Безумная вечеринка зомби

Глава 21 Она становится смертью

Лед

Ребекка Смит. Женщина, которую я ненавижу всеми фибрами души. Бывший лидер «Анимы» и стерва высшей пробы.

Четыре месяца назад она была у нас в руках. Достаточно было одного звонка, и она бы покинула нас в мешке для трупов. Это она шантажировала Миллу. Это она прикрепила бомбы к зомби в ошейниках. Это она разрушила мой дом, послав своих агентов, чтобы убить нашу группу пулями, когда взрывы не справились с задачей.

Это она организовала смерть Кэт.

Али воспользовалась своими способностями, скрыв воспоминания мисс Смит, по сути, превратив разум женщины в чистый лист. В конце концов, мисс Смит однажды проделала то же самое с Али. Но с небольшой помощью Коула и Хелен Али смогла вернуть свои воспоминания.

Кто-то, должно быть, помог мисс Смит. И у нее, должно быть, есть скрытые ресурсы, о которых мы ничего не знаем. Откуда еще у нее могли появиться лекарства, которые сводят на нет наши способности? Сыворотки для клонирования зомби, если Милла права насчет знакомых лиц. Настойка, которая превращает динамис в танатос… или скрывает его. Разве не так написано в дневнике? «Скрыть, скрыть, скрыть».

Мы с Миллой возвращаемся в гостиную, но я едва сдерживаю свой гнев.

Все остальные выглядят шокированными.

— Ты веришь, что Тиффани сказала правду? — напряженным голосом спрашивает Коул.

— Да. — отвечает Кэт, появляясь в центре комнаты. Рядом с ней стоит Эмма в бальном платье. — Ребекка Смит жива, и к ней вернулась память.

Я киваю Кэт, приветствуя ее, как делаю это со всеми своими друзьями, и в кои-то веки у меня нет желания сделать что-то большее. Нет желания сократить расстояние и заключить ее в свои объятия. Нет желания обнимать и целовать ее или шептать на ухо неподобающие вещи.

Может быть, я не в настроении. Может быть…

Я, наконец, двигаюсь дальше.

Она — часть меня. Ей принадлежит частичка моего сердца, и так будет всегда. Я всегда буду ее любить. Но она мне… больше не нужна.

Правда причиняет мне боль. Но она же и приносит облегчение. Я смогу выжить без нее.

Она отвечает на кивок грустной улыбкой, словно прочитав мои мысли.

— Мы только что узнали об этом. — Эмма заламывает руки. — И только потому, что свидетели Ребекки привели нас в суд. Они попросили дать ей второй шанс, чтобы она поняла, что идет по неверному пути.

Али делает глубокий вдох.

— Она под защитой?

— Сейчас — да. Это значит, что ее местоположение скрыто от нас. — плечи Кэт опускаются. — Мне жаль.

— Нужно были убить ее, когда у нас была возможность, — говорю я.

— Я понимаю, если бы ее убили в пылу сражения, — мягко говорит Милла. — Но она никогда не участвовала в битве. В этом смысле она трусиха. Если бы мы ее убили, это было бы хладнокровно, просто чтобы облегчить себе жизнь. — она кладет руку на сердце. — Честно говоря, я лучше умру раньше времени, зная, что поступила правильно, чем проживу долгую жизнь, зная, что поступила хуже всех.

Мудрые слова, и, черт возьми, их невозможно опровергнуть.

— Я позвоню детективу Вере. — Коул берет в руки телефон. — Дам ей знать, что происходит.

— А мы тем временем будем продолжать добиваться ответов. — Кэт переплела пальцы с Эммой. — Хелен все еще в суде, она просит рецепт противоядия, чтобы противостоять тому, что Ребекка сделала с вами. Со всеми, — добавляет она, взглянув на Миллу.

Бронкс обнимает Рив за плечи.

— Я запрограммирую систему оповещения о безопасности дома на каждую из ваших камер. Если Ребекка пошлет своих агентов, вы узнаете, как только они пересекут хоть один периметр.

— А пока нам нужно отдохнуть. Прямо сейчас я не в состоянии бороться с клопами. — Гэвин выгибает бровь, глядя на Жаклин. Его фирменный прием: пошутить, чтобы снять напряжение. — Останешься в моей комнате и будешь бороться с ними вместо меня?

Джастин подходит к нему и бьет его по руке.

— Ауч. — Гэвин хмуро смотрит на него. — Я же не просил ее драться с ними голой, не так ли?

Жаклин выглядит так, словно вот-вот упадет от усталости. Черт возьми, как и все мы.

— Гэвин прав, — говорю я. — Нам нужен отдых.

Коул кивает.

— Я приказываю каждому из вас оставаться в постели не менее восьми часов. Мы соберемся завтра в полдень и решим, что делать с мисс Смит.

Эмма посылает Али воздушный поцелуй и исчезает. Кэт одаривает меня еще одной грустной улыбкой, прежде чем тоже уйти. Несмотря ни на что, я ненавижу грусть и не хочу, чтобы она уходила.

Коул берет Али за руку и выводит ее из комнаты. Гэвин бросает взгляд на Жаклин, и она почти незаметно кивает. Я уверен, что только что стал свидетелем молчаливого приглашения переспать… и согласия. Они вдвоем выходят из комнаты, Джастин следует за ними по пятам.

Ривер подходит к Милле и говорит:

— Ты вернулась за мной.

Она отворачивается от него.

— Это не имеет значения.

— Ты вернулась за мной, столкнулась лицом к лицу с Ребеккой, а я выгнал тебя за это.

— Не надо. Серьезно. С этим уже покончено.

— Ошибаешься. Это закончится только после того, как я потрачу годы, чтобы загладить свою вину перед тобой. — он протягивает руку. — Пожалуйста, Милла. Пойдем со мной домой.

Из меня вырывается красочное ругательство.

Она хмуро глядит на меня, а потом говорит брату:

— Я обещала Кэт, что буду спать со Льдом. — ее щеки очаровательно розовеют, и я расслабляюсь. — То есть не спать с ним, а спать с ним в одной комнате.

— Извини, но я ни за что на свете этого не допущу, — Ривер непреклонно качает головой.

Улыбаясь, она гладит его по щеке.

— Ты такой милый, когда пытаешься мной командовать. — обращаясь ко мне, она говорит: — Отведи меня в свою комнату.

— Вообще-то у меня ее нет. — я провел здесь много ночей, но только в ее больничной палате. — Придется выбрать одну.

— Ну, тогда ладно. — она трет глаза. — Давай выберем что-нибудь. Не уверена, сколько еще смогу продержаться на ногах.

— Ладно. Оставайся здесь. Но я буду спать в комнате рядом с твоей, — пробормотал Ривер. — А под сном я подразумеваю подслушивание через стену, и готовность выпотрошить бывшего друга за то, что он пытается сделать то, чего делать не следует.

— Не волнуйся, — говорит Мила, ее взгляд скользит в мою сторону, но она смотрит сквозь меня. — Между нами со Льдом ничего нет. И никогда не будет.

Это правда, и все же я хмурюсь, пока веду их в западное крыло дома, где все спальни полностью обставлены. Большинство дверей закрыты, а парочки уже внутри и делают то, что я не собираюсь делать с Миллой.

Целуются… прикасаются…

Мои руки сжимаются в кулаки. В конце коридора есть три открытые двери, и я выбираю первую, не заботясь о том, попаду ли в рай для принцесс или пещеру для мужчин. Как и Милла, я не очень твердо стою на ногах.

По привычке я запоминаю окружающую обстановку. На случай, если придется искать дорогу в темноте. Или сражаться с нападающим во время засады. Кровать королевского размера с мятно-зелеными покрывалами. Две прикроватные тумбочки и два темных кожаных кресла перед мраморным камином с розовыми и золотыми прожилками.

Милла говорит:

— Спокойной ночи, Рив, — и закрывает дверь, оставляя нас внутри. Наедине. У меня пересохло во рту.

— Не возражаешь, если я приму душ первой? — спрашивает она.

— Иди.

Она закрывается в ванной. Через несколько секунд вода начинает литься на фарфор. Этот звук должен успокаивать, но он только заводит меня. Я представляю Миллу мокрой и обнаженной. Как легко было бы присоединиться к ней, как приятно было бы вымыть ей спину так, как она недавно мыла мою.

«Между нами со Льдом ничего нет. И никогда не будет».

Я подхожу к комоду, где нахожу одежду всех размеров. Футболки, спортивные штаны, джинсы, носки, трусы и боксеры. Я выгребаю все, что мне нужно, выбираю несколько вещей для Миллы и взламываю замок на двери ванной. Я играю с огнем и знаю это, но я полон решимости выиграть нашу игру.

Когда я вхожу внутрь, у меня закипает кровь, и густой пар с ароматом мяты не помогает. Я молчу, но занавеска в душе внезапно отодвигается в сторону, ровно настолько, чтобы оттуда высунулась ухмыляющаяся Милла.

— Я поймала тебя. — капельки воды замерли на ее ресницах и блестят на губах.

И снова у меня пересыхает во рту. Мне хочется попробовать…

Ничего.

— Не хотелось бы тебя расстраивать, Миллс, но меня легко поймать, когда я хочу, чтобы меня поймали.

— Миллс?

— Предпочитаешь «сладкая»? — я кладу ее одежду, и мой взгляд скользит вниз… вниз, мысленно желая, чтобы занавеска упала. Я хочу видеть ее больше. Хочу увидеть ее всю.

Ее щеки вспыхивают. Какой бы сильной Милла ни была, она еще и застенчивая, немного ранимая. Чертовски очаровательна.

Она откашливается и закрывает занавеску.

— Что же. Тебе, наверное, лучше уйти.

Да, наверное, мне следует это сделать. Но я этого не делаю.

— Ты хорошо поработала сегодня вечером. С Тиффани и зомби.

— Спасибо. Однако вы с Ривером были правы. Мне нужно попрактиковаться в использовании моей новой способности. По крайней мере, теперь я знаю, что могу использовать ее, не убивая всех, кого люблю.

«Любит?»

— Кстати, — говорит она, — мне нужен новый телефон. Красное пламя расплавило старый.

— Нет проблем. Здесь полно запасных. Мы достанем его тебе утром

— Спасибо.

Я делаю шаг к кабинке.

— Милла?

— Да, Лед. — ее голос дрожит.

Какого черта я делаю?

— Я пошел. — наконец-то я ухожу, пока не сделал то, о чем мы оба будем жалеть.

Через некоторое время она выходи из ванной. У нее влажные волнистые волосы, футболка и шорты, которые я выбрал, слишком малы для нее. Упс. Моя вина.

— Я думала, такие парни, как ты, могут с первого взгляда определить размер девушки. — она дергает за край шорт. — Ты потерпел неудачу.

— Вообще-то, у меня получилось. — я беру одежду, которую подготовил для себя. — Мне нужно было немного порадовать взгляд.

В ее глазах загорается лукавый огонек.

— Как насчет того, чтобы я выбрала тебе одежду?

— Как будто ты действительно выберешь мне одежду. Ты предпочитаешь, чтобы я был голым, и ты это знаешь. — я снова флиртую и должен остановиться.

Но не хочу останавливаться.

Огонек в ее глазах усиливается. Ее щеки покрываются румянцем. Румянец распространяется все ниже и ниже… И ее губы… эти роскошные красные губы…

Да. Я должен перестать на них смотреть. Я становлюсь одержимым, и из-за этого оказываюсь в центре перетягивания каната, в котором мне не победить. Хочу ее, не хочу ее. Мы можем сделать это, мы не можем этого сделать. Мы должны попытаться, мы не должны пытаться.

Я удаляюсь в ванную и очень долго принимаю душ. Так долго, что ей приходится гадать, чем я там занимаюсь. Моя кожа покрывается мурашками. После того, как меняю повязки, я надеваю футболку и шорты, которые мне по размеру. К тому времени, как я выхожу, Милла расстилает на полу плед и прячется под ним, притворяясь спящей, явно ожидая, что я лягу на кровать. Черт возьми, нет.

— Ложись в кровать, Милла.

— Мне и здесь хорошо. Правда. Я спала и в худших условиях.

Я ненавижу напоминания о том, какой у нее была дерьмовая жизнь… не говоря уже о том, как ужасно я с ней обращался. Но я не собираюсь с ней спорить. Не в этот раз. У Миллы есть ужасная привычка побеждать. Я подхожу, подхватываю ее на руки и бросаю на матрас.

Не успев подпрыгнуть, она хватает меня за шею и дергает вниз. Я очень неловко переворачиваюсь на спину. Быстро и ловко, она оказывается на мне, а ее колени впиваются в мои плечи, прежде чем я успеваю сесть.

Я ухмыляюсь.

— Хороший ход, душечка, но, чтобы удержать меня, тебе придется научиться драться грязно.

Без всякого предупреждения я хватаю ее за руку и дергаю вперед, используя силу противодействия, разворачиваясь. Она оказывается распростертой на моей груди. Я перекатываюсь, прежде чем Милла успевает сориентироваться, и прижимаю ее своим весом.

Она далеко не испугана.

— Душечка. Не совсем то прозвище, которое я от тебя ожидала. — в ее глаза возвращается блеск, и я хочу отвернуться… мне нужно отвернуться, если собираюсь выйти из этой схватки невредимым, но все это сверкающее золото… оно как шампанское, опьяняет меня, пока я не погружаюсь все глубже и глубже в его глубины и с радостью тону.

— К твоему сведению, — добавляет она, — если я решу драться грязно, тебе, в конечном итоге, придется подбирать свои кишки с пола.

Она дразнит меня, но все мое веселье улетучилось. Я слишком напряжен, слишком измучен, впервые за несколько месяцев я по-настоящему жив. Самые твердые части меня совпадают с самыми мягкими частями ее тела; мы — два кусочка головоломки, и мы идеально подходим друг другу. Кровь бежит по моим венам, словно пробудившаяся река, вырвавшаяся из горячего источника. Мое сердце бешено колотится о ребра.

— Лед. — Милла кладет руку мне на грудь. Теперь она дрожит.

Воздух нагревается и густеет, когда я запускаю руки в ее волосы и сжимаю пряди в кулаке. Я не могу остановиться. Не хочу останавливаться. Просто хочу ее.

— Что мы делаем? — тихо спрашивает она.

Не знаю. Сходим с ума? Радуемся жизни, пока можем?

— Доставляем друг другу удовольствие? — я прижимаюсь к ней нижней частью тела, и она ахает. Поэтому я делаю это снова и снова. — Да… это, безусловно, приятно.

Я говорю себе, что мое влечение к ней естественно. Она красивая девушка, и стояк ничего не значит. Я могу переспать с ней и унять зуд. А потом мы сможем двигаться дальше. Притвориться, что этого никогда не было, и останемся друзьями.

«Но я не такой парень», — напоминаю себе. Больше нет. Я останавливаюсь и скатываюсь с нее.

Она поднимается на нетвердые ноги и смотрит на меня сверху вниз.

— Тебе нужно кое-что знать обо мне. Это личное.

— Расскажи.

— У меня были бойфренды. Много. Вообще-то, нет. Не было. Они не годятся в бойфренды. Большинство из них веселились и уходили, оставив меня гадать, что я сделала не так, что со мной было не так, почему они могли привязаться к кому-то, кроме меня, и я не собираюсь проходить через это снова. — в ее голосе слышится горечь. — Особенно с тобой. Ты все еще любишь Кэт.

— Нет. — девушка, на которой я когда-то думал жениться, теперь стала подругой, не более. Я отпустил ее, как она и хотела.

Она пыталась сказать мне, что нам не суждено быть вместе. Тогда я ей не поверил. Но сейчас? Я снял шоры, и правда стала неоспоримой. Как столкновение с ледником.

Она заставляла меня смеяться и заводила, но Кэт никогда не принимала меня, как охотника. Всякий раз, когда мы заговаривали о колледже и поиске «настоящей» работы, она умоляла меня подумать о бухгалтерии.

— Быть копом… это слишком опасно, — говорила она. — Выбери хоть раз что-то безопасное.

Милла… удивительно милая, удивительно чуткая Милла… понимает и принимает опасность, с которой я сталкиваюсь. Она стоит рядом, прикрывает мне спину.

Еще одно столкновение с ледником. Девушка, которую я когда-то ненавидел, понимает меня так, как никогда не понимала моя девушка.

— Иди сюда, — говорю я. — Пожалуйста.

Милла ложится рядом со мной и неуверенно переплетает наши пальцы. Это жест утешения. Я рад ему.

— Расскажи мне о девушках, с которыми ты был, кроме Кэт, — просит она. — Есть кто-нибудь особенный? По кому ты скучаешь?

— Нет. Кэт была моей первой. После нее я захотел сбежать от своей жизни, хотя бы ненадолго, и секс с незнакомками позволил мне это сделать.

— Но удовольствие не длится вечно, не так ли? — скорее утверждение, чем вопрос.

Я все равно отвечаю.

— Не такого рода, нет. — это напоминание, которое мне сейчас необходимо. Я хочу эту девушку, но буду относиться к ней так же, как к остальным, а она заслуживает лучшего. — Ты можешь мне доверять. Я никогда не раню и не сбегу от тебя.

— Ранить и сбежать. Мило.

— Я поэт-воин. Что я могу сказать?

— Если ты скажешь, что слишком уважаешь меня, чтобы переспать со мной, я, пожалуй, выпущу тебе кишки.

— Пожалуйста. Для этого тебе пришлось бы нарушить свой знаменитый самоконтроль.

Она поворачивается на бок, заглядывая в мое лицо, но не выпуская моей руки.

— Знаменитый? Расскажи.

— Ты — легенда. Все наблюдали за тобой с Тиффани, знали, что ты хотела наброситься на нее, но ты сохраняла хладнокровие и задавала свои вопросы спокойно, как серийный убийца, не отступая от намеченного.

— Ну, я училась у лучших. Мой отец был разным человеком для разных людей. Думаю, это был его способ добиться того, чтобы все его любили и давали все, что он хотел. Никто не видел монстра, скрывающегося под его улыбкой. — она проводит большим пальцем по моей ладони. — Ты тоже хорош в своем деле. И жесток. Ты всегда без колебаний наносишь смертельный удар. Твои движения полны поэзии.

— Да, а ты делаешь эту крутую штуку с запястьем, которая превращает твои мечи в ножницы. У тебя плавные движения. Когда это делаю я, то выгляжу как трехлетний ребенок, пытающийся резать по линиям.

— Ты никогда не промахиваешься, — говорит она. — Иногда мне приходится корректировать прицел.

— Ты не боишься иголок. Я вижу одну и начинаю плакать, как ребенок.

— Я никогда не видела, чтобы ты плакал.

— Я плачу внутри.

Она закатывает глаза.

— Ну, у тебя классные татуировки.

Я потираю ту, что находится в центре моей груди. Сердце, которое я постоянно пополняю по мере того, как умирают мои друзья.

— Твои татуировки превосходят все остальные. Я знаю, что ты сделала компас, но что насчет остальных?

— Я сделала все, до чего смогла дотянуться. Остальное сделал Ривер.

Круто.

— Я знаю, кто сделает мне следующую. Подсказка… ее имя начинается на Милла и заканчивается на Маркс.

— Ни за что. Единственный человек, которому я когда-либо делала татуировку, — это Ривер, и то только потому, что он может исправить все, что я испортила.

— Недостатки присущи человеку, — говорю я ей. — Мне нравятся недостатки.

На ее лицо возвращается улыбка, медленная и яркая.

— Мне всегда нравилось рисовать, и однажды Ривер решил, что хочет сделать татуировку. Он украл оборудование и заставил меня практиковаться на апельсинах. Когда решил, что я достаточно хороша, он попросил меня скрыть некоторые из его шрамов.

Шрамы, сделанные их дерьмовым отцом.

— Почему «Предательство»?

Она колеблется.

— Это напоминание о том, что цена предательства слишком высока.

Да. Всегда.

— Почему у тебя на ноге розовая ленточка?

Ее охватывает грусть.

— Когда я была маленькой девочкой, Кэр и я… Мы… — у нее дрожит подбородок. — Я любила танцевать.

Осторожно, намеренно сохраняя легкий тон, я говорю:

— Ты можешь говорить со мной о ней. Я никогда не буду использовать ее против тебя.

Милла напрягается, а затем вздыхает.

— Я забыла, что ты видел ее смерть. Но это тяжело, знаешь ли. Я хочу почтить ее память, но даже ее имя напоминает мне о вине и сожалении. Я не защитила ее.

— Ты была ребенком.

— Я могла бы рассказать кому-нибудь о том, что происходит.

— Ты была напугана.

— И этот страх дорого мне обошелся. Когда она умерла, часть меня умерла вместе с ней. Лучшая часть. Ее часть. Она делала меня целой. Теперь я лишь наполовину человек, если в этом есть какой-то смысл.

— Винить себя и сожалеть должен твой отец, душечка, а не ты.

— Легко сказать, но труднее принять.

Я крепче сжимаю ее руку, давая понять, что я здесь и никуда не уйду.

— Мы хотели стать балеринами, но у нас не было денег на уроки. А даже если бы и были, мы бы не пошли, потому что все тело, от плеч и ниже, было покрыто синяками. Розовая лента напоминает мне о ней, о нашей мечте. Всегда надеяться на что-то лучшее.

Я убираю волосы с ее щеки.

— И никто никогда не замечал этого, не вмешивался и не пытался тебе помочь?

— Мы часто переезжали. Мама учила нас на дому, пока не ушла. И мы носили кофты с длинными рукавами круглый год, даже летом. Никто никогда не спрашивал, почему.

Я никчемный кусок дерьма. Эта девушка побывала в аду и вернулась обратно — множество раз, — а я только усугубил ее проблемы.

— Зачем тебе компас? — я провожу большим пальцем по ее запястью и удивляюсь, когда ее пульс подскакивает. — Чтобы найти дорогу?

— Именно.

Я провожу пальцами по прекрасно прорисованному голубю.

— А это?

— Полагаю, ты знаком со Священным Писанием. В книгах он пишется как «Отче наш».

— Да, у меня тоже есть такая. — до своей смерти мама Коула водила нас в церковь каждое воскресенье. В наших уроках я узнал многое о себе. Добро против зла. Тьма против света. Надежда против поражения. Прощение против обиды. — Голубь олицетворяет любовь, радость, доброту, терпение и мир.

— Все верно. Я подумала, что если я не могу иметь эти вещи в реальной жизни, то могу иметь на в своей коже. — она придвигается ближе. — А что насчет твоих родителей?

— Я не знаю своих биологических родителей. Меня усыновили в детстве, и мои родители любили меня, просто они не были готовы иметь дело с кем-то вроде меня. Я был немного диким…

— Очень диким.

Я ухмыляюсь.

— Боец. Вспыльчивый. Дерзкий, говорила моя мама. Ее и отца убили зомби. Мы ничего не знали о Линиях крови, и три нежити смогли проникнуть в наш дом. Они почувствовали меня, но сначала добрались до моих родителей. Я услышал крики и вбежал в гостиную. Родители не знали, почему им больно, их кожа почернела, а я знал. Я видел монстров. Впервые мои руки засветились, и только поэтому я выжил.

— Я сожалею о твоей потере.

— Спасибо. — после этого меня вырастили мои тетя и дядя, но они были еще менее подготовлены к тому, чтобы иметь дело с кем-то вроде меня. Аутсайдером. Чудаком. И, ого, посмотрите на меня, я жалуюсь. Меня никогда не били.

— Как будто это имеет значение. Не стоит сравнивать свою боль с моей. Ты страдал, все просто и ясно.

Я провожу пальцем по ее уху.

— Ты заставляешь меня хотеть…

По ее телу пробегает дрожь.

— Чего?

Я глажу ее подбородок, шею, изгиб плеча, наслаждаясь ее нежной кожей. По моему телу пробегают мурашки, и я снова становлюсь твердым, как скала.

— Чего? — мягко повторяет она. — Чего ты хочешь?

«Ты же не собирался ее ранить и сбегать, помнишь?» Я убираю руку и откатываюсь от нее.

— Ничего. Я устал. Спокойной ночи, Милла

В комнате повисает пауза, и я слышу вздох разочарования, прежде чем она отвечает.

— Спокойной ночи, Лед. Сладких снов.