Платье на Инне сидело идеально. Белоснежный шёлк мягко облегал талию, ложился складками ниже колен, слегка покачиваясь при каждом её движении. На плечи — лёгкая песцовая шубка, чуть припорошенная бисером. Туфли — как продолжение её ног, белоснежные, тонкие, будто вырезаны из снега. Комната наполнилась тихим шелестом ткани, лёгким парфюмом и напряжённым предвкушением.
Раиса Аркадьевна поправляла ворот платья, в который раз сдерживала слёзы.
— Иннушка, ты как с афиши театра. Только намного красивее.
В этот момент в прихожей раздался звонок. Неожиданно, но не настойчиво.
— Да кто это ещё? — удивилась мама.
Она неспешно подошла ко входной двери и открыла ее. На пороге появилась высокая женщина в пальто с воротником из мутона, в ярком красном берете, с выразительными глазами и улыбкой, полной артистической уверенности.
— О, как будто вернулась в гримёрку! Раиса, ты не изменилась!
Мама ахнула и начала обниматься.
— Лидочка! Лидочка! Откуда ты взялась? Ты же в Бобруйск уехала!
— Уехала, а вот теперь — снова в Минске. На новом месте, в театре юного зрителя. Да вот услышала, что твоя дочка замуж выходит. Ну, как пройти мимо? Встретила Люсю с худсовета — та и рассказала. Вот я и пришла.
Инна, немного смущённо улыбаясь, кивнула.
— Здравствуйте тетя Лида.
Лида шагнула в комнату, с прищуром оглядела Инну с ног до головы. Обошла с одного бока, потом с другого. Приподняла край шубки, покрутила кольцо.
— Девочка… Это не просто наряд. Это театральный костюм к роли мечты. А невеста — как главная героиня.
Она обернулась к Раисе Аркадьевне:
— Раечка, скажи честно, есть ли у вас уже ведущий на свадьбу?
Инна с удивлением посмотрела на маму, та пожала плечами.
— Пока не думали… Всё как-то бегом, то костюм, то меню…
— Ну, тогда считайте, что он у вас есть! — Лидия сняла берет, села на табурет. — Позвольте взять эту честь на себя. Мой голос ещё ого-го, а память — лучше, чем у молодой актрисы на премьере.
Инна слегка покраснела.
— А у вас опыт есть?
— Деточка, пятнадцать свадеб, шесть юбилеев, три выпускных. Со стихами, песнями, анекдотами — и всё строго в рамках приличий. Но со вкусом и душой. А ещё… — она подмигнула, — могу вытащить на сцену даже самого застенчивого жениха.
Раиса Аркадьевна рассмеялась:
— Лидочка, если ты вытянешь Костю на тост — тебе памятник на торте положен.
— Памятник не надо, а вот хороший баян — желательно, — засмеялась Лида. — А ещё список гостей, чтобы приготовить пару сюрпризов. Ну и, конечно, репетиция. Хотя бы одна.
Инна кивнула и переглянулась с мамой.
— Вы правда готовы?
— Ради вашей семьи — хоть сейчас! Только предупредите — я могу разговорить даже Минскую городскую прокуратуру.
Инна засмеялась. Комната зазвучала теплом, доверием и предвкушением весёлого праздника.
Лидия осталась на чай, предложила целую кипу идей и даже набросала план свадебного вечера на листке в клеточку. К моменту, когда за окнами сгустились сумерки, было понятно одно — свадьба будет не только красивой, но и незабываемо душевной.
Утро выдалось морозным. Воздух в Минске был прозрачен, как стекло, снег весело хрустел под сапогами. В госпитале у Инны дежурство прошло без эксцессов, и нам после обеда удалось вырваться по делам — нужно было забежать в одну мастерскую «Медлабортехники» за специально заказанным инструментом и потом к Инне, уточнить последние детали перед свадьбой.
В прихожей Инниного дома снова в нос ударил едкий запах, но привычно, почти как родной. Дверь в комнату открылась сразу, будто специально ждали за ней. Инна была в домашнем халате, с влажными волосами. Чайник на плите в кухне уже вовсю шумел, гремя крышкой.
— Угадай, кто у нас будет ведущей? — она весело подняла бровь.
— Левитан с того света вернулся? — в тон ей прозвучал мой вопрос.
Инна рассмеялась, указала рукой в сторону комнаты, откуда донёсся лёгкий бархатный голос:
— Мои дорогие, если жених не умеет пить стоя, ему помогут! А если тост звучит неуверенно — ведущая в помощь!
За столом, с чашкой чая, сидела дама почти бальзаковского возраста, лет не больше пятидесяти, в широком сером джемпере и длинной юбке. Осанка женщины однозначно выдавала сцену. Лицо однозначно указывало на твердый характер. Улыбка профессиональная — актёрская, но тем не менее открытая.
— Знакомьтесь, Лидия Михайловна, — представила Инна. — Подруга мамы, актриса, по совместительству теперь — наша ведущая.
— Очень приятно! — рукопожатие было крепким и артистичным. — Слышала, вы у нас человек загадочный, талантливый, с руками, что золотом блестят даже без света рампы?
— Однозначно наговаривают и клевещут злые языки…
— Молодой человек! Скромность украшает мужчину, но настоящий мужчина украшение не носит!
Инна заулыбалась.
— А ещё, Костя, ты, не знал самого главного. До болезни мама была ведущей актрисой Минского художественного театра. Роль Маши в «Трёх сёстрах», Маргарита Готье… Всё это — мама.
Глоток чая оказался неожиданно горьким. Взгляд медленно перевёлся на Раису Аркадьевну, стоявшую у окна. Она смотрела на улицу, но явно, слышала каждое слово дочери.
— Не люблю об этом говорить, — тихо прозвучало её признание. — Всё было… давно. Болезнь забрала не только здоровье, но и голос. А без него сцена — как пустая рама без картины.
Лидия Михайловна положила руку ей на плечо.
— Но ведь артистка живёт в душе, не в связках. Ты однажды оживила весь зал, когда пела в гримёрке, помнишь?
Раиса Аркадьевна улыбнулась едва заметно.
Инна подошла к матери, обняла её, заглянула в лицо.
— Мы с Костей хотим, чтобы ты на свадьбе произнесла первый тост. Никто не сделает это лучше тебя.
Тишина продлилась несколько секунд. Потом в уголках губ Раисы появилась улыбка — печальная, но решительная.
— Тогда мне понадобится платье. Нормальное. Не больничное. С красивым воротником.
Инна поцеловала маму в щеку, Лидия театрально захлопала в ладоши.
— Ах, девочки, это будет спектакль! Только без занавеса и с настоящими чувствами!
На кухне запахло мятой и мандаринами. В комнате стало так тепло, будто весна уже стучалась в окно, хотя за ним по-прежнему трещал январский мороз.
Возле подъезда уже стояла «Нива» с прогретым мотором.
— На Пушкинскую или на Ленина? — уточнила Лидия Михайловна, удобно усаживаясь на заднем сиденье.
— На Ленина, в Дом моделей. Там должно быть что-то подходящее, — прозвучал ответ от Инны.
Она на лавочке поправляла шарф Раисе Аркадьевне, которая слегка волновалась, но старалась не показывать вида. После, мы вдвоем помогли сесть в машину на переднее сиденье которое накрыли пледом.
— Поехали, пока улицы не забиты, — сказал я, усаживаясь за руль автомобиля.
— А если на Ленина не будет ничего подходящего? — Высказала свое сомнение Иннина мама.
— А если и не найдётся — заставим шить на месте! А что делать? — усмехнулась Лидия, щёлкнув перчаткой по ладони. — Хорошо, что у нас есть Костя. С него — вдохновение, с нас — настойчивость.
По пути обсуждали, каким должен быть фасон. Раиса молчала, слушала, а потом вдруг, тихо, но уверенно произнесла:
— Хочу платье синего цвета. Тёмного, как небо перед грозой. С рукавами, закрытыми плечами и мягким воротом. И чтоб ткань… струилась.
— Заметано, Раечка, — театральным шёпотом подтвердила Лидия. — Стильное платье с характером. Под стать своей хозяйке.
Дом моделей, в который мы зашли со служебного входа, встретил гулом швейных машин и запахом ткани. Мастер, услышав, для кого подбирается наряд, оживилась и повела всю компанию в «отдел вечерних нарядов», который был на самом деле небольшой подсобкой с прочным гардеробом со множеством готовых платьев разных цветов и фасонов.
— Только, девочки, прошу вас — не из того, что пестрит и блестит, — предупредила Раиса Аркадьевна. — Хочется благородства, а не цирка.
Седьмое отобранное платье подряд вызвало одобрительный гул. Синее, в пол, на мягкой подкладке. С широким поясом, подчёркивающим талию, и воротником, который можно было красиво уложить вдоль плеч. Примерочная раскрылась, как театральный занавес.
— Это оно… — тихо проговорила Инна, глядя на мать, вышедшую в новом наряде.
Раиса смотрела на своё отражение и чуть не сорвалась на слезу. Но тут Лидия щёлкнула пальцами:
— Сапоги — вон те, замшевые, тёмно-серые. Подойдут идеально.
— Согласен. В приталенном пальто и меховом берете это будет — не женщина, а образ, — добавил я.
Уже на кассе Раиса Аркадьевна робко дотронулась до руки дочери.
— Не думала, что снова буду выбирать себе платье… Не в аптеку, не в поликлинику… А — платье для серьезного события.
Инна улыбнулась, и сжала пальцы матери.
— Это только начало. Жизнь ещё не сказала своё последнее слово мама.
Возвращались уже при свете фонарей. В салоне машины пахло новой тканью, духами Лидии Михайловны и каким-то предчувствием торжества. Раиса смотрела в окно, молча, но в её глазах светился огонь, который до этого долго прятался где-то глубоко.
Обновы лежали у нее на коленях, как знак, как символ новой жизни. Ее жизни. И сейчас машина несла не просто пассажиров, а людей, решивших вернуть себе то, что казалось потерянным — надежду.
Утро в день свадьбы выдалось ясным, с лёгким инейным кружевом на ветках и покатыми облаками, лениво дрейфующими над Минском. У ресторана «Юбилейный» суетливо двигались люди — одни таскали ящики с провизией, повара в белых колпаках курили у черного входа, официанты в крахмальных передниках и туго повязанных галстуках получали последние наставления от администратора. Сигаретный дым смешивался с запахами свежего хлеба, зелени и пряного мяса.
— Борис Аркадьевич, только не забудьте, что селёдку надо подавать в форме кольца! Это — принцип! — с серьёзным выражением лица напоминал Исаак Маркович, следивший за сервировкой, как генерал за военной операцией.
— Успокойся, уважаемый, у нас не первая свадьба, так что мы не первый раз за мужем. Всё будет как в Кремле, а может, и лучше, — подмигнул повар, убирая поварёшку за пояс, словно казак шашку.
Тем временем в отделении ЗАГСа на улице Кирова уже звучала музыка Мендельсона. Свадебный зал был декорирован лентами, гвоздиками и веточками кипариса — по моде того времени. Инна в белоснежном платье сшитом вручную, с фатой, закреплённой гребнем из перламутра, выглядела как невеста из старой киноленты, а Костя — строгий и уверенный — словно герой военного романа, только что вышедшего из типографии.
Регистратор, молодая женщина в строгом брючном костюме, с голосом, пожалуй достойным если не оперы,то филармонии уж точно, сейчас произносила слова о «ячейке социалистического общества».
— Объявляю вас мужем и женой, — наконец гулко прозвучало под потолком.
Надевая кольцо на палец Инны, я смотрел ей прямо в глаза.
— Ты как… невеста из журнала, — прошептал ей уже в статусе мужа, поправляя пиджак. Мои пальцы дрожали, когда заодно поправлял галстук.
— Государственная регистрация брака между гражданином Брисенком Константином Витальевичем и гражданкой СафроновойИнной Ивановной объявляется завершённой, — торжественно произнесла сотрудник ЗАГСа с причёской в стиле «башня» и вручила свидетельство после росписи молодоженов.
Аплодисменты, поцелуй под вспышки фотовспышек, и вот — уже выход на ступени, к группе друзей и родных.
— Так! Теперь все быстро по машинам, едем к памятнику Освободителям! — командовала Лидия Михайловна, как будто она до сих пор была завлитом в театре.
У памятника — торжественный снимок на фоне бронзового воина, букет на плиту монумента, руки в перчатках, переплетённые в знак уважения к прошлому.
— Только не вставай на колени, клянусь, костюм испачкаешь! — смеясь, предупредила Инна, увидев, как я, её новоиспечённый муж, собирался снять кадр снизу.
Фотограф, мужчина с камерой «Киев», вздохнул:
— Подвиньтесь на шаг влево… Ещё чуть-чуть. Отлично. Так держать! Это фото достойно быть на обложке журнала.
После съёмки — неспешная прогулка в сторону ресторана. Инна держала Костю под руку, её шубка из белого песца отливала жемчужным светом на фоне зимнего Минска. Рядом шагали Раиса Аркадьевна и Лидия Михайловна, переговариваясь о том, как быстро всё произошло — словно только вчера Инна ещё бегала с косичками по двору.
У входа в ресторан на крыльце уже стояли гости. Кто-то держал в руках букет, кто-то — бутылку шампанского, кто-то с любопытством оглядывал «Ниву», припаркованную неподалёку. Исаак Маркович, в пальто с меховым воротником, подошёл первым:
— Ну, дорогие мои, с праздником! Всё готово. Заходите, не бойтесь — столы ломятся, музыка играет, и даже ОБХСС не сунется сегодня — у них выходной.
Смех, хлопки по плечу, рукопожатия и первая рюмка водки уже через порог.