаковал лягушачьи лапки. Поскольку меня от запаха съестного воротило, я подумала о том, что Константин Щаславович, словно издеваясь надо мной и Василисой, выбрал блюда, приготовление которых доставляло животным особые мучения. Бедных улиток перед тем, как сварить, пускали ползать по соли, гусей насильно кормили, пока их печень не раздувалась от жира. Впрочем, бройлерные цыплята на птицефабриках тоже проживали свою короткую жизнь в грязи, скученности и темноте.

Возможно, похожая участь ожидала и меня, но пока я даже радовалась, насколько это слово было в моей ситуации уместно, что меня хотя бы не трогают, и искренне сочувствовала Василисе, которой приходилось прислуживать за столом.

— Ну что ты опять слезы льешь? — откупорив бутылку шампанского, раздраженно проговорил Константин Щаславович. — От твоей постной физиономии того и гляди вино прокиснет! Ты считаешь, я должен был выполнить уговор и отпустить на все четыре стороны мальчишку-шамана? Да после того, как его папаша вместе с твоим отцом инспирировали на моем полигоне прокурорскую проверку, я бы и сам его по косточкам разметал и сожрал. Но я свое слово держу. А по поводу другого мальчишки и его сестры, ты сама виновата, — продолжал он, переходя к ведерку сваренных со специями мидий и тигровым креветкам. — Трудно было в их доме иголку найти?

— Я искала, — подняв опухшие от слез глаза, всхлипнула Василиса. — Той, которую ты мне описал, там не было!

— Ну да, конечно, так я и поверил! — картинно закатил глаза Константин Щаславович. — Не смогла отличить среди прочих черную иглу с резным ушком и черепом. Да ты, небось, один разок глянула для вида, а потом вместо того, чтобы везде все внимательно посмотреть, со своим сосунком лизалась и рубище ткала.

— Да как с кем я могла «лизаться», когда ты морок навел, чтобы я не смогла добудиться? — обиделась Василиса. — Боялся, что Иван жаркими поцелуями заклятье с меня снимет.

— Да у кого ты там жаркие поцелуи нашла? — презрительно скривился Бессмертный. — Впрочем, вам, русалкам, как рыбам и лягушкам хладнокровным, даже нагретое солнцем полено уже теплым кажется. Ну ничего, я его пыл остудил.

— Было бы чем хвалиться, — меняя тарелки под горячее, всхлипнула Василиса.

— А что мне еще остается делать? — все больше распаляясь, сурово глянул на нее Константин Щаславович. — Обложили, понимаешь ли, со всех сторон! Иглу потеряли, меч-кладенец снова выковали. Скольких жар-птиц я сгубил зазря, сколько сил на поиски истратил! Я, когда эту твою Машку у нас на корпоративе еще той осенью увидел, сразу понял, кто она, начал справки наводить. Как про бабушку-летчицу выяснил, так все и сошлось: и как сиротой осталась, и что в детдоме росла, а потом во время войны замуж за такого же летуна вышла.

— Но про иголку-то ты так ничего и не узнал. Небось в детдоме и потеряли, — кивнула головой Василиса. — Тебе даже Пряхи об этом сказали.

— Так мне Пряхи правду всю и скажут! Они, как и мои сестрицы, лишь свой интерес блюдут.

— Ну ты же не отдал им глаз, — пожала плечами Василиса.

— Хватит с них и того, который пожертвовал Один, — махнул рукой Константин Щаславович. — Дура ты, девка, как есть дура! — покачал он головой, снова возвращаясь к теме разговора. — Нашла бы иголку, освободилась от всех клятв. Думаешь, легко мне с силой горнего мира управляться?

Он сослался на какие-то дела, связанные с полигоном, и развеялся, переходя в Явь, а я застыла, точно громом пораженная, от сознания того, что все это время носила его смерть с собой. Про иголку, которую отчистил от коррозии Иван, я всегда знала, что досталась она бабушке как единственная память о семье, сохраненная в годы войны и разрухи, переданная нам. Я еще удивлялась, зачем швейной иголке булавочная головка, которая при этом совершено не мешала во время шитья. Если б Василиса мне хоть раньше намекнула, если б я смогла еще до начала пути осознать свой дар! Не просто так руководитель студенческого хора доверил мне роль Жар-птицы.

Но что теперь говорить? Иголка вместе с живой и мертвой водой осталась лежать среди наших вещей возле заветного дуба, а для меня и Василисы путь туда навсегда заказан. Да и непонятно, можно ли теперь подруге открыться? Получается, она попала в наш дом тоже с ведома грозного владыки Нави?

Василиса собрала со стола объедки и отправилась кормить немертвых, а возле моей клетки появился Никита. За время путешествия в Ирий и последующих драматических событий я о нем совершенно забыла, а он успел сменить халат на черную куртку охранника и такие же форменные заправленные в берцы штаны.

Логотип на форме я не разглядывала, поскольку мое сердце забилось безумной надеждой. Хотя в прошлую встречу он повел себя как инфантильный маменькин сыночек, он все-таки признавался мне в любви, делал предложение. Он же сам говорил, что хотел бы выбраться из Нави. Так неужели он упустит свой шанс?

— Тебя освободили? — едва мне удалось привлечь его внимание, торопливо спросила я.

Все-таки хорошо, что я осталась хотя и в клетке, но в человеческом виде. Жар-птице объясниться было бы труднее. Выглядела я, конечно, отнюдь не небесным созданием, которое Никита с удовольствием носил на руках. И встреча с клювами сторожевых жар-птиц красы мне не прибавила. Именно такую ироничную оценку я прочитала в его взгляде, но не стала обижаться. Ведь речь шла о жизни и смерти.

— Как видишь! — повел он соболиной бровью, картинно, как в дни свиданий, поигрывая бицухой.

— Ты можешь выйти из башни? — спросила я, чувствуя, как бешено колотящееся сердце взлетает куда-то к горлу.

— Это еще зачем?

— Чтобы отыскать на пустоши Леву. Если он все еще жив, он знает, как найти Ивана, и сможет вывести тебя в наш мир.

— Ну, допустим, я сделаю это, — кивнул круглой головой Никита. — А что мне с этого будет? Ты-то все равно останешься тут. И Василиса тоже. Против Константина Щаславовича я не пойду и другим не посоветую.

— Увидишь маму и папу, — брякнула я, понимая, что разговор заходит не туда.

— Я и так могу это сделать в любой момент, — осклабился Никита. — Просто не больно-то мне это сейчас надо. Мне Бессмертный работу предложил, — сообщил он с гордостью. — Сказал, если я буду хорошо вас с Василисой сторожить, он меня в охрану к себе возьмет. Чем не служба?

— Но ты ж на историка учился, реконструкцией увлекался, доспехи на себя примерял, — увещевала я его, пытаясь докричаться до мужественного образа отважного витязя, который, похоже, всегда существовал лишь в моем воображении.

— А кто сказал, будто новая работа мне помешает? — недобро усмехнулся Никита. — Археология больших денег не приносит. Трои и Аркаимы все раскопаны, аутентичные доспехи дорогие, зараза. Не самому же их ковать. А Леву твоего с Иваном я бы не стал спасать, даже если бы ради этого не пришлось рисковать встречей с немертвыми! — продолжал он, приближая лицо к моей клетке с таким расчетом, чтобы я не смогла вцепиться в него ногтями, хотя магическая преграда защищала лучше частой решетки и оргстекла. — Твой брат называл меня химиком и постоянно насмехался надо мной. А Леве этому блаженному уже за то, как он на тебя смотрел, я раз десять хотел по роже вмазать! Просил я тебя по-хорошему дома остаться, но ты ж у нас умнее всех! Раз тебе дороже два дурака, которые без Царя в голове на рожон поперлись, — сиди в клетке!

Я слушала эту совершенно искреннюю речь и понимала, что ничего не знала о человеке, которого ради красивой картинки едва не выбрала в мужья. Судя по осведомленности Константина Щаславовича о нашем последнем неудачном свидании, он вышел на Никиту давно. Понятно, почему мой богатырь так возмущался, когда я распознала подметный костюм, и для чего устроил цирк со слонами.

— Так ты с самого начала был на его стороне, — не спросила, а скорее констатировала я. — И ждал меня после юбилея, чтобы ему без лишней суматохи передать.

— Он мне угрожал, — начал оправдываться Никита. — Да и что за вечные разговоры про стороны? — добавил он с обидой. — Я понимаю только одну — свою собственную. Время сейчас такое — каждый сам за себя. Вот если бы ты со мной поделилась информацией об иголке, я бы, может быть, подумал над твоим предложением.

Хотя какая-то часть моего сознания затрепетала, готовая ради спасения брата и Левы выболтать все, я мысленно зажала рот руками. Довольно уже ошибок. Я один раз поверила Бессмертному, а Никита сейчас вел себя как его достойный ученик. Неудивительно, что в нашем мире Константин Щаславович так легко достиг высот и взял немалую власть. И ведь не скажешь, будто горе-богатыря околдовали или опоили.

— Если бы я знала об иголке, не с тобой бы тут болтала, а праздновала победу над Бессмертным, — отозвалась я сухо. — Смотри, Никита-богатырь, не прогадай!

— Да что ты мне сделаешь? — взбеленился Никита. — Думаешь, произойдет чудо, придут твои малахольные Ваня с Левой и выпустят тебя из клетки? Да ты хоть знаешь, какое заклятье на нее наложено? Видишь эти три засова? — он указал на замки, выглядевшие достаточно примитивно и просто. — Кто один откроет — вмерзнет в лед по колено. Кто отворит второй — обледенеет по пояс. А кто и третьего не испугается — в ледяную статую превратится. Мне такого счастья не надо! Да и на пустошь идти — провальная затея. Мне меч-кладенец никто не выковал. Я даже от немертвых оборониться не смогу.

— И потому ты будешь сидеть и охранять меня как верный пес Конастантина Щаславовича? — хмыкнула я.

— Я тебя не оскорблял, — насупился Никита. — Но вообще да, по мне уж лучше как пес, чем как сыть волчья.

— Кто тут про собак говорит? Обсуждаете породы?

Я едва узнала голос Василисы. Куда делись путы, откуда в движениях появились вкрадчивая грация и плавность, какую я последний раз видела на злополучном юбилее отца?

— Никита, голубчик, ты мне не поможешь? Я тут дотянуться не могу!

Василиса балансировала на стремянке и усердно делала вид, что пытается покормить каких-то монстров, сидевших в верхних аквариумах. При этом, когда она тянулась вверх или нагибалась, ее подол откровенно задирался, оголяя ноги почти до ягодиц, а в раскрытом вороте то и дело мелькала небольшая упругая грудь. Насколько я помнила, под рубахой у подруги ничего не было.

Поначалу меня взяла оторопь. Неужели она тоже, как и Никита, просто отыгрывала свою роль безвинной жертвы? Бесстыжая. Еще не успело остыть тело Ивана, а она мои объедки подбирает? Впрочем, Бессмертный и не к такому мог приучить. Потом я вспомнила, как Василиса ценою мук от удушья пыталась нас предупредить. Разве я сама на берегу заветного озера не соблазняла Леву с Иваном, а подруга, чай, принадлежала к русалочьему роду, и чары свои применяла весьма умело.

Как только Никита приблизился, она очень удачно и соблазнительно покачнулась, позволив ему себя поймать, а затем замерла в его объятьях, щекоча волосами, оглаживая плечи и шею. Мой бывший богатырь одурел, словно кот от валерьянки. Он еще на папином юбилее на Василису глаз положил, а теперь даже думать забыл, чья она невеста. Впрочем, я не знаю, какую судьбу Константин Щаславович уготовал Василисе, если с такой откровенностью говорит мне про кольцо.

Что же до Никиты, то он явно хотел еще и меня позлить, показать, насколько востребован и крут, если даже хозяйская невеста и возлюбленная моего брата на него вешается. Он с охотой принял игру и, сам того не заметив, угодил в искусно расставленные сети Василисы, которая показала себя достойной наследницей хранительниц рек и озер. Поскольку утопить горе-богатыря не представлялось возможным, она просто навела на него неодолимую дремоту. Даже мне от ее морока захотелось спать, а Никита свернулся калачиком на софе, сладко посапывая и прижимая к себе одну из подушек.

Василиса брезгливо вытерла губы и обслюнявленные щеки, оправила подол и, снова прихрамывая, подошла к моей клетке.

— Прости, что пришлось прибегнуть к обману, но иначе я его вывести из строя бы не сумела.

— Да ладно, пускай отдохнет, — разрешила я, из последних сил бодрясь, попутно пытаясь понять, что же задумала Василиса.

Она мою настороженность почуяла, но истолковала по-своему.

— Ты все слышала? — горестно спросила она.

— О чем ты? — поинтересовалась я, ожидая еще каких угодно сюрпризов.

— Про то, что я проникла в ваш дом как последняя воровка?

— Меня так в Ирии обозвали, — пожала я плечами, разглядывая подживающие следы от клювов на руках и коленях.

Бедные джинсы после наших странствий и встречи с жар-птицами являли собой показательный пример стиля гранж.

— Получается, это Константин Щаславович позволил духам дона Оттавио тебя найти? — уточнила я.

— Духи ничего не искали, — раздраженно повела плечами Василиса. — Дон Оттавио всегда шел путями Нижнего мира, с Бессмертным быстро договорился, жалостливую историю про дочку наплел.

— А Лева ему так верил, — вздохнула я.

— Лева и вы с Иваном — единственные, кроме отца с тетей, кто желали мне добра и пытались спасти, — виновато глянула подруга. — А я отплатила вам такой черной неблагодарностью. Ты сможешь меня простить, Маш, что я ночью без спроса в ваших вещах рылась? И первое сообщение с твоего планшета ему, постылому, отправила о том, что продолжаю поиски, прошу дать несколько дней отсрочки. Я ведь думала, найду сейчас иголку, преломлю наконечник, а там пусть хоть заживо сжигает! Но так ничего и не отыскала.

— Поэтому Бессмертный тебя тогда забрать хотел? — уточнила я, вспоминая жуткую ночь, когда с дудочкой в руках держала оборону.

— Ему это едва не удалось, да ты помешала, — кивнула Василиса. — А Лева с помощью исцельницы в мир людей меня почти вытащил, — добавила она, и ее голос сорвался на всхлип, вызвав и у меня труднопреодолимое желание разрыдаться.

— Почему ты тогда в ресторане нам ничего про поиски иглы не сказала? — спросила я, прокручивая события дня хорового экзамена.

— Стыдно было, — призналась Василиса. — Вы так по-доброму ко мне отнеслись. И ваши родители, и, в особенности, Ваня. Он ведь даже ни словом не подумал меня упрекнуть или спросить, почему я другому обещалась. Что теперь говорить? — вздохнула она. — Иголки как не было, так и нет.

Она глянула на меня, что-то прочитала в моем выражении лица, и в ее взгляде появилась надежда.

— Или есть? — переспросила она.

Я едва заметно кивнула.

Василиса зажала рот, сдерживая жалобный девчачий скулеж. Ее ощутимо трясло, и она не пыталась вытирать льющиеся безостановочным потоком слезы.

— Погоди, я сейчас, — попросила она хрипло и глухо.

Потом торопливо засеменила куда-то вглубь покоев, стараясь не потревожить крепко спящего Никиту. Она вернулась быстро, решительно сжимая в руках знакомые мне пустые скорлупки.

— Хорошо, что ты прихватила их с собой, — улыбнулась Василиса, кладя половинки яйца возле моей клетки. — Если сложить их вместе, они откроют портал к заветному дубу. Отыщешь на пустоши Леву. Если немертвые до него не добрались, он подскажет, как Ивана вернуть. Или как-нибудь сама справишься.

Я потрясенно слушала ее и не понимала, что она задумала, вернее, просто отказывалась принять. Но она уже тянулась к нижнему замку.

— Нет, не надо, не смей!

Забыв об осторожности, я закричала так громко и отчаянно, что, вероятно, услышали немертвые на пустоши, а Никита недовольно заворочался на софе.

— Я все равно собиралась тебя освободить, — торопливо, словно оправдываясь, проговорила Василиса. — Хотела, чтобы ты спасла Ваню и Леву, и вы вернулись в Явь. Теперь вижу, что и для меня остается пусть небольшой, но шанс.

— А ты Бессмертного, как Никиту, обольстить не можешь? — спросила я без особой надежды.

— Думаешь, я не пробовала? — всхлипнула Василиса. — Неподвластен он женским чарам.

— Может, потому что иглы у него нет? — нервно пошутила я, пытаясь за скабрезностью спрятаться от отчаяния.

— Да кто его знает? — пожала плечами Василиса. — Он за все время нашей так называемой помолвки ко мне и не прикоснулся. Даже когда я исцельницу еще не выткала.

— Ты меня, можно сказать, успокоила, — вспоминая свои переживания насчет участи пленницы, сморозила я еще одну глупость, но бледные губы подруги осветила улыбка.

— Я освобожу тебя, а потом вы с Левой и Иваном найдете иглу и вытащите меня.

— Ни один человек не в состоянии такую муку выдержать, — взмолилась я в надежде, что она передумает.

— Так я все же не совсем человек, — печально улыбнулась Василиса. — Попрошу заступничества у деда-Водяного. Авось переживу все, как лягушка или рыбка.

— У нас есть живая и мертвая вода, — сведенными судорогой губами проговорила я.

— Для Вани с Левой оставь, — напутствовала меня Василиса. — Это заклятье снимет только мой обручальный перстень, который хранится у трех Прях на острове Буяне. Добыть его сможет лишь тот, кто судьбой назначен мне в мужья.

— А как же кольцо Константина Щаславовича? — не поняла я, указывая на ее изуродованный постылым подарением палец.

— Так я потому и не могу его носить, — пожала плечами Василиса. — Если все пройдет, как задумали, глядишь, еще свидимся, а нет, хоть к деду на озеро вернусь. Прости, Маш, и не поминай лихом.

Она отошла, чтобы открыть балкон, еще немного поколдовала над Никитой, потом вернулась и решительно отомкнула первый засов.

Многострадальные ноги, словно на них надели сапоги из прозрачного стекла или пластика, покрылись коркой льда. Василиса задрожала всем телом, задышала часто и прерывисто, проверяя обозначившиеся на шее и запястьях путы, затем взялась за второй замок.

Я замерла в ужасе, жалея, что не могу облегчить или хотя бы разделить ее жуткую участь. Когда лед дошел до пояса, Василиса уже не могла сдержать крик: холод рвал сосуды и выгибал в суставах кости, Путы впивались в шею удушающим захватом, но она их даже уже не чувствовала. Слезы градом катились из ее глаз, в которых радужку почти полностью занимал расширившийся от боли зрачок.

— Вася, Васенька, — взывала я к ней, не имея возможности даже прикоснуться.

А ведь, если бы Никита вместо того, чтобы праздновать труса, отправился на пустошь, этой жуткой участи подруга смогла бы избежать. Да и он бы вряд ли пропал. На миг перед глазами встала дивная картина, как из старых сказок: три доблестных витязя спасают томящихся в заточении принцесс. Увы, Никита выбрал сторону, и теперь, когда чары Василисы ослабли, он, едва пробудившись, принялся отрабатывать свой хлеб.

— Стой! Куда? — завопил он, спросонья кидаясь к моей клетке в твердом намерении помешать мне, оправдав оказанное ему доверие.

Но Василиса уже открыла третий засов, и я, мигом обратившись, выпорхнула из клетки, подобрала скорлупки и устремилась на балкон, пока Никита не опомнился и не захлопнул дверь. До того, как скованное ледяной коркой лицо Василисы превратилось в жуткий оскал страдания, я успела увидеть на ее губах прощальную улыбку. Сердце рвалось у меня в груди, но я сложила крылья и спикировала вниз, туда, где уже различала простертое среди строительного хлама и арматуры изломанное тело Левы.