Баловень судьбы

12 Поединок

Я нервно курил, наверное, свою последнюю сигарету в жизни. Мне было очень плохо — после вчерашнего перебора не знаю, как им удалось поднять меня сегодня утром. А капитан ничего, как стеклышко. С большим трудом и с его великой помощью я натянул на себя все эти рыцарские консервные банки: панцирь черепахи, наколенники и налокотники, как в хоккее, огромные и тяжелые рыцарские сапоги, на которых я впервые увидел золоченые шпоры, рыцарские рукавицы — великолепный подарок нашим металлистам. Дио лопнул бы от зависти.

Все это, я одевал еще в состоянии опьянения и помутнения в мозгах. До меня еще не доходило, что меня обряжают на похороны. Когда, наконец, дошло, я стал волноваться и кричать:

— Помогите! Я хочу спать! Оставьте меня в покое! Спасите!

Я пробовал вырваться из рук, но двое разящих перегаром стражников крепко держали меня под руки. Капитан посоветовал посмотреть на одного человека, незаметно стоящего в углу комнаты. Что-то шевельнулось в моей памяти — голый торс, красный колпак…

— Кто это? — мой голос хрипел.

— Королевский палач, собственной персоной, — ответил капитан.

Палач, услышав, что говорят о нем, поклонился мне, словно говоря: «Я весь к вашим услугам».

— Я не хочу умирать! — прохрипел я в ухо капитана.

— Тебе, граф, уже никуда не деться. Придется драться с бароном. Мне жаль.

— Я не хочу умирать! — сказал я в полный голос.

— Звездочет предсказал, что небо на твоей стороне, — не очень уверенно напомнил капитан.

— Я не хочу умирать!

— Ты ведь Защитник! — пытался одобрить меня капитан.

— Я не хочу умирать! — закричал я.

Капитан повесил мне на грудь шнур с куском чьего-то зуба:

— Это мой талисман, после вернешь — он должен помочь.

— Я не хочу умирать! — заорал я в полную мощь своих легких.

— Заткнись! — в голосе капитана прозвучала сталь. — Посмотри на свой герб: нарисовали, как ты просил.

Мне сунули в руки щит — на зеленом поле чертово колесо, а в центре колеса — сердце.

— Пусть принесут вина, — попросил я.

— Ты в своем уме?! Король приказал не давать тебе ни капли!

— Я умру от жажды.

— Сочувствую. Неужели ты ничего не помнишь?

— А что случилось? — удивился я.

— Час назад тебя только достали из колодца.

— Что?! — я был потрясен, я ничего такого не помнил.

— Тебя полночи обливали холодной водой по приказу короля. Ты пел песни и грозился разнести весь королевский сарай по камушкам.

Я истерически расхохотался — я ничего такого не помнил, стражники поддержали меня.

— Король сказал, что даже если чудом ты выиграешь этот поединок, то все равно познакомишься с королевским палачом, — капитан хохотнул, — ты ему такого в ответ наговорил, что его чуть не хватил удар, он сам хотел тебя убить, принцесса еле увела его.

Я потряс головой: «Ничего не помню!», покосился на стоящего в углу палача. Тот замер в одной позе, словно чучело, набитое соломой.

Я потрогал небо — сухое, как наждачное полотно, альвеолы, казалось, покрылись столетним налетом ржавчины, они срочно нуждались в смазке. Ощущение было таким, словно во рту провела ночь стая бродячих кошек. Я дал себе слово больше никогда не пить этого зелья, но тут капитан достал из-за пазухи запотевшую фляжку с вином…

Вот каким было утро. Я отогнал от себя все тяжелые мысли, глубоко затянулся. Боже, как болит голова.

Утро выдалось ненастным, по небу задумчиво бродили хмурые тучки, солнце то проглядывало, то вновь исчезало в разрывах облаков. Поскорее бы прошел дождь, а то мои мозги внутри расплавились и просто плескались в черепной коробке, их нужно было охладить, чтобы придать им первоначальную форму.

Сильно раздражал стоящий над полем многоголосный гул. Народ был широко оповещен о предстоящем поединке и с раннего утра трибуны уже были забиты. Ристалище, наверное — на основе его в последствии было создано футбольное поле. Здесь тоже с двух сторон стояли закрытые, высокие деревянные ворота двух цветов и, как в боксе — синий и красный угол. Ворота скрывали палаточные городки желающих сразиться друг с другом. Когда герольды протрубят в свои длинные трубы, взятые на прокат в Иерихоне, заскрипят ржавые, старые петли на воротах, выпуская навстречу двух самоубийц. Я находился за красными воротами.

— О, Боже! — простонал я. — Как выкрутиться?

Капитан подмигнул:

— Не волнуйся, все нормально.

— Хотелось бы верить.

Простой люд, рассевшись на деревянных скамьях, с нетерпением ожидал спектакля. Такие же мужчины и женщины, старые и молодые, сегодня одели яркие и пестрые одежды, как на праздник — говорят, после поединка здесь будет ярмарка. Где-то в отдалении слышалось мычание скота и скрип телег. На многих были длинные рубашки в виде мексиканских пончо, надетые также через голову, с искусной вышивкой по низу в виде узора из переплетенных рыб — в угоду королю. На женщинах — длинные, свободного покроя сарафаны, не скрывающие соблазнительных форм. Эх, люди, люди — всегда вы требуете хлеба и зрелищ. Всегда и везде.

Взрослые зубоскалили, флиртовали и ругались, грызли семечки, жевали какие-то овощи. По рядам сновали предприимчивые разносчики пирожков, водоносы — ветер донес аппетитные запахи жаркого. Дети кругами бегали вокруг моей палатки, орали и визжали, их отгоняли мои секунданты и мои охранники, я бы предпочел, чтобы рядом стояла наготове карета скорой помощи.

Чтоб ничего не видеть, особенно эти назойливые взгляды, я вошел внутрь палатки. Я так устал и чувствовал себя таким опустошенным, что уже не мог думать ни о каком побеге. Хотелось одного — пусть это все поскорее закончится. «Что суждено, то суждено!» — решил я для себя.

Пропели трубы, в палатку заглянул капитан, я вздрогнул.

— Что, пора?

— Успеешь, — капитан ободряюще хлопнул меня по железному плечу. — Это оповестили, что прибыл король со свитой.

В палатке появились бледные после вчерашнего Вист, Нап и Покер, они вызвались быть моими секундантами и группой поддержки. Они смущенно забились в один из углов, в их трясущихся руках гулял кувшин с вином. После вчерашнего они стали относиться ко мне по-другому, с уважением, что ли. Приятно, когда в кругах королевской молодежи приобретаешь популярность. Принцессу я не видел, хотя по правилам она должна была проводить меня в последний путь. Видимо, вчера она увидела достаточно. Ну и ладно.

Я был так нагружен железом, что с трудом мог передвигаться. Проклятые килограммы тянули к земле — не вздохнуть, не выдохнуть.

— Может, снимем половину? — спросил я капитана. — Ведь невозможно вздохнуть.

Капитан покачал головой:

— Это ваш шанс уцелеть. Я видел, как дерется в бою барон, у него сильный и быстрый конь. Удар он всегда направляет в голову.

— Тогда шлем оставим, а доспехи скинем? — предложил я.

— Ты будешь на коне. Ворлок для надежности может ударить и в грудь. Он убьет тебя сразу, если на тебе ничего не будет. А может выбить из седла и перед смертью помучить, это ему доставит удовольствие. Ты вчера его серьезно оскорбил — он не забудет тебе этого никогда и не успокоится, пока не отомстит.

— Спасибо, ты предрекаешь мне долгую и мучительную смерть.

— В голову ты промахнешься, — консультировал Оутли-Шумахер.

— Целься в грудь — так надежнее! — пьяным голосом из угла выкрикнул Вист.

— Он не выбьет барона из седла! — отрезал капитан. — Целься в плечи, есть возможность ранить барона.

— А если в лошадь, уж в нее-то я не промахнусь? — спросил я.

— Это большой позор для людей, носящих звание рыцаря! — сурово ответил капитан.

— Ну и черт с ним!

— Не говори так! — покачал головой капитан, он осуждающе смотрел на меня. — Рыцарским званием не разбрасываются!

Я отвернулся.

— Извини, я пошутил, — пробормотал я.

Я достал сигарету, все торопливо покинули палатку. Я прикурил и, проверив, что никого рядом нет, торопливо расстегнул лямки панциря и скинул с себя эти половинки. Спрятал его, а также толстую кожаную куртку в углу. Сверху я накинул на себя плащ, повесил на грудь свой гербовый щит — так гораздо легче и удобнее.

В палатку заглянул капитан:

— Собирайся, сейчас подадут сигнал.

Я покинул палатку. Элегия — белая кобыла принцессы, недовольно покосилась в мою сторону и стала перебирать передними копытами.

— Помнишь вчерашние уроки? — спросил капитан.

Я выстрелил «бычком» в сторону.

— Помню, — буркнул я.

Капитан и Покер помогли мне влезть в седло.

— Какой-то ты легкий? — заметил капитан.

— Я не ел с утра, — улыбаясь, ответил я.

На этой лошади голова закружилась с новой силой, я нагнулся и обнял Элегию за шею.

— Выпрямись! — прошипел капитан.

Он стоял рядом и должен был, как старший секундант, вывести меня за ворота. У младшего секунданта Покера лежала на плече моя боевая пика, украшенная лентами принцессы. Я бы сказал, что это не пика, а порядочное бревно с острым стальным наконечником, который иногда ловил скудные солнечные лучи и зловеще поблескивал — не хотелось думать, что в моем теле может возникнуть такая дырка. Меня окружали гвардейцы короля, одни могли это рассудить как знак почести и уважения, я же — как знак черной неблагодарности. Один нахальный ребенок ловко запустил в меня огрызком яблока. Огрызок попал в щит и со звоном отскочил — щит выдержал первый удар.

В это время запели трубы герольдов, вокруг ристалища поднялись рев и свист, птицы испуганно закаркали и заметались в небе. Герольды стали орать, представляя наши звания и титулы. Двое гвардейцев бросились открывать мои ворота.

— Боишься? — участливо спросил капитан.

— Нет, — ответил я, и это было правдой, я действительно не боялся.

Опять пришли мысли о моей временной амнезии и тяжелом случае кретинизма — я просто сплю и вижу затянувшийся длинный сон. Сейчас будет просто мнимая смерть и я, наконец, проснусь у себя на кровати, в комнате, расположенной на третьем этаже, с балконом, выходящим на нешумную, тенистую улицу. Я заварю себе чашечку крепкого кофе, включу радио, послушаю последние новости — наши космонавты должны вернуться с орбиты. Потом выйду прогуляюсь. На дороге машинки — вжик-вжик, вжик-вжик, би-би, би-би. Ничего, скоро кончится этот кошмарный сон.

Капитан потащил Элегию на поле. Я выпрямился в седле, пытаясь придать себе гордую осанку бывалого рыцаря. Прочистив горло, я запел:

— Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам!!!

А перед глазами кадры фильма «Варяг» — объятый пламенем, но не сдающий крейсер.

Трубы в очередной раз заглушили и рев обывателей, и мою песню. Я огляделся: над ристалищем возвышался королевский помост под малиновым балдахином. В огромном кресле, в расшитой золотом мантии, под огромной короной, оттопыривающей пунцовые уши, председательствовал маленький король. Рядом с ним, в кресле поменьше величественно сидела принцесса в лиловом с золотыми змейками платье. На ее голове блестел, соперничая по цвету с волосом, толстый золотой обруч. Волосы, заплетенные в две тяжелые солнечные косы, лежали на груди.

Нет, я и не думал в нее влюбляться — слишком разные у нас характеры, но… я помахал им рукой. Мой жест остался без внимания. На маленьких скамеечках, под престижным балдахином сидели те же лица, что и за обеденным столом. Интересно — они заключают между собой какие-нибудь ставки? Позади всех торчали остроконечные шлемы и алебарды королевских гвардейцев.

Покер протянул мне копье — я с трудом удержал его в своих руках. Капитан, рыцарь Оутли-Шумахер воинственно раскрутил усы:

— Сейчас король даст знак и начнется бой.

Я посмотрел на противоположный край поля, там возвышалась черная гора мой злой гений, барон Ворлок. Его конь был укрыт черной попоной, сам он облачен в черные доспехи, блестящие, как вороненая сталь. Ворлок самовлюбленно поигрывал своим копьем. Через минуту он меня на нее насадит. Мне стало неприятно, даже голова перестала болеть, что-то холодное и липкое выступило на позвонках моего хребта и студеной волной поднялось к затылку, волосы под шлемом неприятно зашевелились. Внизу живота что-то протестующе забурлило, в горле появилась изжога, мне опять стало дурно. Я оглянулся назад, мои ворота уже заперли, путь назад бы отрезан. Оутли одобряюще улыбнулся. На меня смотрели сотни переговаривающихся, жующих и смеющих лиц. Мне хотелось закричать: «Почему именно я?!!!».

Король привстал и что-то бросил с трибуны на песок — похоже на обвитый лентами короткий жезл. Завыли трубы и закричали люди, предвещая начало страшного суда. Я увидел, как барон Ворлок пришпорил коня и помчался мне навстречу.

— Вперед! — заорал капитан.

— Что?

Элегия беспокойно заходила подо мной. Капитан взвыл, выхватил кинжал и уколол круп белой лошади. Элегия заржала дурным голосом и понесла меня навстречу смерти. От неожиданности я чуть не выпал из седла и не выронил пику. Мы стремительно сближались. Наконечник барона зловеще вспыхнул, в небе вынырнуло солнышко, любезно решившее осветить эти, полные драматизма, события. Пика барона была направлена мне в голову, барон по джентельменски решил не играть со мной, бить наверняка. Я болтался в седле из стороны в сторону, шлем съехал мне на глаза и я мчался вслепую, не решаясь его поправить — если я на миг отпущу поводья, то вылечу из седла. Наконечник моего копья выписывал восьмерки, ставя многих в недоумение по поводу нового приема. А тут, как назло, появились позывы к рвоте, не хватало еще захлебнуться в собственном шлеме.

Последние мгновения до сближения я не видел барона, мне было очень плохо, я боролся с горлом, которое дергалось от спазмов. Проиграв эту схватку, я послал всех подальше, ничего не видя и не слыша, я упал на шею Элегии и обильно полил землю под ее копытами из содержимого своего желудка. Где-то в этот промежуток времени мы должны были столкнуться.

После Оутли-Шумахер рассказывал, что было мгновение, когда он точно видел копье Ворлока, готовое пробить мою тупую голову. Вдруг я неожиданно пригнулся и барон Ворлок промахнулся. А потом…

Я хочу объяснить это просто случайностью, потому что в момент столкновения я даже его не видел и не думал о нем, как и начисто забыл про свое копье. Описывая пикой круги и восьмерки, я случайно попал и срезал ремень, которым закрепляется на лошади седло.

И вот что случилось потом, пока я поливал копыта Элегии — конь Ворлока испуганно взвился на дыбы, седло съехало в сторону, а сам Ворлок, потеряв равновесие, стал падать. Ему не повезло, одна нога застряла в стремени и конь тянул барона за собой до края поля, где его поймали мои секунданты. Впрочем, барону Ворлоку было уже все равно, его голове опять досталось.

Это все творилось за моей спиной и я ничего не видел и не слышал. Элегия брезгливо перепрыгнула лужи и с галопа перешла на спокойный шаг, всем своим видом показывая, что это не она — это ее хозяин. Я, наконец, смог отпустить проклятые поводья, расстегнуть ремень под подбородком и скинуть шлем. В уши ворвался ликующий рев футбольных фанатов, это отрезвило меня, я вспомнил — кто я и зачем здесь. Я удивился, что еще жив и стал искать на поле барона. Я увидел, как его тело тянется за лошадью, вот тогда я и закричал как Гойко Митич:

— Хийя! Юп-юп, хий-я!

Это был воинственный клич апачей.

Я отбросил в сторону не нужное теперь копье и осторожно слез с лошади, все еще недоумевая, что остался жив. Все-таки прав был Звездочет, когда говорил о благосклонности звезд в мою пользу.

— За-щит-ник!!!

— За-щит-ник!!!

— Слава Защитнику принцессы!!! — скандировали люди, наверное, мало кто видел мои упражнения с желудком, впервые в жизни живот спас сам себя.

Я вытащил из ножен меч Эрика и под одобрительный гул болельщиков стал размахивать им над головой. Мои секунданты что-то восторженно орали и бежали мне навстречу. Я посмотрел на королевский помост — мне хлопали в ладоши. Возможно, я буду помилован.

Я чувствовал себя героем, пусть это было просто слепое провидение, но я остался жив после такого испытания. С радостью и болью я убедился еще раз, что это не сон.

Усы капитана словно антенны, торчали в разные стороны — он, смеясь, обнял меня. Вист, Покер и Нап хлопали меня по спине и плечам.

— Ну, такого я не ожидал! — приговаривал капитан. — Такой финт, что складывается впечатление, что ты притворялся все это время!

— Без удара опрокинуть барона Ворлока! Такого он просто не переживет! воскликнул Вист. — Ты счастливчик. Точно, везучий!

— Баловень судьбы! — подсказал Нап.

— Точно баловень, — согласился, крутя усы, Оутли-Шумахер.

Вот так я и стал Баловнем судьбы, прозвище закрепилось за мной. Иногда я действительно в это верил, когда в очередной раз удавалось спасти свою шкуру от дырок. В этом новом мире мне хоть как-то начинало везти. Защитник на такая уж и плохая профессия, особенно у такой принцессы. Так как честь принцессы я отстоял и отыграл слово короля, мне была объявлена амнистия, о палаче я временно забыл. В королевстве в тот день был объявлен праздник и народное гуляние, король пожертвовал несколькими бочонками с вином и тушками трех молодых бычков. В празднике, можно сказать, устроенном в мою честь, я не участвовал — сказалась проведенная ночь и наполненное стрессами утро. Спасибо приказу короля — он велел оставить меня в покое и, пока я спал, в дверях стоял почетный караул.