Беглый в Варшаве

Глава 12

После ресторана «Pod Blachą», где подали шикарный журек в хлебной миске, который согрел изнутри, а ароматный бигос с квашеной капустой, копченостями и черносливом окончательно убедил нас в том, что польская кухня заслуживает отдельного восхищения, и дальнейшего очень тщательного изучения.

Над крышами домов висело серое небо, в воздухе повис влажный морозец с ароматом каменного угля, которым топили половину польской столицы.

На витрине, в небольшой кондитерской «Blikle» на улице Крулевской, наш взгляд упал на аккуратно выставленные торты.

Один из них, мы и приобрели. Это был знаменитый варшавский торт «Вздох Варшавы» — с маковым бисквитом, ореховым кремом и слоем шоколадной глазури, с надписью «W-Z» — фирменный варшавский, тот самый, о котором так тепло рассказывала Инна, вспоминая своё детство.

Торт положили в нарядную картонную коробку с серебристым шнурком.

Инна аккуратно прижала его к себе, и в этот момент взгляд прохожего польского старичка выдал всё — запах родного детства, вкус, который не отпускает десятилетиями.

Указав пальцем на него, я произнес с улыбкой:

— Только неси осторожно, он хрупкий как твои воспоминания.

Мы двинулись по адресу, который дала Раиса Аркадьевна. Тот самый двоюродный брат, с которым когда-то вместе играли в театральной студии в Познани, а потом он перебрался в Варшаву и с тех пор обжился в столице.

Двоюродный дядя Инны — пан Станислав Януш Подкаминьский — жил в центральной части районаЖолибож (Żoliborz), недалеко от парка Красиньского (Park Krasińskich) и вблизи границы с районом Мурнув (Muranów), в кирпичном доме довоенной постройки, с фасадом, который уже начал шелушиться, но окна были в порядке, а у входа дежурил кот — чёрный, с белым галстуком.

Старый лифт поскрипывал как подбитый дирижабль, но всё-таки добросовестно донёс нас на нужный этаж.

На звонок дверь открылась мгновенно. В проеме появился невысокий, аккуратно одетый мужчина мужчина лет шестидесяти в сером свитере и очках с тонкой оправой. У него был орлиный нос, аккуратная седая бородка и глаза, в которых угадывалась артистическая искра. На нём был вязаный жилет и твидовые брюки. Сначала он посмотрел с лёгким недоверием, а потом глаза его вспыхнули узнаваемым теплом:

— Инна? Ты, dziewczynka moja? Боже, как ты выросла… Инуська, ты только посмотри на себя! — с искренним удивлением воскликнул Станислав, прижимая племянницу к себе. — Совсем взрослая, красивая, как твоя мама в её лучшие годы.

Инна засмеялась и шагнула вперёд, чтобы обнять дядю.

Повернувшись к мне, он вежливо протянул руку:

— А это, должно быть, твой избранник. Наслышан. Проходите, проходите. У меня скромно, но тепло.

Внутри пахло воском, старым деревом и книгами. На стене — фотография в черно-белых тонах: Инна в возрасте лет пяти, улыбается, сидя у него на коленях. С каминной полки смотрел в прошлое потемневший портрет женщины в кружевном воротнике — мать Юзефа и тетка Инниной мамы.

Поставив торт на стол, Инна бережно сняла с него упаковку и сразу пошла на кухню за тарелками.

— Дядя Станислав… мама передаёт тебе поклон,привет и благодарность, — спокойно проговорила моя жена. — Говорила, что вы когда-то пообещали помощь, если будет надо.

— И она вспомнила про меня после стольких лет? Значит, дело действительно серьёзное, — пробормотал он, впуская ее назад в комнату. — Ну, проходите, проходите. Снимайте пальто, здесь у меня тепло.

— Всё, что могу. Хотя времена, как ты понимаешь, сложные. Работаю сейчас заведующим архивом в городской управе. Бумаги, списки, иногда очень ценные сведения проходят через мои руки. Если будет нужно, подскажу, к кому обратиться — только аккуратно. Сейчас из-за «Солидарности» всё как на пороховой бочке.

— Мы не будем создавать вам проблем, — уверила его Инна. — Просто хотим знать, что у нас в городе есть человек, к которому можно обратиться, если совсем прижмёт.

— И правильно. Польша — страна хорошая, но сейчас тут всё шатко. Особенно если ты из Союза. Но, глядя на тебя, понимаю — вы не туристы.

— Мужу предложили интересную работу в советском военном госпитале. Он отличный специалист по медицинскому оборудованию.

— Понятно.

С кухни пахло корицей и яблоками. На столе стояли старинный глиняный заварник с рисунком пав, тричашки и блюдо с тонкими нарезками копчёной ветчины, рядом расположились рюмки. Кусок домашнего пирога лежал под накрахмаленной солфеткой.

Я поставил коробку с тортом на стол:

— Варшавский. От Blikle, надеюсь, он поместится в вашу коллекцию вкусов.

Пан Станислав рассмеялся:

— С таким зятем и о театре забыть можно. Садитесь. Рассказывайте всё. Как мама? Как вы оказались в Варшаве?

Разговор быстро вошел в семейное русло. Инна говорила легко, на чистом польском, всё больше с акцентом коренной варшавянки. Станислав слушал внимательно, задавал вопросы, комментировал.

Чай заваривался долго, как полагается.

— Ты мне скажи, Инуська… — подал голос хозяин, осторожно отхлёбывая. — Ты же теперь уже официальная жена?

— Да, — ответила она с лёгкой улыбкой. — И вполне счастливая. Как мама говорила, «лучше коротко, но метко».

Юзеф кивнул, глядя прямо в глаза:

— Значит, береги его. В нём есть что-то… хм… настоящее. Не столичное, но породу чувствую.

Пан Станислав, поставил на стол крепкий чай, достал из серванта маленькую бутылку настойки и сделал широкий жест:

— За приезд дорогих гостей! Угощайтесь, это моя жена Ядвига сама на травах настаивала.

Не успели выпить по первой рюмке, как за дверью послышался грохот ключей, звон голосов и звонкие, быстрые шаги. Через секунду в коридоре раздался голос:

— Сташек, мы дома! Юзеф капризничал, но уже всё хорошо!

Пан Станислав поднялся, пошёл встречать, а через минуту в комнату вошла женщина лет пятидесяти, полная, уверенная в себе, с энергичными глазами. За ней — мужчина чуть моложе, высокий, с густыми усами и внимательным взглядом. Следом — молодая женщина с короткой стрижкой, в современной шапке из искусственного меха, и мальчик лет восьми с коньками в руках.

— Знакомьтесь, дорогие, — сказал Владислав с гордостью в голосе. — Это моя жена Ядвига, врач педиатрии, старший сын её — Януш, а это его супруга Хелена и их сын Юзеф. Наш внук, наш свет.

Ядвига первая подошла, крепко обняла Инну:

— Какая ты красавица стала, Инечка. Мама рассказывала, как ты ей помогаешь. Я рада, что ты приехала. Ты и твой муж будете здесь как дома.

Хелена протянула руку с лёгкой улыбкой:

— Добро пожаловать в Варшаву. Мы слышали о вас только хорошее.

Маленький Юзеф бросил взгляд на меня, кивнул серьёзно и спросил:

— А вы правда служите в войске и умеете водить танк?

Пока все смеялись, Януш с интересом спросил:

— А вы на чём приехали? Вся Варшава гудит про какую-то «советскую Ниву, как из будущего».

Ответ был лаконичен, но с огоньком:

— Машина немножко необычная. Она у нашего дома осталась. Потом покажу.

Ядвига взяла в руки чайник, и, наполняя чашки, сказала с теплотой:

— Тут давно не было такого вечера. Спасибо вам, дети. Спасибо, что приехали.

И в этот момент на стол легло что-то, что простым глазам не увидишь, но очень важное. Что-то, что воедино соединяет кровь, время и память.

— Сташек, ты только посмотри на них, — с мягкой усмешкой сказала Ядвига, подливая чай. — Инна прямо расцвела рядом с твоим зятем. Мне нравится, как он держится. Уверенно, спокойно. Как будто он уже всё про всех знает, но не торопится никому об этом рассказывать. Интересно, как это у него выходит? — Она с мягкой улыбкой посмотрела на меня.

— Секрет военной службы, — отозвался я, хитро прищурившись. — У нас там, в штабе, даже чай заваривают по уставу.

— По какому уставу — это ещё вопрос, — вставил Януш, потягивая настойку из тонкого бокала. — Но машина у него — это да. Мы с Хеленой видели ее на неделе несколько раз у советского госпиталя. Даже специально пару раз мимо прошли и назад вернулись, чтобы ещё раз глянуть. Там такие покрышки, что даже гонщик Формулы 1 обзавидовался бы.

— Мы вообще-то всерьёз завидуем, — вдруг сказала Хелена и уселась ближе. — У нас совсем старая «Syrena». На ней в магазин доехать — уже приключение, а уж в горы… Это даже смешно.

Инна с любопытством посмотрела на Януша:

— А вы что, любите горные лыжи?

— Не просто любим, — с вдохновением сказал Януш, подаваясь вперёд. — Мы с Хеленой познакомились именно на склоне. Это было под Закопане, я тогда ехал в свободную неделю, она — по распределению с кафедры. И вот, видишь, — он нежно коснулся руки жены, — уже двенадцать лет вместе.

— Если бы не Юзеф, — вставила Хелена, — мы бы и сейчас гоняли на лыжах каждый второй уикенд. Но с машиной… сами понимаете.

— Есть одно место, — продолжил Януш. — Не слишком далеко от Варшавы, километров восемьдесят. Там отличный склон, мало людей, свежий воздух. Но туда даже на «Żuku» не сунешься. Дорога разбита, особенно после снега. Один раз поехали — потом трактор вытаскивал.

Инна подняла брови и повернулась ко мне:

— Ну а ты что скажешь, командир вездехода?

Сделав вид, что задумался, отпил немного чая и медленно поставил чашку обратно:

— Нива, конечно, не танк. Но если колёса не отвалятся — доедем. А если и отвалятся — починим на месте.

— Ты не шутишь? — оживился Януш. — Серьёзно, можно попробовать? Мы давно хотим вырваться на снег. С Юзефом. У него уже свои маленькие лыжи есть, он только и ждёт.

Малец тут же вытянулся на стуле, приложил ладонь к виску и с важным видом сказал:

— Я уже умею тормозить! Иногда даже правильно!

— Сташек, — сказала Ядвига, — смотри, как всё хорошо и просто. Люди только приехали — а уже объединяют семьи, планы строят. Прямо как в хорошем фильме.

— Я бы сказал — как в кино, где ещё никто не знает, что главный герой всё время скрывает, что он вообще-то не совсем человек, — усмехнулся дядя и подмигнул.

Инна в ответ тихонько толкнула меня ногой под столом:

— У нас, между прочим, всё серьёзно. Если поедем — то с термосами, бутербродами и полным комплектом теплых вещей.

— И с мятной наливкой от тёти Ядвиги, — добавил я. — Потому что без неё на мороз идти — это безрассудство, а не спорт.

— Я только за, — сказала Ядвига. — Но наливку дам с условием: вы мне потом расскажете, кто лучше всех катался. А если вы ещё и фотографии привезёте, то вообще праздник будет.

Улыбнулись все. Слово за слово, посуда постепенно пустела, вино убывало, и разговор закрутился уже не о лыжах, а о старом варшавском кинотеатре, о спектаклях в Театре Польском, где когда-то блистала бабушка Инны, и о том, как сильно в Польше чувствуется воздух перемен.

А где-то на потолке тихо расположилась «Муха», сохраняя в своей бездонной памяти всё: и запах пирога, и слова за столом и момент, и многое, многое другое.

За окном поскрипывали трамваи, улица постепенно погружалась в вечернюю дрему. Чай был выпит, тортик — почти исчез, оставив шоколадные следы на тарелке. Прощались тепло. На выходе пан Станислав тихо сказал Инне:

— Помни, девочка, двери этого дома для тебя открыты. Всегда.

Солнце опускалось над Вислой. На стекле заднего окна автобуса отражались осколки дня: святые, стены, геральдики, и бело-красные символы новой эпохи, притаившиеся в трещинах старого мира.