Барин из провинции

Глава 6

Пока по дороге обсуждали юридические тонкости, связанные с моей московской недвижимостью, незаметно добрались до Ростова. И я в очередной раз чуть не прокололся: хотел было назвать здешний кремль «кремлём», да вовремя спохватился — тут он, оказывается, именуется Архиерейским двором.

— Если бы дело касалось мещан, тогда да — тебе, сударь, дорога была бы прямая в Московский ратушный суд, — поучал меня мой титулярный попутчик. — Но ты — дворянин, стало быть, тебе надлежит обращаться в Московский нижний земский суд.

— Жалобу, коли что, я помогу составить, мне сие дело привычное, — тут Мошкин хитро взглянул на меня, — А заодно и подзаработаю.

Разумеется, соглашаюсь — с чего бы отказываться, коли польза налицо. Поэтому сразу по приезде удостоился чести быть приглашённым в гости к Филимону Сергеевичу.

Жилище бывшего титулярного советника, а ныне пенсионера, располагалось в задней части купеческого дома, что у тракта. Снимал он тут, как выяснилось, не одну комнату, а всю квартиру — две жилые комнаты да кухонку с сенями.

М-да… Ну и беспорядок развёл у себя Филимон — свинарник, не иначе. Говорит, кухарку недавно рассчитал — мол, дорого стало, теперь готовит сам. Уборку ему, вроде как, делают раз в неделю — но, по всему видно, особо не заморачиваются. Пыль по углам, на кухне — горы грязной посуды, стол завален бумагами, бельё сушится прямо на спинке стула… Ну, да я не чаи распивать сюда пришёл, а по делу. И надо признать — своё дело Мошин знает. Растолковал всё подробно и бумагу составил враз.

От дворянина…

Имеющего в собственности дом по адресу улица Никольская участок 14.

Покорнейше доношу:

В принадлежащем мне по купчей крепости доме, находящемся по улице… а ранее принадлежащий помещице Костромской губернии Анне Сергеевне Пелетиной и купленный мной 29 июня 1826 года

…

Самовольно не платя платы проживает мещанка Марья Ивановна Толобуева с семьёй.

…

Не имея с нею ни письменного договора, ни устного дозволения, нахожу её пребывание в доме моём беззаконным и нарушающим право собственности.

Прошу Ваше Благородие:

Повелеть произвести выдворение означенной Марьи Ивановны из моего владения с помощью квартального надзирателя.

В случае сопротивления — подвергнуть её задержанию по полицейскому порядку.

Купчая крепость прилагается.

В уверенности на защиту законов и порядка имею честь быть с совершенным почтением

И подпись:

Алексей Алексеевич….

Июля… дня, 1826 года

Дом 14, Никольская улица.

Пока отставной помощник прокурора строчил жалобу, я неспешно перелистывал книги, коих у пенсионера оказалось изрядное количество. Такой библиотеки я ещё ни у кого здесь не видел. Теперь понятно, отчего Филимон Сергеевич — человек далеко не глупый — нужду в деньгах терпит. Всё на книги уходит!

Денег он с меня, к слову, взял прилично — трёху. Столько же, по его словам, пойдёт на пошлину в суд. А ещё рублей до десяти возьмет адвокат — не самому же мне в суд идти.

Ну, это — если жиличка заартачится и выселяться не захочет. А я всё ж лелею надежду, что мещанка с дворянином ссориться не станет — не та у неё весовая категория. К тому же в годах она уже. Как бы вообще не померла та самая «лицейская подруга» Аннушки к моменту вручения жалобы — переписывать ведь придётся… Тьфу! Эким я бессердечным делаюсь. Три рубля мне, выходит, жальче, чем тётка!

Из Ростова мы направились в Переславль-Залесский, но опять до города не дотянули — заночевали на почтовой станции, вернее, в селе Новом. По привычке ожидал каких-нибудь событий, но ночь прошла спокойно. Никаких происшествий не поджидало нас и в Переславле. Ну и славненько! Мне эти волнения ни к чему. А что действительно нужно — так это карету менять. Моя, хоть и рессоры имеет, но жестка в тряске, и плавности хода нет.

Как по мне, город, где мы заночевали, — побольше Ростова будет, хоть тот и зовётся Великим. Но Переславль куда как оживленнее выглядит: улицы гудят, народ — вперемешку с гружеными телегами, повсюду бойкая торговля. Жизнь здесь будто через край льётся — всё шумит, движется, аж в глазах мельтешит.

Наши припасы еды показали дно, так что с утра мы, не откладывая, отправляемся на рынок. Воздух над Переславлем ещё не успел прогреться дневным солнцем и от Никитской улицы, где устроились на ночлег, до торговой площади дошли по холодку. Рынок раскинулся на площади у Вознесенской церкви: шатры и лавки были расставлены вплотную друг к другу, оставляя лишь узкие проходы для покупателей. Я как раз протискивался между толстомясой бабищей с корзиной и прилавком, заваленным зеленью, когда вдруг случилось оно — происшествие!

Мальчонка лет десяти, босой, в рваном зипуне, метнулся к нам из-под шатра и, рванув заплечную сумку у Тимохи, попытался сквозануть в какую-то дыру в заборе! Но я, шедший сзади, сработал быстрее, чем успел сообразить, что произошло, и в последний момент вырвал наше имущество у пацана. Сам от себя не ожидал такой прыти!

Остро захотелось дать леща раззяве Тимохе. Для профилактики, хотя бы. Тем более, в сумке, по правде сказать, ничего и не было. Всё, что покупали, мы складывали в корзину, которую тащил, разумеется, тоже мой крепостной.

— Озоруют, барин. Ловят ухарей, но они не кончаются. Купи говядинки, — промычал крепкий детина с красной мордой и голыми по локоть руками.

— Или вот — свининка! Только с утра закололи, ещё не остыла, — он откинул брезент, и показал нам розовую мякоть с белыми прожилками. — Из-под ножа, почитай. Меня тут все знают — не обману. Пётром кличут.

«Коли все знают — хорошо», — подумал я про себя и кивнул:

— Ну, отрежь нам на три фунта. Да чтоб без кости.

— Дело, барин, говоришь. Шашлык днём сварганим! — одобрил мою покупку ара.

Пока Пётр заворачивал мясо в серую бумагу, я приметил движуху у соседней лавки. Ругались две деревенские бабы: одна — с полной корзиной яиц, другая — с подвязанным к плечу жирным гусем. О чём грызлись — понять было невозможно. Да и неважно. Рынок без бабьей ругани — всё равно что борщ без сметаны: вроде еда, а радости никакой. Пихаю локтём Тимоху, мол, яиц надо купить. Возражений опять не последовало.

Вскоре заполнились и корзина, и заплечный мешок. Молоко — ещё тёплое, прямо из-под коровы, сметана — в глиняной крынке, зелёный лук пучками, горох молодой, крестьянские пирожки, медовые коврижки, сушёная рыба с Волги. Даже белого хлебца взяли! А он тут, между прочим, не везде — пшеничная булка для богатых.

Рынок потихоньку оживает, наполняясь людом. Слышатся удары колоколов с монастыря — зовут на утреню. На выходе замечаю, как к воротам подкатил дворянский экипаж — видимо, кто-то из местных знатных особ приехал с прислугой. И точно — две девушки в батистовых платочках, выйдя из кареты и с опаской поглядывая по сторонам, направились к торговым рядам. Обе примерно моего роста — а я не из коротышек — и хорошенькие: стройные блондинки. Ясно, что некрашеные.

Легкие платьица, перехваченные под грудью тонкими поясками из шелковых лент: у одной лента бирюзовая, у другой — синяя. И вроде всё целомудренно у них — платья доходят до щиколоток, но при ходьбе ткань слегка колышется и открывает взору вышитые чулки и остроносые туфельки на шнуровке.

Лицом девицы похожи — сестры, не иначе. Ещё и пахнут так… жасмин вроде. Эх, где мои семнадцать лет? Да чего это я? Молод, холост и, пожалуй, ничего себе. Познакомиться, что ли?

— Красавицы, за чем приехали? — решаюсь я подойти ближе.

— Это кто у нас такой шустрый в городе объявился? Смотри, Маша, а шляпа-то у мальчика модная… всего лет пять как из моды вышла, — с насмешкой говорит первая.

— Раритет, — серьезно кивает вторая. — На выставку бы её, в музей моды.

Чувствую как румянец расползается по глупой физиономии Лешеньки.

— Я за модой не гонюсь, но если догоню… мало не покажется! — криво шучу, не понимая, что делать дальше.

Обе девицы остановились и с интересом ждут продолжения разговора. При этом откровенно рассматривают меня словно редкостную зверушку. Скучно, видно, в их Переславле.

— Дворянин Костромской губернии Алексей Алексеевич, — степенно и важно (ну, как мне кажется) представляюсь я.

Девушки оказались тоже дворянками: двойняшки Маша и Даша. Смешливые, бойкие и острые на язычок они явно были настроены продолжить знакомство. А я вот реально почувствовал себя престарелым повесой, который домогается до молоденьких девушек. И завлечь-то мне их особо нечем: талантами никакими не блещу, танцам не обучен, воинской доблести не имею, небогат. Разве что крепостные есть, один из которых — бывший таксист.

— Значит, в театре ты, Лешенька, ни разу не был? — щурится Даша и добавляет с легким придыханием: — А верхом ты хорош?

Это она про что спросила? Надеюсь, не в дурном смысле? Хотя продолжить общение с девушками было бы неплохо. Хоть не уезжай из города!

— А есть ли у вас, Алексей Алексеевич, дама сердца? — интересуется Маша, томно поправляя светлый локон, выбившийся из-под соломенного капота.

Стою, улыбаюсь, как дурак, и не могу выбрать, кто из девушек мне нравится больше. Тут слышу голос Тимохи:

— Барин, надо ехать. А девушек и в Москве, в тамошнем университете, например, будет изрядно. Выберешь ещё даму сердца.

Видно конюху моему надоело ждать, а может, смекнул, что насмехаются красавицы над провинциальным барином.

— Так ты в Москву направляешься? А мы тоже учимся в Пансионе мадам Салье, — прощебетала одна из сестер.

И эта новость как ни странно придала мне красноречия и решительности.

— С меня — поход в театр! Как вас, барышни, мне найти в Москве?

Заветный адресок я получил. Свой же называть не стал — сказал, мол, буду подыскивать жильё. Выяснилось, что Даша и Маша приедут в первопрестольную лишь к концу лета. Но я уже предвкушаю более близкое общение.

А вот ара сомневается в моих шансах на успех:

— Шустрый ты — таких кралей зацепил. Только «динамо» же это! Видно по манерам.

Вереница попадающихся навстречу поселений: Нагорье, Сергиевский Посад, Хотьково, Черная грязь, Мытыщи — никаких особых эмоций у меня не вызвала. Всё надоело: задница отбита, ноги затекли, тряска достала. Но любая дорога когда-нибудь кончается. Если ты, конечно, не самурай, для которого важен не результат, а путь. И вот, под вечер пятого июля, мы, запылённые и измученные, наконец, въехали в Москву через Ярославскую заставу.

Товаров с собой не везём — значит, пошлину платить не надо. Хоть это радует. Осталось только понять, где остановиться на ночь. Ярославского вокзала, понятно, ещё и в проекте нет. Но чего не отнять у нынешней (да и у будущей) Москвы, так это умения высасывать деньги из приезжих. Мест, пригодных для ночёвки, оказалось с избытком! Это при том, что у нас обременение в виде кареты, которую на ночь без присмотра не оставишь.

— Десять рублей за сутки? Да что у вас там в номере, джакузи стоит? — удивляюсь я ценам в, как мне поначалу показалось, бюджетном заведении с поэтичным названием «Нега Персии».

— Извольте сами посмотреть, — услужливый лакей не спорит, но и полномочий снизить цену явно не имеет.

Поднимаюсь на второй этаж… Да уж, Тимохе и Владимиру, да и Ольге, такой номер снимать — жирно. Им чего подешевле возьму. А себе, любимому, я, пожалуй, этот люкс оставлю.

Номер оказался и правда достойный. Мебель резная, не знаю в каком стиле, но выглядит дорого. Это в зале, а в спальне стоит кровать с балдахином — широкая и, очевидно, мягкая. На окне, которое, выходит на тихий дворик, а не на шумную улицу, тяжелые парчовые шторы. В спальне висит зеркало в бронзовой оправе. Всюду подсвечники со свечами, что очень кстати — ведь за окнами уже темнеет.

Заглянул в ванную. Ну не ванная, конечно — комната для омовений. Но тоже отлично! Да один мыльно-рыльный набор чего стоит! Три вида мыла: обычное, хозяйственное и что-то подозрительно розовое и пахучее, словно из личных запасов мадам Салье. Полотенца — чистые, белоснежные, и не дырки на них, а красивая вышивка. У нас в Костроме на постоялых дворах если и дадут полотенце, так одно на всех. Провинция. Что взять?

Решил — номер своих денег стоит. Спускаюсь вниз, чтобы рассчитаться и заодно узнать, как быть с Тимохой, Владимиром и Ольгой.

— Дешевле? Ну на двоих есть один номер за три рубля… Но для дамы прилично ли будет ночевать с кем-то? Да и вообще, общих номеров для дам у нас, увы, не предусмотрено. У соседей, может, и найдёте дешевле… а у нас — только по десять рублей. Серебром, — чешет репу регистратор за стойкой.

Вот это грабёж! Это мне сейчас отдать семьдесят рублей за фактически одну ночь? Ну уж нет. Сегодня — ладно, уже темнеет, все уставшие. А завтра — съезжаем куда угодно: хоть в клоповник, хоть на сеновал. Не позволю себя доить!

— У вас до которого времени сутки идут? — спрашиваю я скаредным тоном, прикидывая, как бы урвать хотя бы лишний час за эти бешеные деньги.

— Что, парень, из провинции прибыл? — вдруг раздался за спиной бодрый мужской голос. — Тут, брат, такие цены, что если денег нет — сиди в своём медвежьем углу и не высовывайся!

Оборачиваюсь. Передо мной — молодой усатый военный, с лицом настолько самодовольным, что рука сама просится в челюсть прописать. В погонах я не разбираюсь, но чин, похоже, офицерский. Рядом барышня, явно из городских: смотрит дерзко, и даже как-то брезгливо.

Усач хлопнул меня по плечу — вроде бы дружески, но с намёком: «Понаехал, деревня!». А его спутница захихикала, словно офицер сейчас выдал хохму уровня «Камеди клаб».

И как мне реагировать на хамство? Вызвать на дуэль? Ну уж нет. Вон у него шпага на поясе болтается — и явно не только для красоты. В морду дать? Будет то же самое, но более длинным путем.

Ладно, попробуем словом взять.

— А ты чужие деньги не считай, — говорю спокойно. — За своими следи. А то гляди, как раз и не хватит на девицу.

— Что⁈ — раненым подсвинком вскинулся офицер.