Следующие несколько дней стали для меня временем странного и напряженного дуализма. С одной стороны были привычные обязанности герцогини: отчеты, приемы старост, управление хозяйством. С другой появилась совершенно новая, пугающая и манящая реальность, в которую я лишь робко ступала.
Эррон, вопреки всем моим ожиданиям, не переложил моё обучение на плечи будущего учителя и не отстранился. Каждый день, ровно в час, когда солнце достигало зенита и его лучи падали в мой кабинет самым ярким светом, он приходил ко мне.
Эти уроки были непохожи ни на что, что я могла представить. Не было ни волшебных посохов, ни заклинаний на древних языках. Была лишь суровая, почти военная дисциплина и его неумолимая воля.
Мы начинали с самого простого дыхания. Сидя друг напротив друга, в полной тишине, мы просто дышали. Ровно. Глубоко. Он следил за каждым моим вздохом, и если я сбивалась, его голос, холодный и четкий, возвращал меня:
— Сосредоточься. Воздух это проводник энергии. Ты должна чувствовать его движение.
Потом мы перешли к кувшину. Я снова и снова должна была находить внутри себя тот источник тепла и света, собирать его в воображаемый сосуд и удерживать. Сначала у меня ничего не получалось. Сила вырывалась наружу при малейшей потере концентрации. То чернильница на столе прорастала мхом, то перо в моей руке пускало зеленые побеги, а из щелей в полу тут же пробивалась трава.
Эррон не ругал меня. Он просто смотрел на эти проявления моей неудачи с оценивающим взглядом и говорил со мной спокойно.
— Снова. Сильнее. Воля, Линель. Магия это не чувство. Это инструмент. А воля это рука, что держит его.
И что самое удивительное я слушалась. Его присутствие, его непоколебимая уверенность действовали на меня лучше любого успокоительного. И мне это невероятно нравилось, ведь я словно открыла для себя новую сторону в холодном и, казалось, чужом мужчине. Под его пристальным взглядом мне постепенно удавалось удерживать контроль все дольше и дольше. Минуту. Пять. Десять.
Однажды, после особенно удачной попытки, когда я продержалась почти четверть часа, не дав жизни прорваться ни в одном уголке кабинета, он молча кивнул. И в его глазах я увидела нечто вроде гордости. Скупой, сдержанной, но настоящей.
— Теперь ты готова, — произнес он. — Чтобы учиться по-настоящему.
Учительница прибыла через два дня. Ее звали матушка Илэйн. Это была худая, жилистая женщина лет шестидесяти, с седыми волосами, убранными в строгую косу, и глазами цвета весенней листвы, которые видели больше, чем следовало. Она была одета в простое, но добротное платье из некрашеного льна, а из вещей при себе имела лишь холщовый мешочек с травами и посох из причудливо изогнутого орешника.
Эррон представил нас в той самой оранжерее, которая уже пришла в относительный порядок, но все еще выглядела невероятно пышной.
— Матушка Илэйн, — сказал он, — лучшая целительница и травница во всем Восточном нагорье. Она согласилась стать вашей наставницей.
Я ожидала увидеть почтенную и строгую даму, но Илэйн, едва взглянув на меня, улыбнулась такой теплой, лучистой улыбкой, что вся моя нервозность мгновенно улетучилась.
— О, дитя моё, — ее голос звучал как шелест листвы, тихо и умиротворяюще. — Какая буря в тебе. Какая дивная, прекрасная буря.
Она обошла меня вокруг, не скрывая любопытства.
— Герцог говорил, что ты не контролируешь свой дар. Но он ошибается. Ты контролируешь его именно так, как должно в твои годы и с твоей силой. То есть всем своим существом. Просто твое существо пока что это сплошная эмоция. Мы научимся направлять ее, а не запирать. — Она бросила взгляд на Эррона. — Ваши уроки воли, ваша светлость, бесценны. Но теперь позвольте мне показать ей другую сторону силы. Не сжимать кулак, а раскрывать ладонь.
Эррон, к моему удивлению, лишь молча кивнул и удалился, оставив нас одних.
Мы ходили по саду, трогали кору деревьев, чувствовали под ногами землю. Она учила меня не сжимать энергию, а слушать ее. Слушать ритм роста травы, пульс земли под ногами, тихую песню воды в ручье.
— Твоя сила не в кувшине, дитя, — говорила она, усаживая меня под старой яблоней. — Она в корнях. Ты не должна носить ее с собой. Ты должна чувствовать, как она течет через тебя из самой земли. Ты проводник, а не сосуд. Позволь ей идти. И направляй не волей, а намерением.
С ней моя магия перестала быть проблемой, которую нужно решить. Она стала даром, который нужно понять. Илэйн показала мне, как не гасить жизнь вокруг себя, а направлять ее. Я училась понимать как помочь завязям на яблоне набраться сил, как ускорить рост лекарственных трав на грядках, не вызывая при этом бурного хаоса.
А после уроков мы часто пили травяной чай в ее маленькой комнатке в замке. Она была чудесной собеседницей. Рассказывала истории о древних духах лесов, о свойствах трав, о том, как белая магия на самом деле ценилась в старые времена, до того как всех стали делить на полезных и бесполезных магов.
Она никогда не спрашивала напрямую о моих отношениях с Эрроном, но ее тихие, мудрые вопросы помогали мне самой разобраться в своих чувствах.
— Сила, что рвется наружу от счастья, это самый прекрасный и самый опасный дар, дитя мое, — сказала она как-то вечером, глядя на пламя в камине. — Его легко принять за слабость. Но именно она является признаком настоящей, живой силы. Не бойся ее. Просто научись делиться ею с миром осознанно.
Я смотрела на женщину и понимала, что Эррон был прав, найдя именно ее. Он дал мне сталь для моего внутреннего стержня. А матушка Илэйн учила меня быть гибкой ивой, что гнется под ветром, но не ломается. И в этом странном, двойном учении я наконец-то начала обретать не просто контроль. Я начала обретать себя.