Аул

Из родословной-шежере

— Куда тебя опять понесло, шальная? — кричала мать, когда Гаухар направляла коня с кочевья. Отец поглядывал вслед вроде как грозно, а сам усмехался в усы. Гордился, что дочка ездит верхами лучше, чем все парни от Ика до Ая. А четырнадцатилетний братишка Гарей рвался догнать: неистово бил пятками своего аргамака-четырехлетку. В то утро не успел…

Гаухар разъезжала одна, сколько себя помнила. Бояться было нечего: попробовал бы кто ее догнать. Ее каурая уносила ее и от бешеной собаки (или это был злой дух?), и от одноглазого шурале, и от пьяного русского барина. Мать и отец ни о первом, ни о втором, ни о третьем никогда не узнали. Страха в сердце Гаухар тоже не поселилось, только еще большая вера в себя и свою каурую.

А в тот день сердце предательски сжалось, когда навстречу ей выехало сразу несколько мужчин. Они были верхами, в оборванной одежде, в руках — топоры, косы, палки. Явно дрались с кем-то, явно проиграли, явно не ждали добра от мира и не несли его сами. Гаухар хотела было развернуть каурую, помчать прочь, но на миг остановила взгляд на раненном юноше, который еле сидел в седле. Его темные волосы слиплись под грязной, кровящей повязкой. Вторая повязка поддерживала правую руку.

— Погоди, сестренка! — позвал ее один из спутников юноши — мужчина постарше, с уже седеющей бородой. — Помоги нам, мы не обидим. У меня у самого такая дочка…

Гаухар робко направила каурую к наездникам.

— Слыхала, что творится в Троицком уезде?

Гаухар замотала головой.

— Тогда спроси отца, что такое хлебные магазины. Растолкует. А пока так скажу: мы делаем все, чтобы девчонки в наших аулах не голодали… Может быть, и себе во вред… Ваше кочевье рядом? Еды хватает?

Гаухар не знала, что ответить. Вдруг наведет беду на родных.

— Вижу, что хватает. Щеки у тебя наливные, лошадь добрая… Да не бойся, что же ты… Попросить тебя хочу. Сделайте с родными хорошее дело — заберите к себе нашего Рахматуллу. Не может он ехать дальше с нами, того гляди с коня упадет.

— Что же я отцу скажу? — испугалась Гаухар.

— Скажи, парень не хотел сдаваться Перовскому, пожить еще хотел.

Рахматулла на мгновения поднял голову, окинул мутным взглядом спутников и незнакомую девушку. Гаухар без сомнений кивнула.

— Ну, славно! — обрадовался мужчина, соскочил с коня, подошел к раненому юноше, начал что-то объяснять. Потом с ним прощались и другие спутники. Но быстро — слишком быстро! — Гаухар и Рахматулла остались одни на дороге.

Девушка надеялась, что Рахматулла сможет добраться до кочевья верхом, но он совсем плохо держался в седле. Пришлось ей самой сойти с каурой, шагать пешком, вести сразу две лошади, да еще поддерживать совсем незнакомого, раненного, опасного молодого мужчину. Кажется, преступника. Совершенно точно, беглеца. Юрты ее отца были неблизко, и это была самая страшная дорога в жизни Гаухар… В эти часы она не смогла сбежать бы на каурой ни от кого. В какой-то миг навстречу им выехал всадник, и она поняла: все, это кто-то от того самого Перовского, она угодит на каторгу из-за Рахматуллы из Троицкого уезда. Его ран, его темных кудрей, его блуждающего взгляда.

Слава Аллаху, это был Гарей, который разыскивал сестру по всем окрестным дорогам.

Рахматуллу она постарались подвезти к юрте так, чтобы не углядели соседи. Мать смотрела на юношу с ужасом. Отец жевал губы и почему-то не хотел обсуждать хлебные магазины. Гаухар понимала, что больше ей никогда не придется одной разъезжать на каурой… Но последним часом свободы она распорядилась с умом — сбегала за подругой Алтынсэс. Та была уже замужем, училась лекарскому искусству, а еще слыхала про Троицкий уезд.

— Не бойся, выходим твоего батыра, — спокойно сказала она, сняв грязные повязки. — Вовремя он попал к нам на кочевье, ох вовремя.

Вместе с Рахматуллой в юртах отца Гаухар поселился страх. Все башкиры знали, кто такие каратели, как они ищут бунтовщиков и жгут их аулы. Вместе с Рахматуллой страх поселился и в сердце Гаухар: а если найдут, пошлют на каторгу, повесят? Боялась каждое мгновение жизни, таилась ото всех, кроме семьи и Алтынсэс, ни о чем не жалела. Тысячу раз вспоминала день встречи с Рахматуллой и понимала, что нипочем бы не развернула каурую, не отказалась от своего страха.

Несколько лет спустя Рахматулла съездил с женой на родной аул. Со стороны многие любовались статной невесткой, уверенно сидящей в седле. Мало кто знал, как она рыдала, слушая про тысячи ударов палками и каторжные работы, которые достались семье ее мужа.