Большая игра. Книга 2 (СИ)

Глава 9. Предел. Часть 2

***

Холод пробирал до костей. Даже сквозь кофту и плотную куртку ветер добирался до дрожащего тела, пронизывая насквозь. Она плелась по заснеженным улицам, едва не врезаясь во встречных пешеходов, и слепо смотрела под ноги. В наушниках уже знакомый голос напевал что-то про февраль и маленький костёр, оставшийся от моря огня. «Случайный выбор» будто сговорился с настроением и раз за разом подсовывал ей самые тяжёлые композиции.

И пусть. Значит, так и должно быть. Только так и надо. Когда на душе так погано, как у неё, ровно такие песни и подходят. Но всё же… палец нажал на кнопку, листнув один трек вперёд.

Она проснулась в слезах и с криком от увиденного кошмара. Которую ночь подряд ей снилось одно и то же, а по пробуждении перед ней снова вставали те самые глаза. Остекленевший взгляд, наполненный обидой и непониманием.

Ей не хотелось есть, завтрак в себя приходилось запихивать насильно. Голова беспрестанно болела, и даже выданные таблетки не спасали от омерзительного головокружения и тошноты. Стены квартиры давили, спёртый воздух душил и выворачивал её наизнанку.

Хотелось бежать прочь. Совсем не так, как в её первый вечер в новом доме, когда она думала, что спасает свою жизнь. Вся эта тишина и спокойствие, эти воспоминания о времени, что она провела здесь, угнетали.

Рин чувствовала, что изменилась. Та, кем она была прежде, умерла. Исчезла навсегда, осталась лежать там, на поле боя, рядом с подбитым бронетранспортёром. Больше она никогда не сможет радоваться новому дню, наслаждаться вкусом пищи, смеяться с Эстер или смущенно улыбаться Алголю. Она не сможет снова смотреть в глаза Кире. У неё больше не было на это никаких сил. Не было сил жить дальше.

Но она почему-то всё ещё была жива.

Приятна дорога в Ад, маршрут бесконечно долог.

Один проникающий взгляд — твой мир безвозвратно расколот.

Возможно ли прорасти в снегу без тепла и света?

Я знаю, мне нужно уйти, чтобы спасти… я сделаю это.

По щеке скатилась обжигающая капелька. До чего же точен этот чёртов «случайный выбор»… Словно сам подсказывал ей, что делать дальше.

Только вот она уже ушла. Сама, без чьих-либо подачек и советов. Просто потому, что терпеть это дальше было невыносимо.

Она шла мимо ярких витрин и магазинов, сквозь бурный поток людей, — впереди была очередная распродажа. Откуда-то с площади впереди доносилась музыка и усиленные мегафоном крики людей. Похоже, ей не повезло попасть на какой-то митинг или очередной политический протест.

Рин была далека от всего этого. Но каждый новый шаг делал её ближе к враждебному и незнакомому миру, к бушующей впереди толпе. Теперь уже она могла даже сквозь музыку слышать крики — и разобрать некоторые слова. Услышанное заставило её вздрогнуть, пальцы торопливо остановили музыку. Встрепенувшись, Рин пошла вперёд.

На центральной площади возле вокзала собралась огромная толпа. Люди что-то выкрикивали, потрясали плакатами и самодельными баннерами. На импровизированной сцене стояли двое и по очереди то зачитывали что-то с бумажки, то кричали в мегафон очередные лозунги.

Ещё ничего не понимая, Рин пошла сквозь толпу, ближе к сцене.

Ей не могло показаться, они совершенно точно что-то выкрикивали про Армению. И эти надписи на плакатах — «Руки прочь от Армении!», «Подстрекатели — вон из Правительства!», «Турция была права»… что?

Рин вытащила наушники и убрала их в карман. Кто-то толкнул её, взвившись в очередном порыве одобрения.

— Даа! Лживые уроды!..

— Что?.. — едва не падая, она кое-как удержалась на ногах. Сердце забилось чаще. Они же про войну? Они же точно говорят про войну! То, что им удалось с таким трудом остановить! Почему тогда эти люди кричат о том, чего не было? Какая еще Турция, что была права?.. В чём?

С бешено бьющимся сердцем она вслушивалась в искаженные динамиком слова протестующих.

Буквально через несколько минут всё встало на свои места. Лидер протеста вещал с трибун о той самой войне. Только с его слов вовсе не Турция внезапно напала на Армению, а совсем наоборот. Поддержанная Россией республика ударила по приграничным селам и городам Турции, вторглась на её территорию и ринулась к вожделенной горе Арарат, дабы отбить обратно свои территории… по всему выходило так, что именно армяне спровоцировали ответ, а турки героически отбросили врага и защитили свой народ.

Чёрное стало белым, белое — чёрным. Правда очень легко превращалась в ложь, если подавать её порционно и правильными словами. На экране позади протестующих то и дело мелькали кадры турецкой атаки и сожженные дотла армянские села, подписанные турецкими названиями.

Но самым страшным было то, что люди верили. Верили — и поддерживали наглое враньё. До истошных воплей, до блеска в глазах они верили в то, что им говорили! До последнего слова!

Утром она думала, что пустота внутри неё не может стать еще сильнее. Что это — предел, хуже быть уже не может.

Оказывается, может.

Ретранслятор, призванный защищать свой народ, стоять до конца в борьбе с врагами, не мог поверить, что этот самый народ втаптывал в грязь последние крупицы надежды, теплившиеся в сердце.

Все жертвы были напрасны. Всё, через что она прошла, все терзания и боль — всё было не нужно.

— Постойте… но это же неправда! — она вздрогнула, услышав свой голос. — Я была там! Это не Армения напала, это!.. Это неправда!

— Ты что несёшь, дура? — донеслось сзади, кто-то толкнул её в сторону.

— Что ты вообще знаешь? Давай ещё скажи, что сама всё видела! Тупая малолетка!

— Но я была! Я была там! Это турки напали, говорю же! Это правда! — она перешла на крик, не замечая бегущих по щекам слёз. — Вы врёте! Это же полная чушь!..

— Вали отсюда, коза! — один из протестующих сгрёб её за ворот и тряхнул. Чьи-то руки потянулись к ней, ухо резанул треск ткани — куртка порвалась под натиском незнакомца. А следом за ним перед глазами мелькнул кулак — крепкий удар отбросил её на снег, толпа вокруг расступилась.

Ударившись головой о чей-то сапог, она вскрикнула. Не от боли, нет. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с обидой и разочарованием, клещами стиснувшими душу. Она плакала, не находя слов, пока кто-то снова не подхватил её и не вытолкал прочь из толпы протестующих.

Плюхнувшись на грязный снег обочины, она прижала к груди порванный рукав. По скуле начал расплываться синяк. Она тихонько плакала, не осмеливаясь поднять глаза на толпу недобро косящихся на неё людей.

Люди проходили мимо. Кто-то смотрел с сожалением, кто-то — с осуждением. Но никто не вмешался. Грязная и побитая, в изорванной одежде, теперь она больше походила на нищенку, чем на защитницу целой страны.

Набравшись сил, она с трудом поднялась. Ноги сами понесли её прочь от злобной толпы и лживых демонстрантов, призывающих протестовать дальше. Навстречу проехали, сверкая фарами, наряды полиции, люди вокруг зашептались, кто-то негромко вскрикнул.

Вернув наушники в ушные раковины, она пощёлкала кнопкой плеера — тишина. Рин вытащила руку из кармана — на корпусе виднелась длинная трещина, через которую проглядывала микросхема. Похоже, и ему теперь конец…

Рин достала уцелевший в стычке телефон — половина девятого, в это время она обычно уже ехала домой из института. Только сейчас домой совсем не хотелось. На экране мигало уведомление — семь пропущенных звонков от Киры Вайнер. Равнодушно отключив устройство, она поплелась к ближайшему торговому центру, переливавшемуся яркими вывесками впереди.

Похоже, это была ирония судьбы, не иначе. Она узнала его не с первого раза, но лишь когда перед глазами появилась огромная вывеска «Млечный Путь», она поняла, что попала в тот же центр, что и летом. Но тогда рядом был Алголь, и весь мир был другим.

Сейчас она была одна. Лениво слоняясь между рядами с фруктами, колбасами и тысячами разнородных напитков, девушка не могла придумать себе ни занятия, ни цели. Живот сводило судорогой от соблазнительных ароматов фруктов и выпечки, но что-то внутри словно держало голод на привязи. Схватив у входа маленькую корзинку, она слепо шарила взглядом по витринам в поисках хоть чего-нибудь примечательного.

Минут десять она просто ходила и смотрела, едва не врезаясь в других покупателей. Перед глазами проплывали то пожилая дама в красивом берете, то милая парочка с розовыми то ли от мороза, то ли от возбуждения щеками. Интересно, а любовь действительно может вылечить все душевные раны, как о ней говорят?

На лицо выползла горькая улыбка. Любовь… Ещё недавно ей показалось, она может узнать, что это такое. Любить кого-то, быть любимой, ощущать новые и пока ещё неизведанные чувства. Романтика, страсть, вожделение, томление. Она ничего этого не знала. Короткие обрывки чувств, когда вводят процит, — всё, что она могла добавить в свою копилку, но это были настолько жалкие крохи, что у любой её одноклассницы за плечами был куда более внушительный опыт.

Наконец, взгляд упал на рядок бутылок с разноцветными этикетками. Алкоголь. Другой выход. Безрадостный и отвратительный, как ей всегда казалось. Но говорят, пьяные люди хоть ненадолго могут забыть всё то ужасное, что происходит с ними. Конечно, всё имеет свою цену, но….

Не обращая внимания на неодобрительные взгляды стоящих рядом людей, она положила в корзину две бутылки и пошла к кассам.

Уже стоя в очереди, она вспомнила, что ей вообще-то пятнадцать, а по закону алкоголь могут продать только шестнадцатилетним. Да и с её внешним видом уже чудо, что охранники не вытолкали её из торгового зала. Вздохнув, Рин достала из кармана карточку.

— Добрый день, ваша карта… — девушка-кассир подняла на неё глаза и замерла в замешательстве. Рин остро ощутила её эмоции, — недоумение, брезгливость, отвращение. Аура девушки вспыхнула бледно-зеленоватым. Рин уже вдохнула, чтобы возразить ей, но её остановил знакомый голос сзади.

— Она со мной, всё в порядке, я попросил захватить мне ещё парочку.

Рин медленно обернулась. Позади стоял, добродушно скалясь на кассира, Владимир Марков. На ленте рядом с ним красовалось целое ассорти продуктов и пара бутылочек коньяка. Кассир облегченно выдохнула и с коротким кивком принялась за работу.

— Проходи давай, поможешь уложить всё в телегу, — Владимир легонько потолкал её в спину. Ещё не веря в свою удачу, она кивнула и прошла вперёд.

Когда инженер закончил с покупками и взялся за ручки продуктовой тележки, Рин успела немного отряхнуться и привести себя в порядок, — насколько это вообще было возможно. Кивнув в сторону выхода, он медленно пошёл к парковке.

— Это часом не Алголь тебя так отделал? — невинно поинтересовался он. Рин мотнула головой.

— Нет… упала на площади.

— Вот как, на площади значит, — промычал инженер. — Там опять эти имбецилы вой подняли. Знаешь что, держись подальше от таких неадекватных. Зашибут и не заметят. Мозга-то у них своего нет. А тут-то ты что забыла? Или серьёзно собиралась напиться вот этой водичкой?

Он кивнул на бутылки с цветастыми этикетками, лежавшие наверху горы продуктов. Рин дёрнула плечиком.

— Фиговая идея.

— Вы только Кире… не говорите, — её тихий голос был едва слышен. Марков хохотнул.

— Да вот еще я буду! Я что, не человек что ли? Ну, захотела выпить, что такого. Я, знаешь ли, первый раз ещё в двенадцать лет попробовал. Водку, прямо вот серьёзно, а не эту вот муть.

— Правда?

— Ага. Так, пришли, помоги всё загрузить. Только на молоко ничего не клади! Жена убьёт потом…

Они подошли к большой зелёной машине — Рин придерживала тележку, пока Владимир открывал багажник и разбирался с разбросанными там инструментами и ящиками, что-то привычно ворча.

— Так, давай это, и это вот… ага. Вот и всё. А это захватим с собой, — он взял маленькую бутылку коньяка и, закрыв багажник, пошёл к водительскому месту.

— Запрыгивай давай, — он кивнул на соседнее сиденье. Шмыгнув носом, Рин забралась в машину и пристегнулась.

— Домой не торопишься? Ну, вот и я тоже. Съездим в одно место, развеемся.

Поворот ключа, двигатель ожил и затарахтел. Прочихавшись через пару секунд, мотор наполнил салон ровным низким гудением. Из динамиков полилась какая-то старая песня из тех, что крутили на дискотеках прошлого, ещё довоенного времени. Владимир протянул девушке бутылку коньяка и многозначительно кивнул.

— Открывай, давай.

— Вы же за рулем.… Разве можно?..

— Кому не можно, тот и не пьёт, — хитро улыбнулся тот и тронулся с места.

— А если полиция остановит?

— А она своих не останавливает, поняла? Давай уже открывай.

Пока Рин возилась с хитроумной пробкой, они покинули парковку и выехали на центральную улицу. По встречной промчались еще несколько полицейских машин и грузовиков. Похоже, демонстрация вышла за рамки дозволенного.

— О, пора парням поработать… — проследив взглядом за сверкающим проблесковыми маячками экипажем, Владимир хмыкнул. — Ну, сейчас им точно не до нас. Давай.

Он взял у девушки наконец-то поддавшуюся бутылку и сделал мелкий глоток. Рин передёрнуло, до обоняния донёсся летучий, терпкий запах коньяка.

Да что ж такое? Не она ли хотела ещё двадцать минут назад утопить свою печаль в алкоголе? Какого ж тогда чёрта?

— Похоже, тебе сейчас несладко приходится, — утершись рукавом, заметил Владимир. Рин отстраненно посмотрела в окно — мимо пролетали витрины магазинов и люди, ещё недавно с безразличием проходившие мимо неё. Девушка вздохнула.

— Хочешь приложиться, не стесняйся. Но и ты тогда Кире не говори, идёт? Будет наш маленький секрет. Что до меня, я с такого пузырька не опьянею, не бойся. Не та школа, чтобы с четвертинки накрыло.

— Угу… — Рин нехотя взяла с подставки между сиденьями бутылку и стиснула её в ладонях. Янтарная жидкость плескалась о стенки, отбрасывая блики в свете вывесок и уличных фонарей. Она вспомнила ощущения от выпитого на поминках Рыжего. Обжигающая боль внутри, разливающийся по телу жар и лёгкое головокружение. Ничего такого, что могло бы ей помочь. Но вдруг этого было мало?

— Вообще-то я хотел тебе рассказать одну историю. Мою историю. Ну, так, развлечь немного, — он покосился на девушку и улыбнулся краем рта.

— Вашу?

— Вашу-машу, давай на «ты» уже, полгода знакомы! Я, знаешь ли, о тебе в чём-то знаю даже больше, чем ты сама! Объём твоих органов, например, или кое-какие размеры.

Рин потупила взгляд. В груди шевельнулось ощущение неловкости — Марков был не самым лучшим собеседником, но он был прав. А главное, бесхитростный инженер был с ней честен.

— Ладно, история, короче. Ты это, не выветривай аромат, либо пей, либо закрывай.

Встрепенувшись, девушка кивнула и, помедлив, прижала горлышко к пересохшим губам. От первого же глотка у неё перехватило дыхание, Рин закашлялась и едва не расплескала коньяк по салону. Во рту всё горело и жгло, пищевод и желудок буквально вспыхнули жаром.

Прокашлявшись, она тяжело выдохнула.

— Крепкая штука, так что пей помаленьку. Так вот, жил-был когда-то мелкий пацан лет девяти, Вовкой звать. Как все пацаны, бегал с друзьями по свалкам играть, и по заброшенным домам ещё, а когда получалось, лазили на склад военной части, еду воровать. Тогда был жуткий голод, работы и у нормальных-то людей нет, а сиротам и того хуже было.

Рин удивленно повернулась к нему.

— Вы… то есть ты — сирота?

— Ага, он самый. Папку-то на войне убили, а мама заболела, когда брата моего рожала, ну и, в общем, не случилось у нас семейного счастья. Брата спасли, но в другой приют отдали. А я попал куда попал, в Светлодарский государственный приют. Короче, залезли мы как-то на склад, хоженой уже дорогой, я как самый мелкий, залез в хранилище через вентиляцию. Консервов-то набрал, а обратно когда полез, слышу — снаружи шум. Солдаты нас заметили в прошлый раз, ну или скотина завхоз пропажу нашёл, брали-то мы немало. В общем, пацанов половили и давай допрашивать, где ещё кто бегает.

Рин вздрогнула. В их приюте парни тоже убегали за прокормом, и даже некоторые девчонки с ними ходили, но больше для приключений, а не от голодухи. Кормили их, конечно, не по-царски, но и совсем уж голодать не приходилось. Правда, было это всего-то лет пять назад, когда и жизнь стала лучше, чем сразу после войны.

— Народ тогда злой был. Сейчас все просто обиженные ходят и угрюмые, а тогда — злые. Ни победы же в войне не было, ни поражения. Людей полегло — тьма, денег нет, болезни, голод, одни беды, короче. Ну кто-то из солдат и не сдержался… пристрелил старшего нашего. Там же, на месте. Я испугался… блин, да я там штаны обмочил на месте! И из трубы, конечно же, вывалился. Поймали меня, повели ко всем, — ну всё, думал, конец пришел Вовке. Тут же и прикопают, за заборчиком. На шум капитан их пришел, пьяный вдрызг и отбитый на всю голову, у него даже шрам на пол-лица был. Жутко он воров не любил, а детей тем более. Но остатки мозга ещё были. Сказал он тогда — хотите жить, вот вам задачка… и притащил нас на пустырь за частью. Там раньше стоянка техники была, а в войну её заминировали с воздуха. Ну, короче, говорит, кто до того вон танка дойдет и вернётся, тот домой уйдет. С консервами.

— И вы пошли?

— А что, был выбор? Пошли. Нас там четверо было. Я третьим шёл, сразу за Димкой и Пашком. Димка сразу же… кхм, в общем, подорвался он. Пашка каким-то чудом до танка добрался, залез, стал что-то кричать с него, материться. Ну и поскользнулся на броне, упал назад. Грохнуло, только ботинок его и взлетел. А я осторожно шёл, каждый шаг свой проверял. Туда-то дошел нормально, а обратно пошел с приключениями. На мину наступил. Чувствую — что-то под ногой щёлкнуло, я так и замер. А эти дебилы ржут стоят, мол, полетаешь сейчас, лётчиком станешь. Ублюдки. Короче присел я и давай у ноги землю откидывать, нашёл мину. У неё кнопочка такая сверху была, датчик контактный, ну я её пальцем прижал сбоку и ногу вытащил. Не знаю, правда, как я саму мину потом достал, маленькая она была, может с кулак размером, но, в общем, достал. Да так с этой миной потом и пошёл обратно.

— С миной в руках?.. — Рин покачала головой и снова потянулась за бутылочкой. Жар в груди прошёл, голова наполнилась тем самым чувством лёгкости, которого ей хотелось. Второй раз она сделала лишь мелкий глоток, как научил Марков. Одобрительно кивнув, тот продолжил.

— В общем, пришёл я к ним обратно с подарком, так сказать. Эти ржут, капитан матерится — нафига, мол, припёр, неси обратно. Куда её девать-то теперь. Ну а я сдуру и ляпнул, а давайте я её обезврежу. Ржали, по-моему, все. Даже я. И, кажется, снова обмочился. Капитан нож свой достал, — хороший такой нож, шведский. Там и отвёртка, и ножнички, и всё, что надо. Я потом купил себе такой. В общем, дал мне нож этот и говорит — обезвреживай, только близко не подходи, чтоб китель мне не забрызгало. А мина была пластиковая, противопехотная. Я, правда, не знал тогда ничего, но тут вот будто Бог наставил. Вытащил я нож и давай подковыривать крышку какую-то. Отковырял — там пружинки, проводки, всякого дерьма целая тьма. И схемка маленькая. Посмотрел я на неё, на пружинки эти, на палец свой посиневший — и давай схемку поддевать. В общем, сунул я этот нож под контакт датчика, прижал. Нож в мине остался, держал датчик, а палец мой не нужен оказался. Я и убрал его.

Рин вздрогнула, представив, что в этот момент мина взорвалась. Заметив её движение, Владимир захохотал и протянул руку к бутылке.

— Ты бы видела их лица! Я же когда палец-то убрал, и она не взорвалась, ух какой смелый стал! Давай за ними с этой миной в руках бегать, размахивать. Не знаю, как они меня не пристрелили тогда, видимо, отбитым по жизни везёт. Капитан их эту мину у меня забрал и швырнул обратно, в поле. Круто она тогда грохнула, мощно. Он дал мне две консервы и хорошего такого, крепкого пинка под задницу, за то, что нож его я угробил. Только приключения мои не закончились, от взрывов этих начальник части пришёл, давай вопросы задавать, что, мол, и как. Он на меня посмотрел, на поле сходил, полюбовался, так сказать. И ещё две консервы сверху мне выдал. Пинать, правда, не стал. А через два дня в детдом он приехал с этим, отшибленным. И забрали меня, привезли в часть и давай всякие мины показывать, машины и прочее. В общем, я у них начал учиться минному делу, а после этих уроков помогал машины чинить в гараже. К моменту зачисления в военный колледж я всё уже знал лучше бывалых сапёров. Так вот и получился военинженер третьего ранга Владимир Марков…