После полудня нейроинтерфейс подал сигнал — «Друг» завершил обработку данных. Доклад открылся сразу в поле зрения: визуальная фиксация, аудио и стенограмма беседы, прошедшей на квартире Пшемыслава Ковальского, куда эта троица перебралась после кафе. Камера, замаскированная в декоративной птичке, без труда сняла всех участников.
Сверчевский, растянувшись в кресле, говорил спокойно, с тем мерзким налётом самоуверенности, который бывает у мажоров, привыкших к безнаказанности. Его голос звучал особенно отчётливо:
— Главное — держать линию. Он вас тронул первым. Машину помял. Угрожал. Свидетели — вы двое. Точка. Если этот советский полезет жаловаться — мы его прижмём. Его баба — слабое место.
Ковальский сидел на подлокотнике, жевал зубочистку и усмехался:
— А если он начнет дергаться?
— Тогда он нам будет должен. Машина у него хорошая. А главное, его контакты. Он по службе ездит по всей Польше, через него можно получать от «Фила» то что нам нужен. Нужен курьер на замену старого, надёжный, но управляемый.
Рышард, до этого молчавший, тихо сказал:
— У меня есть записи с её голосом. Сделаем пару звонков, и она сломается и подпишет всё, что скажем.
Слова жесткими и были чётко зафиксированы. Всё сводилось к одному: сговор не просто имел место, он был выстроен заранее, с распределением ролей, этапами давления и конкретной целью: превратить чужую семью в инструмент для перевозки валюты. А «Фил», судя по контексту, либо агент иностранной разведки, либо высокопоставленный криминал.
Перед глазами мелькнуло предупреждение интерфейса: «Опасность перерастает в системную угрозу. Рекомендовано активировать протокол защиты».
Вечером, когда в подъезде зашуршали шаги, а в дверной звонок позвонили дважды, Чутье подсказало, что дело пошло дальше. Камера «Мухи», которая дежурила на лестничной площадке передала изображение — незнакомый человек в кожаной куртке и тёмной шапке осматривал замок, прикрываясь газетой. Через пару минут он быстро спустился вниз, ничего не тронув. Но в почтовом ящике появился лист бумаги: «Ты знаешь что делать. Сделай всё правильно — и всё будет хорошо, и твою женщину не тронут».
Инна читала это, стоя у окна, с застывшим лицом. Голос звучал тихо, как будто в полусне:
— Они ведь следят… Я их видела вчера у трамвайной остановки. Один с газетой — притворялся, что ждёт транспорт. Второй делал вид, что курит, но взгляд, прямо на меня. Я обернулась, а он исчез. Сегодня снова. Только теперь уже не притворяются. Просто смотрят, нагло, глаза в глаза.
В этот момент пришлось впервые за всё время активировать протокол полной защиты. Голос «Друга» прозвучал в голове чётко и чуть растянуто:
«Активация: режим „Щит“. Полное наблюдение, контроль периметра, нейтрализация угрозы в случае пересечения порога. Разрешение на использование внешних активов получено. Опции невидимости и маскировки периметра — включены.»
Квартира словно напряглась, и это чувствовалось во всем. Стены остались прежними, но каждое движение снаружи теперь фиксировалось. Каждый, кто подходил ближе трёх метров, становился объектом анализа: рост, вес, давление, мотивационный профиль, уровень агрессии. Если потребуется, то вмешательство будет мгновенным.
Инна молчала, но в её взгляде уже не было страха, только удивление и растущее, глубокое доверие. Ладонь легла на мою руку, а голос стал едва слышным:
— Знаю, ты не такой как многие вокруг. Но… спасибо, что ты со мной. Даже когда тебе самому страшно.
Мой ответ прозвучал совсем негромко, почти на выдохе:
— Ты теперь под полной защитой, никто тебя не тронет, я обещаю.
Тот день начинался слишком спокойно. Слишком правильно. Даже «Нива» завелась без капризов, будто чувствовала, что всё должно пройти ровно.
У ворот ДОСа показался знакомый «Фиат» — тот самый, что раньше блокировал нам дорогу. Машина проехала мимо, не сбрасывая скорости, водитель даже не обернулся. Только в зеркале заднего вида промелькнул знакомый затылок. Внутри уже вспыхнуло тревожное эхо, и команда «Другу» отправилась мгновенно.
За день произошло два мелких, но странных эпизода. Первый — проверка документов неизвестными возле госпиталя, которые представились дорожной милицией. Второй — аккуратный белый конверт в почтовом ящике. Внутри лежали пять стодолларовых купюр и бумажка с адресом и временем. На бумажке стояло: «Wiesz co robić. Jeśli nie — twoja żona może zginąć.(Ты знаешь, что делать. Если ты этого не сделаешь, твоя жена может умереть).» Перевод был излишен.
Когда я осторожно, двумя подушечками, за торцы взял долларовые купюры, «Муха», дежурившая в комнате под видом обычного настенного датчика, немедленно передала заключение: фальшивка. Очень качественная. Почти идеальная. Но не настоящая. В нейроинтерфейсе мгновенно всплыло предупреждение. Внутри сложился ещё один пазл. Перед глазами всплыл еще один контур целой схемы: не просто шантаж, не просто подделка, а работа целой группы фальшивомонетчиков. Эти купюры не для внутреннего пользования. Их задача — пройти границу, осесть в банках на Кипре или в югославских казино. Взамен — телевизоры, джинсы, магнитофоны, сигареты и ликёр. Импорт. Контрабанда.
Так как иметь рядом с собой фальшивки было смертельно опасно, то первое что сделал войдя в квартиру, это сжег их в печке на кухне.
В эту ночь мне спалось плохо. За окном метель чесала оконное стекло ветками дерева у дома, интуиция зудела между затылком и копчиком, как старая рана перед переменой погоды. Около двух часов раздался тихий сигнал в нейроинтерфейсе. Сообщение от «Друга» пришло не как тревога, а как уведомление — с холодной формулировкой: «Проведена несанкционированная загрузка объекта транспортировки. Подозрение на провокацию. Информация уточняется».
Через минуту пошёл подробный доклад. Ничего лишнего и безупречно выверенный: «В 01:47 зафиксировано вторжение двух неизвестных лиц к вашему транспортному средству. Взломан замок багажника. Размещён объект: коробка из плотного картона, размеры приблизительно 60 на 40 на 20 сантиметров. После этого неизвестные место покинули. Пребывание у машины заняло менее одной минуты. Лица в капюшонах, разговор не зафиксирован. Госномеров у автомобиля сопровождения неизвестных не обнаружено. „Птичка“ ведет наблюдение за этим автомобилем.»
Следующая вспышка в поле зрения — тактический маршрут «Мухи», которая вышла из режима ожидания. Сначала к «Ниве» — бесшумное скольжение в потоке тёплого воздуха под капот, затем переход в багажный отсек. Камера через полимерное веко сфокусировалась на коробке. Трение скотча, лёгкий сдвиг крышки — и сканер пошёл по слоям.
Состав обнаруженного выдался предсказуемым и в то же время тревожным. Внутри находился пистолет, тип П-64, без маркировки и номера который спилен. Состояние — рабочее. Кроме оружия, зафиксированы две стопки купюр, предположительно номиналом по 100 долларов. Предварительный спектральный анализ указал: материал — бумага высокой плотности, следы современных органических примесей, нехарактерных для подлинных образцов 1970-х годов. Вердикт — подделка, высокого качества, но с ключевыми нарушениями: нарушен водяной знак, линии микропечати не выдерживают 600-кратного увеличения. Пробная цифра на третьем слое имеет смещение в 0,4 микрона, чего быть не должно.
Резюме от «Мухи» появилось мгновенно: «Контрабандный комплект. Потенциальная провокация с целью уголовной дискредитации. Вероятность оперативной постановки — 92 процента. Требуется немедленное изъятие.»
В квартире всё оставалось на месте. Тепло шло от батареи, часы тикали на полке, Инна во сне вздохнула и перевернулась, не подозревая, насколько близко от нас прошло лезвие. В груди поднимался холод, не страх, а особый тип концентрации, когда весь организм перестраивается под выполнение задачи.
В интерфейсе всплыла простая фраза: «Ждать команды?» Ответ был дан без колебаний. Подключился дрон-манипулятор из хозяйственного шкафа, компактный, но с нужными сенсорами. Через пять минут коробка уже была отснята, затем дефрагментирована, упакована в термополиэтилен, извлечена, и подготовлена к дальнейшей транспортировке.
К 02:35 операция была завершена. Химический след на внутренней обшивке багажника нейтрализован. Замок восстановлен до состояния, близкого к заводскому. Уровень маскировки — полный.
Следующие действия были просты. В голове уже формировался план. Слишком уж грамотно подложили. Значит, игра ведётся профессионально. Кто-то очень хочет, чтобы гражданин Борисенок оказался утром в наручниках, с пистолетом и пачкой «зелени» на руках.
До рассвета оставалось меньше четырёх часов.
Ранним утром, когда воздух в квартире был уже прохладным, раздался сухой, уверенный звонок в дверь. Не тот, что робко дёргают соседи или ошибающиеся почтальоны.
Инна, ещё в халате, накинутом поверх ночной рубашки, подошла к двери и приоткрыла её, оставив цепочку на месте. На лестничной площадке стояло пятеро мужчин, трое в форме и двое в штатском. Один из них, сухощёкий, с узким лбом и портфелем в руке, шагнул ближе к двери и произнёс по-польски с подчеркнутой формальностью:
— Prokuratura Rejonowa. Mamy nakaz przeszukania. Otwórzcie drzwi, proszę. Chodzi o podejrzenie przestępstwa. (Районная прокуратура. У нас ордер на обыск. Откройте, пожалуйста. Речь идет о предполагаемом преступлении.)
Перевод не потребовался. Инна побледнела, инстинктивно отступила на шаг и обернулась ко мне.
На лице растерянность, но голос прозвучал твёрдо:
— Костя, они говорят, что у них ордер. Хотят проводить обыск.
За ее спиной стоял я, уже одетый, как всегда, брюки, водолазка, вязанный жилет. Лицо было спокойным, но глаза начали считывание обстановки, делая осмотр по секторам.
Подойдя к двери, ощутил как в лицо хлынул холод с лестницы и запах промороженной шинели.
и не тронув цепочку, глянул прямо в глаза сухощекому прокурору, сказал на чистом польском, с подчеркнутой, но холодной вежлиыостью:
— W tym mieszkaniu przebywają obywatele innego państwa. Każda czynność śledcza wymaga obecności przedstawiciela radzieckiego konsulatu. Bez niego nie możecie nawet wejść, nie mówiąc już o rewizji. (В этой квартире находятся иностранные граждане. Каждое следственное действие требует присутствия представителя советского консульства. Без него даже войти нельзя, не говоря уже о досмотре.)
Его пауза длилась ровно семь моих вдохов. Плечи одного из молодых офицеров на секунду напряглись. Шаг вперёд, и тут же снова назад. Человек с портфелем чуть опустил взгляд, словно прокручивал инструкции.
— To rutynowa procedura…(Это рутинная процедура…) — попытался было вставить он, но голос был уже слабее.
— Wzywajcie konsula. Teraz.(Вызовите консула. Сейчас же.) Ten budynek należy do Armii Radzieckiej i ma eksterytorialność. Na jakiej podstawie dokonałeś inwazji na terytorium suwerenne? Wyjdź natychmiast! (Это помещение принадлежит Советской Армии и обладает экстерриториальностью. На каком основании вы вторглись на суверенную территорию? Выйдите немедленно на улицу!) — прозвучало как приказ, и в нём не было ни капли сомнения.
Один из сопровождающих переглянулся с другим. Затем тихо отступил и достал рацию. Разговор по ней шёл приглушённый, но отдельные слова долетали. Судя по тому, как замялся, явно никто из них не ожидал прямого сопротивления, тем более юридически выверенного. Ответ по рации пришёл не сразу. Видимо, на том конце происходило бурное совещание.
Инна стояла сбоку, прижав руку к груди, но в глазах уже не было страха. Только напряжённое ожидание. Костя слегка повернул голову и кивнул ей — как бы говоря без слов: всё под контролем.
Снова подошёл прокурор, но теперь говорил тише, почти извиняющимся тоном:
— Konsul zostanie powiadomiony. Ale musicie zrozumieć… Chodzi o bardzo poważne zarzuty. (Консул будет уведомлен. Но вы должны понимать… Это очень серьезные обвинения.)
— Rozumiem doskonale. Ale to nie zmienia faktu, że jesteście tutaj bezprawnie. (Я прекрасно понимаю. Но это не меняет того факта, что вы здесь незаконно.)
Голос прозвучал ровно, спокойно, но внутри в это время уже работал интерфейс. «Друг» получил команду отследить всех по лицам, проверить номера удостоверений, определить маршруты передвижения этой группы за последние сутки. «Муха», дежурившая за занавеской, активировала режим съёмки и аудиозаписи.
Площадка замерла в ледяном утреннем напряжении. Как в шахматной партии, где обе стороны поняли: сейчас главное не сделать первыми неверный ход.