Боярышня Евдокия

Глава 4.

Дуняша не могла нарадоваться тому, что не пришлось спорить с мамой из-за серебра за бумажную мастерскую. Боярыня Милослава объявила, что дочь сама должна решить, положить ли деньги в сундук с приданым или потратить по своему разумению. Эти слова обрадовали, но одновременно Дуня почувствовала большую ответственность. Шутка ли, с умом потратить такие деньжищи! Теперь сидела, думала, считала и каждый раз получалось, что денег либо много, либо мало.

— Дуся, ты уже долго сидишь… чего случилось? — в дверь тихо поскреблась, а потом и протиснулась Мотя.

— А? Долго? — встрепенулась боярышня. — Разве?

— Дусенька, ты знаешь, что тебя с Евпраксией Елизаровной в Новгород посылают?

— Угу.

— Дуся, я с тобой еду.

— Да? Хорошо.

— А ты знаешь, что князь идёт Новгород воевать?

— Как воевать? — опешила она. — А подарки? Я же с подарками туда еду! — не в силах усидеть от такой новости, Дуня подскочила.

— Ой, Дусенька, я тебе сейчас такое расскажу! — обрадовалась Мотя и начала вываливать новости: — Новгородцы признали литовско-польского князя своим князем!

— Как? Они же через губу разговаривают с приглашёнными князьями, которые должны их защищать, а тут под руку идут? С чего бы это?

Мотя быстро кивнула и, широко раскрыв глаза, пожала плечами.

— Странно, —Дуня недоверчиво смотрела на подружку, хотя чего ей врать? — Мы, когда в Псков ездили, то проезжая по новгородским землям, слышали, что жители там были настроены на мир и ждали, когда посадники перейдут под руку нашего князя.

— А кто чёрный люд спрашивать будет? — всплеснула руками Мотя. — Их посадникам наш князь только помеха. Они же хотят жить как паны! У Казимира всякий пан сам себе владыка на своей земле и творит, что хошь. Слышала, как там крестьянам запретили от своего пана уходить? А ежели уйдет, то поймают и до смерти запорют!

— Но в Новгороде же есть московская партия…

— Ай, — недовольно отмахнулась Мотя, — что они могут? Там всё куплено Борецкой. Это ж она со своими подруженьками всё организовала! Настька, вдова Иванова и Ефимка, вдова Андрюшки Горшкова, ей во всём помогают.

— Купчихи?

— Не-е, боярыни, а Евфимия — вдова посадника, как Марфа Борецкая.

Евдокия поморщилась, услышав пренебрежительное величание уважаемых людей. Ладно бы, князь или бояре уничижительно звали чужаков, но Мотя-то? Она-то чего чванится?

— Марфа Борецкая? — повторила Дуня, пытаясь вспомнить откуда ей знакомо это имя.

— Ага. О ней разное говорят, но все сходятся в одном, что больно сильно она власть любит.

— Такое не редкость, — хмыкнула Дуня, но Мотя бойко продолжала выкладывать собранные сведения:

— После смерти мужа она как-то подозрительно быстро начала обрастать новыми землями!

— Прямо обрастать? — с улыбкой переспросила боярышня.

— А вот не смейся! — запальчиво воскликнула подруга. — Владения Борецкой не уступают владениям владыке новгородскому и псковскому!

— Ого!

— Люди поговаривают, что нечестно те земли она купила. Были жалобщики!

— Ну, новгородцев не удивишь захватом новых территорий и превращения их в колонии, — думая о своем, вяло отозвалась Дуня.

— В том-то и дело, что жаловались другие новгородцы, которые якобы, — Мотя многозначительно выделила слово «якобы», — по своей воле продали ей свои имения.

— И?

— Жалобу подать успевали, а вот до суда дело не доходило по причине пропажи жалобщиков.

— Вот как, — не нашлась что сказать Дуня.

С одной стороны, при толковом управлении своими активами не диво разбогатеть, но сравниться земельными угодьями с новгородским владыкой до сих пор никому не удавалось.

— Но зачем ей идти под руку Казимира, если у неё всё хорошо? — не поняла Дуня.

— Так видно пригорело! — оживилась Мотя, выдавая понравившуюся ей версию. — По уложению наш князь может призвать её к ответу, если жалобщики доберутся до него. А под рукой Казимира Борецкая будет полновластной владычицей на своих землях и может не опасаться никакого суда. Там жалуйся-не жалуйся на своего пана — один конец!

Дуня с сомнением посмотрела на Мотю и вспомнила, что несколько месяцев назад в Москву приезжал Дмитрий Борецкий. Князь принял его ласково и наградил московским боярским чином. О чём они договорились, Дуня не знала, но княжичу сын Марфы Борецкой понравился. И тут вдруг такой фортель от Борецких!

— Значит, Борецкие не отъехали к князю Казимиру, как делают все бояре, а всю республику решили отдать ему? А как же подчинённые Новгороду земли? Это же необъятные территории!

— Как посадники скажут, так и будет, — сердито высказалась Мотя.

— Вот тебе и демократия, — хмыкнула Дуня, соглашаясь с подругой. — Только я одного понять не могу: зачем Иван Васильевич посылает нас с Евпраксией Елизаровной к Михаилу Олельковичу?

У Моти и на это был ответ:

— Не любо Олельковичу то, что деется в Новгороде! Он же правнук Ольгерда, а тот твёрд был в вере православной. А что сейчас в Литве творится? Это ж предательство веры отцов!

— Чего ты завелась? По делу говори, раз есть что сказать! — буркнула Дуня.

— Так я и говорю, что наш Иван Васильевич надеется, что Михаил Олелькович поможет новгородцам одуматься.

Дуня отвернулась, чтобы спрятать улыбку. Вот Иван Васильевич удивился бы, узнав, о чём он думает по мнению Моти! А вслух напомнила подружке:

— Ты же сама только что рассказала, какое участие принимали сами новгородцы в своей судьбе.

— Какое?

— Никакое! Их никто не спрашивал.

Матрена задумалась и с тревогой посмотрела на Дуню:

— Так чего мы туда едем?

Дуня хмыкнула, услышав повторение своего же вопроса.

Пока они говорили с Мотей, она пыталась вспомнить всё то, что когда-то слышала о Борецкой. Эта женщина упорно толкала Новгород в состав Литовско-польского княжества и враждебно относилась к Москве.

Зачем она это делала, Дуня не знала. Но упорство Марфы отобразилось в веках, как и то, что она в лоб столкнула Новгород с Москвой. В результате Литва с Польшей не оказала никакой поддержки Новгороду, хотя обещано было многое, а Москва больше не церемонилась с господином Великим Новгородом и жестко поглотила его.

У Дуни непроизвольно сжались кулаки. В прошлой жизни она боялась и избегала таких людей, как Борецкая. Их вера в собственную избранность привлекала многих, а они несли только разрушение.

Девочку пробрала дрожь. У неё разные весовые категории с Борецкой, и если она встанет у той на пути, то боярыня сметет её.

Но знать, что будет с Великим Новгородом и ничего не сделать нечестно!..

Дуня посмотрела на ожидавшую её слов Мотю и, изобразив решительность, заявила:

— Мы едем в Новгород, чтобы, во-первых, помочь Евпраксии Елизаровне.

Мотя одобрительно кивнула, но тут же заинтересованно спросила:

— А во-вторых?

— Мне надо заработать кучу денег, — неожиданно произнесла Дуня, как будто новгородские проблемы больше не интересовали её. В её голове галопом промчались расчеты по обустройству будущей новой слободы и деньги за бумажную мастерскую в этих расчетах были каплей в море.

— Э-э, — растеряно проблеяла подружка, но быстро сориентировалась: — а можно мне тоже кучу денег заработать?

— Мотя, а тебе зачем?

— Так чтобы замуж выйти и Ксюшке приданое собрать!

— Хм, мы его и так тебе собираем, но хорошо бы прикупить домик, — задумчиво произнесла Дуня. — В качестве приданого он тебе не помешает.

— Ой, не помешает, Дусенька, верно сказываешь!

— Осталось придумать, как заработать.

— Я думала, ты уже… — разочаровалась Мотя.

— Ох, если бы… — чуточку устало протянула Дуня, пытаясь удержать вильнувшую мысль насчёт заработка.

Это было чистейшее вдохновение. Идея раскручивалась, приобретая очертания слабенького плана, но это было уже что-то, и Дуня чуть бодрее добавила:

— Ах, если бы… — но настроение поползло вверх и задорно подмигивая подружке она припечатала: — ух, если же…

Мотя завороженно следила за переменой Дуниного настроения и глаза её засияли:

— Будем делать «ух, держитесь все»?

— Мотька, не сглазь! — подскочила Дуня. — Беги к княжичу, скажи, что нужно срочно напечатать новости кота Говоруна. Наш сплетник узнал, что боярыня Кошкина спешит в Новгород, чтобы до войны сбыть через новгородцев весь залежавшийся товар ганзейцам и сарацинам!

— Дусенька, но тогда многие захотят поехать с боярыней, надеясь на её защиту, — предположила Матрена, хлопая светлыми ресничками, а увидев, что Дуня согласно кивает, зажала рот рукой, вытаращилась в восторженном ужасе. Её взгляд красноречиво говорил: «Ой, что будет!»

В Москве в последнее время все чего-то мастерят и продают, а вот покупателей днём с огнём не сыщешь. А торговые гости капризничают, цены снижают и некуда деться производителям.

— А я к князю Сицкому, — сообщила Дуня. — Пусть готовит для ямов табун лошадей. Это его шанс доказать, что постоялые дворы у нас не хуже, чем были в Золотой орде.

— Ты сначала к Евпраксии Елизаровне сбегай, да предупреди, что возможно большой караван у нас соберётся, а то обидится.

— Непременно.

Евпраксию Елизаровну Дуня застала на пороге новой мастерской Петра Яковлевича. Обрадованно поприветствовала, расспросила о внуках. Боярыня с удовольствием поведала о двух малышах-погодках, но под конец всё же вздохнула и сказала:

— Внучку хочу! Уж я бы её такой красавицей нарядила, а сколькому бы научила!

Дуня понимающе покивала и с очень серьёзным видом заявила, что маленькая девочка точно лучше маленького мальчика.

— Я вон Ксюху Совину постоянно во что-нибудь наряжаю, — привела она довод. — Она у меня то принцесса, то разбойница, а недавно лягушкой нарядила. Любо-дорого было поглядеть!

— Лягухой? — с улыбкой переспросила боярыня, на что Дуняшка с серьёзным видом кивнула. Пояснить, что замаскированную под лягушку Ксюшу должен был найти Ванюшка и тем самым сдать экзамен у дядьки, не успела.

— Матушка! — радостно воскликнул Пётр Яковлевич, польщенный визитом Евпраксии Елизаровны.

Он поклонился ей, кивнул Дуне.

— Как у тебя здесь просторно, — похвалила боярыня, поведя рукой, обозначая масштаб огромного двора со множеством светлых изб. Дуня тоже вертела головой, пытаясь всё углядеть.

— После переезда ещё не отстроились, — скромно ответил молодой Кошкин, но довольную улыбку скрыть не смог.

Расширение мастерских назрело ещё в прошлом году, однако подходящей землицы под них не было. Пришлось поступить как Григорий Волчара и начать строительство за городом.

«Придёт враг и всё пожжёт», — говорили ему, но Кошкину-Ноге деваться было некуда. Места для его мастеров катастрофически не хватало, а хранение воздушного шара вообще превратилось в неразрешимую проблему.

К тому же конкуренты не спали, все толковые идеи подхватывали на лету и повторяли в своих мастерских. Если бы не Дунькины диковинные коляски для поездок, то Петр упустил бы своё первенство из рук и никакой воздушный шар не помог бы. Но производство колясок с мягким ходом невозможно было наладить на старом месте и переезд был решен.

— Ну, показывай, ради чего зазвал к себе, — ласково велела боярыня.

— Я сделал переносные часы! — огорошил он мать и свою давнюю подружку.

— Ты хотел сказать «ручные»? — встрепенулась Дуня, вспомнив, как они с Петром Яковлевичем обсуждали княжеские куранты в Кремле, и она взяла с него слово сделать ручные часики.

— Нет, — раздраженно мотнул головой Петр и собирался ещё что-то сказать.

— Показывай, — прервала его боярыня и Дуня согласно кивнула.

Пётр Яковлевич бросил нечитаемый взгляд на Дуню, но та лишь нетерпеливо пошевелила пальцами, показывая, чтобы он поспешил. Подавив в себе желание дать ей подзатыльник, он повёл своих гостий в уже обустроенную избу.

Его походка была порывистой и быстрой. За последний год он сильно похудел и теперь буквально летал, умудряясь быть везде чуть ли не одномоментно. Во всяком случае так думали его работники.

— Вот! — небрежно скинув крышку короба, показал он и нарочито безразлично отвернулся, зная, что не сдержал слово.

Взглядам гостий открылись часы размером с мужской кулак.

— Петр Яковлевич, это прекрасно! — заверещала Дуня.

— Но они не на руку, — растерялся он.

— Зато их можно на полочку ставить! — предложила Дуня и, повернувшись к Евпраксии Елизаровне, быстро пояснила:

— У нас в имении новые шкафы делают и там открытые полочки есть, так эти часы там отлично встанут!

— Раньше не могла сказать? — вдруг закипел Кошкин.

— А чего? — Дуня отскочила за спину его матери.

— Ничего! — взъярился Петр Яковлевич. — Я мастеров застращал, чтобы махонькие часики делали, а оказывается, и такие «прекрасно»!

Боярыня с насмешкой посмотрела на сына:

— Сынок, — перевела она его внимание на себя, — я не слышала, чтобы кто-то сотворил нечто похожее. Твои мастера знатны своим умением!

— Только эти часы не бьют в колокола, — буркнул он, — и по ним не узнать затмений луны и солнца, — смущенно пожаловался Петр Яковлевич и показал на ещё несколько коробок. — Я поручил сразу нескольким повторить куранты в малом размере и каждый сделал по-своему.

Дуня с потрясенным видом смотрела на Кошкина-Ногу и впервые не знала, что сказать.

Механические часы не были большой редкостью в это время, но их делали учёнейшие люди, чьи имена навеки оставались в истории! И часы делались на башню для всего города! На них помимо времени отражались фазы луны, в полдень крутились механические игрушки, а тут сделано просто и лаконично для домашнего пользования, и не кем-нибудь, а мастерами широкого профиля…

Просто взяли и сделали, убрав лишнее! Наверное, кто-то скажет — святотатство, так нельзя и как же без университетов-то, но Дуняша скажет другое:

— Сколько и как быстро твои мастера смогут сделать ещё? — она еле удержалась, чтобы не схватить Кошкина за грудки.

— Думаешь, это можно продать? — неуверенно спросил он.

— Сынок, кажется, твой разум остался в облаках, когда ты болтался там на своем шаре. А я предупреждала тебя, что это небезопасно, — недовольно фыркнула боярыня, и не понятно было, пошутила она или серьёзно.

— Пётр Яковлевич, — влезла Дуня, желая его поддержать. — Ещё совсем недавно мастеров, которые могли сотворить подобные этим диковинки, ослепляли! — воскликнула она, желая показать значимость работы, но позади кто-то охнул и послышался удаляющийся топот ног. Она оглянулась, но увидела только смеющегося Гришаню.

Боярыня тяжело вздохнула и, подозвав своего человека, велела:

— Успокой их там… это боярышня от большого ума так неумело похвалила.

Дуня обиженно посмотрела на свою покровительницу, но та лишь подмигнула, и насмешливо приподняв брови, пояснила:

— Игра слов.

Пётр Яковлевич хмыкнул, а Дуня взяла и согласилась, что она человек большого ума и выдала идею:

— Эти часы надо подготовить к продаже! Мы немножечко преобразим их…

— Ты настаивала на простоте! — упрекнул её Петр Яковлевич.

— Это если бы их можно было надеть на руку, — возразила Дуня. — Так вот, часы можно украсить завитушками, а можно их вложить в руки фигурки девочки-боярышни.

Тут разом хмыкнули Евпраксия Елизаровна и Пётр Яковлевич, но Дуню это не отвлекло.

— Или в лапки лисички. А можно сделать часы в виде солнышка или висящего на ветке яблока, — всё больше выдавала она идей. — Возможно, имеет смысл изготовить несколько образцов, чтобы покупатель понимал размер приобретения, а остальное выставить в виде картинок и изготавливать на заказ.

— Дунь… — позвал её Петр Яковлевич.

— И я думаю, что есть смысл организовать отдельную часовую, потому как это прибыльное дело.

— Дунь! — Кошкин-Нога даже помахал перед её носом рукой, но глаза у девчонки горели, и она ничего не видела.

— А ещё следует разбить изготовление часов на части, чтобы подмастерья делали простенькие детальки, а более умелые мастера брались за сложные, а в целое собирали вообще девушки, поскольку это больше похоже на составление вышивки. И неплохо приспособить выплавку каких-то мелких деталек в формах. Это удешевит и упростит производство.

— Евдокия! — рявкнула боярыня и Дуня удивленно уставилась на неё. — Подготовь записки об устройстве часовой мастерской и подай князю. Это дело государственной важности!

Дуня недоумённо хлопнула глазами, а Пётр Яковлевич возмутился:

— Мама! Я не об этом…

— А я о том, — подняла она руку, останавливая сына. — Никто до подобного не додумался и ни у кого нет таких мастеров, как у тебя. Всех награди, узнай, не нуждаются ли в чём и реши их проблемы. Не забудь усилить охрану своей мастерской.

— Зачем нам князь? — буркнул Петр Яковлевич.

— Петруша, не позорь меня, — рыкнула боярыня и на короткое время установилась тишина.

Дуня с сочувствием посмотрела на Кошкина-Ногу, но ничего по поводу князя говорить не стала. Производство часов действительно может стать важнейшей позицией в княжеской торговле и добавит немало престижа всему княжеству. Но пока князь ничего не знает…

— Пётр Яковлевич, — чуть ли не шепотом позвала его Дуня, — так сколько часов твои сделают до нашего с боярыней отъезда?

Она просительно заглянула ему в глаза, побуждая назвать максимально большую цифру.

— Нисколько, — отрезал он. — Вот это всё, что есть, — и показал рукой на выставленные в ряд короба.

— Дуняша, надо оставить пару часов для подарка князю и княгине, — добила боярыня. — А остальные можем отвезти в Новгород. Там похвастаем нашими мастерами и узнаем цену часам.

— И надо будет сказать, что только в Москве их делают, — вяло согласилась Дуня. — Пусть к нам едут за ними, — мстительно закончила она, но тут же встрепенулась и воодушевленно продолжила: — А вообще, Пётр Яковлевич, собирай караван в Новгород. Раз уж мы туда едем, то грех не воспользоваться ситуацией.

— Мам?

— Собирай, сынок, — одобрила Дунино предложение боярыня. — У меня там есть связи и я их использую.

— Ты небось тоже караван соберешь? — спросил Пётр Яковлевич Дуню.

— А как же? — воскликнула та. — У Евпраксии Елизаровны в Новгороде связи и грех не воспользоваться ими!

— Ой, лиса! — засмеялась боярыня.

А Дуня помялась, не зная, как сказать, что по её задумкам караван должен выйти огромным.

— Евпраксия Елизаровна, а что ежели мы организуем небольшой торговый бум в Новгороде? — зашла со стороны боярышня. — Учиним маленькое культурное безобразие, ударим новинками по устаревшему быту обывателей!

— Дунь, ты чего? Нам поручено вручить дары Михаилу Олельковичу — и всё. Какой «бум»? Никаких «учинить» и «ударить»!

Дуня проблеяла что-то о неисповедимых путях господних, смутилась, дёргано пожала плечами, заслужив подозрительные взгляды обоих Кошкиных, но больше ничего не сказала.

Боярышня решила подождать с признаниями. Ей вдруг подумалось, что ещё неизвестно, поймут ли москвичи намеки кота Говоруна насчет поездки в Новгород, а она получит взбучку прямо сейчас и совсем зазря. А если Кошкины начнут допытываться, то узнают, что объявление пока ещё можно отменить.

На миг мелькнула мысль, что достаточно того, что она пристроит под руку Кошкиной товары своих крестьян и это будет выгодно её семье, а остальные… Какой с них прок, тем более большинство из них мелкие плагиаторы чужих идей.

Но Дуне пришлось напомнить себе о широте своих взглядов и пользе общего развития. Мысль была правильной, но какой-то казенной.

И тут боярышня вспомнила лица мужчин и женщин, занявшихся новым для себя делом. Они же загорелись идеей, заглянули в своё будущее с надеждой и поверили, что сами могут стать творцами своей судьбы. И у них многое получилось, но тут догнала проза жизни в виде отсутствия продаж, которую не все преодолеют. А всего-то надо прямо сейчас вывезти товар за пределы московского княжества и показать его другим покупателям.

«Всего-то», — подумала Дуня и опасливо покосилась на Кошкину.

Боярыне придётся взвалить на свои плечи присмотр за караваном и задействовать новгородские связи, чтобы помочь расторговаться москвичам. У них нет статуса торговых гостей, и эту проблему тоже придётся решать ей.

Но Евпраксия Елизаровна не простая боярыня — она представитель князя со обширными полномочиями. Так чего гонять такого важного человека только по дипломатической миссии? Уж ехать, так ехать!

На этом душевные терзания Дуни завершились, и она с удовольствием продолжила осматривать комплекс мастерских Петра Яковлевича.

Вместе с боярыней она проинспектировала новые варианты бричек, колясок, карет и даже дормеза. Всё выглядело потрясающе новаторски. Отдельно стояла двухместная коляска на ручном приводе, но это скорее как образец научной мысли. Не каждый силач справится с рычагами и стронет с места груженую коляску, а уж о том, чтобы затормозить, не шло речи. Может, когда-нибудь получится модернизировать устройство самоходки, но без всеобщего обустройства дорог это бессмысленно. И всё же гостьям понравился транспортный отдел Петра Яковлевича.

Чуть в стороне стояла изба, где сидели бывшие воины, дожидаясь примерки своих протезов. Они громко обсуждали преимущество и недостатки новых моделей рук и ног, подшучивали над теми, кто пришёл сюда впервые и боялся.

На отшибе возвышалась кузня с грохочущим молотом, приводимым в действие мельницей, и плавильня. Многие идеи потребовали нового качества стали и пришлось заняться этим отдельно.

Пётр Яковлевич потратил немало денег на эксперименты, но всё было не зря. В общем, прогресс шагал семимильными шагами в отдельно взятой мастерской.

Осмотрев ещё несколько изб с мастеровыми, Дуня поспешила домой, чтобы попросить брата сопроводить её к князю Сицкому. Всё ради вежества! С Ванюшкой отправился его дядька и Олежка, так что с Дуниными воинами получилась целая делегация.

Предупредить князя о возможном гигантском обозе не составило труда. Сицкий, конечно, удивился, но зная репутацию Дуни, предпочёл прислушаться. Иван Васильевич доверил ему организацию ямских станций по всему княжеству и неудача с караваном, который обязательно привлечёт к себе его внимание, Сицкому была не нужна.

Довольная собой, Дуня накупила брату сладостей, с одобрением посмотрела, как он делится ими с Олежкой, и все вместе вернулись домой. А там её уже дожидалась Мотя. Она подтвердила, что сплетни кота Говоруна выйдут завтра утром и осталось дождаться результата.

Уже закрывая глаза, Дуня с улыбкой подумала, что если ей удастся привезти в Новгород московские новинки, то они там все обалдеют. И будет всем хорошо. А если у неё получится убедить новгородцев не слушать Борецкую и выставить вдову в любимую ею Литву, то вообще чудесно будет.

Успокоенная тем, что получился какой-никакой план, Дуня уснула с улыбкой на лице.