Глава 20. Сундук на дубе

Была бы их воля, Иван и Василиса, кажется, так бы и не разомкнули объятий, забыв о том, где находятся и при каких обстоятельствах состоялась эта долгожданная встреча. Вот только сил у пленницы не хватало даже на радость, и, едва успев ответить на страстный, жаркий поцелуй, она безвольно обмякла в объятиях Ивана.

— Что с ней? Это из-за меня? — переживал мой бедный брат, укладывая возлюбленную на ту же софу, на которой только что сидел ее мучитель.

— Все возможно, — озабоченно проговорил Лева, прощупывая у Василисы пульс. — Хотя больше похоже на голодный обморок. Этот гад уволок ее в Навь, не совершив над ней никакого обряда. Видимо, исцельница помешала. А в наш мир она вернуться не успела.

Порывшись в заметно похудевшем рюкзаке, он извлек последний кусочек дедовой лепешки и плеснул в одну из наших кружек минералки со стола, разведя в ней несколько капель воды из одолень-ключа. Непостижимым способом Лева сохранил крохотный пузырек живительной влаги и теперь остатками этого воистину чудесного средства пользовал многочисленные раны бедной пленницы. Едва проглотив воду и хлеб, Василиса почувствовала себя лучше. С опаской, почти как на папином юбилее, взяла уже надломленный пирог, понюхала и стала есть: сначала осторожно, с оглядкой, тщательно пережевывая каждый кусочек, потом жадно и торопливо, словно боялась, что отнимут.

— Вот так-то лучше, — облегченно улыбнулся Лева, закидывая в рот тарталетку с икрой и приглашая нас к столу.

— А это не опасно? — забеспокоился Иван, наливая Василисе еще минералки и потчуя ее всем, до чего дотягивался взгляд.

О себе брат, впрочем, тоже не забывал, брезгливо обходя только растерзанного лобстера. Благо стол был сервирован, как на хороший банкет.

— Не больше, чем доставленная на дом еда от любого шефа, — с аппетитом наворачивая шашлык из осетрины, улыбнулся Лева. — Хозяин этих покоев, кажется, специально сделал заказ в нашем мире, чтобы поиздеваться над пленницей.

— Зачем ему что-то заказывать? — ненадолго оторвавшись от долгожданной трапезы, пояснила Василиса. — Это его ресторан, в который он раньше часто приглашал нас с папой.

Она тихонечко всхлипнула, видимо, вспомнив те времена, когда, свободная и беззаботная, училась, гуляла по родному городу с отцом и не ведала еще страшной правды о его влиятельном друге.

— Чем немертвым отдавать, уж лучше вы не побрезгуйте, — добавила она, с тоской оглядывая жутковатые ряды аквариумов. — Оголодали ведь по дороге!

— А как же все эти обряды перехода? — поинтересовалась я, осторожно снимая с шампура и пробуя на вкус нежный, хорошо прожаренный кусок.

— Так для того дед и дал нам свою крупу, чтобы не пропали от голода ни в одном из миров, — пояснил Лева. — Что же касается еды нашего мира, то она нам точно пойдет впрок. В отличие от Константина Щаславовича мы пока еще живые.

И словно в доказательство своих слов он привлек меня к себе, вызвав невольную улыбку Василисы, которая еще до своего исчезновения вслед за другими девчонками активно сватала мне Леля и недоумевала по поводу Никиты. Впрочем, смущать нас пристальным вниманием или вдаваться в расспросы она сейчас явно не собиралась, словно сокровище сберегая каждое мгновение, проведенное рядом с Иваном. Другое дело, что извлеченным из моего рюкзака расческе и паре женских мелочей, которые могли сделать ее жуткое существование хоть чуточку комфортнее, она обрадовалась до слез, бормоча невнятные слова благодарности.

— Да как же ты, Маш, решилась проделать такой опасный путь? — изумленно смотрела она на меня, вместе со мной наводя подобие чистоты при помощи последней пачки влажных салфеток, пока парни деликатно осматривали помещение в поисках устройств слежения или магических ловушек.

— Да не могла я отпустить их одних, — пожала я плечами, расчесывая ее волосы, потом приводя в порядок свои. — С детства так привыкла.

— Не стоило тебе сюда приходить, — вздохнула Василиса. — Совсем не стоило!

Я хотела спросить, почему, но тут вернулись Ваня с Левой, и мы поспешили к столу.

Какое-то время мы молча подкрепляли силы, наслаждаясь обществом друг друга и стараясь не смотреть на обитателей аквариумов, которые следили за нами с такой же жадностью, с какой мы после наших скитаний глядели на обильную и вкусную снедь. Лева объяснил, что, если нам удастся добраться до заветного дуба и покончить с Константином Щаславовичем, все эти пленники обретут шанс ступить на радужный мост.

Потом Василиса забеспокоилась, тревожно озираясь. Глаза ее наполнились тоской.

— Вам нельзя здесь оставаться, — глухо и скорбно проговорила она. — Он может вернуться в любой момент.

— Пойдем с нами! — взмолился Иван, не в силах разомкнуть объятья.

— Куда уж мне? — печально улыбнулась Василиса, указывая изрезанными леской руками на изуродованные путами ступни.

Как она после таких испытаний будет играть? Да и о танцах как бы не пришлось забыть. Ковырялочка с кровью — это не самый лучший концертный номер. Впрочем, о каких танцах могла идти речь для той, которая не чаяла живой выбраться из Нави?

— Если ты об этом, — Иван нагнулся к ней, готовый залечить поцелуями каждый шрам, — то я могу тебя и на руках вынести. И ребята, если что, мне помогут.

Василиса покачала головой, с ненавистью глядя на свои капроновые цепи.

— Они меня отсюда просто не выпустят.

Как оказалось, прочные тонкие лески опоясывали не только запястья и стопы подруги, но и впивались в шею, в случае малейшего неповиновения грозя перерезать горло. Иван с безнадежным видом провел рукой над ключицами любимой, и возле его обласканных недавними поцелуями губ залегла горькая складка.

— Мы освободим тебя! — пообещал он, указывая на меч-кладенец. — Я вызову твоего мучителя на бой и снесу ему голову!

Василиса благодарно прижалась к нему, глядя с нескрываемым восторгом. Хотя после путешествия по мертвому лесу и неведомой дороге мой брат, как и все мы, вид имел неопрятный и дикий, это его, как и Леву, даже красило, придавая удали и решительности.

— Меч-кладенец тут не поможет, — с усилием оторвавшись от Ивана, пояснила Василиса. — А смерть владыки Нави затеряна неведомо где.

— Мы знаем, — кивнул, желая ее успокоить, Лева.

Но Василиса решительно замотала головой, снова разметав по плечам только что расчесанные рыжие пряди.

— Ничего вы не знаете! — произнесла она с жаром — Уходите!

Она глянула на нас, поняла, видимо, что ее просьба не возымела никакого действия, набрала побольше воздуха и, не обращая внимания на впившиеся в тело путы и сочащуюся из-под них кровь, быстро и решительно продолжала:

— Он играет с вами! Заманивает в ловушку. Использует меня как приманку. Он хочет добыть…

Ей пришлось замолчать, поскольку лески глубоко впились в шею, закрывая доступ воздуха. Лицо ее начало синеть, глаза закатились, на губах показалась кровавая пена. Иван бросился к любимой, пытаясь разорвать путы, но только пальцы себе изрезал. Меч-кладенец здесь бы тоже, увы, не помог, как и Левин жреческий нож. Впрочем, лески ослабли сами, едва только Василиса лишилась чувств. Какое-то время она лежала неподвижно, глотая кровь и воздух. Потом открыла наполненные слезами глаза и чуть слышно прохрипела:

— Уходите!

— Успокойся и побереги себя, — на сей раз взмолился уже Иван, баюкая ее как больного ребенка. — Мы будем осторожны.

— Мы найдем его смерть, — пообещал Лева. — Мы знаем, где ее искать.

Василиса испуганно и с недоверием глянула на нас, потом в ее глазах загорелась надежда.

— Я постараюсь продержаться, — пообещала она, не без труда приподнимаясь на софе и показывая нам, чтобы мы не чинились и забирали со стола все, что сможем унести. — Мне уже лучше. Берегите Машу и поскорее возвращайтесь!

— Ее правда никак нельзя было освободить? — с болью в голосе спросил Иван, едва мы, покинув тем же путем и способом обиталище Бессмертного и выбравшись со свалки, вернули себе человеческое обличье.

Лева скорбно покачал головой, попутно пытаясь отыскать на местности какие-то ведомые только ему ориентиры:

— Слишком сильное заклятье. Тут даже могущественные духи не помогут. Его снять может лишь тот, кто наложил. Поэтому единственный способ — дойти до конца и уничтожить Бессмертного.

— Желательно не угодив в расставленные на дороге ловушки, — добавила я, вспоминая метания подруги между отчаянием и надеждой.

— Да ладно тебе, Маш, — досадливо поморщился Иван. — В первый раз, что ли?

— Не в первый, — согласилась я. — Но Василиса нас еще в лесу пыталась о чем-то предупредить и сейчас что-то торопилась сказать, не побоявшись своих жутких пут. Что за игру ведет с нами Бессмертный? Что ему от нас нужно?

— Меня больше интересует вопрос насчет потерянной смерти, — устало потер лоб Иван, размазывая по лицу то ли мазут, то ли смазку. — Вы ж понимаете, я никуда не уйду без Василисы. Если понадобится, буду бродить тут целую вечность.

— Целую вечность не понадобится, — успокоил друга Лева. — Не для того дон Оттавио потерял половину духов, а мой отец едва не заблудился в лабиринте отражений. Теневую проекцию Мирового древа почти невозможно отыскать. Но у нас есть рефлекторы и амулеты.

Он и в самом деле разровнял и засыпал речным песком почву, разложил в особом порядке целый набор странных предметов и расставил зеркала, используя как ориентир возвышавшуюся посреди свалки башню. Помимо знакомого куска обсидиана и осколка нашего трюмо из прихожей я увидела самородный фульгурит — кусок зеркала Верхнего мира, который Лева все эти годы хранил как память об отце.

Он еще не закончил приготовления, когда мертвая пустошь возле свалки зашевелилась десятками безобразных и нелепых созданий. Похоже, Константин Щаславович, так радушно впустивший нас в свои владения, не предполагал, что мы захотим так скоро их покинуть. И теперь недреманная стража восставала от не-сна. Экипажи кораблей мертвецов и ксеноморфы с космических станций потрясали абордажными саблями и разворачивали телескопические челюсти и жвала. Плененные хозяином Нави создания леса и собранные из деталей машин кибернетические големы выпускали когти, обнажали зубы и клацали шестеренками. Они не могли нас разглядеть, но чуяли за версту и, повинуясь приказу хозяина, пытались добраться до нашей плоти.

— У тебя там еще долго? — поинтересовался у Левы Иван, сопроводив вопрос парочкой крепких выражений, адресованных нашим гостям.

Он уже достал меч и сейчас отражал первую атаку, успевая отбивать удары сразу по всем направлениям. Я не знаю, где и когда брат выучил эти приемы, возможно, какие-то движения ему подсказывал сам меч, но сейчас мой тихоня-герпетолог с легкостью бросил бы вызов не только любому реконструктору из клуба, но мог бы потягаться и с настоящими мастерами спорта. Он сражался в полную силу, вкладывал в каждый удар всю свою досаду и боль, воздавая сторицей за все раны на теле возлюбленной, за время, проведенное в узилище, и за ее год в лягушачьей шкуре.

Конечно, поборники академических традиций могли бы отыскать недостатки в исполнении боевых батманов и пируэтов, диагональных и вертикальных ударов. Но мой брат выступал не на арене и даже не в честном поединке, а его противники, многократно превосходя числом, правил соблюдать не собирались. Сгрудившись бесчисленным роем, они нападали разом и скопом, заходили с тыла, лезли снизу, метили в глаза, пытались если не укусить или уязвить когтями, то плюнуть ядовитой жижей или выпустить яд.

Я со своей свирелью прикрывала тыл. И хотя от звуков наигрыша немертвых корчило и корежило, а от одного прикосновения наговорной стали они и вовсе разлетались в прах, на месте сраженных немедленно вставали новые, и все приходилось начинать сначала. Хорошо, что в тот миг, когда наша оборона едва не дрогнула, Лева закончил построение.

— Всем пассажирам занять свои места, — скомандовал он.

Мы с Иваном толком не успели перевести дух, как пространство вздыбилось волнами, потом закружилось все ускорявшимся водоворотом, выкинув нас на скалистый, пустынный берег.

Свинцовые, тяжелые и вязкие, точно жидкое стекло, волны упрямо грызли сумрачный гранит, медленно отступали, потом вновь шли в атаку. По озаренному тревожным пламенем темному, как венозная кровь, небу гуляли косматые тучи. Возле горизонта они сталкивались, сшивая море и небеса неровными стежками похожих на узловатые корневища пучков молний, а над горами извергали потоки камней и пепла. Земля тревожно гудела, точно от тяжелой поступи. Будто бронированные каменные легионы тщились сломать земную кору и прорывались наружу из недр.

Разгоряченный схваткой Иван застыл наизготовку с мечом, я встала рядом со свирелью. После путешествия сквозь Левин портал меня мутило, и съеденная в покоях Константина Щаславовича еда просилась наружу, но еще одну атаку я бы отразить сумела. Другое дело, что нападать на нас никто не собирался. Берег выглядел пустынным, как Земля до начала или после конца времен.

— Где мы? — дико озираясь, сипло спросил Иван.

Хотя во время схватки он, к счастью, не получил ран и даже царапин, судя по всему, его тоже сильно штормило.

— На краю мира. У границы владений Мирового Змея, — невозмутимо отозвался Лева, подставляя другу плечо и усаживая того на высокий камень с плоской поверхностью.

— Здесь тоже водятся чудовища? — уточнил Иван, протирая ветошью запачканный скверной, но не получивший ни одной зазубрины клинок и убирая меч в ножны.

— Насколько я знаю, они обходят эти места стороной, — успокоил его Лева. — Говорят, сюда даже смерть не забредает.

— А мы тут не заблудимся? — забеспокоилась я, тоже устраиваясь на оказавшемся таким удобным камне.

— Еще скажи, свалимся за край, — фыркнул Иван.

Ох, неудачное мой брат выбрал место, чтобы шутки шутить. Едва он успел договорить, как земля под нами жестоко застонала, и от берега откололся изрядный кусок, а над поверхностью океана взметнулись кольца гигантского чешуйчатого тела. Мировой Змей ворочался в своей запредельной глубине. Мы поспешили в горы, но трясти продолжало и там, да и тропа, по которой мы пробирались, то и дело выводила нас на берег.

Я даже не пыталась подсчитать встречавшиеся на пути вулканические кратеры, расщелины и трещины, которые нам приходилось преодолевать, подъемы и спуски по отвесным склонам. Благо веревка и крепежи служили исправно. Поначалу ребята по очереди меня страховали, к концу путешествия я с легкостью карабкалась сама, с недоумением вспоминая затруднения во время спуска к неведомой тропе. А что оставалось делать? В сказках препятствия такого рода описывались сухой фразой «долго ли, коротко ли». Хотя донесшие до нас традицию крестьяне за редким исключением сами не ходили путями тонких миров, трудностей в их жизни тоже хватало.

А еще я жалела о том, что, собираясь в дорогу, мы не взяли железных башмаков или хотя бы высотных ботинок с кошками, не пробивали путь стальным посохом-альпенштоком и не носили медных шапок или спелеологических касок, которые бы защищали от летящих сверху камней. Подземные барабаны, отсчитывая удары пульса Мирового Змея, гремели регулярно, и каждое движение хтонического чудовища вызывало новые обвалы.

И все же не скажу на какой день пути мы вышли к далеко выступающей в море одинокой скале, где стоял гигантский раскидистый дуб. Его обуглившиеся и окаменевшие ветви давно не давали ни одного листа, присыпанные человеческими костями корни упрямо цеплялись за голый камень, ствол казался более гладким, чем поверхность любого из наших зеркал, а на самой вершине висел окованный цепями сундук.

Иван, забыв про усталость, одним броском взбежал на скалу, попытался сходу рубануть мечом ствол… И кубарем отлетел к нашим ногам, кое-как удерживая левой рукой зазубренный клинок. Правая повисла бессильной плетью, точно после сильного удара током.

— Ну я же предупреждал. Никакой самодеятельности, — покачал головой Лева, осматривая руку товарища.

— В сказке о таком не говорилось, — обиженно простонал Иван, кусая губы, чтобы не расплакаться то ли от боли, то ли от обиды.

— В сказках никто заветный дуб со всей дури рубить и не пытался, — ворчливо напомнил Лева.

— Но ведь по стволу тоже не подняться! — оправдывался Иван. — Он же необхватный!

— Вот то-то и оно, — фыркнул Лева, деловито раздеваясь и шепча какие-то заклинания над своей безрукавкой.

Хотя я поняла, что он снова собирается попросить помощи у духа-прародителя, какое-то время я просто тупо смотрела, как он складывает на берегу кроссовки, джинсы, рубашку, снова надевает безрукавку. Потом поймала его укоризненный взгляд, вспыхнула от смущения, поражаясь собственной недогадливости, сгребла в охапку вещи и почти силком увела Ивана к подножию горы, нервно растирая его травмированную руку.

— А если сундук рухнет в море? — наблюдая за моими действиями, беспокоился Иван.

Я только показала ему кулак, наказав молчать и продолжая возвращать подвижность его постепенно отходившей от магического удара конечности. Я так увлеклась этим нехитрым, но доводящим до транса занятием, что даже вздрогнула, услышав где-то далеко за спиной раскатистый рев и последовавшие за ним треск и жуткий грохот, которые сопровождал явно человеческий стон.

— Лева! Левушка! — испуганно вскинулась я, непроизвольно обернувшись.

То ли это делать ни в коем случае не следовало, то ли усилие на этот раз потребовало слишком большой отдачи, и тотем взял верх над одолжившим его облик шаманом. То ли на моего бедного Леву набросился еще и дух, заключенный в дерево. Но что-то пошло явно не так. Переломленный дуб лежал поперек скалы, расколотый сундук удачно приземлился на берег возле края обрыва, а на нас с Иваном с жутким ревом надвигался огромный бурый медведь.

Брат вскочил с мечом в руке, мигом забыв о недавней травме, готовый держать бой, но я заступила ему дорогу. Конечно, разбушевавшегося духа или даже двух следовало как-то усмирить, но явно не ценой Левиной жизни. Не знаю, как у меня хватило решимости, когда я успела вывернуться из рук пытавшегося остановить меня брата, шагнув прямиком в раскрытые медвежьи объятья. Я не питала никаких иллюзий, точно зная, что длины и силы когтей хватит, чтобы одним движением вскрыть мои ребра и вырвать наружу все внутренности. Но, кое-как встав на цыпочки, я положила медведю руки на плечи, силясь, не попавшись в полную острых зубов отвратительно смердящую пасть, заглянуть в налитые кровью после безумного усилия глаза, отыскивая там любимого.

— Ряженый, суженый, приходи ко мне ужинать!

Не помню, произнесла ли я эту знакомую по гаданиям присказку или просто позвала милого по имени. Но уже через миг, когда я не дышала, взгляд зверя сделался узнаваемым и осмысленным, радужка сменила цвет на серый, родной, пасть, клацнув, закрылась. Сквозь бурую шерсть проступили светлые волосы. Сломившие заветный дуб могучие лапы легли на мои плечи привычными к клапанам гобоя руками.

— Машенька! Пташка певчая моя! — с усилием разомкнув губы, прошептал Лева, обвиснув в моих объятьях мешком.

Как мы только с ним оба не упали? Мне едва хватило сил аккуратно уложить его на землю, подоткнув под вздымавшиеся тяжелыми вздохами ребра безрукавку и спальник. Я хлопотала возле любимого: отпаивала водой, вытирала ледяной пот, помогала одеться. Хотя Лева и пришел в себя, сил у него едва хватало, чтобы, опираясь о камни, сесть и просунуть руки в рубашку. Из носа опять бежала кровь.

И самое обидное, что все его усилия могли пропасть даром. За секунду до того, как Лева узнал меня и вернул свой облик, из разоренного сундука выскочил заяц и теперь шустро улепетывал со всех ног, петляя вдоль обрывистого берега. Иван выдавал за ним спринт на олимпийских скоростях, но догнать, конечно, не мог.

Вдруг средь камней возникла еще одна небольшая шустрая тень, которая мигом кинулась беглецу наперерез.

— Тигрис? А ты здесь откуда? — с трудом переводя дух, застыл на месте Иван.

Хотя в первый момент я приняла пришельца за сородича косого, теперь я тоже видела, что, несмотря на одинаковый размер и похожий цвет, он выглядел и двигался иначе. Прижатые к голове уши имели аккуратную треугольную форму, пушистый длинный хвост развевался боевым бунчуком, небольшое ладное тело даже в охотничьем броске поражало королевской грацией и изяществом, а опушенный длиннющими усами рот щерился грозными клыками. Другое дело — что забыл наш домашний любимец в этом неведомом краю? Впрочем, Лева не просто так говорил о том, что кошки могут одновременно находиться во всех трех и даже четырех мирах.

В несколько гигантских прыжков догнав злополучного зайца, Тигрис прыгнул на него, сбил с ног и в удушающем захвате вцепился в горло. Но в тот же миг заяц исчез, а в небо, оставив в пасти Тигриса пару серых перьев, взвилась заполошная утка. Иван кинул ей вслед камень, силясь сбить в полете, но, увы, промахнулся. Зато еще до того, как я взяла на руки Тигриса, утыкаясь носом в пушистый мех, над горизонтом полыхнули отливающие в райскую синь перья селезня.

Трудно сказать, узнал ли Иван того бедолагу, которого несколько недель (или уже месяцев) назад выхаживал на нашем балконе, но мы с Левой только переглянулись, облегченно переплетая пальцы, погруженные в мех довольно мурчащего кота. Удивительно, но у меня еще остались для питомца вкусняшки со стола Константина Щаславовича, прокопченные над одним из кратеров до состояния сухого корма.

— Ты знал, что они придут на помощь? — спросила я у Левы, почесывая за ухом Тигриса и наблюдая, с какой легкостью селезень прибивает к земле отчаянно крякавшую утку.

— Откуда? — усмехнулся Лева, вытаскивая из носа пропитанный перекисью бинт. — Но я их просил.

— А если яйцо укатится в море, то на помощь явится вытащенная Иваном в прошлом году из сетей щука?

Лева только плечами пожал.

Впрочем, появление щуки не понадобилось. Иван подоспел как раз к тому моменту, когда из распавшейся горой перьев волшебной утки выпало яйцо. Я помогла Леве подняться, чтобы он тоже сумел разглядеть нашу выстраданную долгожданную находку. Иван торжественно разбил скорлупу.

Яйцо оказалось пустым…

Загрузка...