Бездна

Глава 11. Падение в кроличью нору

Чтобы пробраться к таинственной двери в секте, следовало решить: идти на очередное собрание или попробовать проникнуть туда самостоятельно в неурочное время. Второе было сложнее. Я выбрала первый способ.

Я не позвала Луизу и даже ничего не сказала ей. Не знаю почему. Захотелось сделать все самой.

Я же не думала, что что-то случится.

Я приехала на полчаса раньше времени. Подумав, что буду выглядеть подозрительно, если приду рано, решила прийти попозже. Сидела в метро, потом болталась по холодной улице.

Пришла почти вовремя. В этот раз охранник спокойно пропустил меня. Может, запомнил в прошлый раз. Я прошла в зал, где проводились собрания.

Я снова поразилась, насколько все эти люди обычные. Чем же занимаются другие «обычные» люди, с которыми я сталкиваюсь каждый день? Есть ли у них такие секреты?

Лектор опять задерживался. Интересно, у него реально столько дел или это очередной манипуляторский приемчик? Или он просто из тех, кто всегда опаздывает?

Я кинула взгляд на дверь. Она снова была чем-то задрапирована, словно ее не было. Как же туда попасть? Если просто пойти туда, будет очень заметно.

Без Луизы я ощущала себя ужасно. Казалось, все смотрят на меня и видят во мне шпиона. Думала подойти к кому-то и познакомиться – мол, я первый раз тут, никого не знаю, стесняюсь и все такое. Но все были парами и компаниями, и я так ни к кому и не подошла. К тому же вдруг этот человек меня запомнил по прошлым моим визитам и поймет, что я вру.

Наконец явился Игорь. Он вышел на «сцену», все расселись по местам, и началась проповедь.

Его голос мягко увлекал за собой.

– Каждому человеку знакомо состояние, когда он будто бы близок к сумасшествию. Мы прикладываем столько усилий, чтобы видеть перед глазами не реальность, а иллюзии, что наш мозг перетруждается. Он постоянно работает на пределе своих сил и неизбежно барахлит. Но если бы наш мозг осознал и воспринял всю правду, спрятанную от него, то попросту взорвался бы. Некоторые ученые считают, что человек использует мозг на 10 %. Я не удивлюсь, если остальные 90 % тоже работают, но заняты постоянным созданием иллюзий перед нашими глазами и попытками оградить нас от внешнего мира. Это действительно тяжело. Ложь утомительна, правда невыносима, и они обе сводят с ума. Мы стираем уйму находящейся прямо перед нами информации. Раньше люди придумывали себе богов и верили в магию. Теперь мы сочинили теорию струн. Даже Вселенную мы изучаем, глядя в ее прошлое, а не на то, что происходит сейчас. Изучаем по волнам, возникающим от взаимодействия далеких объектов…

Что-то дернуло меня, я достала телефон и, снизив яркость экрана, написала Луизе: «Я опять у них на собрании. На всякий случай пишу». «Ох!! Зачем?» – ответила она. От ее реакции мне стало не по себе. Разве она сама не хотела, чтобы я искала Настю?

Вдруг у Луизы появилось какое-то предчувствие?

– Это напоминает мне пещеру Платона. Мы мало что знаем. Нам неизвестно, правильны ли наши исследования, истинно ли то, что мы открываем. Нам просто страшно и хочется хоть каких-то объяснений. Мы ищем не правды, а ощущения, что все понятно и безопасно. Но мир не понятен и не безопасен. Мы ничего не знаем о том, что происходит вокруг. Мы даже не знаем, что происходит в нас самих: ни в телах, ни в сознании. Может быть, магия реально когда-то существовала, а теперь есть атомы и струны, а потом будет что-то еще. Может, все физические теории будут вскоре опровергнуты и снова появятся колдуны. Нет объективной и субъективной реальности, все это у нас в черепе. Реальность – всего лишь модель, созданная мозгом. Она существует только внутри мозга. Что вокруг нас на самом деле, нам неизвестно. Там может оказаться все, что угодно. В сущности, мы ничего не знаем о реальности.

Игорь оперся на стол и скрестил на груди руки. Он был похож на университетского преподавателя.

– Время, пространство, научные теории – все это лишь иллюзия, чтобы хоть как-то упорядочить бесконечное ничто, которое сводит нас с ума. Мы пытаемся увидеть и разгадать реальность, хотя технически совершенно не приспособлены для этого. Мы так заняты конструированием иллюзий, что нам не хватает сил и времени разглядеть, как все есть на самом деле. Вселенная полна черных дыр, и душа человека тоже. В человеке чаще только одна дыра, и то она может быть больше него самого. Представьте, каково Вселенной, у которой черных дыр много, и они невероятно большие. Вселенная очень похожа на человека. Иногда ее черные дыры сливаются в одну зияющую рану. Мы все спим и видим сон об этих ранах. Сам по себе он невнятный и непонятный. Но мы видим в нем еще более непонятные сны, выдумываем двойные смыслы, путаем себя. Все, что видит человек, – ошибка восприятия. Единственная возможность убрать ошибки восприятия – убрать воспринимающего. Пелену между собой и реальностью можно осознать только тогда, когда заметишь огонь вдалеке и поймешь, что ты слеп. Большинство людей дремлют все жизнь. Открыть глаза хотя бы на мгновение – счастье, но и страшная, невыносимая боль.

Раны вселенной… Поэтично.

Я вернулась к мыслям о двери. Ее снова не было видно, она была скрыта драпировкой. Сбегать бы туда, пока все заняты… Но отсюда все было бы видно, как на ладони. Не вариант.

Значит, остается ждать окончания лекции.

Она получилась какая-то особенно затяжная. Как я поняла, лекции были составлены в некие разделы о мире, и нужно было их прослушать, чтобы получить возможность перейти на следующий уровень и что-то там увидеть.

После окончания лекции я задержалась на своем месте, глядя в телефон и изображая, будто мне написали что-то срочное. Когда почти все разошлись, я ушла в туалет. Там я провела минут двадцать. Могло же мне стать плохо с животом?

Надеюсь, за мной никто не следит. Может, они учитывают количество пришедших и ушедших. Когда я наконец выбралась из укрытия, вокруг никого не было.

Зато была дверь. Драпировку откинули.

У меня заколотилось сердце.

Я окинула взглядом коридор. Камер, кажется, нет. Людей тоже.

Я двинулась к двери, стараясь ступать потише. Казалось, я топаю на все здание.

Добравшись до двери, я уже была в состоянии паники. Я стояла около нее. За ней ничего не было слышно.

Я медленно приоткрыла дверь и заглянула в щель.

В небольшом кабинете прямо на полу сидели человек двадцать: кто-то скрестил ноги по-турецки, кто-то привалился к стене. Меня они не видели, все смотрели в противоположную двери сторону. С ними сидел и Игорь. Сначала мне показалось, что они медитируют на гигантский экран во всю стену, изображающий солнце на черном фоне.

Потом до меня дошло.

Это был не экран. Там действительно была черная пропасть и горящий шар вдали.

То есть вообще-то за стеной должен был быть обычный мир. В окно на другой стене были видны соседнее здание и дорога – они должны были быть и за этой стеной. За окном был обычный зимний вечер. Но я видела тьму и огонь посреди нее. Они были абсолютно реальны, сомнений в этом не возникало.

Зрелище пугало и завораживало одновременно. Это было невероятно красиво. Хотелось просто смотреть на все это. Бесконечно смотреть.

Никто меня не замечал. Все были поглощены и загипнотизированы тем, что видели. В кабинете стояла торжественная тишина, как в храме.

Я открыла дверь шире. К счастью, она не издала ни звука. Затем я тихо вошла, села позади людей на полу, недалеко от двери, и стала смотреть.

Тьма и огонь. В них было столько всего. В них было ласковое и опасное, сладкое и страшное. Тьма рассказывала истории, сказки и легенды, которые транслировались сразу на подкорку, избегая сознания и не фиксируясь им. Я воспринимала все, как младенец, не нуждающийся в словах и смыслах. Тьма была картиной, пейзажем, миражом. Хотелось смотреть на нее вечно. Я готова была смотреть на нее вечно. Что мне терять? Работу? Вся моя жизнь теперь казалась мне лишенной смысла.

Смыслом был гигантский огненный шар посреди бездны. Не солнце, нет. Что-то другое. Огонь был практически белый. Вокруг него летали искры.

Господи, как хорошо.

Вот, что показывают избранным сектантам. Это того стоило. Это стоило всего на свете. Я все поняла.

Мне казалось, я вот-вот пойму что-то еще. Увижу какую-то истину о себе или о мире, которая все это время была перед глазами, и моя жизнь изменится.

Все было как во сне. Вдруг я вынырнула и вспомнила, где я и что происходит. Возможно, я в опасности. Неизвестно, как сектанты отреагируют, если заметят меня. Я оглянулась, чтобы спланировать отступление.

Но тут что-то повернуло мою голову снова к бездне. Любовь. Вот оно что. Там было нечто важное для меня, утраченное мной и – я не могла объяснить это, но понимала – это было про любовь.

То, что происходило дальше, было необъяснимо. Мое тело встало – где был в это время разум, я не знаю – и влетело в раскрытые стены. Я успела заметить, что между ними была тонкая пленка, а не просто отсутствие стены. Она на тысячную долю секунды задержала мое падение.

Я упала в темную бездну.

Падать здесь было невозможно – ни верха, ни низа в этом месте не было. Здесь можно было только быть.

Воздуха не хватало или не получалось его вдохнуть. Меня мотало во все стороны.

Я стала мотыльком. И каким-то светящимся шаром. И еще серым липким кульком наподобие кокона. И собой, Лерой. И другими людьми. И чем-то еще.

Но мозг уцепился за мотылька. Выбрал этот образ как наиболее подходящий. Тело было мягким и светло-розовым, с прозрачными крылышками.

И я полетела. Как пользоваться крыльями, было непонятно. Но, как только возник импульс двинуться, все получилось как надо.

Я обернулась. Затянутый тонкой пленкой проход был на месте, висел прямо посреди пустоты. Из него выглядывали люди. Видят ли они меня? Я же сейчас такая крошечная.

Безопасно ли возвращаться к ним? И нужно ли это вообще?

Глядя на висящий посреди бездны проход и этих людей, я видела и что-то другое. Все было как будто разложено на составные части. Все двигалось, даже то, что было неподвижным. Отсюда было видно все. Вместо стен и преград – лишь тонкая, мутная пелена.

Мир будто помещался за потайным зеркалом. С одной стороны зеркало, с другой – прозрачное стекло. Я находилась со стороны стекла и видела сразу все, даже то, что должно было быть скрыто от моих глаз стенами. Периодически все шло рябью и дрожало. Словно все было не вполне настоящим.

Видно было не только людей, но и какие-то дрожащие мутные облачка, ползающие комки слизи, тени. Все они походили на живых существ. Они и люди не замечали друг друга. Правда, тени иногда явно обращали внимание на людей. Но было непонятно, что они чувствуют по поводу них. Они будто оборачивались на них, иногда обволакивали их или просто стояли рядом.

Вдалеке виднелись огромные пространства, но мозг отказывался интерпретировать, что именно видели глаза.

Какие-то вибрирующие точки и палочки смазывали изображение, создавали помехи. Мир был наполнен до краев, пустого пространства практически не имелось. Воздух заполняли запахи, волны света и звука, непонятные предметы и существа. Смотреть на это было сложно – как будто увиденное перегружало мозг. Хотелось отвернуться. Дать разуму и глазам покой. Я отвернулась.

Вокруг снова тьма. Самого черного цвета, который только можно себе вообразить. Никаких оттенков. Просто черный. А где огонь? Я его не видела.

Тьма была пустая, но в ней словно что-то было растворено. Нечто важное. Прямо передо мной, хотя я и не видела этого глазами. Я чувствовала щемящую пустоту в груди. Тело, в отличие от мозга, знало, что перед ней.

Тьма была полна боли, любви, смерти и чего-то еще, значимого и нужного.

Я полетела прочь от дверей. Я не знала, куда лететь, но чувствовала, что выбрала верный путь. Была какая-то необходимость двигаться, и именно в ту сторону. Внутри было много энергии. Меня потянуло вверх. И я увидела.

Посреди черной пустоты горел огонь. Он был огромен. Больше всего в моей жизни. Больше всего, что существовало на свете. Наверное, солнце должно быть таких размеров. А может, солнце поменьше. «Ритуальный костер», – пришло в голову. Он горел ярким, безудержным, величественным пламенем. Вокруг зияла черная пустыня. Периодически в ней вспыхивали искорки и огоньки. Все они двигались по направлению к большому огню, вливались в него и становились его частью. Иногда искры вылетали в обратном направлении.

Интересно, что скрывало от меня огонь до этого. Я пролетела совсем немного, но с прежней точки его не было видно, хотя такой огромный объект сложно чем-то закрыть. Из кабинета его было видно как бы издали.

Я смотрела на огонь и не могла оторваться. Он источал жар. Было мучительно жарко.

Во мне поднимались сложносочиненные, странные эмоции. Не восхищение, не ужас. Что-то, что чувствовал первый человек, увидевший своего бога: молнию, дерево или огромный камень. Что чувствовал сектант, глядя на своего мессию. Что чувствовал революционер, стоя в толпе перед орущим бессвязные лозунги вождем. Что чувствовал маленький ребенок, глядя на родителей.

Вдруг от моей груди (или что у меня сейчас? брюшко?) отделился небольшой огонек и полетел в сторону пламени. Каким-то образом мне стало понятно, что это мои запутанные эмоции. Огонек долетел до солнца и растворился в нем. Но и во мне это чувство по-прежнему осталось.

Еще один огонек пролетел мимо. Он зацепил крыло, но не обжег. Я поняла, что это чья-то нежность. На секунду я стала другой девушкой – моложе меня, практически подростком. Девушка смотрела в глаза своему возлюбленному. Его глаза были карие, немного уставшие, но такие родные. Все это я ощутила в момент, когда огонек меня задел, и перестала чувствовать, как только он полетел дальше.

Крыло задел другой огонек. Мужчина стоял на вершине высокой горы и оглядывал окрестности. Ему было тяжело, болела спина и, кажется, он потянул мышцу в ноге. Но он был счастлив и горд за себя. Это был один из важнейших моментов в его жизни. Миг, ради которого он жил.

Очередной огонек превратил меня в художницу. Я писала картину, отдавая полотну свои чувства, но приобретая гораздо большее – наполненность и радость. Я творила, создавала смысл и красоту. Я была полностью захвачена этим процессом и ощущала радость созидания.

Мимо пролетал еще один огонек, и я протянула к нему лапку. Ее обожгло резкой болью. Дышать стало тяжело. И мучительно одиноко. Я умирала на больничной койке, одна, и та, кого я ждала, не пришла. Огонек полетел дальше, к огню. Тот принял его в себя.

Когда огонек улетел, болезненные ощущения испарились. Но это место плохо на меня действовало. Меня мутило и укачивало. То тут, то там, чувствовались рези и онемения. Голова была тяжелой.

Создавалось впечатление, что темнота вокруг постоянно двигалась, в то же время оставаясь на месте.

Я подлетела уже довольно близко к огню. От жара было тяжело дышать, глаза болели от обилия света. Я притормозила, но что-то внутри побуждало подлететь еще ближе. Внезапно появилось неуемное желание полететь прямо в огонь. Слиться с пламенем. Я была как пьяная. Адекватная часть меня понимала, что огонь не так безвреден, как прилетающие к нему искры. Я вспомнила мотыльков, которые гибли в огне ламп. Могли ли они остановиться? Я не могла.

Влететь в него означало исчезнуть. Это знание появилось в голове само собой.

Не все ли равно. Не лучше ли стать частью огня и чувствовать все радости и горести всего мира? Это как прожить миллиарды жизней. Одна жизнь или миллиарды?

Я поймала себя на том, что снова лечу к огню, и резко остановилась. Меня влекло к нему. Огонь притягивал все вокруг. Приходилось бороться не только со своим желанием, но и с этим притяжением.

Мне хотелось в огонь… Расслабиться и отдаться течению. Это – самое лучшее, что могло со мной сейчас произойти. Самое приятное. Это было правильно, естественно и просто. В животе появилось предчувствие удовольствия. В голове приятно взрывались фейерверки. В груди было сладкое волнение.

Я опять летела в огонь и была уже так близко, что жар начал обжигать.

Остановись, гудело в голове.

Остановись. Лети обратно.

Огонь по-прежнему занимал все мои мысли. Я подумала о своем теле. Которым столько можно сделать. В котором так хорошо. Огонь ведь будет здесь всегда. Он никуда не денется. Он меня подождет.

Пламя легонько лизнуло левое крыло. Оно отозвалось болью. Я резко отлетела. Крыло не загорелось, но съежилось. Край его почернел. Я развернулась и полетела к далеким каменным дверям. Лететь стало трудно. Крыло было повреждено и хуже выполняло свою задачу. Каждый взмах отдавался болью во всем тельце.

Я запаниковала. Сердце заколотилось и казалось очень жестким и колючим в мягком розовом теле насекомого.

Проход становился ближе. Но, судя по всему, тело мотылька не было предназначено для быстрых полетов, тем более с травмированным крылом. Пока я мягко плыла по воздуху, все шло куда лучше. Или дело было в том, что тогда я летела к огню, а теперь от него?

Я изо всех сил колотила крыльями, но продвигалась мучительно медленно. Почерневшее крыло стало неприятно неметь. Свет кабинета, такой жалкий и чужой в этом мире глубокого черного цвета, все еще был далеко.

Я выбилась из сил. На долю секунды закралась мысль: так ли мне вообще нужно улетать отсюда? Здесь нет одиночества, предательств, смертей близких. Здесь есть огонь. На него можно смотреть вечно. Никакой огонек в глазах друзей, близких, мужчин его не заменит. Все лампы и фонари мира его не заменят. Все звезды космоса, солнце – ничто его не заменит. Огонь моей души… Да он тоже не очень, если честно.

Сдаться. Очень хотелось расслабиться и сдаться.

Я оглянулась на огонь. Он был все такой же огромный. Все так же спокойно и величественно горел. Он не звал меня, но принял бы – такой, какая я есть, без вопросов и условий. Я стала бы его частью. Я бы горела и была этим счастлива. Я бы стала огнем.

Я снова вспомнила свое тело. Хотелось почувствовать себя в нем. Шагать по дороге, есть пищу. Целоваться. Лежать на пляже в жаркой стране. Гулять по Москве. Пить кофе. Работать.

К тому же меня все сильнее мутило. В голове разливался ядовитый туман.

Я продолжила полет к кабинету. Боль в крыле стала невыносимой. Я совсем выбилась из сил, но тут меня начало затягивать обратно в проход. Меня несло по кривой траектории и, кажется, прямо в стену. Я попыталась притормозить, но не получалось. Скорость все нарастала.

Подлетая к проходу, я заметила мутные пятна и сгустки. Сначала я не поняла.

Подлетев ближе – меня несло на огромной скорости, – я увидела, что в некоторых сгустках были люди. Кто-то целый, кто-то не очень. Увидела полупрозрачные лица, виднеющиеся из коконов.

Я увидела ее. Настю.

Наполовину растворившуюся. Окутанную слизью, как коконом.

Увидела шрамы на ее веках.

Она не смотрела на меня и вообще выглядела, как кукла. Я попыталась крикнуть ей, но не смогла открыть рот. Как во сне.

Она не была живой. И человеком уже тоже не была. Я не знала, что это. Ее отпечаток. Оболочка.

Я поняла, что ее не спасти.

Промчав мимо Насти и других, я с размаху влетела в проход, зацепив стену. Основной удар пришелся на обожженное крыло, и оно неприятно захрустело. Я мгновенно перестала чувствовать себя мотыльком. Я была в своем обычном теле, но оно стало как чужое. Болела спина. В левой руке разгорались боль и жжение. Части тела как будто разъединили и пересобрали, но пока еще не все детали вернулись на место. Но все части болели. И все чувствовали страх.

У людей в кабинете веки были отмечены шрамами. У кого-то свежими, у кого-то давно зарубцевавшимися. Все глаза из-под шрамов были устремлены на меня.

Я увидела Игоря. Он глядел на меня задумчиво и печально.

– Что нам теперь с ней делать? – услышала я чей-то голос, как будто издалека. Сил повернуть голову, чтобы увидеть, кто говорит, не было.

Они говорили что-то еще. В ушах шумело. Я то слышала, то нет. До меня долетали отдельные фразы: «что будет, если об этом…», «какие варианты»…

Видела я плохо. Глаза страшно жгло, вокруг все было мутное. Чей-то силуэт подошел к затягивающей проход пленке.

– Посмотрите-ка. Тут дырочка.

К проходу кинулось еще несколько человекоподобных пятен. Кто-то развернул меня к проходу и толкнул. Мучительно прищурившись, я увидела крошечную дырочку размером с мотылька.

– Как я могла оставить дыру, я же была мотыльком. Я и сейчас не смогла бы, – сказала я. Собственный голос показался незнакомым, словно я слушала запись на диктофоне.

– В принципе, это действительно невозможно…

– Там действуют иные законы. Чего теперь ожидать от этой дыры?

– В последнее время ворота явно стали тоньше. Я это замечал, – сказал мужской голос. – Может, перебор с нагрузкой? Слишком много сил действуют на портал с обеих сторон.

– До нее все нормально было.

– Дыра может привести к серьезным проблемам. Сейчас между мирами нет преград. Кто знает, что теперь оттуда вылезет. И что будет с нашим миром. Аномалии происходили и без повреждения.

Игорь все это время молчал. Его голос я бы узнала.

– Если нужно пожертвовать девушкой, чтобы спасти всех остальных, необходимо это сделать. Одна жизнь и множество – это банальная математика, – высказался кто-то еще.

До меня вдруг дошло: они что-то хотят со мной сделать. Это что, всерьез?

– Может, ничего и не случится, конечно… – задумчиво сказал парень.

Вдруг в отверстии вспыхнули искры. И сразу же пропали.

Все замолчали. Атмосфера стала напряженнее.

Кто-то сделал шаг ко мне.

Кабинет сильно тряхнуло. Будь мы не в Москве, я бы решила, что это землетрясение. Здание словно было в руке у младенца, который недовольно тряс скучной игрушкой.

– Это еще что? – пробормотал кто-то.

Послышался нарастающий грохот. В какой-то момент он стал нестерпимым, и из отверстия появился черный луч. Он сразу исчез, но с ним выключился свет. Здание затрясло еще сильнее. Несколько человек отбросило на стол. Я упала.

Кто-то схватил меня, но от следующего толчка выпустил.

Свет вернулся.

«Беги», – отчетливо прозвучало в голове.

Я поползла к двери, пытаясь разглядеть хоть что-то. Бежать было бы быстрее, но так надежнее. Тише едешь, дальше будешь. К тому же я не была уверена, что способна бежать в этом состоянии.

Пока я ползла, произошло еще несколько сильных толчков. Мебель и людей бросало по помещению.

Я уже почти выбралась.

Почти.

В этот момент кто-то схватил меня за ногу. Толчки, как назло, прекратились.

Другой человек сел мне на спину. Мои глаза затянула тьма. Не та, что была вокруг огня, а грязная и пыльная. Мне чем-то накрыли лицо. Носоглотку заполнил едкий запах.

Потом тьма обняла меня полностью, достигнув сознания, и я отключилась.