Бьющий на взлете

Глава 13 Паранойечка

Иногда, конечно, хотелось всё это хотя бы залить. Но, кроме двух-трех пиковых случаев за жизнь, Гонза никогда не пьянел в хлам. Так и сейчас, точно рассчитанное количество спиртного, принятого в компании Строцци, сделало незабываемой вечернюю пешую прогулку. Говорят, Венецию надо успеть увидеть, ибо она тонет необратимо. Ну что, заполучив без сопровождающих, Венеция недвусмысленно зажимала его к стеночке, шарила по телу руками, хваталась за ширинку. Утопающая, сразу видно, держится на жезл.

— Синьор желает отдохнуть?

— Синьор уже отдыхает.

Он уклонялся от предложений и жестов, почти не обращая внимания. Это он. А тот, который в нем сидел, щерился при каждом удобном случае. Но на человеческих женщин его не выпустишь, рискованно. Хотя женщины и сами всегда норовят впиться намертво. Это понятно, это у них в природе: гнездо там всякое, выращивание потомства. Причем, зачастую выращивание чужого потомства на твоих ресурсах, когда ты готов тратиться только на свое — и оно у тебя уже есть. И они всегда, всегда сворачивают в эту сторону, независимо от того, что декларируют на входе, независимо от того, что им вслух говоришь ты. Словами через рот: нет, это не отношения, дарлинг. Да, это встречи. Однажды они закончатся, у меня такая работа. Так нет же, все равно они надеются! На что? Все же сказано. Нет, я не пошутил. Нет, не надо в меня влюбляться. Полочку не прибью, надолго не останусь. Нет, я не изменюсь. Да, ты особенная, но не настолько. Все вы особенные. Проблема в том, что ни одной из вас не прокормить ктыря. Плюс функция возраста придавала специфики. Стареть он не хотел, но мир вокруг нестерпимо молодел сам по себе. А раз за разом иметь молодых значит раз за разом наращивать новый верхний слой, касаться поверхности, когда хочется глубоко — во всех смыслах. Всё молодеющие партнерши уже не подходили к калибру того, что он знал о жизни. Нужна была бездна, готовая вместить его самого. Искренне считал себя не жадным, так, прижимистым. В принципе, денег хватало на всё и на всех. А Эла как-то в сердцах бросила, что по-настоящему жмотный он на любовь, на то, чтобы отдавать.

Как отдать то, чего самому мало? Было, билось, горело пламенем, а теперь остались одни лишь угли, россыпь мелких под слоем пепла, обжечься не хватит. И неизъяснимая тоска от того, что таких, как он, парных ему, больше нет — уже это точно знаешь. Так что не злился на женщин, не корил себя, жил как жил… вода течет, а пряхи прядут.

Осенние сумерки Адриатики мгновенны.

Близ Ка-Рампана, на безлюдной кампьелло Альбрицци вырулил прямо на парня, с мечтательным видом прислонившегося к стене. Синьорина же стояла на коленях, совершенно явно его радуя. Гонза, сочувствуя, мимикрировал было под окружающий кирпич, но пацану так хотелось поделиться переживаемым счастьем, что взмахнул рукой, никак не останавливая подругу, залихватски воскликнул: «эх!» — и указал на табличку «Per San-Marco», безошибочно выцепляя в Грушецком иностранца. Какая поистине прекрасная, отзывчивая молодежь.

Гонза отсалютовал ответно, кивнул, свернул к Риальто еще прежде, чем парень достиг финиша. Секс — прекрасная штука, данная Господом, возможно, что и лучшая в этом кратком двукрылом лете на легком шарике, подвешенном в пустоте, оставшейся после Большого взрыва… удивительно только, как многое люди вкладывают в сей маленький взрыв. Возбуждает же не собственно секс, а то, что — получил, достиг, смог. Именно конкретную получил, которая в данный момент для тебя и есть образ чистого желания. Его никогда не парило подарить симпатичной ему женщине немного удовольствия, проблема в том, что женщины тут же начинали путать эмоцию с удовольствием и хотеть от него не того, что он мог им дать. Они хотели человеческого, а с человеческим у Гонзы было крепко проблематично, и теперь он понимал почему. Жаль, стало ясно совсем недавно, можно было бы избежать нескольких действительных жертв. Не тех, кто воображал себя жертвой разбитого сердца — было бы там что бить — а настоящих.

В Прагу он действительно больше не вернулся, ибо зачем? Пражское кладбище какое-то.

Да, и ему, конечно, не нужно было причинять себе человеческое.

С нечеловеческим проще.

С этими мыслями — о нечеловеческом — и поднялся к себе в «Сан-Кассиано». Шел, задумавшись, потому удивился, приняв копошившегося у его двери человека за соседа, верно, ошибшегося номером. Или за слесаря. Удивление усилилось, когда, по мере приближения Грушецкого, чувак, возившийся с замком, аккуратно встал, кинул беглый взгляд на подходящего и чесанул по коридору, все увеличивая дистанцию — сдержанно так, не бегом, чтоб не палиться впрямую.

Грушецкий хмыкнул. Из арсенала лиц извлек то самое, которое «пся крев, просрали Польшу», вышел с лицом на стойку портье и сообщил без вступлений, что ежели отель проводит технические работы в системе безопасности, связанные с заменой ключей, то он желал бы видеть это не на своем номере в момент проживания в одном, на что получил в ответ:

— Какие технические работы, синьор Грушецки? С ключами все в порядке, мы меняли систему летом… у вас дверь номера не открылась?

Ах, вот как. Нет, она не открылась кому-то еще, кто очень хотел попасть внутрь. Нет, в номере ничего не пропало. Да и чему там пропадать-то, кроме него самого? Его тридцати литрам жизни? Так самое ценное у него всегда с собой.

Вот, похоже, повод поднять старый контакт. Контакт отозвался сразу, но заокеанским нецензурным рычанием. Секунд сорок Гонза просто пережидал:

— С утречком, Гризли… Я не ношу часов довольно давно. Неужели ты не рад меня слышать? Да… да… нет. Сам пошел. Ну, вот, другое дело. Пробей мне один контакт… да, его. Да, ты верно понял. Ну, потому что никто другой так явно не обещал мне проблем в репродуктивной жизни после нашей последней встречи. А я юноша уже пожилой, они мне дороги, как память о прекрасном мгновении молодости… Да, не об одном мгновении, ну что ты к словам-то цепляешься… короче, ты понял? Бывай, жду.

Потупил немного, глядя в пустой экран смартфона, прикидывая, чо кого. Вот вовремя он из Штатов свалил, право слово, чуял же, что пора — и свалил. Недавняя избирательная компания полуирландского полутрупа стоила-таки Грушецкому нервов, хотя и поразвлекся он знатно. По итогу его ернических, въедливых статей один из брутальных канзасских миллионеров прямо пообещал оторвать яйца наглому журналисту. Ну, ничего. Ему много что обещали оторвать за тридцать-то лет в профессии, да где они, те отрыватели… Если дверь приходили вскрывать именно от него, Гризли доклюется через федералов, у Гризли к канзасцу особый счет. Но надо было доложиться и по второй линии, хотя пока он не учуял ровно ничего по профилю. Строцци отозвался мгновенно:

— О, синьор Грушецки. Рад слышать. У вас так быстро уже ничего не произошло?

— Почти. У меня запрос к карабинеру, не к энтомологу, Луиджи. Тут мне пытались самым тупым, наглым образом вскрыть дверь номера…

— По нашей части?

— Нет, ничего такого. Или я не успел увидеть. Приходил человек. И это, не считая карманника вчера утром, но, я полагаю, карманник дело обычное.

— Необычно тут только повышенное внимание именно к вашей персоне, согласен.

— До меня мне нет дела, не беспокойтесь. Но я здесь не один.

Строцци понимающе помолчал буквально секунду:

— Принято.

Геройство в одиночку Грушецкий не уважал, особенно когда к тому не было прямой необходимости, геройство — почти всегда идиотизм с той или с другой стороны, разве что самоубиться можно красиво. А вот с егерями-«калабрийцами» играть — надо здоровье иметь. Кто бы им ни интересовался, пусть попробуют, а он поглядит.

Так, с этим всё. И пошел ужинать к своим — его ждали.

Он теперь всякий раз удивлялся, что его ждут.

За ужином смотрел на Аниелу. Понимал, что соскучился, и не замечал, как на него смотрит мать. Вообще влипал бездумно в паутину их взглядов, провисал на их ожиданиях, не пытался вырваться. Сейчас можно. Завтра никогда не наступит.

Пани наконец Зофья поставила пустой бокал на стол и не дождалась, покуда сын привычно наполнит его:

— Что-то случилось, Ян?

— А… что? Пока нет.

— Радует твой оптимизм…

Смотрел на Аниелу. Вспоминал, что сказал Луиджи — это успокаивало:

— Ну, тут такое. Вы действительно наиболее опасное существо из тех, кто в данный момент находится в городе. По этой части трудно что-то сказать, из иных видов дураков нет идти с вами на враждебный контакт, но жизнь подкидывает разные неожиданности, уж вы-то должны понимать…

— Строцци, я беспокоюсь не за себя.

— Понял вас, синьор Грушецки. Подумаю, что можно сделать.

На сей раз она смотрела так пристально, что поневоле взглянул на мать, оторвавшись от дочери:

— Мама… Анеля… я говорил ведь уже, повторюсь — внимательно смотрим на людей. Ни при каких обстоятельствах не пускаем в номер посторонних.

За них в обычной жизни он не волновался. Но вот сейчас его общество могло спровоцировать к ним ненужный интерес. Анелька подняла от смартфона серые, в мать, глаза:

— Пап… да, ты говорил. Нет, я не пускаю. Да, у тебя паранойя, пап….

Натали в Праге сама поднялась в номер в компании Элы, сама открыла той дверь.

А у него паранойя, да.

А еще они обменялись понимающими взглядами между собой и думают, что он не заметил.