Бездна

Глава 17. Стокгольмский синдром

Автомобиль Игоря несся по дороге. Судя по направлению – обратно в столицу. Поначалу мимо пролетали только поля и маленькие деревни, позже появились придорожные кафе, заправки и небольшие города. Затем началась Москва.

Мы остановились в старом спальном районе. Припарковавшись, Игорь вышел из машины. Я оставалась на заднем сидении. Он открыл заднюю дверь, и я вылезла. Все это время мы молчали.

– Ближайший подъезд, – сказал Игорь.

Я не делала попыток сбежать. Я не из тех, кто умеет рисковать. Не из тех, кто умеет быстро ориентироваться и действовать по ситуации. В опасные моменты я впадаю в ступор и не понимаю, что делать. Это произошло и сейчас. Я послушно выполняла все, что велел Игорь.

Я зашагала к подъезду, он последовал за мной. Он прижал таблетку к домофону и открыл передо мной дверь. Лифт приехал на девятый этаж. Игорь впустил меня в квартиру и закрыл дверь, положив ключ в карман джинсов.

Ощущение, что я попала в квартиру преподавателя университета, а не похитителя людей и главы секты. Кажется, двушка. У входа – темный лакированный комод на тонких ножках. На нем очки, монеты и всякие мелочи. За ним – дверь в одну из комнат. На полу потертый, но опрятный ковер. На потолке хрустальная люстра.

Игорь снял ботинки. Я, последовав его примеру, тоже скинула кроссовки. Увидев это, он хмыкнул.

– Ты всегда такая молчаливая? Тебе не интересно, что происходит?

– Вы же все равно не скажете, если не захотите. Или соврете.

Почему-то я не смогла назвать его на «ты» в ответ. Чувствовала себя маленькой и жалкой, да и не хотелось уменьшать дистанцию между нами.

Игорь внимательно посмотрел на меня и слабо улыбнулся. Под глазами у него были темные мешки.

– Вы же все равно меня убьете, – предположила я. Терять было нечего.

– Так. Ты не поняла. Давай проясним ситуацию. Я не собираюсь тебя убивать. Убить тебя хотели мои подчиненные. Они помешаны на бездне, но не смогли отказаться от человеческого. Они хотят смотреть в бездну, а потом ехать домой, пить там чай, ругаться с домочадцами и смотреть в телевизор. Они боятся бездны и никогда бы не пошли в нее. Они не поднялись выше уровня наркоманов.

– Я не понимаю…

– Они хотят закрыть тобой проход, чтобы все осталось как прежде. Я как раз хочу, чтобы ты осталась жива. Моя квартира – последнее место, где они станут тебя искать.

– Тогда в проходе останется дырка.

– Я и не собираюсь чинить проход. Я хочу, чтобы он оставался открытым.

– Но тогда, возможно, мир рухнет.

– Не «возможно», а точно.

– А зачем это вам? Разве тогда бездна не проникнет в этот мир?

– Вот именно. Она проникнет. Вообще-то, она уже проникает. Ты же видишь, что от мира уже отваливаются кусочки.

Игорь толкнул стену над комодом. Я не поняла, что случилось, но что-то было не так. Как будто он ударил не рукой по стене, а палкой по желе. Некоторое время стена мягко колыхалась, а потом успокоилась.

– Но, если проход не закрыть… Мир же погибнет.

– Вот именно, – мягко повторил он.

– Но зачем…

– Потому что бездна – это бог, вселенная, истина и красота.

– Какой же это бог и так далее, если все умрут?

– Они непереносимы для человеческого сознания.

– Вы тоже умрете.

– Я умер, когда впервые посмотрел в бездну. И это было прекрасно. И ты тоже, – сказал Игорь.

Он неожиданно провел рукой по моей призрачной руке. Одна плоть прошла сквозь другую. Руку как будто потрогали изнутри – за вены, сухожилия и кости.

– Когда ты сбежала, я воспринял это как подарок судьбы – не мог придумать, как это сделать, чтобы не навлечь на себя подозрений и не пошатнуть группу.

Получается, у нас одинаковая цель – не дать миру принести меня в жертву? То есть он не крал меня, а спасал?

Странно об этом говорить, но вообще-то мне было комфортно с ним, в этой квартире. Не знаю, может, он меня загипнотизировал своим голосом. Или у меня начался стокгольмский синдром. Я не хотела никуда уходить. Если не он, то мне придется принимать тяжелое решение. Хочу ли я становиться добровольной жертвой ради миллионов незнакомых людей?

– Ладно, – сказала я.

– Ты абсолютно свободна в квартире, но я тебя запру. Прости.

– Ага.

Меня все устраивало.

– Просто сиди в этой квартире, и все. Здесь есть все нужное. Еда, вода, книги. Интернета в компьютере нет, но есть большая коллекция игр, музыки, фильмов и сериалов. Если что-то понадобится, говори. Я тоже тут, в другой комнате, но тебе мешать не буду. Скорее всего, ты меня даже не заметишь. Твоя комната – вон та. Я пойду отдыхать, очень устал. Злодей напрягается не меньше жертвы, – усмехнулся Игорь.

Он смотрел на меня с какой-то пугающей нездоровой нежностью. Я и раньше замечала такой его взгляд на собраниях секты.

– Если что понадобится, говори, – повторил он и ушел в свою комнату.

Мне становилось все хуже. Подташнивало. От руки, которую он потрогал, неприятные ощущения распространялись на плечо и шею. Вслед за ней исчезала вся левая часть тела. Я заметила, что кончики пальцев другой руки тоже стали пропадать.

Значит, я умираю. Я этого не ощущала. Должна ли смерть как-то особенно чувствоваться?

Одновременно живу и умираю. Интересная стадия.

Я осталась одна в коридоре. Без Игоря появилось какое-то детское ощущение свободы – будто взрослые ушли в магазин. Я действительно чувствовала себя в безопасности. Впрочем, если впереди конец света, выбор у меня небольшой.

«Моя» комната оказалась вполне комфортной. Вся мебель здесь была из того же темного лакированного дерева. В углу кровать, ближе к окну – диван с журнальным столиком и высоким торшером. Почти всю стену напротив, от пола до потолка, занимали полки, забитые книгами. Рядом ютились небольшой шкаф с зеркалом и письменный стол со стулом. Я исследовала его – в основном женская одежда. Над кроватью и креслом висели картины с цветами. Здесь явно жила женщина. Кем она приходилась Игорю и куда делась?

Из окна открывался вид на скучный спальный район. Я забралась на диван и зажгла торшер. Чем принято заниматься в плену? Я взяла с полки книгу – томик Федора Сологуба – и вернулась на диван. Погрузиться в чтение не удавалось. Мысли все время улетали.

Кажется, я должна думать о том, что прямо сейчас, в эту минуту, из-за меня рушится мир. Я тоже скоро погибну. Но это все было где-то далеко от этой уютной комнаты.

Краем глаза я заметила движение. У двери дернулась тень. Что-то екнуло внутри. Я перевела взгляд на тень, но ничего не заметила. На всякий случай включила верхний свет и осмотрела комнату.

Меня затошнило с новой силой. В глазах заплясали мушки. Когда все прошло, я почувствовала страшную усталость. Перебралась в постель, по пути задернув плотные шторы. В зеркале напротив кровати я еле видела свое отражение.

Игорь даже постелил свежее белье. Ну и маньяк мне попался.

Я крепко проспала всю ночь, а утром проснулась от стука в дверь.

– Что? – спросила я.

– Я оставил на кухне завтрак, в сковородке. Если хочешь, бери. Я скоро пойду, – сказал Игорь через дверь. – Тебе чего-нибудь купить?

Я попросила Игоря купить мне кислого, сладкого и соленого: мармелада, конфет и чипсов. Он посмеялся, но сходил в магазин и все купил.

Несколько дней я почти без перерыва играла в компьютер и ела всякую дрянь. Как только я отвлекалась, в голову все-таки начинали лезть мысли о скором конце света и моей роли в нем, поэтому я играла, пока не отрубалась.

Игорь приходил и уходил, меня он не беспокоил. Я почти не замечала его присутствия.

Периодически накатывали периоды дурноты. Руки слабели, в глазах темнело. Тело становилось все прозрачнее. Невидимость захватывала все больше территорий. Мне становилось хуже.

Впрочем, эскапизм позволял забыть и об этом. Я лежала в забытьи, а когда оправлялась, снова играла и ела всякую дрянь. В обычной жизни уделять этим запоям столько времени не получалось.

Я чувствовала себя домашним животным. Ешь, играй и не создавай проблем. Я вспомнила свои одинокие вечера и режимы неандертальца. Сейчас они дошли до апогея.

Потом Игорь все-таки стал заходить, и мы подолгу разговаривали. Он начал мне нравиться. Он рассказывал всякие заумные штуки наподобие тех, которые он проповедовал в секте. Как они открыли проход в бездну. Он и его друг. Как образовалась «группа».

– Конечно, наши встречи были похожи на секту. Но секта – это что-то неправильное, не про истину. А у нас была вера. У нас была бездна – ты видела ее. Это не теоретические выкладки, а реальность.

– Думаешь, этот огонь – бог?

Я начала говорить ему «ты».

– Вся бездна – бог. Можно назвать как угодно – бог, мироздание. Слова не важны. Христианство, ислам, буддизм. Разницы нет. Все они воспевают великий огонь, сияющий над нами во тьме. От взгляда на бога можно ослепнуть, а можно прозреть. Но от этого особого счастья тоже не будет. Для некоторых действий человеческое тело не предназначено.

Я спросила Игоря о Насте. Он сказал, что она прыгнула в бездну сама. Что она отчаянно искала хоть какой-то смысл в жизни, и бездна дала ей его. Я верила ему. В конце концов, я и сама слышала от нее, что она иногда думала о прыжке с моста или обрыва. Настя говорила, эта мысль преследовала ее с детства. Я сказала Игорю о ее дочери.

– Это Настин выбор. Такая судьба. В конце концов, когда дело касается собственной жизни, человек отделен от остальных.

Игорь рассказал и о других. О тех, кого они уговаривали уйти в бездну.

– Объективно я убийца. Потому что я содействовал их смертям. Но я ощущаю себя… По-другому поступить просто нельзя было. Я как бы… приносил жертву. Те, кто приносил богу жертвы, – были ли они убийцами? Или только жрецами?

Глядя на Игоря, сложно было поверить, что он убивал. Хотя на похитителя и разрушителя мира он тоже не был похож. Он поставил себе цель разрушить мир, как злодей из супергеройского фильма, а сам походил на обычного уставшего москвича.

– Я позаботился, чтобы им было не больно умирать, – а ведь это редкое счастье.

– Они этого не выбирали.

– Большинство хотели этого. За других я взял ответственность на себя. Миру нужны люди, способные брать ответственность. В масштабах вселенной ничего страшного не произошло. Возмездие меня не ждет. Все эти наказания после смерти – не более чем потребность человека в справедливости, которой не существует.

Наверное, Игорь долго держал многое в себе. Хотя, может, он вел такие беседы со всеми жертвами?

Иногда он снова переходил к своим «проповедям».

– Нет смысла жить, не видя истины и не имея возможности узреть ее. Я делаю этот выбор за человечество. Мы умрем, но не будем жить в темных повязках на глазах, в которых мы видим только свои галлюцинации и невнятные тени.

– А если человек не хочет видеть какую-то истину? Если он хочет видеть чай с молоком по утрам и любимого человека вечером?

– Нет иного зла, кроме отказа видеть. Люди, которые отказываются видеть разверзнувшуюся прямо перед ними бездну, которые отрицают бездну внутри себя, обречены на проигрыш, хотя его они так же не осознают. Люди, которые убили Джордано Бруно, – это их племя. Отказывающиеся увидеть то, что противоречит их картине мира, даже если она – ошибка. Страшащиеся потери опоры, сотканной из лжи, слепоты и глупости. Готовые убить за свое право на слепоту. Да, на тот, реальный мир, страшный и непонятный, смотреть опасно и больно. Но не невозможно. Увидеть его – самое ценное в жизни человека.

Шли дни, я давно потеряла им счет. Я становилась все слабее. Иногда меня захватывали галлюцинации. Палочки и точки повсюду. Помехи. Ползающие по стенам тени.

В какой-то момент у меня начались приступы слез и отчаяния. Вскоре глаза опухли, стали сухими и моргать было неприятно. Во время каждого приступа слез я чувствовала огромное напряжение внутри. Казалось, что-то там вот-вот порвется. Но оно оставалось целым. Чем бы оно ни было, сделано оно было из очень прочного материала.

Потом приступы прошли. Но меня все сильнее охватывала слабость.

Однажды днем я поняла, что мне сложно дойти до туалета. Тело стало слабым и непослушным. Я пошла в туалет, но по пути остановилась и неожиданно для себя вдруг двинулась к входной двери. Аккуратно нажав на ручку – это было нелегко, – убедилась, что та заперта.

Сил оставалось все меньше. В туалете я чуть не потеряла сознание. Вернувшись в комнату, я рухнула на кровать. В голове шумело. Накрывшись одеялом, я снова отключилась.

Меня разбудил Игорь.

– Ты ничего не ела. Может, принести тебе что-нибудь?

Во мне поднялась ненависть. Он притащил меня сюда, чтобы кормить? Я хотела, чтобы он ушел. Его забота была ужасно абсурдной. Какая ему разница, ем я или нет? Я задумалась, не держит ли он меня здесь, чтобы я умерла и закрыть мной проход стало невозможно.

– Не надо, – сказала я, даже не пытаясь скрыть раздражения. После нескольких дней молчания говорить было трудно и странно. Голос казался чужим.

– Тебе хуже?

Я открыла глаза. Это я моргнула или проспала несколько часов? Вся комната была в помехах и жирной мутной пелене. Она скрывала от меня все важное, настоящее, оставляла только ненужное, притворявшееся серьезным, – кресло, шкаф, стены. Краем глаза я увидела движение. Тень. Разглядеть сквозь пелену, кто это, не получалось. Я силилась увидеть ее. Тень была на месте, не двигалась. Я не могла понять, обычная ли это тень, вызванная каким-то источником света, или что-то другое. Откуда здесь вообще свет? Может, Игорь оставил открытой дверь? Нет, закрыто. Свет не горит, занавески задернуты. Послышался шорох. Тень исчезла. Стало темнее. Может, тень заполонила собой все пространство?..

Я стала глубоко дышать, чтобы успокоиться. К носу и рту сразу стали слетаться точки и палочки. Я не успела среагировать и вдохнула их. Попытавшись быстро выдохнуть все, что вдохнула, закашлялась. Точки и палочки стали покалывать нос и легкие изнутри.

Потом я снова обнаружила себя беседующей с Игорем. Он перенес к постели стул, поставил его боком и сидел на нем, опираясь на спинку, как на подлокотник.

– Да, я убивал. А что сделала бы ты, найдя дверь к богу, если ключ к ней – только чья-то смерть? Будь моя воля, я бы сделал вход туда проще. Представь: для того чтобы войти к себе домой, надо каждый раз предъявлять двери не ключ, а кровь. Даже при отсутствии моральных терзаний это требует больших затрат – энергетических, физических и так далее.

Он помолчал.

– Все идет правильно. История мира должна завершиться так. Приложить к этому руку… это даже приятно. Хотя значения это, в сущности, никакого не имеет. Я даже… чувствую, как будто должен был это все сделать. Как будто что-то меня вело.

– Если ты хотел все уничтожить, почему не сломал проход сам?

– Сломать его невозможно. Мы, конечно, сами его открыли, но он работает по своим правилам. Как тебе это удалось – лично мне абсолютно непонятно. Может, просто пришло время.

Я посмотрела на свои прозрачные руки. Ног до колен уже тоже не было видно. Игорь спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Вроде и правда нормально.

– Говори, если что понадобится. Я достану, – в который раз сказал он.

В голову пришла идиотская мысль: может, я ему нравлюсь? Я напомнила себе, что он меня похитил и держит взаперти.

– А сколько времени я тут? – спросила я.

– Уже три недели, – сказал Игорь.

Я бы поверила, если бы он сказал три года. Или три дня.

Посидев еще немного, он встал, вернул стул на место и закрыл за собой дверь.

Все время, что он находился в комнате, мне был тошно от его голоса и хотелось остаться в тишине. Но он ушел, и тишина тоже оказалась тошнотворной. Хотелось заполнить ее хоть чем-то. Я накрылась одеялом и долгое время силилась уснуть. Было жарко и душно. Потом, уже измучившись, я провалилась в сон.

Я плыла по морю на неустойчивой доске. Вокруг, тоже на досках, плыли другие люди. Впереди была наша цель – остров.

Темная вода беспокоилась подо мной. Непрозрачные волны качали на своих скользких спинах, издавая тихий плеск. От воды шла угроза. Трогать ее было опасно. Упасть в нее – тем более.

У меня были с собой какие-то вещи, казавшиеся важными. Я постоянно придерживала их руками, хотя мне и самой еле-еле удавалось оставаться на доске. Вещи сползали в воду, я балансировала на своем суденышке, подхватывая их. Рюкзак. Фотоальбом.

Из альбома выпала фотография и соскользнула в воду. Я почувствовала в груди резкую боль. Я не помнила, что это за фотография, не успела увидеть, что на ней. Но мне было так больно. Карточка дрейфовала неподалеку от доски. Я потянулась и ухватила ее, но она растаяла. Руку я почему-то не могла вынуть из воды. Ее касались склизкие продолговатые предметы – может, змеи, а может, просто водоросли. Вытащить руку не получалось. Вещи падали в воду и растворялись.

Очередная волна скинула в воду и меня. Со всех сторон меня окружали эти склизкие существа – не водоросли и не змеи, а что-то еще более отвратительное.

Мои глаза были закрыты, но сквозь шрамы в веках пробивался свет. Я пыталась открыть их, но было невероятно страшно. Ужас сшил мне веки. Глаза не открывались. Вдруг шрамы разошлись, и теперь я уже не могла перестать видеть. Вокруг кишели черные лоснящиеся змеи-мутанты. Меня они не замечали.

Видела я плохо – вода была мутная, а змей слишком много. Но где-то внизу явно горел свет. Преодолевая отвращение, я двинулась вниз, раздвигая руками безглазых змей.

Оказалось, что не все море кишело ими, – только верхний слой. Внизу видимость стала получше, хотя вода все еще была мутной.

Впереди появилась яркая искра. Я поплыла за ней. «Дышать под водой несложно», – вдруг поняла я. Я даже не заметила, как начала вдыхать мутную воду.

Мы долго плыли – искра впереди, я сзади. Неожиданно я почувствовала резкую боль во лбу – врезалась в невидимую преграду. Гладкая, ровная, как стекло, ледяная. Искра прошла сквозь нее. Я опустилась на несколько метров, но стена не заканчивалась.

И тут я начала задыхаться. Вокруг вновь появились змеи. Все такие же безглазые, они вдруг заметили меня. Змеи тыкались в меня, закрывали обзор, обвивали ноги, руки, шею. Двигаться становилось все сложнее.

Вода превратилась в кислоту и стала разъедать глаза, легкие, внутренности. Кожа становилась все тоньше, и от этого было очень больно.

Я билась о невидимую стену головой и плечами. Колотила в нее руками. Я разбила себе руки, и, как только появилась кровь, проход открылся, змеи отстали, и я снова поплыла к искре.

Вода перестала разъедать, но кожа сделалась тонкой и прозрачной. Сквозь нее были видны внутренности и кости. Я поняла, что могу теперь видеть всем телом. Закрыв глаза руками, я убедилась, что вижу все вокруг и без них.

Я и искра плыли в тихой воде еще очень долго. Вокруг – тьма, и больше ничего – ни живого, ни мертвого. Я поняла, что остров был ложной, бессмысленной, выдуманной целью. На самом деле требовалось не добраться до острова, а спуститься вниз, под воду.

Я почувствовала, что надо плыть дальше, во тьме, и тогда…

***

Я резко вынырнула из темноты. Тело развалилось на отдельные кусочки.

День и ночь давно перепутались. Я перестала осознавать течение времени. Стресс, голод и жажда, постоянное пребывание в постели, слишком много сна – все это делало свое дело. Я начала терять связь с реальностью, чем бы та ни была. Первые несколько дней желудок еще давал о себе знать. От голода подташнивало. Теперь все прошло.

Периодически до меня долетали отдельные фразы или куски диалогов с Игорем, который неожиданно оказывался в комнате. Я перестала понимать, длится его монолог час или он говорит без перерыва уже много лет. Иногда я вдруг понимала, что отвечаю ему, и мы ведем разговор.

Кажется, он принес мне поесть. Кажется, я ем и отвечаю ему.

– Даже если проход удастся закрыть – что тебя ждет? Разве что психиатрическая больница. Ты больше не сможешь видеть мир таким, как раньше. Поверь мне – я сам это прошел. Поначалу проскакивают какие-то глюки, сбои в матрице, их становится все больше… Потом ты понимаешь: то, как ты видел мир раньше, – иллюзия. А сбои и всякий кошмар – то, как все есть на самом деле, и это слишком ужасно, чтобы спокойно жить дальше. Все люди галлюцинируют, чтобы не смотреть на то, чем этот мир в действительности является.

– Но это ведь только пока проход открыт.

– С нами это навсегда, даже если его закрыть. Со мной все это происходило, даже когда он был закрыт. Сбой идет не только на уровне мира, но и на твоем личном, в твоей персональной матрице. Для тебя и меня обратного пути нет. Твое тело умирает. Это цена за встречу с богом и истиной – все это слишком тяжело для человеческого разума. Непереносимо.

– И для тебя?

– Ты не знаешь, в каком аду я живу.

– И чем же в действительности является мир? По-твоему?

– Мир людей – толпа слепых придурков, занимающихся абсурдным бредом посреди выдумок, ужасов и чудовищ. Большая часть людей смешна. Зная, что умрут, они занимаются невероятными глупостями и придают им огромное значение.

– Ну не только глупостями же.

– Вот человек родился. Он писается, болеет, его тошнит. Его родители возятся с ним, хотя им совершенно не хочется, он им не нужен. Просто им надо заткнуть дыру в сердце. Потом каждый день ребенок таскается в детский сад, и это пытка для всей семьи. Родители раздражаются, устают и скандалят, он ревет, мучится, ест там отвратительную еду, общается с такими же ненужными несчастными детьми. Потом одиннадцать лет он ходит в школу, где его гнобят замученные жизнью учителя и сверстники, или он сам кого-то гнобит и превращается в отупевшего морального урода. Потом университет, где он листает соцсети вместо лекций, потому что они, в сущности, в большинстве институтов действительно бесполезные и скучные. Потом он торчит в офисе или продает кастрюли – ненужный, нелюбимый, растерянный, совершенно не понимающий, как жить и что делать… Потом женится и страдает уже в браке, попутно мучая жену. Жизнь человека – безумный абсурдный кошмар, на который страшно смотреть.

– Понятно, да. Но не у всех же так. Не все продают кастрюли. Не все несчастны в браке. И у меня в детском саду была нормальная еда.

– У большинства так.

– Есть и те, кто делает полезное. Врачи, например.

– Помогают поддерживать этот цикл, хотя милосерднее и рациональнее было бы помочь его прекратить.

– Художники. Писатели.

– Тем мало общих галлюцинаций – они создают собственные и втюхивают их остальным.

У меня раскалывалась голова.

– Есть же и счастливые люди.

– Человек так устроен, что всегда хочет чего-то недостижимого и мучится от его отсутствия. Мало кто способен радоваться тому, что есть.

– Ну не знаю. То есть реальность – это просто огромный костер посреди тьмы? А все остальное – выдумки?

– События происходят на разных уровнях. С какой точки посмотришь, то и увидишь. Посмотришь справа – у человека рак. Слева – его сжирает невыраженный гнев. Из третьей точки видна нераскрытая чакра. Из других – планеты не так встали, карма предков, грехи из прошлой жизни, пожирание неведомым чудовищем из незримого измерения. Все это происходит одновременно.

Сначала я думала, что у этих разговоров есть какая-то цель. Потом поняла, что ему действительно просто хочется высказаться. Тем временем я превращалась в призрака. Мое тело стало едва видимым.

Мы сблизились и даже иронизировали над ситуацией, в которую попали. Я давно говорила ему «ты».

– Хорошо, что ты не сбегаешь, – говорил он мне.

– Да, иначе было бы сложновато. Что, если бы я попробовала сбежать?

– Не знаю. Думал об этом. Искал бы. Возможно, пришлось бы применять жесткие меры.

– Ты смог бы меня убить?

– Думаю, да, – просто сказал Игорь. – Но мне бы этого не хотелось.

Он так сказал это, что я поняла: это правда. Смог бы. Но меня это не волновало. Уходить я и сама не хотела. Я с радостью передала ему ответственность. Мне она была не по силам. Да, конец света наступит, но что я могла сделать?

Я умирала. У меня все болело. Тело разваливалось под действием яда, который проник в меня в бездне.

Было в происходящем и кое-что хорошее. Надежда на то, что, когда я умру, снова встречу маму и сестру. Вдруг мы даже сможем жить так, как раньше?

Я тонула в мутной воде. Где-то вдали мерцала искра, но мне не удавалось пошевелиться. Я потеряла сознание. На этот раз забытье продлилось дольше.

Гораздо дольше.