Бездна

Глава 12. Точка невозврата

Конечно, я увидел ее. Ну, как-то воспринял.

Сегодня в бездне был человек. Девушка. Не консерва. Но и не космонавт.

Я видел каждого, кто сюда попал. Молодые и не очень, семейные и одинокие, понимающие, что они делают, и не очень. Такие разные. Мои бывшие коллеги и совсем незнакомые люди. Хватало двух месяцев, чтобы человека в бездне полностью разъело.

Зря она сюда попала. Теперь для нее все изменится. Бездна ее не отпустит. Она никого не отпускает просто так.

Потом девушка вернулась в свой мир, что без страховочного троса довольно необычно. Но что-то изменилось.

Возникла проблема, но я пока не осознаю, какая. Это поняли и те, кто был там, с той стороны…

Ладно.

Вернемся к нашей истории.

Постепенно исследования ушли в никуда. Проект «Bezdna» превращался в клуб по интересам. В основном туда приходили смотреть в проход. Просто садились на пол и молча таращились. Или обсуждали свои ощущения. Никаких записей не велось, показания приборов не снимались.

Они забросили и другие проекты. Делали минимум, необходимый для оправдания финансирования, – иначе не на что было бы выживать и нас могли начать дергать сверху.

Я пытался вернуть происходящее в верное русло: напоминал, зачем мы здесь собрались. Это не помогало.

Сам я продолжал исследования. Мне удалось выяснить, что некоторые физические законы в этом пространстве работают иначе или вовсе не действуют. Масса светила, очевидно, была очень велика, куда больше солнца, и, соответственно, гравитация тоже сильнее. Если бы наше солнце обладало такой же или находилось ближе к нашей планете, оно бы притягивало самолеты, а мы могли бы прыгать очень высоко, как герои компьютерных игр.

В бездне можно было наблюдать искривления пространства: складки, которые невозможно разглядеть, хотя никакой преграды глазу не видно. В нашем мире такое тоже есть, он весь искривлен, но мы не замечаем этого. А в бездне можно было посмотреть на это явление. Даже спрятаться в эти складки пространства. Тогда человека не видели другие. Оттуда тоже не было видно ничего, как будто ты находился за стеной или спрятался в карман гигантского пальто. Я пытался составить карту таких мест, но они постоянно меняли свое положение, так что я оставил эту идею.

В бездне было очень высокое давление, которое могло резко меняться, как на высокой горе. Этим и объяснялось плохое самочувствие тех, кто туда попадал. Бездная болезнь походила на горную, но действовала жестче. Можно было словить баротравму. У некоторых космонавтов шла кровь из ушей и носа. Существовали риски декомпрессии, газовой эмболии и развития кислородного голодания.

Помимо безумия и галлюцинаций, конечно же.

При выходе в бездну мы придерживались правил, как при восхождении на вершину и погружении в глубины океана. Спуск и возвращение проводить медленно, чтобы тело успело привыкнуть. Не находиться в состоянии алкогольного опьянения. Не задерживать дыхание. Быть в специальном костюме и использовать страховочный трос. Прервать погружение при сильном дискомфорте.

Многие нарушали эти правила. Как-то один из космонавтов вернулся весь в крови. Оказалось, у него еще в самом начале полета пошла кровь из ушей и носа, но он просто забил на это. Он был одним из тех, кто впоследствии добровольно ушел в бездну навсегда.

Но в общем-то это было не столь важно, как главный вопрос, все тот же самый: что такое бездна? Что она может дать нам? Многое стало яснее, разные параметры были определены и записаны, но какой во всем этом прок?

Если это другое измерение, что с ним делать? Наверное, можно сконструировать подходящий скафандр, можно построить специальный летательный аппарат…

Постепенно мои исследования зашли в тупик. Если бы я занимался ими не в одиночестве, то прогресс был бы куда больше. Можно было проводить более сложные опыты, но для них мне не хватало техники и денег. Те, кто за это отвечал, превратились в зомби, чье единственное желание – пялиться в бездну.

Мне было стыдно в этом признаться, но я тоже терял интерес к научным изысканиям. Да, мы сделали что-то невероятное, но в итоге никак не смогли этим воспользоваться, просто смотрели как бараны на ворота. И все. Ну, другое давление, и что? Нестандартная гравитация, и что?

Мы все тогда менялись. Игорь тоже. Он так странно вел себя… Как пророк, что ли. Или как глава секты, которым фактически и становился. Из молодого уверенного руководителя он трансформировался в молодого уверенного пророка с глубоким взглядом и гипнотическим голосом. Люди слушали его. Верили ему. Готовы были идти за ним. Он вообще прекрасно вписался в роль главы секты, как будто всегда ее ждал.

Идея резать веки тоже принадлежала Игорю. Смысл шрамов был в том, что сделавшие их люди хотят узреть истинную реальность, несмотря ни на что, убирают преграды к этому, готовы идти на жертвы ради того, чтобы видеть. Плюс это гарантировало верность человека. Можно работать под прикрытием, можно притворяться, но просто так резать себе веки не позволит никто.

Начал Игорь с себя. Однажды я увидел его с залепленным пластырем левым глазом. Как у героини фильма «Убить Билла» Квентина Тарантино. Или как у моей троюродной сестры, которой в детстве делали операцию на глазу.

Я спросил, что с ним случилось. Тогда он ушел от ответа.

Когда Игорь снял пластырь, стало видно, что на веке появился длинный ровный шрам. Как только он снял пластырь с левого глаза, такой же появился на правом.

В итоге у Игоря появилось по шраму на веках.

Я стал то и дело натыкаться на коллег с залепленным то одним, то другим глазом, а потом и со шрамами. Они появлялись у тех, кто был ближе всего к Игорю и сильнее всех двинулся на бездне.

Я тоже был близок к нему и бездне, но не был готов к такому. Мне и не предлагали, как ни странно.

У многих, кто впоследствии погиб в бездне, тоже были шрамы. Им тоже резали веки. Не знаю, добровольно ли. Наверное, у всех по-разному.

Тема с глазами неожиданно развилась и в странное отношение к очкам. Если человек плохо справляется с тем, чтобы видеть свой обычный мир, что ему делать в бездне? Носить очки и линзы стало дурным тоном. Некоторые отказывались от них в пользу плохого зрения – зато своего, без костылей.

Доступ к бездне ограничили. Теперь туда пускали только избранных, причем все они должны были сделать шрамы. Единственным человеком без шрамов, имевшим доступ к бездне, остался я. Это явно вызывало негатив.

В секте цвела паранойя. Всем вечно казалось, что кто-то хочет раскрыть их секрет, добраться до прохода и… Разрушить его? Сделать достоянием общественности? Закрыть?

В какой-то момент я вдруг заметил, что проход перестал закрываться, хотя никто возле него не умирал. Как это возможно?

Теперь меня поражает, каким идиотом я был.

Я обратился с этим вопросом к Игорю.

– Хомяки? – предположил я.

– Егор, проход можно открыть только смертью человека.

– Но смертей давно не было, а проход не закрывается.

– Были.

– Что «были»? Смерти? Но чтобы продержать проход открытым все это время потребовалось бы человек, наверное, семь.

– Двенадцать, – сказал Игорь.

Он специально сказал, ждал моей реакции. Мог бы ведь и соврать.

Я открыл рот, чтобы что-то спросить, но ничего не сказал.

Меня накрыла волна осознания. Но мне надо было убедиться.

– Вы что…

– Не всех. Были и добровольцы. Мы находим бездомных, они никому не нужны. Послужить науке, человечеству, прогрессу – лучшее, что может с ними случиться. Есть вещи важнее, чем жизнь отдельного человека.

– Науки здесь давно нет. Мы даже не понимаем, что открыли. И какому еще прогрессу?

– Духовному. Егор, ты открыл дверь к богу. Неужели ты не понимаешь?

– Ты же атеист.

– Невозможно оставаться атеистом, когда перед тобой бог.

– Да с чего ты взял, что это бог?

– Просто посмотри, – сказал Игорь и повернулся к бездне.

Я посмотрел. Сквозь все сложные чувства и негатив легко пробивалась любовь. Как к человеку, который предал, обманул, исчез, но вот ты видишь его – и все равно любишь. Несмотря ни на что. Без связи с происходящим. Просто любишь.

– «Слава Божия – облекать тайною дело, слава царей – исследовать дело», – неожиданно сказал Игорь.

– Что? – дернулся я.

– Это из Библии.

– К чему это? С каких пор ты цитируешь Библию?

Игорь не ответил.

Бог ли то, на что я смотрю? Я не знал.

Многие великие ученые были верующими. Только среди физиков могу сходу назвать Фарадея, Эйнштейна, Ньютона, Флеминга.

Что именно они узнали, что поверили в Бога? Была ли их вера результатом познания мира, духовного пути, или только порождением обычного человеческого страха перед смертью и жизнью?

Я не знал.

Я чувствовал страшную вину. Проход открыли мы с Игорем, это была моя идея, и из-за этого умерло много людей. Я хотел сделать что-то важное для человечества. Но в итоге создал непонятно что. Притягательное и убийственное непонятно что. Никакой ценности для человечества, но много лишних смертей. Несколько загубленных судеб.

Игорь рассказал мне, что поначалу были добровольцы. Влюбленные в бездну. Самоубийцы, готовые расстаться с жизнью. «Когда смотришь в великое и непознаваемое, – сказал он, – жизнь перестает казаться такой важной».

Потом добровольные жертвы закончились, и пришло время искать других.

Для меня было очевидно, что надо было либо позволить проходу закрыться, либо искать гуманные способы. Проход реагировал не только на смерть, но и на тяжелое переживание чужой смерти близким человеком. Можно было искать этих людей и платить им за то, чтобы они некоторое время находились у прохода и подпитывали его своей энергией.

Игорь говорил, это уже не работало. К тому же он опасался, что так нам не удастся держать все в секрете. Да и таких людей будет мало, придется периодически давать проходу закрываться, а тогда есть риск, что открыть его снова не удастся. На это идти не хотел. Другие тоже были резко против.

Многие из них уже подсели на бездну. Они были готовы на все, лишь бы иметь возможность смотреть в нее.

Наркоманы хреновы. Уроды.

Они решили, что имеют право приносить людей в жертву бездне.

Ублюдки.

Все это время об этом знали только самые близкие к Игорю люди. Я в их число уже не входил. Не знаю, почему он вдруг рассказал мне.

Они выбирали человека, ловили его и проводили с ним ритуал, который со временем сильно видоизменился.

Сначала, как мне рассказали, никакого ритуала не было. Первый раз был отвратителен. Тогда проход успел закрыться полностью. Первый и последний раз. Доведенные до отчаяния, они заманили в лабораторию какого-то бездомного. Собирались сделать все более цивилизованно, но некоторые уже были не готовы терпеть и изнывали. Они подвели бомжа к проходу и столкнули в бездну.

Следующим жертвам перед смертью стали резать веки. У прохода говорили несколько фраз – что-то про «видеть больше», «жертва ради великого». Перед тем, как отправить человека в бездну, Игорь произносил:

– «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».

Это была цитата из послания Коринфянам, объяснил он мне. Я даже не знал, что за послание.

Дальше человек шагал в бездну. Для особо нерешительных была функция пинка. Жертва должна была оказаться в бездне таким образом, чтобы оставаться недалеко от прохода, но не закрывать обзор и не напоминать убийцам о себе. Человека не должно было быть видно, поэтому все они оказывались в складке пространства, которая со стороны нашего мира не просматривалась. Там было много таких мест. Поэтому я их и не видел.

Все это может показаться диким, но вспомните крыс Милнера, которым вживили в мозг электроды, стимулирующие центр удовольствия. Животные жали на педаль, активирующую эти электроды, пока не подыхали. Они доводили до смерти самих себя, что уж говорить о соплеменниках. Люди недалеко от них ушли. Такими стали мои бывшие коллеги. Некогда нормальные люди.

Постепенно секта вошла в свой ритм. Встречи со странной болтовней, посиделки у прохода. И жертвы. Игорь стал их проповедником: выдавал заумные лекции в духе французского экзистенциализма, смешанного с эзотерикой и физикой. Я приходил их послушать, и, надо сказать, его проповеди действительно увлекали. Но призвание таких рассуждений – развлекать офисных работников, листающих вечерами блоги про эзотерику в попытке найти для себя что-то важное в жизни, а никак не зажигать сердца людей на убийства.

Игорь стал регулярно проводить собрания. На них он морочил людям голову своими идеями. Он говорил о том, что глазами не увидеть реального мира, он скрыт от нас, и все в таком духе. Реальным миром, естественно, являлась бездна.

Психи и убийцы бывают удивительно поэтичны. Помню, однажды я читал прощальное письмо очередного колумбайнера, расстрелявшего одноклассников. Парень, совсем еще молодой, писал, как Чак Паланик.

Так и Игорь. Его лекции завораживали и действительно были круты. Они трогали за живое, заставляли задуматься. Но они были бы хороши в книге или песне.

Не в реальной жизни. Не здесь. Не для этого.

Не для оправдания убийств.

После проповедей избранные шли в комнату с проходом, рассаживались на полу и пялились в бездну. Долго. Иногда часами. Чего уж, я и сам сидел там, с ними. Я был одним из них. Сосредоточиться на бездне и часами смотреть в нее было удивительно легко. Похоже на медитацию, но без ее сложностей: никаких посторонних мыслей, разум не отвлекался. Бездна действительно удивительна, чем бы она ни была на самом деле.

Бездна удивительна и прекрасна. Это мы сделали из этой истории грязь и мрак.

Надо было позволить проходу закрыться и забыть о нем. Это было бы самым верным решением.

Но они не могли.

Не мог и я. Но я не смог бы и убить.

Клянусь, я ни разу не участвовал в убийствах. Но и не пытался это остановить.

Смерть жертв была быстрой и давала скоротечный эффект. Тогда сектанты придумали новую фишку. После разрезания век с помощью специальной инъекции они вводили людей в состояние комы. Так они находились на грани жизни и смерти, и проход оставался открытым дольше. Но рано или поздно требовалась новая жертва.

Однажды я согласился посмотреть на жертвоприношение.

Я часто вспоминаю того человека. То, что они (мы) наговорили ему.

Если бы я верил в грех, то сказал бы, что очень сильно нагрешил. Конечно, я делал в жизни и хорошее. Но важно ли это на фоне моих грехов и ошибок? Важно ли, как много хорошего ты сделал другим людям, если в целом ты плохой человек?

Честно говоря, мне кажется, что не очень.

Я оставался в «Прометее» по многим причинам. Надеялся сдержать их, переубедить.

Но знаете, что я сделал после того разговора с Игорем?

Ничего. Я не сделал ничего.

Вот так.

После его откровений я пришел домой и впервые за долгое время напился так, что ничего не помнил.

Мне было плохо, а потом стало нормально. Я остался.

Я наблюдал, как секта обрастает структурой, идеологией, иерархией. Как бывшие руководители Игоря становятся его прислужниками и последователями.

Тем временем со мной и с другими происходили странные вещи. Например, как-то я перестал видеть на несколько секунд. Зрение быстро вернулось. Иногда нас обдавало жаром. Иногда на людей нападали облака.

Однажды о нас каким-то образом прознали журналисты. Странно, что не полиция. Девушка позвонила нам с просьбой о комментарии. Игорь лично готовил для них ответ, а потом пригласил ее на лекцию. И дал посмотреть в бездну. Она была одной из тех, кто впоследствии отправился в нее добровольно.

Бывало, к нам попадали и другие случайные люди, особо любопытные, настойчивые, отчаявшиеся отыскать что-то значимое. Кто-то из них остался в секте, кто-то прыгнул в бездну. Тех, кто увидел бездну и просто ушел обратно, жить прежней жизнью, не было.

Я отлично помню этот переломный момент, когда мои розовые очки наконец разбились. Я вспомнил тогда эту дурацкую штампованную метафору, и еще подумал: «Если розовые очки разбиваются, они как раз могут порезать веки. Может, предложить эту метафору Игорю и его идиотам? Им наверняка понравится».

Я пришел в лабораторию, где не было ни одного человека в офисной одежде. Зато присутствовали люди в пижамах и спортивных костюмах – они ночевали в кабинетах, чтобы не уезжать далеко от прохода. Среди них были те, кто совсем запустил себя и перестал мыться. Им уже было все равно, даже несмотря на замечания окружающих. Впрочем, окружающим тоже становилось все равно.

У прохода, как всегда, были посиделки. Люди завороженно смотрели в бездну. После звенел таймер, установленный на определенное время (около двух часов – почему и зачем именно такое время, я не знал). После срабатывания таймера люди вставали и расходились, кидая прощальные взгляды на бездну, словно больше они не увидятся никогда. Место ушедших занимали другие люди. Таймер ставился снова.

Те, кто не пялился в бездну, поддерживали иллюзию работы. Для существования секты нужны были деньги, и они старались их зарабатывать. Было условие, сколько нужно зарабатывать денег. Но многие не хотели отрываться от бездны. Разрешалось вносить вклад другими способами. Теми самыми, сектантскими. Мне было известно, что некоторые продавали свои квартиры и машины, а деньги передавали «Прометею».

Денег требовалось много. Траты возникали разные, но основная цель была одна – выкупить здание с проходом. Как и любое другое строение в столичном бизнес-парке, оно стоило бешеных денег. Но сектантам уже море было по колено. Они начали привлекать новых людей. Сначала те допускались только на общие собрания. Потом, когда принималось решение, что им можно доверять, когда они достаточно вкладывались в секту и позволяли разрезать себе веки, их допускали к бездне.

И вот один из них, с покалеченными веками, глядя на меня, возмущенно спросил:

– А почему этот человек тут без шрамов? Кто его пустил?

После этого я понял, что пути назад нет. Я все упустил. Мое великое открытие окончательно превратилось в наркоту для толпы зомбированных фанатиков. Они захватили его и сделали своей собственностью. Сделать с этим я уже ничего не мог. Я пытался написать портрет Моны Лизы, а его отобрали у меня и выставили в кабинке, где на него может подрочить любой желающий. Пытался создать лекарство от старости, а получился наркотик. И я ничего не сделал с этим.

Игорь переубеждал меня. Он много разговаривал со мной и пытался донести свою точку зрения. Что это не секта, а вера. Не наркотик, а бог. Он говорил, что мы открыли бога. А бог – тайная, но истинная цель любой науки и всякого исследования, каких угодно поисков и расчетов.

Я понял его, но не был с ним согласен.

Он предложил снова помочь мне с «должностью» – дать место своего заместителя. Я отказался. Променять позицию ученого-физика на позицию замглавы секты? Увольте.

Тогда я еще не понимал, что просто так уйти отсюда нельзя.

Игорь считал, что в тупик зашли только научные изыскания. Но то, что можно было открыть еще, лежало уже в духовной сфере. Про себя он сказал, что сменил физику на теологию, которой та по своей истинной сути и является.

Он хотел показать бездну крупным шишкам в разных религиях, направлениях эзотерики. В ближайшем будущем, говорил он, можно будет возобновить и научные исследования. Несмотря на все, что со мной происходило, я вдруг почувствовал укол надежды. Будто любимая женщина, которая меня отвергла и ушла к другому, вдруг подарила мне надежду на поцелуй. Не сам поцелуй, а лишь надежду. Этого мне было достаточно.

Игорь знал, чем меня зацепить. На самом деле никакой науки возле бездны больше не могло быть. Новые исследования были опасны тем, что могли опровергнуть что-то важное. Могли доказать, что это не дверь к богу, а что-то гораздо менее значимое.

Это как вопрос: если бог есть, то почему дети болеют раком? Тупой вопрос, на который можно ответить, что так по каким-то неведомым причинам нужно было для этого человека, для его родителей, для души, что он выбрал это в предрождении, что он выходил из Колеса Сансары, что он искупал грехи прошлых жизней… Но факт остается фактом, этот вопрос всегда будет цеплять.

Тут есть один нюанс.

Бог не должен позволять детям болеть раком, только если этот Бог – добрый дедушка на облаке. Картонный и игрушечный. Истинный бог куда сложнее. Правда в том, что и рак может быть благословением, и долгая жизнь – наказанием.

В общем, к чему я веду? А то решите еще, что я и вправду неплохо подхожу на роль замглавы секты.

Истина может разрушить только картонного бога. Настоящий бог достаточно велик, чтобы вместить ее в себя. Так и тут.

Если бы они по-настоящему верили, то не боялись бы правды.

Когда веришь в любовь другого, не страшно ее исследовать. Не страшно спрашивать, что он чувствует. Когда не веришь, каждый вопрос может показать, что любви нет. Если ты веришь, что перед тобой бог, можно спрашивать что угодно. бог не перестанет быть богом от того, что ты смотришь на него слишком пристально.

Это не вера. Это наркомания.

Как по мне, бог не дедушка на облаке, а вся вселенная, процесс, состояние, совокупность, истина. Не только духовное, но и физическое.

Несмотря ни на что, я все еще оставался рядом. Не с сектой, конечно. Я не рассматривал вариант отказаться от разума и стать одним из них. Но я оставался рядом с проходом, рядом с моим развалившимся открытием, вышедшем из-под контроля.

Иногда вселенная исполняет наши желания, словно отражая их в кривом зеркале. Мечтавший о кресле начальника становится главным менеджером Макдональдса. Жаждавший любви попадает в тюрьму несчастливого брака. Хотевший стать отцом оказывается бесплодным и растит чужого, нелюбящего его ребенка. Я действительно изменил своим открытием судьбы людей. Но…

Не знаю, что я сделал не так. Как будто вселенная, словно злой глупый джинн, исполнила все дословно, без уточнений. Хочешь прожить с любимой женой до гроба? Получай смертельную аварию на следующий день после свадьбы. А что такого? Без внятного ТЗ результат ХЗ.

– Остался один вопрос, – сказал мне Игорь.

Мы стояли у кофейни, расположенной в соседнем здании, с пластиковыми стаканами в руке, да простят нас экология и будущее планеты. Редкий случай, когда мы были снаружи.

– Какой?

– Тебе надо сделать шрамы.

– Нет.

– Начинаются вопросы. Ты единственный, кто допущен к бездне, но не носит шрамы.

– Этого не будет.

– Почему?

Потому что это значит, что все происходящее теперь точно секта. Потому что это гадко и безумно. Потому что это больно, рискованно, у многих были нагноения и воспаления. Потому что это глупый символизм. Потому что я устал от всего этого.

– Потому что нет, – просто ответил я.

Сейчас я расскажу вам удивительную вещь. Как думаете, были ли те, кто ушел из «Прометея»?

Нет. Их не было.

Ни один человек, видевший бездну, не покинул компанию. Все они остались. Несколько ушли в бездну. Некоторые приводили близких.

Такой это был наркотик. Похлеще героина. Тут не нужны уколы, затяжки, занюхивания – достаточно взгляда.

Таким образом, я стал первым, кто попытался уйти.

Я надеялся, что еще смогу выправить свою жизнь. Сделать другое открытие. Но в глубине души я понимал, что уже потратил свои силы, выделенные мне на открытие. Больше я уже ничего не открою. Я не представлял, чем буду заниматься дальше. Мне нужны были деньги – накопления скоро закончатся. Можно было устроиться куда-то еще. Можно было пойти в родной университет преподавателем.

Тогда я всерьез думал, что у меня есть выбор.

***

Итак, раз уж я здесь, в этом пространстве. Важный вопрос: бог ли это?

Да, как и все вокруг. Я растворяюсь в пространстве, которое бог, потом стану искрой, которая бог, и полечу в этот огонь, который бог.

Эзотеричненько. Но от таких рассуждений ничего не становится понятнее.

Ответ на вопрос не «да, это бог» и не «нет, это не бог».

Пожалуй, ответ просто «бог». Или «Да». Ответ не слово, понимаете? Это факт.

И, кстати, я понял, что изменилось после падения в бездну той девушки.

Дверь была сломана.

Разделяющая миры мембрана порвана. Не понимаю, как это могло получиться. Возможно, из-за скорости полета физические свойства девушки не успели перестроиться, и ее тело прорвало мембрану. Может, виновата была сама высокая скорость. Обычно все перемещались между мирами медленно.

Теперь между бездной и обычным миром нет преграды. Не знаю, какой эффект это может вызвать.

Может, и никакого.

А может…

Столько всего еще можно было бы исследовать по этому поводу… Эх.

Ну что же. Посмотрим, что будет.

Но если миры соприкоснутся…

Этого нельзя допустить.