Бэтмен. Темный рыцарь

Глава шестая

Руперт Кастербо относился к числу тех людишек, которых милосердные господа некогда называли эмигрантами, живущими на пособие. Другие господа, менее милосердные, могли в его отношении использовать такие слова, как бездельник, лодырь, пустая трата протоплазмы. У него не было ни работы, ни связей, ни перспектив, и по правде говоря, он даже не имел никакого представления о том, каким ветром его занесло в Готэм. Однако, откуда бы ни дул этот ветер, приземлился он в апартаментах роскошного здания. Таким образом, он разжился постоянным адресом, по которому мать могла посылать ему ежемесячное пособие, шедшее на оплату жилья и прочих вполне скромных бытовых потребностей Руперта, а также его единственной страсти – зелья, без которого он уже и жить не мог, то есть наркотиков. Руперт Кастербо был наркоманом – подонком, с точки зрения людей немилосердных, толковым молодым человеком с одним единственным недостатком, с точки зрения его матушки, – и на этот недостаток он без всякого смущения мог промотать сотню тысяч долларов в год.

Он был человеком милым, вежливым, обходительным, даже забавным. Те немногие женщины, которым случалось вляпаться в его жизнь, называли его печальным и погруженным в глубинную психологическую боль, однако ничем не могли помочь ему, как и взвод терапевтов, которых время от времени присылала к нему любящая матушка. Таким образом, он и скитался из города в город, из страны в страну, – одурманенный, одинокий и беззаботный. Готэм? Почему бы и нет? Город этот ничем не хуже любого другого, а человек, с которым он познакомился в Танжере, обеспечил его поставщиком, откуда следовало, что Руперт не будет испытывать здесь недостатка в наркотиках.

Первая встреча между торговцем и покупателем происходила по обычной схеме – коротко и быстро. Однако сам наркотик, как его там звали, – ну, белый порошок, оказался лучше всего, что ему приходилось пробовать, и он не знал этому причины. Все составы, которые он принимал до того, сперва только глушили боль, а потом просто удовлетворяли мучительную потребность. Но это... Это ощущение невозможно было передать тем несчастным, не знакомым с наркотиками, – а он искренне назвал их несчастными людьми, не знающими, что укол в вену, понюшка порошка или дымок трубки могут сделать человека счастливым. Но это... он не мог объяснить этого себе самому!

Когда дурман оставил его, Руперт встревожился оттого, что столь сильный состав мог каким-то образом повредить его здоровью. Однако никаких новых проблем не обнаруживалось. Он страдал от недоедания уже в течение нескольких лет, бледная кожа его отливала желтизной, и таковой же она и осталась. Никаких новых симптомов не появилось. Конечно, он всегда отчаянно нуждался в новой порции белого порошка, и после окончания действия наркотика он всегда нуждался в очередной порции. Правда, нужда и потребность с каждым разом становились все более и более острыми... но разве такое удовольствие не стоит некоторых неудобств?

Следующая встреча с торговцем оказалась приятнее первой – более цивилизованной и дружелюбной. Торговец явился прямо в апартаменты Руперта: никаких тебе встреч в темных закоулках, парках или барах. Ничего подобного: звонок консьержа, звонок в дверь, и в комнате его появился приятный джентльмен, которому перевалило чуть за тридцать, назвавшийся Крейном. Они обменялись рукопожатиями, и Крейн любезно попросил у Руперта стакан воды. На самом деле Руперт и не мог угостить гостя чем-либо, кроме стакана воды, поскольку и кухонные шкафчики его, и холодильник по обыкновению были пусты, однако Крейну ничего, кроме воды, и не было нужно.

Руперт передал Крейну пачку банкнот, которые тот даже не потрудился пересчитать, и получил взамен пластиковый мешочек с несколькими унциями белого порошка.

– Попробуй вот это, – предложил Крейн.

Руперт вдохнул прямо из мешочка... и, подняв глаза, увидел, что Крейн прикрывает лицо грубой маской из мешковины.

Но почему он кричит? И почему Крейн заклеивает лентой его рот?

Накатила волна безумной муки, и утонуть, сгореть заживо или быть разорванным на части было бы легче, чем это бесконечное: нет нет нет нет нет нет нет нет...

Когда Руперт умер, Крейн вызвал по мобильнику помощников, чтобы вынести тело.

– Я хочу провести тщательное обследование, – объяснил он кому-то.

Представители так называемой власти сказали бы, что Джонатан Крейн не имеет права производить вскрытие, поскольку его врачебную лицензию отозвали сразу же после того, как стало известно о деятельности этого господина в качестве Путала. Он знал об этом, поскольку соответствующая информация появилась в заметке, опубликованной в «Готэм тайме» и посвященной хаосу в славном городе Готэм-Сити.

К этому времени Крейн уже укрылся в Аркхемском сумасшедшем доме, Он ушел в подполье, и, не имея возможности открыто наблюдать за происходящими за пределами Аркхема событиями, жадно читал газеты и слушал новости. Особенно его интересовала информация об этом безумце в костюме летучей мыши. Но СМИ тоже сообщали о нем немного.

Крейн задумался о том, где бы ему произвести патологоанатомическое исследование трупа Руперта и, в частности, мозга этого никчемного человечишки. Ему потребуется яркий свет и... конечно же много воды. Не испачкав руки, вскрытия не проведешь. Вот если бы он, по-прежнему, обитал в Аркхеме, проблем не было бы никаких. Хотя обитель умалишенных во многом выглядела несколько старомодной, даже в известном роде готической, кто-то и когда-то оборудовал ее первостатейным моргом.

Этот самый морг и был одной из причин, заставивших Крейна укрыться в Аркхеме. Он обнаружил, что здешнее снисходительное отношение к соблюдению глупых этических правил вполне соответствует его собственным воззрениям, в отличие от его предыдущего места работы. Не то, чтобы правил здесь вовсе не соблюдали, однако они предназначались здесь для тех, кто обладал ограниченным интеллектом и потому нуждался в нормах морали, – в отличие от Джонатана Крейна, которому с малых лет было известно, что интеллект его каким-каким, а ограниченным не назовешь. Он считал себя гением. Гением и визионером. И тот, кто мешал ему, становился на пути прогресса всего человечества.

Те живые ископаемые, с которыми ему приходилось сталкиваться на ранних этапах карьеры, были слишком тупыми, слишком привыкшими к рутине, чтобы понять те блага, которыми труды Крейна должны были одарить презренное стадо, именуемое человечеством. Конечно, никто и не смел усомниться в блеске его интеллекта. В конце концов, он получил свою докторскую степень по психологии в немыслимо юном возрасте, всего в двадцать один год, защитив диссертацию об этиологии рефлекса страха в высших млекопитающих, включая хомо сапиенс. Аттестационная комиссия нашла его работу «блестящей», «подрывающей основы», «столь же важной в своем роде, как и труды Фрейда». И Джонатан Крейн, теперь уже в качестве доктора Джонатана Крейна был принят в Готэмский университет, тот самый, который наделил его научной степенью, на факультет психологии, где многие сулили ему долгую и выдающуюся карьеру. Многие, но не все. У него водилась привычка раздражать коллег по большей части открытым – пренебрежением к их достижениям, устремлениям, а иногда и к внешности. Своих студентов он обыкновенно именовал «тупыми козлами». Однако Крейн был профессором, а кто и когда видел профессора без странностей? Какое-то время скверные манеры доктора Крейна только усиливали его популярность, ибо у него было обаяние, сотканное из интеллекта, молодости и конечно же личной красоты. Он был столь же красив, сколь и умен, знал об этом и давал всем понять, что знает.

А потом пошли слухи. Негромкие слушки о незаконных экспериментах. И только сам доктор Крейн и пятеро его выпускников знали о том, что у разговоров этих есть основания. Некоторые видели в них пересказ давней истории, приключившейся в шестидесятых годах с Ричардом Элпортом и Тимоти Лири в Гарвардском университете: харизматичный преподаватель изучал действие нелегальных препаратов на доверившихся ему отличниках. Слухи перестали быть слухами и превратились в факты, когда одна из подопечных доктора Крейна в Рождественский сочельник прошла через витринное окно универмага, в котором механический Санта-Клаус махал рукой стайке кукольных эльфов, и попыталась расправиться с манекеном. Пока ей оказывали помощь, она сообщила обрабатывавшей раны сестрице, что всего только попыталась стать лицом к лицу с собственными страхами. Дальнейшие расспросы выявили ее связь с доктором Крейном; за час перед нападением на бедного Сайту она сделала себе укол того зелья, которое доктор Крейн рекомендовал для вечеринок.

Так начался закат академической карьеры доктора Крейна. Положение его стало ухудшаться самыми быстрыми темпами. Один из профессоров, человек, к которому Крейн относился с особым пренебрежением, принялся копаться в его гениальной диссертации и обнаружил, что исследование было отчасти украдено, а отчасти подделано. Крейна вызвали на общее собрание научного персонала университета и попросили дать соответствующие объяснения. Таковое нашлось без всякого промедления: Крейн сообщил коллегам, что не сомневается в своих выводах, поскольку обладает несравненно более глубокой интуицией, чем его инквизиторы, и потому решил не тратить времени на скучные и утомительные поиски каких-то там «доказательств». Общая масса научных сотрудников настаивала на немедленном и, по возможности, публичном увольнении Крейна. Однако ректор университета, доктор Титус В. Блейни воспользовался собственным авторитетом, и многие из ученых понимали причину. Дело в том, что доктор Блейни, специализировавшийся в области психологии, особенно превозносил молодого Крейна и дал хвалебный отзыв на его диссертацию. «Ручаюсь своей репутацией в достижениях этого молодого волшебника», – сказал он в свое время репортеру «Готэм тайме». И, сделав такое заявление, он действительно поставил свою репутацию в зависимость от Крейна, оказавшегося теперь не просто эгоистичным хвастуном, но лживым и эгоистичным хвастуном. А потому негодным для университета, не годным для выбивания грантов и фондов, и сохранения репутации ректора. Поэтому был найден компромисс, и Крейна тихо уволили в конце семестра. Отдел по связям с общественностью заявил о том, что доктор Крейн по своей воле оставил занимаемый пост ради открывшихся перед ним новых перспектив, чтобы заняться исследованиями в частном секторе.

Члены академического сообщества конечно же знали всю правду. И все, кому успел досадить Джонатан Крейн, включили свои компьютеры и с радостью принялись распространять весть.

Однако врачи Аркхемского сумасшедшего дома явно не слышали ничего плохого о докторе Крейне. Его взяли начальником исследовательской группы и разрешили проводить исследования на пациентах. Там, в Аркхеме, он обнаружил, что проведение этих экспериментов требует маски, и постепенно выработал в себе альтер эго, которое называл Пугалом. И к тому времени некоторые собратья-психологи вполне могли назвать сумасшедшим самого Крейна.

Он и сам готов был признать, что согласно всем клиническим нормам неуравновешенность его психики близка к безумию. Не был он готов и к другому и никак не мог признать, что нормы эти, применимые ко всем людям, могут быть применены к нему самому. Он дал себе обет после смерти завещать свой мозг науке, так как был уверен в собственной гениальности, причина которой вполне могла корениться в его мозгу, ну, а до той поры он был согласен являться гением масштаба Аркхемского сумасшедшего дома. Он ничуть не сомневался в том, что по прошествии лет пяти, а может быть, и меньше, явит миру великую теорию, которая докажет, что страх является причиной всех ошибок рода людского и что он способен исцелить этот страх и таким образом, открыть человечеству путь в истинный сад Эдема, которому суждено существовать, пока не остынет солнце. Крейн видел себя благодетельным правителем всей планеты, воцарившимся после того, как будут сметены все установленные страхом границы, а земля воистину сделается новым и отважным миром. А начнет он с умения сеять страх и, овладев им, научится делать прививки против страха. Ему необходимо одно только время.

А потом все погибло. Иностранец, назвавшийся Расом аль-Гулем, предложил Крейну опробовать свое зелье на всем населении Готэма. И Крейн решил, что обрел свой собственный рай. Проследив за эффектом, который произведет его эксперимент на миллионы разных людей, он сумеет существенно сократить время на выполнение своей работы! И он с жадностью ухватился за предложение иностранца. И тут явился Бэтмен, этот навязчивый, докучливый Бэтмен, и устроил погром: уничтожил его лабораторию в Аркхеме, отобрал объекты экспериментов, погубил по большому счету то дело, которое он готовил в городе, – лишь несколько тысяч Готэмцев подверглись воздействию его зелья вместо запланированных миллионов, необходимых для того, чтобы подтвердить его гипотезу. Но что хуже всего, этот, укрывшийся под маской поборник порядка изгнал Джонатана из уютного уголка в бедность и деградацию. Ему пришлось расстаться с уютной квартиркой на Готэмских высотах, с сумасшедшим домом, в котором он столько месяцев трудился и который служил ему надежным убежищем. Да-да, в первую очередь именно убежищем.

Для начала, когда ущерб, нанесенный Бэтменом, сделался неоспоримым и превратился в суровый и гнетущий факт, ему пришлось бежать из Аркхема. К счастью, на улицах вокруг дурдома было темно, и на них царило полное смятение, поэтому Крейну удалось улизнуть незамеченным. У него не было никакого плана – только стремление переправиться через реку в центральную часть города, а оттуда... куда угодно. Мимо него торопливо прошагали двое полисменов, державших руки у кобуры, и окутанный тьмой Крейн постарался вжаться в стену. До его слуха донеслось несомненное подобие его имени, и он с болезненным уколом осознал, что они, власти, полиция, ФБР, разыскивают его, Джонатана Крейна! Но если он станет кем-то другим, подсказал болезненный голосок, то окажется в безопасности. Он ощупал карманы и нашел искомый предмет, который, по всей видимости, незаметно для себя засунул в пальто: маску, маску пугала, которой пользовался в качестве инструмента в своих психологических исследованиях. Он натянул ее на голову и... ощутил в себе глубокую перемену. Джонатан Крейн съежился и отъехал на задний план, едва не исчезнув вообще. В нем пробудилась другая личность, постепенно наполнившая его и захватившая. И кем же был этот новый пришелец? Ну конечно же Пугалом. Он стоял в темноте, отдаваясь переполнявшим его чувствам. И тут он услышал звук – цок-цок – поступь копыт по древней мостовой, и увидел, как из-за угла, на гнедом коне, выезжает полисмен, едва заметный в свете луны и остановившийся в неполных десяти футах от него. Крейн пригнулся... Нет, не Крейн, это Пугало согнулся, пытаясь избежать прямого взгляда. На мгновение он потерял равновесие и выставил вперед правую руку, чтобы удержаться на ногах. Ладонь его прикоснулась к чему-то круглому, твердому и холодному: камню, почему-то вывороченному из мостовой. Пугало поднял его, взвесил, прикидывая твердость и удобство.

Полисмен наклонился вперед, похлопывая коня по бокам. Наверно, искал что-нибудь... какую-нибудь царапину или рану.

Пугало превратился в существо, совершенно чуждое прежнему Джонатану Крейну, – в человека действия. Распрямившись, он подпрыгнул и ударил полисмена камнем, и, когда с головы того слетела фуражка, ударил еще и еще раз. Полисмен повалился на землю, но все-таки не оставил коня; один его ботинок зацепился за стремя, заставив тело волочиться по мостовой.

Пугало вспрыгнул на круп животного и очутился в седле. Сможет ли лошадь переплыть через реку? Если да, то все неприятности закончились. Ему останется только выйти на берег где-нибудь на окраине Готэма и отправиться далее – к аэропорту или к вокзалу. К утру он может оказаться в тысяче миль отсюда.

Однако возникала новая проблема. На коне не было никаких педалей, никаких кнопок. Он вспомнил, что в ковбойских фильмах всадники останавливали лошадей, потянув за такие вот ремешки – удила! Но как заставить лошадь стронуться с места?

– Нно-о, – проговорил он.

Лошадь неспешно шагнула вперед, увлекая за собой тело полисмена.

– Быстрее, – приказал животному Пугало.

Конь не обратил внимания на приказ. Но

все-таки шел. А потом вдруг остановился. Улицу впереди перекрывала дюжина мужчин и женщин. В тусклом свете луны, среди густого тумана Пугало все-таки разглядел, что все они были одеты в оранжевые костюмы пациентов Аркхема. Некоторые из них сидели, другие стояли, третьи расхаживали по кругу.

– С дороги, – приказал Пугало.

– Куда же нам идти? – спросил один из больных.

Пугало прикинул, не могут ли бывшие пациенты Джонатана Крейна оказаться ему полезными? Вполне возможно.

– Следуйте за мной, – приказал он собравшимся и велел коню: – Но-нно!

Конь остался на месте.

– Ударь его пятками по бокам, – посоветовал больной.

Пугало последовал совету, и лошадь перешла на рысь, увлекая за собой мертвого полисмена и небольшой отряд сумасшедших. Впереди, чуть справа, Пугало даже в полумраке узнал женщину, с которой имел дело в сумасшедшем доме. Рейчел Доус. Она держала на руках ребенка.

– Это вы Крейн? – закричала она.

Как она смеет, эта негодяйка! Как она смеет называть его старым именем!

– Никакого Крейна больше нет, – завопил он. – Я – Пугало!

Женщина, эта наглая Доус, схватила за руку какого-то ребенка и бросилась наутек. Ударив пятками в бока коня, Пугало последовал за ней. Она споткнулась, однако побежала дальше. Бросилась в переулок и остановилась перед глухой стеной. Тупик. Ловушка.

Пугало потянул поводья, и лошадь остановилась. Трусившие за животным сумасшедшие сбились в кучку вокруг коня.

– Позволь мне помочь тебе, – проговорил Пугало глухим из-под маски голосом.

Рейчел спрятала мальчика за спину и потянулась к сумочке.

Конь поднялся на дыбы, молотя копытами воздух.

– Попробуем применить шоковую терапию, – предположила Рейчел, извлекая «тазер» Специальное оружие, используемое полицией. Внешне напоминает электрический фонарик. С расстояния 5 метров в тело преследуемого выпускаются две небольшие стрелки с зарядом в 15 тыс. вольт, которые временно парализуют преступника, не вызывая отдаленных последствий. (Сокращение от «Тот Swift and his Electric Rifle» по названию детской приключенческой книжки.) из сумки. Она выстрелила в Крейна, и стрелки впились в его маску. На лицо маньяка посыпались электрические искры. Он взвизгнул и обмяк. Лошадь сбросила седока, заржала и поскакала.

Душевнобольные разбежались.

Пугало не знал, когда он упал с коня и сколько времени пролежал на камнях мостовой. Когда он открыл глаза, туман еще более сгустился, и луна превратилась в расплывчатое пятно. Став сперва на колени, он, качаясь, поднялся на ноги. Куда же деваться? Только не в сумасшедший дом. Там сейчас полно полиции, и что хуже того, поблизости может оказаться Бэтмен. Нет, об Аркхеме не может быть и речи. Но куда же идти теперь? Первоначально он направлялся к реке, и идея эта была не столь уж плохой. Быть может, он найдет на берегу лодку или же заплатит кому-нибудь, чтобы его переправили на другой берег.

Однако возникла новая проблема: где искать реку? Падение полностью дезориентировало его, а густой туман укрыл все ориентиры – все, что было хотя бы отдаленно знакомо ему. Нужно было что-то делать, и поэтому он просто пошел, пошел, куда глаза глядят. Голос из-за спины окликнул его.

– Док? Это вы, доктор Крейн?

«Нет! – захотелось крикнуть ему. – Я – Пугало».

Но так ли было на самом деле? Нет, не совсем так. Теперь он был сразу и Пугалом, и Джонатаном Крейном, что было совсем неплохо. Среди людского сборища принято пользоваться одной только личностью; и ему, человеку высшему, подобает иметь две личности. Стянув с головы личину, он вновь сделался Крейном.

– Да, это я, – откликнулся он на зов.

В тумане сперва проявился, а потом сгустился силуэт, приблизившийся к нему. Когда он оказался в нескольких футах, Джонатан увидел оранжевый спортивный костюм и узнал чумазую физиономию пациента по имени Хупер.

– Я вернулся, чтобы посмотреть, как вы, – проговорил Хупер. – Нехорошо, что мы оставили вас. Вы всегда были добры ко мне.

– В самом деле? Не помню. От чего я его там лечил? Очень любезно с вашей стороны, – проговорил Крейн.

– Могу ли я что-то сделать для вас?

– Не известно ли вам такого места, где я мог бы провести несколько дней?

– Конечно, именно туда я и направляюсь. У моего дяди есть гараж у реки. Уюта не обещаю, но тепло будет.

– Веди, – согласился Крейн.

В течение следующих пятнадцати минут Крейн полностью заблудился. Он не имел ни малейшего представления о том, где находился. Он был способен только следовать за Хупером по извилистым и узким улочкам и надеяться на лучшее. И еще на то, что Хупер не является маньяком-убийцей. Наконец, он услышал плеск воды, и Хупер остановился перед двухэтажным зданием, вывески на котором Крейн прочесть не сумел. Она висела над дверью, достаточно широкой, чтобы пропустить сразу два автомобиля. Хупер постучал в малую дверцу, подождал, и, когда она приоткрылась, проговорил:

– Привет, дядя Джо.

Дверь отворилась пошире, и следом за Хупером Крейн вошел внутрь гаража, оказавшегося много больше, чем можно было предположить.

В нем находились два частично разобранных автомобиля и третий, разобранный до шасси. По грязному полу были разбросаны инструменты, возле стен стопкой стояли шины и верстаки. Никаких окон. Никаких удобств. Запах бензина вызывал у Крейна тошноту.

Хупер, жестикулируя, разговаривал с худым и лысым, давно небритым и немытым мужчиной в танковом шлеме. На нем был рваный, покрытый пятнами машинного масла комбинезон, а на боку в кобуре лежал пистолет.

– Доктор Крейн, это мой дядя. Дядя Джо, это доктор Крейн.

– Угу, – отозвался дядя Джо, не ставший подавать руки гостю, что устраивало Крейна.

– Рад видеть вас, – проговорил Крейн.

– Едва ли, – заметил дядя, обращаясь к Крейну. А потом спросил у Хупера: – Тебя отпустили или ты сбежал?

– Мы бежали.

– И он тоже?

– Я тоже бежал, как и ваш приятель, – проговорил Крейн.

– Надеюсь, ты не врешь. В противном случае мне придется пристрелить тебя.

– Нам нужно пересидеть здесь, пока все не успокоится, – проговорил Хупер.

– Как я и думал, – проговорил дядя. – Ладно, ты свой. Можешь остаться там, сзади...

Под определением «там, сзади» скрывался сарайчик с инструментами. В нем находились крытая брезентом армейская раскладушка, два одеяла, спальный мешок, электроплитка, электрический обогреватель и невероятное количество всяческого мусора: проволоки, металлических деталей, бумаги, картона, деревянных досок и неправильной формы куски алюминиевого листа.

– Вы здесь гость, – проговорил Хупер. – И раскладушка для вас.

Хупер, прямо в Аркхемском костюмчике, влез в спальный мешок и свернулся клубком. Крейн улегся на раскладушку, укрылся одним из рваных одеял, однако не уснул – не смел уснуть, когда возможный безумец храпел, сотрясая стекла в нескольких футах от него, а вокруг стояла бензиновая и прочая вонь.

На следующее утро Крейн следом за Хупером отправился в гараж, где, стоя за верстаком, они позавтракали холодной кашей и выпили растворимого кофе. Шасси и одна из частично разобранных машин исчезли, а двое мужчин, не обращавших внимания на Крейна, пилами и горелками разрезали внедорожник. Пилы визжали самым немыслимым образом, запах и не думал отступать. Хупер не обращал на все это решительно никакого внимания.

На полке над верстаком торчал пластмассовый радиоприемник, потрескавшийся и пожелтевший. Крейн протянул было к нему Руку, но, помедлив, все-таки спросил у Хупера разрешения.

Хупер кивнул.

Качество звука из радиоприемника было ничуть не лучше его внешнего вида, однако сквозь треск помех Крейн сумел все же поймать местную сеть новостей. Услышав свое имя, он придвинулся поближе к приемнику.

– ... среди пропавших без вести числится доктор Джонатан Крейн, исчезнувший во время беспорядка, воцарившегося в психиатрической лечебнице...

На мгновение он пришел в ярость: пропал без вести? Кто, я? Но я не пропадал! А потом он улыбнулся. Возможно, теперь его сочтут мертвым и перестанут искать. Если его сочтут мертвым, он получит свободу.

Обоняние сообщило ему о приближении дяди Хупера, и он обернулся, чтобы приветствовать старину.

– Доброе утро.

– Какое там доброе. Мальчишка говорит, что ты у нас вроде доктора.

– Правильно.

– Что тебе известно о наркотиках?

Подозрения Крейна явно подтверждались: он находился в нелегальном заведении и разговаривал с преступником. Неплохо и даже очень неплохо.

– На самом деле мне известно все, что может быть известно о наркотиках.

– Так? У меня есть несколько знакомцев, которые будут рады услышать об этом. Если это действительно так. Иначе они просто убьют тебя. Или это сделаю я сам.

– Мне хотелось бы встретиться с ними.

– Легко.

Так и произошло, только не сразу. Готэм пытался оправиться от... словом от того, что случилось, от того, что у слишком многих его граждан одновременно поехала крыша, и в течение следующих двух дней его мосты и тоннели были закрыты для всего транспорта, кроме машин полиции и «скорой помощи»; общественный транспорт не работал. Но к концу недели о происшествии было забыто, порядок был восстановлен, и повседневная жизнь в городе восстановилась.

Дядя Хупера отвез Крейна в Готэм в полутемный ресторанчик возле причалов. Там они встретились с двумя мужчинами в костюмах и темных очках, с которыми побеседовали на различные темы, связанные с нелегальными препаратами. Крейн чувствовал, что разговаривает с незначительными людишками в иерархии преступного мира, однако это не смущало его. Сгодятся и эти олухи. Встреча закончилась тем, что Крейн передал обоим джентльменам длинный перечень компонентов, в которых нуждался для того, чтобы синтезировать несколько наиболее популярных наркотиков. Прощальных рукопожатий не было.

На следующее утро к гаражу подкатил синий автобус, и те же самые мужчины, с которыми Крейн разговаривал в ресторане, выгрузили дюжину различных коробок. В них было все необходимое Крейну.

Он начал потихоньку. Первую партию его зелья мог бы изготовить любой мало-мальски компетентный химик, обладающий доступом к основному инструментарию: такую дрянь продают из трейлеров и в барах городского дна. Однако жалоб от новых бизнес-компаньонов Крейна и их клиентов не поступало. Напротив, компаньоны порекомендовали Крейну расширить производство, и он сказал им на это, что согласен, и даже рад, однако нуждается в пристойном месте для работы. Он не ручается за количество, а тем более качество, работая в сарае. Словом, он описал им свои потребности, и компаньоны сказали ему, что не видят никаких проблем. Крейн составил другой список нужных препаратов, и через три недели после бегства из сумасшедшего дома переехал на просторный чердак склада, расположенного в промышленном парке в восточной части Готэма. Теперь, располагая всем необходимым, он мог снова приступить к делу всей своей жизни.