Барин из провинции

Глава 9

Глава 9

Эльвира оказалась актрисой. И не потому, что я вдруг усомнился в искренности её страсти — с этим как раз всё в порядке: такие вещи не сыграть. Нет, всё проще — она актриса в самом буквальном смысле.

Начинала, говорит, в Петербурге, на подмостках какого-то камерного театра. Потом пошло вверх: пригласили в провинциальную труппу — уже за хорошие деньги. А теперь вот… Москва.

Обстоятельства, говорит, заставили. Спрашивать в лоб я не стал, но вроде бы ревнивая супруга одного особо пылкого поклонника Мельпомены не оценила женского таланта. Пришлось уехать.

— Лёшенька, это было великолепно! — с чувством произнесла Эля, нежась в кровати, когда мы прервались перед второй… а может, третьей «сценой». — Не моя бы нужда в деньгах — я бы тебе сама заплатила.

А надо сказать, я всё-таки сумел удивить девушку. И не какими-нибудь антропологическими особенностями или наворотами с порнохаба — не в этом дело. Просто у Лёшеньки уж очень давно никого не было. А накопившееся воздержание, как оказалось, может быть полезно. Энтузиазм у меня был запредельный — и, похоже, даже повидавшую многое Эльвиру он слегка ошеломил.

А она — не просто актриса, она, как теперь стало ясно, содержанка. В столице у неё был один покровитель. Где-то в имении под Москвой — другой. Теперь вот, похоже, решила захомутать барона Дельвига. Поэтому и динамит: держит на дистанции и сближаться не торопится. А что? Правильно делает. Профессиональный подход.

Так что, выходит, энтузиазм у нас с ней сегодня был взаимный. Просто причины у каждого свои.

— Оп-па, опа-па, отдыхаем хорошо. Про…ли всё лаве, да заработаем ещё! — напевал я в отличном расположении духа, одеваясь.

Пора было выходить: в соседний номер — то есть мой — раза уже три кто-то приходил. Слышал стук. То ли Володя, то ли Тимоха, а может, уже и администратор с требованием выселиться. Часов у меня нет, и сколько сейчас времени — неясно.

Торопливо прощаемся. Эля остаётся в гостинице — и, пожалуй, это правильно. Мне здесь жить дорого. Кроме того, останься я — к расходам на номер добавились бы ещё и расходы на «обслуживание в номере». А отказаться от молодой, неглупой женщины — непросто. Да и ей расстаться с деньгами — не легче.

В общем, вывод простой: мы с ней не пара.

— Оля тебя искала, — зевнул Володя, когда мы уже отъехали от «Неги». — Новый адрес оставила. Просила навещать.

— А зачем? Мы ж её туда и отвезли. Адрес-то знаем!

— Не-а. Там другой будет. Если возьмут её в услужение к купцу Симонову. Первой гильдии, между прочим, купец. Дом у него в Замоскворечье, на Пятницкой.

— Хм… удобно ли заехать? А чем этот Симонов промышляет?

— Текстилём, вроде. Ну и с господином Селивановским работает. Это у которого лавка книжная на нашей улице — самая большая. Он ещё книгопечатник, из крупных.

Усмехаюсь. Вот так — Володя уже называет Никольскую «нашей улицей». И, надо сказать, не без основания. Местоположение у нас и впрямь славное. Центр, движение, лавки, книги. Буду жить сам, в своём домике.

— Можно и заехать при случае, — прикинул я, что связи такого рода будут полезными.

С другой стороны — у купца первой гильдии хлопот своих по горло. Ему, может, и не до провинциальных визитёров. Но… а если заинтересовать? Я ведь всё подумываю сделать игру, что-то вроде «Монополии». Купцы, лавки, улицы, налоги. Глядишь, зайдет она как забава местному купечеству. Они народ азартный.

Или вот — текстиль. Где ткани, там и шёлк. А где шёлк — там, возможно, найдётся место и для моего Тимохи. Продам его. Честно. Тем более что с каретой он управляется из рук вон плохо…

Меня носом во Владимира чуть не вдавило, после резкой остановки нашего транспортного средства. Чертыхаясь, слышу, как Тимоха на улице с кем-то лается. Пора выходить — пока мой кучер не огрёб.

А там начался разбор ДТП — без страховых инспекторов и без полиции. Ну, почти без полиции. Околоточный индифферентно стоит у края дороги, наблюдая за происходящим. Вмешиваться не спешит — мол, дело житейское! Подумаешь, два конюха сцепились: мой Тимоха и ещё один, бородатый, здоровенный и косматый. Вёз он что-то в своей телеге, у которой теперь, благодаря моему криворукому кучеру, одно колесо сломано.

— Охолонись, ирод сиволапый! — ору я на возчика.

А Тимоха, почуяв поддержку барина, воспрял духом и схватил мужика за бороду.

Хрясь! Возчик, не будь дурак, тут же зарядил ему в морду.

Хрясь! Владимир, выскочивший из кареты следом за мной, не раздумывая отвесил оплеуху возчику. Вот она — военная косточка. Не растерялся, сработал чётко.

— Тр-р-р! — сипло, с дребезгом, заливается свисток и околоточный бежит к месту событий, отчаянно размахивая руками.

Идиот, конечно. Всё видел — и ссору, и драку, — и мог бы вмешаться раньше. Но стоял, выжидал чего-то… Хотя нет, не идиот — дельный малый: вон, гривенник от меня заработал в итоге. Видно, на то и расчет был.

Заплатил. Потому что связываться не хочу. Видеорегистраторов пока не изобрели, а иные видоки подлого сословия против меня, дворянина, не тянут. Это возчик уже понял, и горестно причитая, полез чинить колесо. Вот не бил бы он моего водилу, я бы, может, и дал ему пятак, скажем, для утешения. А теперь — хрен!

— Хорош, хорош, — сдерживая смех, рассматриваю я ару.

Разбитый нос и губа… и, возможно, фингал будет.

— Ты чего в драку лезешь? А если бы меня или Владимира не было рядом? — спрашиваю.

— Так вот вы и были, и что? Как мне это помогло? — недовольно бурчит дерзкий крепостной, и мы едем по улице дальше.

Решили остановиться на Хитровке — по совету портье из нашей дорогущей «Неги Персии». Да и рекламку видел в газете: цены там заметно веселее. И впрямь: в гостинице «Лесной» сняли аж три номера — два крошечных и один люкс. За всё отдал пятёрку ассигнациями. Без обеда, разумеется. По восемьдесят копеек за каждый малый номер, плюс слуги, и три с полтиной за мой люкс.

Номер мне попался скромный, но со вкусом: умывальник имеется, как и лохань для принятия ванн. Печки, правда, нет — ну так сейчас и не зима. А минимализм вполне мне по сердцу. А особенно понравился вид из окна: прямо на красивую старую усадьбу с колоннами. Каменный трёхэтажный особняк с башенкой, из тех, что проклятый «хранцуз» не дожёг в 12-м. Да и непросто сжечь такое крепкое строение.

Подколокольный переулок это, если память не врёт. Чёрт возьми, был я тут… лет за двадцать пять до попадания сюда! В будущем здесь находилось медучилище, или колледж медицинский. И цвет особняка был не белый, как сейчас, а жёлтый. Но эти приметные колонны я узнал! Ухаживал тогда за своей бывшей, которая здесь училась…

Ух ты, а сегодня тут, похоже, намечается веселье. Прямо на моих глазах распахнулись ворота усадьбы — не глухие, как у меня, деревянные, а кованные, ажурные, с завитушками. Видно сразу — стоят они кучу денег. И вот во двор, играя и подпрыгивая, с бубнами и гитарами, вваливается целая стайка цыган, в основном женского пола. «Медведя разве что нет», — подумал я про себя. И — ошибся.

Следом подкатило ещё одно бричкообразное сооружение с Топтыгиным на цепи! Правда, не таким, как тот, что недавно гнался за мной по лесу. Этот — поменьше. Медвежонок, скорее всего. Сидит на задних лапах, вертит головой и даже не рычит. Замучился небось, бедолага, людей веселить. «Нет на тех людей зоозащитников…» — машинально отметил я, и самому стало жаль косолапого.

— Ещё один плюс моего люкса — за стенкой номер Тимохи. Там — пенал шириной метра полтора и длиной три-четыре, где стоит кровать, небольшой столик и вроде стул ещё. Почему это «плюс»? Так, я долблю в стенку на манер клича Спартака: «Бум бум… бум бум бум… бум бум бум… бум бум». И таким образом вызываю своего крепостного. Удобно!

— Иди на улицу и постарайся узнать, чья усадьба напротив и чё там за событие сегодня. Может, свадьба какая…

— Скучно тебе, что ли? Куда я с разбитой мордой пойду⁈ — упирается тот.

— Зато лицо у тебя стало мужественное. Сразу видно — парень ты боевой. А что побитый — так это ерунда. Наши русские бабы жалостливые, вон те две красотки тебя точно пожалеют.

Тимоха, выглянув в окно и увидев двух молодух с корзинами в воротах соседней усадьбы, зацепившихся языками, буркнул «Будет исполнено, барин» и рванул на улицу. А молодки хороши, но есть ли им восемнадцать? Сомневаюсь. Впрочем, моего крепостного это не парит, да и о «возрасте согласия» в этом времени, думаю, не слыхали.

А складно брешет мой товарищ по попаданию. Наблюдаю из окна за троицей и вижу — девчонки уже смеются. Одна даже гладит пострадавшее лицо ары, разбитое… наверняка вражьей саблей, не иначе. Что-то врёт ловчила — Тимоху я изучил. Оп-па. Уже назад торопится.

— Там сегодня будет литературный вечер. А вообще это усадьба вдовы генерала Хитрово, и так просто, думаю, нам туда не попасть! — докладывает вернувшийся разведчик.

— Нам? Никаких «нам». В качестве кого ты туда пойдёшь? Да ещё и с разбитой мордой?

— Так ведь кровь не идёт, и синяка, вроде как, не будет. Только губа немного распухла. А пойти могу как твой слуга. Там со слугами приходят.

— Ну, допустим. А почему, говоришь, нам не попасть на вечер?

— Так ты не приглашен! И вообще, кухарки сказали, что в Петербург хочет Елизавета, это их хозяйка, вскорости уехать. У неё одна дочка за границей, вторая — замужем. А муж помер.

— Хм… да, пожалуй, неудобно будет без приглашения, — вздыхаю я.

А жаль. Теперь, выходит, занять предстоящий вечер мне нечем… кроме бутыльмасика.

Но уже через часа три я важно захожу в парадную соседней усадьбы. У меня принимают шляпу. Трости я не отдаю, хотя пытались взять и её. За мной идёт Тимоха с подарком для хозяйки дома. На него покосились, но тоже пустили, ведь он — моё сопровождение, а я — в списке приглашенных!

В зале не полумрак, как ожидал, а вполне пристойное освещение. Камин потрескивает, в канделябрах горят толстые, длинные свечи — не то что у меня дома, а настоящие, рассчитанные на длинный вечер в приличном обществе. Мебель строгая, всё в классике: кресла, диванчики, обитые тёмной тканью. В углу — рояль. На стенах — семейные портреты. Сразу видно: семейство серьёзное.

Народу уже много. Меня встречает лично Елизавета… Пухлая женщина, с глубоким декольте на темно-синем шелковом платье с кружевами и с большим количеством косметики и украшений. Взгляд у неё цепкий, смотрит внимательно на… провинциального поэта. Что? А как мне сюда ещё было попасть?

— Елизавета Васильевна Хитрово — хозяйка дома, — слегка улыбается дама, протягивая мне руку.

Представляюсь и я и сразу дарю подарок, за которым ездил лично на Никольскую. А что может быть лучшим подарком — и сейчас, и в будущем? Конечно, книга! Я-таки нашёл первые главы «Евгения Онегина» — они были изданы в прошлом году (смотри раздел дополнительные материалы — прим. автора).

— Слышала, слышала… Мне даже читали отрывок весной. Очень увлекательно! Но книгу держу в руках впервые… Петербургское издание? Ну, конечно, в столице всегда всё раньше появляется.

— Думаю, будет одной из лучших вещей у Пушкина, — уверенно пророчествую я.

— Я тоже люблю Пушкина… А что у вас в корзине? Вино? — кокетливо интересуется хозяйка, бросив взгляд через моё плечо на Тимоху.

Тот стоит с корзиной, где аккуратно уложены полдюжины бутылок отменного вина. Стоили они мне, между прочим, как половина ночи с Эльвирой. Но продавец в лавке был, что называется, пронырлив и убедителен: уверял, что хорошо знает вкусы вдовы Хитрово. Пришлось раскошелиться.

Общаемся мы естественно на французском, хотя после войны с Наполеоном, мне кажется, это, как минимум, не патриотично. Но таковы сейчас нравы. И вижу — первый тест я прошёл, ведь французский у Лешеньки отличный. Именно у Лешеньки. Я, кроме «парле франсе», ничего из французского не знал. А… ещё «шерше ля фам»! Тут, кстати, наблюдаю с десяток этих «фам», и некоторые из них очень даже ничего. Вот, например, та рыжая у рояля — прям огонь!

После роскошного подарка Елизавета Васильевна, кажется, прониклась ко мне ещё большим уважением. Она склонилась ко мне поближе и, понизив голос, доверительно пояснила:

— Сегодняшний вечер будет посвящён чтению и беседе. Приглашены весьма достойные люди. Фёдор Николаевич Глинка — поэт, участник Отечественной войны. Он прочтёт одно из своих новых стихотворений. Василий Андреевич Жуковский будет читать переводы Шиллера — он в этом настоящий мастер. Сергей Тимофеевич Аксаков — молод ещё, но талантлив. Он принесёт отрывки из своих семейных записок. Будет также Михаил Петрович Погодин — историк, он расскажет о древнерусских летописях, у него редкое чутьё к слову. И… надеюсь, и вы, сударь, поведаете нам, чем дышит литературный мир Костромы.

«Литературный мир Костромы» ещё не знает, в какой опасности он сейчас находится. Но мы с Тимохой подготовились. Заучили стихи. Те, что вспомнили, конечно. И те, что, по всем моим знаниям из будущего, точно ещё не написаны, но будут. Совместными усилиями припомнили почти всю поэму «Бородино». Ну, или нам так кажется, что всю. Произведение это небольшое и, оказывается, в Армении его тоже в школе учили — во времена детства Адама.

— А пока, — продолжила гостеприимная хозяйка, — можно послушать цыган. Они замечательно исполняют романсы… Закуски — на столе, а вас, сударь, я сейчас представлю остальным гостям.

Вижу, что цыгане готовятся к выступлению. Там и гитарист, и скрипачка, и певичка — шикарная чернобровая красотка в пёстром платье, с огромными серьгами в ушах. А мы с хозяйкой тем временем направляемся к группе молодёжи — явно завсегдатаям салона вдовы Хитрово.

— Алексей? Ты ли это? — вдруг слышу голос.

Оборачиваюсь. Передо мной — высокий, статный парень, моих лет. И черт побери… я его знаю — учились вместе два последних года в гимназии. Особо не дружили, но и не ссорились. Кроме… как на выпускном.

Вспоминаю, что тип этот был тот ещё кобель. Так получилось, что мы с ним за одной девушкой ухаживали. Ну, как «ухаживали»… оказывали разные знаки внимания, не более. Хотя отвечать могу только за себя.

«Сука!» — против воли в груди вспыхнул гнев.