Я весь день не находила себе места из-за произошедшего. Обдумывала все возможные варианты и никак не могла заставить себя заняться делами.
А всё потому, что была уверена в неправильности решения Эррона.
Но как ему сказать об этом? Как поставить под вопрос прямой приказ герцога и мужа?
Как убедить его в том, что запереть Изабеллу было не лучшим выходом?
Я не знала, но должна была попробовать. Правда с мыслями собралась лишь к вечеру.
Тишина в кабинете была густой и тяжёлой, что ощущалась почти физически.
Эррон стоял у камина, его профиль резко вырисовывался на фоне пламени. Он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен в никуда, но каждый мускул в его теле был напряжен до предела. Воздух звенел от невысказанных слов и подавленной ярости.
Я подошла к его столу, пальцы бессознательно скользнули по гладкой поверхности дерева. Картина унижения Изабеллы стояла перед глазами, смешиваясь с горьким осадком собственных воспоминаний.
Да, она была виновата. Да, она ненавидела меня и пыталась уничтожить. Но то, что только что произошло, было публичной казнью. И казнью без будущего.
Сделать глубокий вдох было физически больно.
— Эррон, — голос мой прозвучал хрипло, заставив его повернуть голову. Его глаза, холодные и пустые, встретились с моими. — Ей все еще нужен муж.
Он не ответил. Просто смотрел, ожидая моих следующих слов. Я выпрямила спину, собирая всю свою волю.
— Не по доброте душевной, — продолжила я, тщательно подбирая слова. Говорить на его языке было единственным шансом быть услышанной. — А потому что загнанный в угол зверь опасен. У нее остались деньги, связи, которые мы еще не отрезали, и вся ее ярость. Оставить ее здесь, в этих стенах, умирать медленной смертью от обиды и злобы, значит оставить тлеющий уголек под собственным домом. Рано или поздно она найдет способ сжечь все дотла.
Я видела, как его пальцы сжались в кулаки.
— У нее нет чести. Нет будущего. Ни один уважающий себя человек…
— Тогда найдем того, кто её подойдёт, — перебила я, заставляя голос звучать тверже. — Или того, кому ее имя и остатки состояния важнее ее прошлого. Или того, кто достаточно далек от здешних сплетен. Возможно у неё даже есть кто-то на примете. Ты же нашел меня. Совершенно чужую, без рода, без имени, без гроша за душой. Разве не могла она, твоя кровь, твоя сестра, воспитанная в роскоши, получить такой же шанс?
Последние слова повисли в воздухе и остались без ответа. Он отвел взгляд, его челюсть напряглась.
— Я не предлагаю простить ее или забыть то, что она сделала, — добавила я тише. — Я предлагаю сменить тактику. Вместо тюремщика ты, как брат и хозяин дома, должен стать стратегом. Убрать угрозу с глаз долой, подальше, под контроль того, кто будет держать ее в узде или любить со всеми её грехами. Это не милосердие. Это благоразумие.
Он медленно повернулся ко мне полностью.
— Ты просишь меня найти для нее мужа-тюремщика, — произнес он сокрушающе. — Купить ей надзирателя.
— Я прошу тебя обезвредить магическую бомбу, которая может рвануть нам в лицо, — поправила я. — И да, возможно, заплатить за это. Разве твое спокойствие и безопасность твоего дома не стоят того? Разве за возможное счастье сестры не стоит хотя бы немного бороться?
Он издал короткий, сухой звук, похожий на усмешку, но в нем не было ни капли веселья.
— Ты становишься опасной, Линель. Слишком хорошо учишься играть по нашим правилам.
— Я выживаю, — просто сказала я, чувствуя как напряжение немного спадает. — И пытаюсь обеспечить выживание этому дому. Вместе с тобой.
Он замер, и в его глазах мелькнуло что-то, чего я раньше не замечала.
— Хорошо, — выдохнул он наконец, но это прозвучало словно приговор самому себе. — Я подумаю над этим. Поищу варианты.
Облегчение лёгкой волной прокатилось по мне. Я кивнула, не доверяя своему голосу.
Он сделал шаг вперед, и его рука тяжело легла мне на плечо.
— Но помни, — его голос стал тихим и оттого еще более опасным. — Ты должна будешь мне в этом помочь. Так, чтобы замужество Изабеллы не обернулось для нас ещё большим кошмаром.