Царевна-лягушка для герпетолога

Глава 17. Просяное зернышко

— Как ты? — нежно отводя от моего лица растрепавшиеся волосы, с тревогой глянул на меня Лева.

Брови и ресницы у него были опалены, на руках пузырились свежие ожоги, но он, как обычно, не жаловался, переживая за меня.

— Да вроде лучше, чем в прошлый раз, — прислушалась я к своим ощущениям, осматривая одежду, которая не только не пострадала, но и во время полета никуда с меня не делась.

— Это потому, что ты полностью обратилась, — пояснил Лева, собирая с моей рубахи и волос перья, совсем не похожие на павлиньи, очень маленькие, но все равно источавшие теплый золотистый свет.

Красноармейцы Сурая и Кочемаса деликатно стояли в сторонке, зато воины из Ярилина городища взирали на меня с суеверным ужасом. Похоже, я им представлялась воплощением какого-то языческого божества. Хотя себя таковым ни разу не считала. Я, конечно, понятия не имела, почему умею оборачиваться жар-птицей и как это вообще работает. Но ведь в Слави случались и не такие чудеса.

К тому же пока существовали проблемы поважнее. И Радослав с Доможиром о них поспешили напомнить.

— Давайте, ребятушки, не тяните! Рубите ему, гаду, головы, пока не очухался! — подступили они к Ивану с Левой, протягивая добрые харалужные клинки.

— Мы бы тоже подсобили, — пояснил за всех воинов Слави Сурай. — Но в наших руках даже мечи из курганов эту каменную чешую, будь она неладна, не берут.

— Да погодите вы рубить! — покачал головой Иван, прислушиваясь к дыханию спящего чудища. — Дайте сначала добыть просяное зернышко. Что если его надо вытащить из глаза именно живого змея?

Забыв о своих ранах, мой брат взирал на рептилию голодным взглядом ученого, получившего возможность прикоснуться к сокровенным тайнам природы. Хотя с точки зрения анатомии и физиологии позвоночных шестиглавый ящер выглядел сущим мутантом, да и вряд ли мог быть соотнесен с каким-либо из описанных видов, его поведение, кинетика, да и сам внешний вид могли помочь при моделировании облика вымерших гигантских рептилий.

— Да какая там жизнь, — махнул рукой Сурай. — Одна видимость. Очередное порождение Нави.

Иван покачал головой, и я подумала, что сомнения брата вызваны не только его извечной любовью ко всем мохнатым, пернатым, чешуйчатым. Хотя змей даже во сне выглядел устрашающе, от него не исходило того характерного запаха гнили, который неизменно распространяли все создания Тьмы. Да и чешуя, напоминавшая плотно пригнанные друг к другу треугольные пластины брони, отливала вороненой сталью без малейших признаков уже знакомой слизи.

— Что ты задумал? — шепотом спросил у друга Лева.

— Пока не знаю, но мне кажется, что тут какая-то ловушка. Уж больно подозрительно царицы настаивали на необходимости его убить.

В полной тишине, нарушаемой только испуганными возгласами, когда кому-то из наших спутников казалось, что змей пошевелился, мы с Левой приподняли брезент, пока Иван осматривал прикрытые складчатыми веками глаза чудовища в поисках зернышка. Радослав торопил нас не просто так. Магия сети держалась не бесконечно, и к концу осмотра змей хотя и вяло, но начал шевелиться.

— Да что ж они там столько возятся? — снова принялся за нытье Доможир.

— Потому что голов у змея целых шесть, — сурово пояснил Атямас. — А ты посчитай, глаз сколько!

— Да это просяное зернышко попробуй еще найди, — охал Радослав.

В это время Иван, издав победный ликующий возглас, добыл то, что искал, и в следующий миг полетел кубарем на землю, в последний момент успев увернуться от удара шипастой морды. Мы с Левой тоже едва сумели отскочить, придавленные слетевшим с чудовища брезентом. Остальные и вовсе бросились врассыпную.

— Говорил же я, надо было сразу головы рубить, а не зернышко искать! — обиженно завывал Радослав, во главе своей сотни улепетывая в сторону леса.

— Улетит теперь и снова за старое примется! — соглашался с товарищем Доможир. — И какой прок от того, что гора растает?!

Но змей улетать даже не пытался, да и не мог. Его тело изгибалось в мучительной судороге. Хвост отчаянно колотил по земле, скованные крылья конвульсивно дергались. От рева, издаваемого шестью головами, закладывало уши. Потом гигантское тело стало на глазах уменьшаться и трансформироваться. Безвозвратно исчезли крылья, куда-то втянулся хвост, каменная чешуя сменилась бледной кожей, головы соединились в одну. Устрашающая морда сделалась человеческим лицом, уродливые когтистые лапы превратились в руки и ноги.

Прошло всего несколько минут, а вместо змея, все еще опутанный сетью, на земле, скрючившись, лежал нагой изможденный человек с очень светлыми волосами и бледным до синевы лицом. Под обломанные ногти забилась грязь, сомкнутые веки покраснели от долгих и безуспешных попыток вытащить из глаза инородный предмет. Грудь неровно и рвано вздымалась.

— Отец!

С возгласом отчаяния и надежды Лева бросился вперед, пытаясь, освободив от сети, привести в чувство и согреть человека, в гибели которого столько лет считал себя виноватым.

Мы с Иваном поспешили на помощь.

— Так он что же, живой? — недоумевала я, методично поддевая узлы иголкой.

Ни ножи, ни даже мечи магическую сеть не брали, а у Левы от волнения так дрожали руки, что он, кажется, больше путал, чем развязывал.

— Пульс прощупывается, дыхание есть, — деловито доложил Иван, расстилая на земле брезент, пока Лева стягивал безрукавку. — Я же сразу сказал, что царицы лукавят!

Доставая из рюкзака термос с чаем, я представила жуткую картину отсеченных змеиных голов, превращающихся в одну человечью, и тоже почувствовала такой озноб, будто это меня опутали ледяной сетью. Хотя царицы и дали дельный совет, ловушка, которую они приготовили, выглядела слишком жестокой.

— Лева, сынок, как же ты вырос!

Голос Михаила Валерьевича, а именно так звали старшего из ныне живых Шатуновых, звучал глухо. Окоченевшие в сети руки плохо слушались. Но разве в такой момент требовались какие-то слова и жесты?

У меня самой комок к горлу подступил, и я поспешила тоже отхлебнуть чаю, жалея, что за спиной сейчас нет сияющих крыльев, способных согреть и отца, и сына.

По-настоящему вызволенный нами пленник Нави пришел в себя только после хорошей бани, еще одной порции обжигающего чая с травами, наваристых щей и фирменного ржаного пирога с рыбой. Одежда Левы висела на нем мешком. Я не очень разбиралась в обмене веществ земных рептилий, но, исходя из собственных воздушных пируэтов, после которых мне тоже захотелось съесть целиком барана или осетра, сделала вывод, что полет — процесс энергозатратный. Не говоря уже о том, что пища Слави не могла по-настоящему долго насыщать того, кто все еще принадлежал к миру живых.

Подслеповато щурясь в попытках сфокусировать и перенастроить зрение, Михаил Валерьевич поминутно подносил к лицу исцарапанные руки, видимо, опасаясь вновь увидеть когтистые лапы доисторического ящера. А еще никак не хотел отпускать от себя возмужавшего в его отсутствие сына.

— Ох, Миша-Миша! — охал Сурай, пока Вера и Аглая хлопотали у стола, наперебой угощая дорогого гостя и не забывая о других участниках охоты. — Говорил я тебе, не стоит за реку Смородину ходить!

— То-то мы в Слави найти его не могли! — качал головой Кочемас.

— Кощей хотел меня убить, — немного придя в себя, пояснил Михаил Валерьевич. — Но духи не позволили. Тогда он их уничтожил, а меня запер в облике чудовища.

— Так что же, получается, ваш родич все это время змеем крылатым летал? — поглаживая рыжую бороду, уточнил неугомонный Радослав.

— А ты счет за убыток предъявить хочешь? — подозрительно глянул на него Атямас. — Или, как это там у вас называют, — виру?

— Да какой там убыток? — примирительно покачал головой Доможир. — Мы разве не понимаем, что надо спрашивать с того, кто заклятье наложил. Причем за каждый год, прожитый в змеиной шкуре.

Я тоже представила эти семнадцать лет, вычеркнутых из жизни. Как еще Левиному отцу удалось сохранить память и здравый рассудок? Впрочем, ответ на этот вопрос он дал сам, когда пояснил, что жил лишь надеждой на освобождение и жаждой мести. В кратких снах, хотя бы мысленно возвращавших его в человеческий облик, он бессильно наблюдал за тем, как бьется бедная жена и как без его поддержки подрастает сын. Но именно их память о нем и помогала Михаилу Валерьевичу ощущать себя человеком.

Узнав о цели нашего путешествия, он сначала попытался нас отговорить, потом запросился с нами:

— Я отыскал место, где растет дуб. Только до сундука с иглой добраться не успел, — пояснил он, и на резко очерченных скулах заиграли желваки.

— Это я виноват, — потупившись, вздохнул Лева.

— Мы виноваты, — уточнил Иван.

— Никто не виноват, — примирительно отозвался Михаил Валерьевич, обняв обоих. — Надо было накладывать на зеркало более сильное заклятье.

Как же его слова отличались от жалобно-обвиняющих речей подменыша-призрака!

Лева попросил отца рассказать все по порядку. Все-таки ни Вера Дмитриевна, ни Сурай с братьями, ни даже вещий дед Овтай не могли восстановить полную картину.

— Это все началось за пару лет до вашего с Иваном рождения, — погрузился в воспоминания Михаил Валерьевич, и мы затихли, внимая ему, прямо как в детстве на даче, когда он успокаивал нас во время грозы, рассказывая сказки. — Я тогда работал внештатным корреспондентом в одном столичном издательстве. Мы с Андреем Мудрицким занимались расследованием по делу о незаконном захоронении радиоактивных отходов.

— Так вы были знакомы с профессором? — удивленно переспросил Иван, так и застыв с не донесенной до рта ложкой.

Забинтованные руки его плохо слушались, но от помощи он, как и Лева, конечно, отказался.

— Ну, положим, Андрей тогда еще кандидатскую только начал писать, а работал на копеечной должности младшего научного сотрудника, что не мешало ему увлеченно собирать материалы исследования и болеть за родной край, — с улыбкой глянул на моего брата Михаил Валерьевич, разом помолодев лет на двадцать. — Да, мы с ним не только были знакомы, но даже какое-то время соперничали в любви и, как позже выяснилось, не только с ним.

Мы с Иваном и Левой удивленно переглянулись. Такого поворота, похоже, никто из нас не ожидал. Я вспомнила, что в той давней сказке, которую рассказывал Михаил Валерьевич, два добрых молодца как раз полюбили красавицу-русалку. Могли ли мы знать, что это не сказка, а быль?

— То есть при других обстоятельствах Василиса могла бы оказаться моей сестрой? — уточнил Лева.

— Только в том случае, если бы я не встретил Веру, — успокоил его отец, и при упоминании имени жены его осунувшееся лицо озарила нежность. — К тому же Лана все равно выбрала Андрея, хотя так и не призналась, что она и есть хранительница тех рек и болот, которые он ревностно защищал.

— А третьим претендентом был Константин Щаславович? — догадалась я, вспомнив черного колдуна из сказки и путаные объяснения Василисы насчет того, что аффинажный король увлекся ею, поскольку когда-то ухаживал за ее матерью.

Михаил Валерьевич кивнул.

— При первой же встрече с ним я не только понял, что он тот, кого мы ищем, но и сразу почувствовал прикосновение Нави. Я ведь тогда уже первое путешествие в тонкие миры совершил, готовился приручить духов и принять посвящение. Я попытался объяснить все Андрею. Тот не поверил и поднял меня на смех. Тем более что я не имел доказательств, помимо слухов и подозрений: Бессмертному ведь даже услуги киллеров не требовались, чтобы незаметно устранять тех, кто вставал у него на пути. А в глазах окружающих он выглядел настоящим защитником живой природы. Писал статьи об усовершенствовании процесса аффинажа золота, выступал на конференциях, посвященных экологической переработке отходов, учредил фонд, выделявший гранты на природоохранные мероприятия.

— Он и сейчас его возглавляет! — сверкнул глазами Иван. — Только большинство финансируемых проектов существует лишь на бумаге, как и очистные сооружения мусоросжигательного завода.

Брат замолчал, с ожесточением разглядывая незатейливый орнамент, шедший по ободку полупустой тарелки. Видимо, вспоминал прогулку на вертолете обходительного бизнесмена, которого профессор Мудрицкий считал благодетелем. Маска друга наводит морок лучше любой ворожбы, вводя в заблуждение и лишая защиты. Поэтому предательство доверившегося не имеет оправданий. Только во тьме Нави добро и зло давно поменялись местами.

— Почему же ты не перенял у деда дар и не запечатал проход? — деликатно спросил у отца Лева.

— Вам с Верой навредить побоялся, — виновато глянул на сына тот. — Для того, чтобы пускать духов в дом, где жена и маленький ребенок, нужно быть полностью уверенным в своей силе. К тому же, поскольку наша статья вызвала общественный резонанс, и в дело вмешалась генеральная прокуратура, Бессмертный на какое-то время затаился. Говорили, будто он уехал на заграничную стажировку, но я-то знал, что он просто вернулся в Навь.

Михаил Валерьевич отпил еще немного чаю, согревая о чашку почти забывшие о тепле руки, потом негромко продолжал:

— Так незаметно прошло пять лет. Подрастали дети. Андрей защитился и пошел на госслужбу, я устроился в другую редакцию и перестал браться за слишком рисковые дела. Но потом позвонила Лана. Константин Щаславович снова объявился и предпринял еще одну попытку до нее добраться. Пришлось срочно принимать меры. Тем более что, кроме меня, никто ее защитить бы не смог. Хотя на этот раз удалось найти какие-то зацепки, имеющие отношение к деятельности аффинажного завода и злоупотреблениям при рекультивации нескольких мусорных полигонов, я понимал, что расследование может затянуться, а Бессмертный угрожал Лане, шантажировал ее дочерью и Андреем.

Иван глухо застонал, вероятно, вспоминая события полуторагодовой давности. Как он мог поверить и принять за чистую монету согласие Василисы на этот постылый брак? Я тоже почувствовала себя виноватой. Я ведь с самого начала подозревала, что Константин Щаславович не тот, за кого себя выдает, видела, что Василисе нужна помощь, но смалодушничала, испугавшись за Ивана и родителей с Петькой.

— Как же тебе удалось загнать выползня в зазеркалье? — спросил у отца Лева, который слушал настолько внимательно, что временами забывал, кажется, дышать.

— Для создания зеркала Верхнего мира мне понадобилась громовая стрела. Ее еще называют Перун-камень или фульгурит[13], — поправляя слишком свободный для него ворот рубахи, пояснил Михаил Валерьевич. — Я добыл песок с семи заветных ключей, дождался сильной грозы и расставил у слияния трех рек ловушки для молний.

— Так вот почему зеркало имело такой странный рисунок, похожий на древесный корень! — взволнованно вспомнил Иван.

— Мы с Водяным поместили получившуюся стрелу в форму, заполненную расплавленным кварцем, — кивнул Михаил Валерьевич. — Отец Ланы — великий знаток отражений. Потом долго шлифовали поверхность и варили из лунного серебра амальгаму. Когда зеркало было готово, оставалось только призвать духов. Дед Овтай помог подобрать мелодию, противиться которой Константин Щаславович не смог. Я спрятал все доказательства махинаций в надежном месте, а сам отправился за реку Смородину искать иглу.

— Но тут вмешались мы, — вздохнул Иван.

— Не знаю, как вам это удалось, — покачал головой Михаил Валерьевич. — Но после того, как вы отыскали и почти вызволили Василису, я ничему не удивляюсь.

— Это все дон Оттавио, — засмущался Лева.

— Но сюда-то вы пришли уже без него, — ободряюще улыбнулся ему отец, с теплотой глядя и на нас с Иваном. — Я, конечно, очень удивился, узнав, как виртуозно вы увели у Бессмертного его «невесту», — продолжал он, посерьезнев. — И ведь почти получилось. А в той истории с зеркалом я действительно сам виноват: оставил клетку с тигром без присмотра. Да и Андрею следовало хотя бы открыть глаза на темные делишки его так называемого «друга».

— Но что стало с Ланой? — в волнении спросила я, вспомнив слова Водяного.

Да и Василиса как-то упоминала о том, что ее растили отец и тетя.

— Ланы больше нет ни в одном из миров, — с трудом подбирая слова, сообщил Михаил Валерьевич. — Константин Щаславович выпил ее всю без остатка.

— Василисе тоже уготована такая участь? — подался вперед Иван, не замечая, что крепкая мельхиоровая ложка в его руках гнется, как пластилин, а из-под повязок течет кровь.

— Этого я сказать не могу, — честно признался Шатунов-старший. — Пока Василиса зачем-то нужна ему живой. Тем более что он все равно получил доступ к таежным угодьям ее матери. А дополнительную подпитку, как и в старые времена, ему дают те, кто по собственному желанию готов душу променять на золоченую обертку.

Я вспомнила картинку роскошных чертогов аффинажного короля, на деле оказавшихся токсичной свалкой, потом представила мир, заполненный красивыми, но пустыми упаковками, которые все еще считают себя людьми, и мне сделалось страшно.

Время давно перевалило за полночь. Радослав с Доможиром, пообещав заехать за нами на рассвете, ушли домой, братья с домочадцами легли спать, сон засыпал песком и наши глаза. Но мы еще долго ему не уступали. Сидели, словно в зачарованном лабиринте отражений между прошлым и будущим, распутывая сеть воспоминаний и обсуждая предстоящий нам поход. Михаил Валерьевич несколько раз объяснил, как отыскать в Нави не только обиталище Бессмертного, где тот, предположительно, спрятал Василису, но и заветный дуб, вернее, теневую проекцию Мирового древа, на ветвях которого властитель Нави поместил свою смерть.

— Вам точно на той стороне не нужен проводник? — наблюдая за нашими сборами к Хрустальной горе, в сотый раз спрашивал Михаил Валерьевич.

— Мы же договорились, что в нашем мире ты принесешь больше пользы, — терпеливо напоминал ему Лева. — Отыщешь тайник, куда спрятал файлы с доказательствами, и свяжешься с Андреем Васильевичем. Если вы прижмете Бессмертного и отнимете у него доступ к источникам его силы, нам будет легче с ним справиться и вызволить Василису.

Михаил Валерьевич удрученно кивал, крутя в руках Левин смартфон. Вчера вечером сын долго объяснял ему, как пользоваться технической новинкой. Семнадцать лет назад, помнится, появлялись только первые прототипы.

— Что я матери-то твоей скажу?! — не выдержал наконец Михаил Валерьевич. — Да и их родителям.

Он указал на нас с Иваном.

Я понимала его смятение. Накануне я сама едва не поссорилась с Левой, когда он попытался и меня спровадить восвояси.

— Объясните, что мы не могли поступить иначе, — твердо и упрямо произнес Иван, а мы с Левой кивнули.

— Может быть, и говорить ничего не придется, — напоследок еще раз обняв отца, принялся успокаивать его Лева. — Ты же не хуже меня знаешь, что здесь время течет иначе. Строго говоря, тут и понятия-то такого не существует, а смена дня и ночи — чистая условность, как и все остальное.

— Ты точно в одиночку сумеешь дойти до отцовской избушки? — в свою очередь переживал за праправнука Сурай, пока Вера и Аглая рассовывали по рюкзакам и корзинкам различную снедь.

Мы деликатно благодарили, хотя не ведали, удастся ли в дебрях Нави вообще где-то перекусить.

— Да что я, здешними лесами не хаживал? — улыбнулся Михаил Валерьевич, в последний раз бросив взгляд на жилище предков, куда он когда-нибудь чаял вернуться. — Вы лучше за сыном моим и его друзьями присмотрите, — попросил он прапрадедов. — Чует сердце, придумают царицы еще какую-нибудь каверзу.

— Может быть, все-таки возьмешь провожатых? — обеспокоенно потянулся к нему Лева, который со вчерашнего дня пребывал в некоторой растерянности, до конца не веря обретенному счастью и опасаясь вновь его потерять. — Порождения Нави — это тебе не Водяной и даже не Див.

— Я на них огнем дохну, — молодецки подбоченившись, пошутил Михаил Валерьевич и решительно направился в сторону реки.

Поначалу его опасения насчет каверз нам показались беспочвенными. Сопровождаемые толпами проведавшего о победе над змеем народа, мы на тройке гнедых, запряженных в старую бричку с продавленным, но мягким сиденьем, подъехали к Хрустальной горе, издали больше всего напоминавшей гигантский кристалл кварца, вроде тех, из которых Михаил Валерьевич с Водяным создали зеркало. У вершин эта громадина вздымалась правильными призмами почти прозрачных заостренных пиков, ближе к подножью расползалась до самого горизонта хаотичным нагромождением породы, испещренной расщелинами и трещинами. Даже с полным альпинистским снаряжением мы бы не сумели ее преодолеть. Да и мои крылья здесь вряд ли помогли бы.

— Что-то не очень она на лед-то похожа, — забеспокоился Иван, с сомнением доставая просяное зернышко. — И нет никаких следов морен. Хотя, судя по рассказам, ледник расширялся постепенно.

В самом деле, сквозь прозрачную толщу проглядывали очертания домов с причудливыми посеребренными крышами, деревья в ярком осеннем убранстве, нарядные проспекты и корпуса заводских зданий. Серебряное царство славилось искусными мастерами, и даже близость Смородины-реки никого прежде не смущала.

— Прямо Китеж-град какой-то, — удивленно протянула я, вспоминая заключенные в рождественские стеклянные шары крохотные модельки городов. — А ее точно можно растопить?

— Сейчас проверим, — пожал плечами Лева.

Иван нетерпеливо чиркнул зажигалкой. Убеждённый приверженец здорового образа жизни, он, тем не менее, всегда носил с собой надежное изделие известной фирмы, чтобы не маяться с отсыревшими спичками, когда надо на ветру или в дождь развести огонь.

Я не знаю, что я ожидала увидеть: трещины, идущие вдоль скал, мощные потоки воды или жидкого стекла, уносящие остатки горы к какому-нибудь океану времени. Но ничего такого не произошло. Лишь только первый язык пламени, а семечко пылало, как настоящий факел, лизнул бок скалы, раздался страшный треск, и уже через миг гора исчезла, оставив совершенно сухую землю и нетронутые города и села, куда тотчас же устремился народ.

Дядька Кочемас, сидевший на козлах брички, тоже хлестнул лошадей, чтобы раньше других поспеть на дорогу, ведущую к реке Смородине, откуда уже несло гарью и доносился резкий запах серы. Дед Сурай с красноармейцами и Радослав с сотней вооруженных до зубов конных ратников, раздвигая толпу возвращающихся домой беженцев, поехали следом. И, как скоро выяснилось, такие серьезные меры безопасности наши друзья предприняли неспроста.

Вдали уже показались дозорные башни пустовавшей пока еще заставы, когда со стороны хором на дороге вздыбился столб пыли, из которого, горяча бешено храпящих лошадей, появились давешние тридцать три богатыря, каждый из которых вел за собой не менее десятка отборных воинов.