*
Посиделки вышли уютные.
Не сказать, что на кухне у меня было чисто. Если честно, моя банда голубей, которая стабильно предпочитала отсиживаться на полках, не способствовала порядку — даже с учётом того, что по нашему давнему договору испражняться они улетали на городские статуи. И на горожан.
Это был мой личный вклад в воцарение мирового зла. Демон я или где?
Но при всём вопиющем беспорядке ангелу, кажется, компания голубей скорее понравилась, чем нет. Быть может ей, хищной птице, нравится компания природной добычи? Так или иначе, она позволяла моим приятелям себя окружить пушистым перьевым ореолом. Сама она сидела в глубоком кресле и поглаживала блаженствующего Гектора, с любопытством осматривая полки, заставленные всякой ерундой вроде дешёвых сувениров, мыла, позаимствованного из отелей, пропавших во времена великой войны драгоценностей, нечестивых библий, флешки с украденными суперсекретными разведданными, утерянной короны Тюдоров, ожерелья из ракушек и прочего мелкого мусора, типичного для демонического жилища.
На предложенные напитки и закуски ангел поглядывала с некоторым опасением, но и интересом тоже. Так что я решил, что лиха беда начало, развалился в собственном кресле и пригубил ромового кофе, наслаждаясь влетающими в распахнутое окно звуками ночной Праги. Интересно, почему они ощущаются так остро, когда она рядом?..
— Ну вот, — сказал я, — именно в такой обстановке, по моему мнению, в этот век положено говорить о добре и зле.
За окном отчаянно засигналила машина. Ангел тихонько, как-то незло усмехнулась.
— А ведь тебе, как я понимаю, очень много лет, Шаази. Наверное, после всех этих столетий немного странно говорить о добре и зле на кухнях?
— Ну почему, — отразил я её усмешку, — это ничем не хуже, например, монашеских винных погребов, или инквизиторских подвалов, или придорожных трактиров, или палуб кораблей, или лагерных застенок, или окопов между обстрелами… Да мало ли, где в разных временах и локациях было принято говорить о добре и зле! Немного хуже весенней ночи у костра на вершине Броккена…
…ты не помнишь, а жаль. Впрочем, мы там ещё побываем. А пока…
— …или шаманской пляски, когда ничего вообще не надо говорить вслух, потому что сразу понятно, что никаких добра и зла нет и быть не может, равно как ангелов и демонов. Но, за неимением идеального, кухни — это не так уж плохо. На самом деле, на кухнях о добре и зле говорят обычно тогда, когда наступили относительно счастливые…
…и смертельно скучные, пожалуй…
— …времена.
Она склонила голову набок.
— Ладно, будем считать, что с вступлением покончено, и я настроилась на нужный лад. Давай уже свои разговоры о смысле жизни! Или все эти декорации призваны показать мне, насколько демоны хорошие?
Я даже рассмеялся.
— Демоны? Хорошие? Конечно же нет. Демоны, понимаешь ли, разные. Как и ангелы. Это для людей вся эта ерунда с делением на тех и этих что-то значит; для нас же это просто работа. Ну и выбор, конечно, не без того. Опять же, психи встречаются и той, и с этой стороны. Причём я тебе даже не скажу толком, где больше. Но точка приложения психопатии, кстати, обычно всё же немного разная. Это как… ну с чем бы сравнить… своего рода психушка с разными палатами.
— И в какой же палате мы? — под смехом в её глазах пряталось что-то до странного серьёзное.
— О, в разных, — фыркнул я, — так что не примазывайся! Вот ты у нас, как и многие ангелы, в палате вечных спасителей…
…увы, всегда была. В этом я не смог тебя преломить, как ни старался.
И изменить твою судьбу тоже не смог.
— …На самом деле, типичная палата для ангельской братии. Ну, одна из типичных. Вас вообще ничем, даже пиццей с ананасами не корми — дай только кого-нибудь героически и умеренно пафосно спасти.
— И что же в этом плохого?
— Да ничего плохого. Но хорошего, уж поверь мне, тоже ничего — как минимум в тех случаях, когда эта особенность доходит до крайностей и выводится в абсолют. Ты вот никогда не думала о том, что спасать окружающих зачастую бегут те, кто не может (или уже не смог) спасти себя? И каждое очередное спасение первого попавшегося страждущего — это не высокий душевный порыв, а всего лишь попытка хоть на миг заткнуть кровоточащую дыру в груди?
Ей разговор явно не нравился.
— А какая разница?
— Ты удивишься, но очень большая. Знаешь, как большинство моих клиентов обожает спасать других? От них частенько непросто уйти неспасённым, даже если ни о чём таком не просил. Проблема только в качестве спасения; такая уж неприятная особенность у этого правила про кислородные маски: пока себя не спас, других спасти тоже не получится.
— Важны не намерения, а результат, — ответила она очень сухо, — не зря придумали присказку про добрые намерения…
— Вот именно что не зря, — оскалился я. — Только тут понимаешь какой нюанс: есть намерение озвученное, в том числе для самого себя, и намерение внутреннее. И вот когда они не совпадают, тогда и получается пресловутая “дорога в Ад, вымощенная чем-то там”. А так-то, вообще, ничем она не вымощена, кроме лжи самому себе… Ну, то есть метафорически. В реальности туда ведут все дороги, прям как в Рим. Ну, или никакие не ведут. Смотря что называть Адом… короче, сама знаешь.
Она смотрела зло, но уже вроде бы справилась с желанием меня стукнуть.
Отличный, я считаю, прогресс.
— Это очень по-демонически, знаешь? — усмехнулась она. — Повернуть всё так, как будто спасать других — это опасное, в сущности, занятие. И глупое. Тогда как на самом деле…
— Тогда как на самом деле оно очень опасное и очень глупое, ага, — развёл руками я. — Как любой высокий душевный порыв… Но проблема вообще не в этом. Тут вот какое дело: среди причисляющей себя к так называемой “хорошей” стороне братии принято считать, что их долг — спасать. Чаще всего людей, но зачастую там вариативно. Объектом спасения может быть что угодно, начиная от мира и заканчивая редким видом рыбных глистов, занесённым в красно-бурую книгу самых бесполезных тварей на свете.
Она слегка поморщилась.
— Твоя речь всегда настолько… образная?
— Ха! Во-первых, я — демон тщеславия, во-вторых, пока ещё только разогреваюсь… Так к чему это я, то бишь? Так вот, спасители, тысяча по цене двух, в базарный день налетай. Проблема с ними в том, что их внутренние намерения не совпадают с внешними. Они орут наперебой “Мы хотим спасать мир, экологию и рыбных глистов”. А их несчастное подсознание орёт: “Спасите меня, пожалуйста, кто-нибудь! Мне страшно, и я хочу быть и миром, и экологией, и рыбным глистом! Я хочу быть спасённым!”
Она покачала головой.
— И что же, по-твоему, такого ужасного в последнем варианте?
— Да как тебе сказать? В целом… всё. Видишь ли, проблема в том, что такой вот истерический спаситель спасает всё, что плохо лежит, впадая при этом в крайности и не слыша ни гласа рассудка, ни гласа самого спасаемого… Никаких гласов, собственно, кроме тех, что в голове. Ну это, например, из серии — затопить парочку танкеров, чтобы они не ловили рыб, которые потом станут едой для тех самых глистов. При этом, количество утонувших моряков не имеет никакого значения, когда на горизонте маячит столь великая цель. Да и моряки сами виноваты: кто ж их заставлял подписывать контракты с судами и ловить рыбу, ну? Сами ведь должны были понимать, что наносят непоправимый вред беззащитным рыбным глистам. За такое ужасное злодеяние, сама понимаешь, надо платить! Кровью притом.
— Ты утрируешь.
Я отметил, что кофе с ромом перекочевал в обманчиво хрупкие ангельские пальчики, засчитал себе очко и продолжил с, можно сказать, удвоившимся энтузиазмом.
— Всего лишь слегка гиперболизирую, — оскалился я, — и только для того, чтобы максимально раскрыть суть явления. И, кстати, сравнение не моё. Его мне один из ваших во время попойки подкинул — высокий ангельский чин, между прочим. И, по совместительству, мой старинный приятель.
Она покачала головой с каким-то восхищённым возмущением.
— Какой же ты поразительный лжец, Шаази! Впрочем, чего ещё ждать от демона?
Это было, на самом деле, очень лестно.
Только вот немного несправедливо.
В том смысле что в данном случае я ей ни словом, ни жестом не врал. И действительно цитировал своего приятеля, с которым мы стабильно пересекались раз в пару-тройку десятков лет.
Тут надо пояснить: со стариной Сари… то есть, с архангелом Сариэль мы познакомились в эпоху крестовых походов при обстоятельствах вполне драматических.
Всё началось с того, что я сдуру перепил рома с одним заклинателем джиннов, согласился на какую-то вечеринку — и сам не заметил, как ввязался в совершенно убойную, воняющую навозом и кровью историю. В ходе этого веселья мы с хозяином, отличным парнем, именовавшим меня сначала “джинном”, а потом и “малаикой”, много чего повидали. Потрясающий был мужик, отличный колдун и выдающийся учёный. Я его после смерти даже проводил, не поленился, чтобы следующее воплощение было как можно более ярким и счастливым…
Не важно.
Важно то, что в процессе безудержного крестопоходного веселья я чуть ли не ценой своей собственной жизни (и, увы, ценой жизни хозяина — что, впрочем, было его решением) остановил очередного альтернативно одарённого подопечного Сари, малолетнего и излишне идеалистического ангелочка, который отчаянно жаждал торжества всего хорошего над всем плохим.
Ну, вы понимаете.
Количество жертв, которыми идея милого крылатика “наделить праведников способностью взглядом убивать неверных” обернулась, я до сих пор вспоминаю с лёгким нервным тиком… А без моего демонического вмешательства, будьте покойны, дело бы вообще кончилось полным армагедцом.
Ну вот, я вмешался. А потом подоспел и Сари… Или подоспела? Будете смеяться, но с этими архангелами никогда толком не поймёшь, ибо пола у них вообще нет, а облики все как один андрогинны. Приходится говорить “он” в контексте “архангел”. Хорошо хоть какие-какие, а эти вопросы для существ вроде них вообще не актуальны: как хочешь, так называй. Пока в дебри не лезешь и на практике проверить не пытаешься, им плевать.
Я, понятное дело, проверять не пытался.
Так вот, сам факт: когда Сариэль подоспел и осознал, мимо какого опасного поворота нас всех коллективно пронесло, он воспылал ко мне поразительно дружескими чувствами.
Сначала, будете смеяться, вообще явился в лучах света и торжественно сообщил благую весть: мол, он собирается меня принять в ангелы. То бишь вознести, или как там у них это называется. И взять себе под крыло, благо я, цитата, “буквально создан для того, чтобы помогать сбившимся с пути грешникам обрести себя”. А именно этим, более или менее, команда Сари и заведовала.
Меня от сей великой радости перекосило так, как, кажется, вообще никогда не перекашивало. И тут надо отдать Сари должное: вдоволь налюбовавшись, как я блею сквозь зубы благодарности (и особенно оценив бегающие в попытке найти выход глаза), Сариэль вздохнул, притушил сияние, поправил эту их фирменную белую занавеску и предложил вместе пообедать.
От этого, как вы понимаете, я отказываться не стал.
Поговорили мы тогда отлично.
Сари обстоятельно выслушал меня. И не то чтобы понял, но принял моё нежелание становиться ангелом… Кстати, именно благодаря Сариэлю я понял, что способность принимать других и уважать их выбор и есть подлинное добро. Или, как минимум, очень важная его составляющая.
Принять, даже не понимая, даже если сам бы выбрал иначе, даже если “так будет лучше” и прочие аргументы… Зачастую в этом заключается то самое подлинное спасение, на которое категорически не способны патологические спасители. В этом их проблема, была и будет. Тут уж ничего не поделаешь.
Эту правду прекрасно понимал Сари, всегда. Не менее очевидна она и для меня. Но вот объяснять её малолетним ангелочкам почти бессмысленно: всё равно до определённого рубежа не поймут.
Большинство из них так точно.
— И кто же это, позволь узнать? — уточнила моя ангел ехидно. — Что же это за ангельский чин, который рассказывал тебе истории про рыбных глистов? Назови имя!
Я вздохнул.
Не то чтобы Сари всерьёз разозлился бы на меня, назови я его имя. Этот конкретный ангел даже лично придёт подтвердить, если понадобится, тут не сомневаюсь. Но так уж вышло, что существ, которых я мог бы назвать друзьями, у меня практически исчезающе мало.
И их тайнами я очень сильно дорожу.
— Так я тебе и сказал, — фыркнул я. — Меня, между прочим, по ходу того разговора в ангелы вербовали! Так я тебе и выдал имя вербовщика!
Она посмотрела на меня как-то… странно.
— И что же пошло не так с вербовкой?
— Ну, я плакал, отбивался и прятался, — сказал я, даже не особенно преувеличивая.
Взгляд стал ещё страннее.
— Ты что… ты не хотел бы быть ангелом?
— Да избави Шеф!.. А заодно Волос, Предвечная, Рах и все прочие высшие сущности, которые хотя бы теоретически могут мне покровительствовать. Я не захотел быть ангелом в самом начале этой заварушки, и с тех пор ничего не изменилось.
Она подалась вперёд, и я с удивлением отметил витающее в воздухе странное волнение.
— Мы так много поговорили о спасителях и ангелах, — протянула она, — и ни слова о демонах. И о тебе. Я — в палате спасителей, принято-понято. Но в какой палате в таком случае ты, Шаази?
Отличный вопрос, а? Я ухмыльнулся и цапнул с тарелки кусок пожирнее, обеспечивая себе тем самым пару лишних секунд на размышление.
— А что демоны, — сказал я затем, — с нами проще и сложнее одновременно. И да, палаты спасителей у нас, конечно, днём с огнём не сыскать. Но, кстати, и палаты “тёмных пластилинов” тоже не то чтобы забиты, даже среди новичков; от этой прелести, знаешь ли, большинство из нас ещё на раннем этапе получает хорошенькую прививку… Зато самая заполненная палата среди новеньких, будешь смеяться — палата мстителей.
— Мстителей?
— Ага. Типа, не мы такая, а жизнь такая. Дьяволы в адском котле меня недостаточно любили, призвавшие колдуны пытали, начальство постоянно унижало, никто нас не любил и вот это вот всё. А виноват кто?
— Кто?
— Ну разве не очевидно? Ангелы, конечно. И люди. И другие демоны. И те самые рыбные глисты. И все прочие твари, чтобы не мелочиться. И это, конечно, всё объясняет и оправдывает. Раз они виноваты, то их можно не жалеть, и использовать, и по головам идти. Потому что они, понимаешь ли, заслужили, а тебя несправедливо обидели. И всё вот это вот. Попытка отомстить миру — самая типичная история для молоденьких демонов. Сам таким болел.
— А потом что, выздоровел? — уточнила она ехидно.
— Ага, — хохотнул я, — на самом деле, и правда выздоровел. И пятисот годиков не прошло, не худший результат, хотя и не лучший… Кстати, забавный факт: и мстители, и спасители суть одно явление. То есть дело не в цвете пёрышек. И даже не в добре и зле. А в том, что испуганные дети — они всегда испуганные дети. Сколько бы им ни было лет и за какие бы идеи они ни выступали, итог получается примерно одинаковым. И частенько — совершенно катастрофическим.
— Интересная теория.
— Как минимум, много раз подтверждённая эмпирическим опытом. Но да, в большинстве случаев через сотенку-другую лет даже отбитые и клинические мстители-спасители начинают понемногу наращивать мозг. И вот тогда начинается стадия номер два: у ангелов — “я хороший”, у демонов — “я свободный”.
— И что же в этом плохого?
— Да то, что оба утверждения — чушь собачья. И самообман. Но признаваться самому себе в этом не хочется. Очень. Потому что кризис веры и осознание собственной несвободы — штуки весьма болезненные, уж поверь. Потому и начинается: представители светлой стороны пытаются доказывать себе и миру свою хорошесть, попутно сметая всё со своего пути. А тёмная сторона не менее живо принимается за поиски доказательств своей свободы. И можешь мне поверить, что эти любители доказательной шизомеханики вытворяют такое, что обнять и плакать — притом что могущества у них обычно даже побольше, чем у предыдущей категории. “Всё что угодно, чтобы напомнить свою жизнь смыслом” — вот общий лозунг этого флешмоба.
Моя ангел задумчиво подпёрла ладошкой подбородок. На меня она теперь смотрела так, как будто сама решала очередной, особенно заковыристый пример из шизоматематики.
— То есть, ты у нас в палате свободных демонов?
— Я там был, но недолго. Уж чего-чего, а настолько нелепо обманывать себя я таки не приучен. В смысле, мне действительно хотелось бы верить в экстатические крики “я свободен!”, которыми как правило сопровождаются самые нелепые выходки. Но понимаешь, в чём шутка: в отличие от многих из коллег, я в своё время действительно был свободен. И знаешь, перепутать полёт ветра над Нилом, дружбу с вдохновенными творцами и множество воплощений с так называемой демонической “свободой”, которая заключается только в том, что можно безнаказанно предаваться порокам… Как говорится, не смешите моих голубей.
— Но, будь ты ангелом, ты мог бы летать над Нилом…
— Ага. С очередной благой вестью, в которую с большой долей вероятности сам не верю, а несу её потому, что начальство сказало… Ни ангелы, ни демоны не свободны. Это — аксиома. Те, кто думают иначе, обманывают себя. Невозможно быть свободным, пока принадлежишь одной из сторон. Остальное — ерунда. Да и вообще, ангелам в этом смысле даже хуже, чем нам. У вас вообще с правом выбора огромные сложности.
— Неправда!
Я фыркнул и даже возражать не стал: слишком уж много сомнений было в её голосе. Вместо того я сказал:
— В общем, у нас тут уже пицца кончается, а сказано, наверное, даже слишком много. Так вот, насчёт палаты: я в палате циников. И это, если честно, жалкое зрелище, но что уж есть.
— Циников?
Я встал.
— Да. Это знаешь, такие специальные дураки, которые притворяются хладнокровными, разумными, сильными и твёрдо стоящими на ногах. Именно для таких пишут макулатуру вроде “Сри и побеждай” и “Сдохни, но креативь”. Или что там нынче снова в моде на полочках с бизнес-литературой, издание которой курирует наш отдел… Сам факт, что я в той же палате, что и мои клиенты. Изо всех сил притворяюсь, что я на своём месте, и сердце у меня кремень, и души у меня нет, и работа просто восторг, и конкуренция мне нравится, и соблазнять глупых людишек интересно… Одна проблема: это всё враньё. И на подобной оптимистической ноте, пожалуй, закроем наши посиделки… Пойдём, я там как раз немного использовал свою демоническую мощь, чтобы обустроить тебе годную комнатку. Оценишь.
Её тихий, задумчивый голос догнал меня на пороге.
— А всё же ты ошибаешься.
— Ошибаюсь?
— Из тебя мог бы получиться ангел. Ты потому и мучаешься, что тоскуешь по небесам, вот и вся проблема. Ты просто не понимаешь этого, а вот я вижу ясно. И, коль уж ты мой подопечный, я тебя спасу.
Я застыл на миг и устало прикрыл глаза.
— Ну да. Я просто не понимаю. Куда уж мне. Идём смотреть комнату, спасительница. А про тоску по небу поговорим потом.