Летопись Серого Ордена – 1 Аркан волков

Глава 15

На следующий вечер неподалеку от Старых Садов он ехал по берегу Днепра в поисках места, где в этом году праздновали Купала. От реки веяло сыростью, при берегу воду покрывал калейдоскоп опавших листьев, относивших легкими волнами дальше по течению, будто Днепр тащил за собой осень.

Глаза его выглядели Лину, но мысленно крепко укоренилась Катя.

Она нравилась Северину, но он не позволял себе даже думать о ней. Все изменилось после поцелуя, которым Катя вознаградила за спасение брата, но даже после того Северин не мог подумать, что такой девушке, как она, может понравиться парень, как он... Пока Катя не сделала первого шага.

Воспалительный характер, задорность, ругательные насмешки; но в то же время она была честна, отважна и до того так красива!

Чернововк решил, что напишет Искре откровенно и прямо, как она заслуживает. А дальше пусть как будет.

– Ты приехал быстро, – послышалось от леса. – Не ждала тебя сегодня.

Северин остановил Шарканя и обернулся.

Из-за деревьев вышла Лина. Она была одета в черное, очень бледная, с темными кругами под глазами. Волосы украшал венок из красных и желтых листьев. Он вспомнил другой, что был на ней в ту ночь, с маками и васильками... Сколько воды утекло с тех пор.

– Решил не затягивать, пока есть возможность, – ответил характерник. – Далеко ехать?

— Это рядом, можешь оставить лошадь здесь. Послушай, Северин...

– Слушаю внимательно.

Он привязал Шарканя у дерева и вернулся к Лине. Ведьма сделала к нему робкий шаг, но Северин стоял невозмутимо.

– Хочу извиниться за наш последний разговор, – произнесла Лина осторожно. — Я умышленно говорила все эти ужасные вещи, чтобы отвлечь тебя, чтобы ты обиделся и забыл меня...

– Я и забыл, – отрезал Северин. – Но ты напомнила. Что за срочное дело?

Она закусила нижнюю губу и отступила.

– Да, я заслужила, – на мгновение в ее глазах промелькнула боль. — Спасибо, что отозвался. Дело не займет много времени. Может быть, час... И все.

- Что за дело?

– Я хочу провести ритуал, – она указала на сумку за спиной. — Нужен смотритель. Вернее, защитник... Если пойдет не так.

- А что может пойти не так ли?

– Не знаю, – вздохнула Лина. – Именно поэтому я позвала тебя. Надеюсь, все пройдет хорошо. Ритуал сложен, но я хорошо подготовилась.

— Молодой характерник — всегда хороший выбор для важной инициации ведьмы, — сказал Чернововк и от этих слов ее бледные щеки укрыл румянец.

Полно, - дернул себя Северин, - если она была жестокой, то я таким быть не должен.

– Почему не Соломия? – спросил он. — Я не разбираюсь в ритуалах. И вряд ли сделаю что-нибудь стоящее при необходимости.

– Соломия не знает, – ответила Лина, нервно наматывая прядь волос на палец. — И не должно знать... Я делаю это вопреки ее воле.

- Вот оно как.

– Ты можешь отказаться, – добавила ведьма. – Я все равно проведу ритуал. Хоть с тобой или без тебя.

Будто бросала ему вызов. Северин пожал плечами на манер Филиппа.

– Я ехал сюда несколько десятков миль. Начать час, пока ты гадаешь, будет несложно.

- Спасибо...

Непослушный листок с венка упал к ее ногам.

– Что от меня требуется? Просто торчать на чатах?

– Да, стой неподалеку. Но не смотри. Я скажу тебе отвернуться, когда начнется... Так будет безопаснее для нас обоих.

– Стоять к тебе спиной? – переспросил Северин. — И как мне увидеть, когда что-нибудь пойдет не так?

– Ты услышишь.

Прозвучало это жутко.

– Надеюсь, что не услышу. Веди, Лина.

Она углубилась в чащу, Северин пошел следом, как тогда, в ночь Купала, но теперь они не держались за руки.

– Забыла сказать, – сказала Лина дорогой. – Соломия рассказала о гибели твоего отца. Сочувствую потере... Как он умер?

– Я его убил, – сухо ответил Северин. – Когда он пытался загрызть меня.

- О боги... Это ужасно, - ее голос прозвучал испуганно. - Извини, я не знала...

– Не стоит.

Разговор угас. Когда они дошли до лужайки, где белым кругом росли поганки, характерник почувствовал: здесь.

- Ведьмино кольцо, - констатировал Северин.

– Да, – Лина сбросила с плеча сумку. – Держись подальше от него. Внутрь не заходи. Ни при каких обстоятельствах не заходи!

Характерник кивнул, набил табаком носогрейку и наблюдал, как Лина готовится к ритуалу: ставит толстые свечи между грибов, умело чертит ножом на земле незнакомые символы, устраивает в центр круга небольшое зеркало зеркалом к небу.

Что за обряд она планирует? Соломия никогда и ничего не запрещала без веской причины.

А, безразлично, решил Северин. Она помогала мне, я помогу ей и поеду дальше с чистой совестью, поставив окончательную точку. Как вовремя появилась Катя!

Поздней осенью вечерело быстро. Небо укрыло облаками, и, если бы не зажженные свечи, вокруг царила бы тьма. Ведьма расписала лицо углем (звезда с пятью лучами на лбу и еще два незнакомых Северина знака на щеках), перевела дыхание, проверила круг и растерла ладони.

– Готово, – сказала Лина.

Чернововк спрятал трубку. Раньше он бы пошутил над ее разукрашенным лицом, но спросил только:

– Теперь мне отвлечься?

– Да, – Лина махнула рукой. Пальцы также были смазаны углем. — Лучше стань подальше к деревьям. Чтобы не слышал заклятия.

– Твоя воля.

Северин отошел к полосе леса и повернулся лицом к темноте.

- Готов, - отчитался характерник.

Он чувствовал себя странно: стоял на чатах, спиной ко всему, видел только блики свечей. Голос Лины, которая на распев произносила смесь слов на латыни и на украинском, было едва слышно.

Чем дольше она говорила, тем пронзительнее становилась тишина вокруг. Темнота разбухала невидимой угрозой, птицы умолкли, ветер улегся: все, как в ночь серебряной скобы. Блики свечей росли, удлинялись, засияли ярко, как уличные фонари, рассеяли темноту перед ним и выхватили стволы деревьев.

Северину хотелось оглянуться и увидеть, что происходит, но в таких делах приказов ведьм следует соблюдать.

Окрас свечей сменился красным, голос Лины умолк. Лес затаил дыхание.

Северину захотелось чихнуть и он быстро растер нос. Час — немного времени, тем более если ведьма подготовилась, то ничего делать не придется, Соломия тоже иногда проводила при нем несложные ритуалы, во время которых (несмотря на надежду) ничего интересного не случалось, так что, видимо, придется просто таращиться в темноту и...

Лина закричала.

Северин инстинктивно обернулся и застолбил. Тело девушки висело над зеркалом, откуда сочились нити тьмы, державшие ведьму в воздухе, венок сорвался с ее головы, занялся красной вспышкой и превратился в пепел, упавший на землю и мгновенно рассыпавшийся.

— Вот холера, — Северин бросился к кругу.

Все очевидно пошло не так. Но что ему делать? Северин не решился зайти внутрь, потому что так приказывала Лина, которая теперь, без сознания, висела над землей в плену тонких черных щуков и кричала высоко и страшно. Угольные знаки на ее лице пылали красным сиянием.

Черт, черт, черт!

Если не вступать в круг, то как ей помочь?

Северин пытался прикликаться к ней: бесполезно. Он попытался вспомнить из книг Соломии, что это может быть, но ничего не припоминалось, мысли путались, и от постоянного крика Лины в нем кипела паника. Он должен что-то сделать, должен был ее спасти, но что тут можно сделать? Разбить зеркало? Прыгать в Потугу?

Северин выхватил нож и разрезал пальцы, но все свечи одновременно погасли. Без их света, со скрытым облаком луной, он не имел тени.

Красные знаки на лице ведьмы полыхали. Лина визжала так громко и пронзительно, что ему закладывало уши. От ярости по собственному бессилию Северин дернулся и копнул поганку.

Гриб вылетел из земли, круг разомкнулся. Зеркальце звякнуло, покрывшись паутиной трещинок, невидимая сила швырнула Лину в заросли. Ее тело пролетело несколько шагов и упало у деревьев.

Северин бросился к ней, звал по имени, но Лина не слышала, конечности дергались, глаза закатились; она уже не кричала, а только страшно хрипела. Характерник осторожно растер ее виски, полил лицо водой из фляжки, тряс за плечи, но ничего не помогало.

Вдруг приступ кончился. Лина застыла, замолчала, обмякла и закрыла глаза. Северин проверил дыхание и сердцебиение — живое. И тогда...

Он замер, потому что почувствовал, как за спиной кто-то стоит.

Характерник обернулся, держа перед собой нож. Из трещин на зеркало лились пряди тьмы, удерживались вверх и складывались в призрачную фигуру, высокое тонкое существо в вуале мглы. Черты живой тьмы трепетали, извивались, клубились, от них веяло силой настолько мощной, что волосы становились дыбом. Северин закрыл собой Лину и остановился, скованный страхом, разразившимся у сердца и растекшимся льдом по всему телу.

Он поднял руку с ножом вперед, но рука беспомощно задрожала и чем выпал; невероятным усилием характерник разогнул пальцы, словно его открытая ладонь могла остановить неизвестное безликое чудовище, от одного взгляда на которое хотелось бежать подальше.

Голос прошелестел прямо в голове:

- Кто отважился забрать мою добычу?

Северин почувствовал, как язык отнял ужасом.

– Вижу, – продолжил шепот. — Служительница Гаспида... Маленький должник испорченной крови.

– Не… подходи, – выжал Северин.

– Стараешься приказывать мне? - прошептало в ушах.

Оно поплыло на него от зеркала, за круг поганок, в созданный им разрыв, прямо к Северину. От чудовища хлынул мороз.

- Поцелуй молчания, - сказал шепот. — Мизерные выбирают скудных.

Северин почувствовал, как воля вернулась к его телу. Он мог убежать! И как он хотел убежать! Но не сдвинулся с места.

— Прочь, — пробормотал приказ.

Каким-то невероятным усилием он заставил себя не броситься куда глаза глядят.

– Она пыталась взять, что ей не положено, – шептал шепот. – Мизерная воришка. Отойди.

– Нет! — не в состоянии смотреть на чудовище, он закрыл глаза.

Иначе бы точно убежал.

Тень зашипела, обломки зеркала лязгнули.

- Мизерная воришка выбрала себе защитника, - шепот звучал заинтересованно. – Я пришла сюда, чтобы взять. Не уйду просто так.

– Что тебе нужно? — Северин дважды кашлял, пока произнес эти длинные слова.

– Защитнику. Что готов отдать, чтобы оставить его жизнь?

- Я...

– Не ты, – возразил шепот. – Ты принадлежишь Гаспиду. Не прикасаюсь к его вещам много эпох.

- Я... могу дать, - Северин начал считать все, что приходило в голову. — Сабля, чем, почтальон, одежда, деньги...

– Защитнику. Не знаю эти слова. Отдай самое ценное, что имеешь. Или отойди.

И тут Северин вспомнил. Он залез под мокрую от пота рубашку, нащупал потайной кошелек, достал древний таляр.

– Вот! – он бросил монету на землю.

Это было глупо, это не имело смысла, но это стало его последней надеждой.

Черные щуки окутали серебряный кружочек.

— Немолодое... Касалось много ничтожных... Впитывало тепло их тел, чувствовало переживание, несло на себе воспоминания... На нем была кровь...

Северин тяжело дышал. В голове наморочилось, от мороза, тянувшегося от тени, одеревенели мышцы на лице. Он почувствовал, будто незримые нити заползают ему в голову, листают его воспоминания, достают поцелуй Лины, наблюдают ночь Купала, слушают их ссору.

– Защитнику. Я забираю твой скудный выкуп.

В голове прояснилось, таляр исчез, а Северин не поверил собственным ушам.

- Это мизерный дар, - шептал шепот. – Но она живет. И ты живи. Пока можешь. Защитник.

Невидимая сила толкнула в грудь, он повалился на землю и мгновенно вскочил, но темная фигура растаяла. Луна вынырнула из-за туч, и послышался первый, самый смелый сверчок. Внутри круга было только разбитое зеркальце.

– Лина! Лино! Ты меня слышишь?

Она открыла глаза и радостно улыбнулась.

– Привет, – она несколько раз клепнула.

- С тобой все хорошо?

Он помог ей сесть. Ведьма обвела поляну изумленным взглядом.

– Мы в лесу? Ночь?

- Та самая лужайка, - Северин осторожно придерживал ее за спину. — Все пошло не так… но теперь прошло.

– Что пошло не так? – она поморщилась и потрогала голову. — Забила затылок... Будет гуля...

Ведьма вела себя странно.

- Что с тобой, Лина?

– Извини, – она виновато улыбнулась. – Мы знакомы? Я не могу припомнить... Так странно.

– Черт, – сказал Северин. Ужас и холод отступили, он снова полностью ощущал собственное тело. - Давай помогу подняться.

- Спасибо... Ты хороший. Помогаешь мне, – Лина поднялась на ноги, качнулась и уцепилась за его плечи. – А почему мы в лесу ночью наедине? Ты мой любимый?

– Нет.

Она потеряла память, понял Северин. Надо немедленно нестись в Соломию. Недаром она запрещала этот проклятый ритуал!

Чернововк осторожно повел девушку сквозь чащу, на звуки воды.

– А куда мы идем? – испуганно спросила Лина.

— До Днепра, там ждет моя лошадь. Я отвезу тебя домой, Северин говорил, как с маленьким ребенком.

— Ничего не помню, — она одной рукой крепко держала его ладонь, а другой терла себе макушку. — Такой дурой чувствую себя! Твое лицо знакомо, но не помню имени...

– Меня зовут Северин.

– А как зовут меня?

– Лина.

— Лина… Хорошее имя, мне нравится. И Северин тоже хорош. А наш дом далеко отсюда?

– Недалеко. Мы скоро доедем, только на дорогу выберемся. Осторожно, здесь корешок.

Она все равно споткнулась, но Северин надежно держал ее. Такая легкая и хрупкая... Что же ты натворила, Лина?

– Голова гудит, – угольные знаки на ее лице растерлись. – Как я сюда попала?

– Когда я приехал, ты уже была здесь.

- Так холодно... Какой сейчас месяц?

- Ноябрь. Ты ничего не помнишь?

- Была просто тьма... И все. А потом я очнулась и увидела тебя. Так странно... Расскажи мне, что произошло?

- Расскажу.

Шаркань понес их в Соломию.

* * *

Будь дома, только дома, — вертелось в голове. Ведьма имела привычку засиживаться за полночь, однако окна избушки были темными.

Несколько минут назад Лина пожаловалась на сильную головную боль и потеряла сознание. Он осторожно взял ее на руки, открыл копняком калитку и крикнул в окно:

- Соломеет!

И добавил несколько копенков по дверям.

Лицо Соломии, которую осмелились поднять с постели посреди ночи, пылало гневом.

- Северин? Лино? – ведьма стояла босиком, в ночной рубашке, сжимая в руке небольшого стилета. — Что, черт возьми, происходит?

Северин без приглашения прошел внутрь и положил девушку на застеленную кровать. В углу сверкнули кошачьи глаза и послышалось недоброжелательное мяуканье.

– Ритуал, – объяснил Северин. – Лину отбросило. Вылезла черная почварь. Я ее прогнал. Лина потеряла память.

Соломия взмахом ладони зажгла плошку, протерла глаза и села возле ученицы. Коснулась лба, встревоженно повернулась к характернику.

– Какой ритуал? Где ты ее нашел?

— Шарканя во двор заведу и расскажу.

Когда он вернулся, на лбу Лины лежал теплый компресс. Соломия раздела девушку, укрыла одеялом, вымыла руки и лицо от угля, зажгла в пиале смесь высушенных трав. Извращенные лепестки, стебли и листья курились легким пряным дымком.

– Рассказывай, – Соломия спрятала стилет к небольшому черному сундуку на столе.

– Она отправила ко мне ворону. Просила о помощи, — Северин рассказывал как можно лаконичнее. – Я согласился и приехал на место встречи. Лина сказала, что ей нужна защита, если ритуал пойдет не так. Мы прошли в лес, я отвернулся, она начала ритуал и вскоре все полетело кувырком.

– Опиши ритуал.

Пахло тлеющими травами успокаивало его. Северин почувствовал, как сердце перестало рваться из груди, а дыхание унялось. Из-под кровати на него таращился недовольный Хаос.

— В лесу, недалеко от берега, — на миг он вспомнил лужайку в подробностях. — У бледных поганок, усиленный свечами и знаками, посредине стоит зеркальце, она читала что-то на латыни...

Соломия перебила его бранью, которой мог поучиться сам Игнат Бойко.

– Мало дура! Ох, дура, — Соломия в сердцах бросила кочерыжку на пол, достала из-за печки бутылку вишневки и глотнула прямо из горла. Протянула Северину, но тот отказался. — Говорила ей, что рано, говорила, что надо ждать! Не послушалась... Что произошло дальше?

— Зеркало треснуло, из него возникло что-то высокое, страшное, сотканное из самой тьмы, — Северин вдруг почувствовал отголосок ужаса и на миг перевел дыхание. — Голос говорил прямо в голове, хотя фигура плыла в нескольких шагах от меня... Что-то очень плохое. И сильное. Я никогда не чувствовал такого злого чудовища... Ее нет в том талмуде, который ты заставила меня изучать.

Ведьма простонала и сделала еще глоток.

— Потому что ее имя содержится только в тайных гримуарах, Северин.

— Тогда неудивительно, что она хотела унести жизнь Лины. Утверждало, что та ворюга должна расплатиться за кражу. Я вступился...

– И спекал ее? — Соломия смотрела на него, как никогда не смотрела: с удивлением, восторгом и неверием одновременно.

– Да. Я отдал таляр и исчез, — кивнул Чернововк.

– Таляра? Простую серебряную монету?!

– Непростую, – ответил Северин. – Монете было почти двести лет. Первая чеканка... Неважно. Урод забрал этот выкуп, меня отбросило и оно исчезло.

Хаос мяукнул и скрылся подальше.

- Невероятно, - Соломия крутила в руках бутылку, рискуя ее уронить. — Правду сказать, парень, я думаю, что не в тарелке дело. Она отступила, потому что ты встал на защиту.

– Да где там, – отмахнулся характерник. — Оно могло меня уничтожить через мгновение! Если бы хотелось... Я же чувствовал ее силу. Как днепровские волны!

— Ее сила по могуществу равна Гааду... Даже превосходит его, — Соломия поправила браслет, который никогда не снимала. — Потусторонние существа высшего порядка уважают тех, кто решается против них. Но не всегда… Тебе повезло.

— Что это такое?

– Это имя не называют ночного часа.

Соломия подошла к столу, быстро написала на бумажке слово и отдала клочок Северину. Когда он прочел его, ведьма подожгла бумажку от свечи и проследила, чтобы он весь сгорел.

Гадра. Это имя было неизвестно Чернововке, но теперь в его памяти оно было тесно связано с тьмой и ужасом.

— Немногие виделись с ней и выжили, Северин. Даже самые старые мольфары избегают ее. Верховные ведьмы Ковену не тревожат без больших затруднений... Но в тебе, наверное, живет дар общения с потусторонними существами.

Ему захотелось рассказать ведьме о лешеме, о прыжках в Потусторонний мир, о щезнике, но Северин сказал:

— Когда Лина пришла в себя, то не узнавала меня, не знала, кто она такая и что мы делаем в лесу. Вскоре по дороге опять потеряла сознание. А потом я приехал сюда.

Соломия упала в кресло-качалку, обхватив виски пальцами.

– Ты не представляешь, насколько это было опасно, – произнесла она наконец.

- Воображаю, - Северин сел на свой любимый стул - скрипучий, с черной подушкой. – Я даже говорить не мог от ужаса, пока оно не позволило мне.

Он также избегал называть Гадру по имени.

– Вы выжили, а ты отдал только таляр. Одну серебряную монету! Расскажи кому из Ковен — не поверят.

– Лучше не рассказывать, – предположил Северин.

- Конечно! Такой стыд! Ученица нарушила запрет, попрала меня и отдала за глупость собственную память! И еще легко свершилась, потому что должна была отдать жизнь, — вскрикнула Соломия и всплеснула руками. - Извини...

Я этого не ожидала. Столько раз ей объясняла...

- Так что она пыталась сделать? Зачем был ритуал?

— пыталась взять силу, к которой была не готова.

Ведьма сделала последний длинный глоток вишневки и повернула бутылку на место.

– Ей повезло, что ты согласился приехать. Если бы не ты… Ох! Лина теперь обязана тебе жизнью, Северин.

Чернововке было тяжело отождествить подобные слова с собой. Особенно при упоминании, как он наматывал круги поганок и ругался от собственного бессилия.

– А память к ней вернется? – спросил характерник.

– Со временем вернется. Должен вернуться, — поправилась Соломия и потерла виски. — Ох, мальчик... У тебя давно седина?

— У меня нет седины.

Соломия протянула ему зеркальце — похоже, что разбилось на лужайке — и Северин увидел над левым виском белую прядь. Коснулся осторожно, словно оно могло выпасть.

– Теперь есть, – сказала ведьма. — Встречи с такими почварями не проходят бесследно.

Он повернул ей зеркальце и вздохнул. Будет ему в придачу к шраму на бедре. Хорошее начало первого года в рядах Ордена.

- Расстроен?

– Разве что из-за пустого желудка, – улыбнулся юноша. — В последний раз обедал в придорожной корчме.

Пока ведьма нарезала хлеб, искала мед и заваривала мятный чай, Северин огляделся. Здесь ничего не изменилось: развешаны по стенам и под потолком многочисленные пучки всевозможных высушенных трав, подкова, козьи рога, разнообразные мешочки, заваленный книгами и перьями стол, кучи сундуков у стен... только его угол теперь принадлежал Лине.

На кровати Саломеи лежала зачитанная «Конотопская ведьма», которую Саломея обожала, как Игнат любил «Энеиду». Она каждый раз хохотала, когда перечитывала ее, и приговаривала «Ох выдумщик, ох и накрутил». Соломия знала настоящую ведьму из-под Конотопа и при каждой встрече брала ее на насмешки любимыми цитатами.

- Угощайся, - Соломия подвинула к нему чашку чая и хлеб с сыром.

Пока он ел, Соломия возобновила компресс Лины, бросила еще травы в пиалу и осторожно капнула на губы девушки прозрачного зелья из крохотной синей бутылочки.

— В последний раз мы виделись в неприятных обстоятельствах, — заметила Соломия, вернувшись за стол.

- Ты о ссоре? Это прошлое, - отмахнулся Северин.

– Еще Игорь погиб, – она покачала головой. – Я узнала недавно. Твой учитель написал письмо. В отличие от некоторых других, кто писем не пишет и ведет себя так, словно меня на свете не существует.

— Прости, Соломия, виноват. Последний год я действительно не писал, Северин сразу пошел в контратаку: Но почему ты не слала мне тех проклятых птиц, как Лина? Нельзя забыть о письме, когда тебя постоянно клюют и каркают на ухо. И удобнее, и скорее простой почты.

Но рядом не стояло с дубами, мысленно добавил он.

— Нет возможности, — Соломия помахала рукой в неопределенном жесте, которым всегда обозначала отказ от объяснений. – Еще год не смогу.

– Почему так?

- Небольшие ведьмские секреты. Ты тоже не все мне рассказываешь, да?

Ему оставалось только кивнуть.

— Но как год пройдет... Не будешь знать, куда деться от моих пернатых курьеров.

- Звучит весело, - сказал Северин. — Что касается письма от моего учителя, то Захар просто отличный человек. Мне с ним очень повезло.

– Несомненно. Хоть он и не любит меня и Ковен вообще, но пишет очень любезно, ведьма помолчала и спросила осторожно: Ты сильно переживал смерть?

- Отец?

- А с тех пор много умерло?

В тоне ее была неуместна ирония, которая ему не понравилась.

– Да, – отчеканил Северин. — С тех пор умерло многое. Я похоронил характерника, которому после смерти отрезали голову, чтобы бросить мне под ноги. Того, кто это сделал, я зарубил саблей. Другого я вбил ударом ножа в шею и еще одного попал выстрелом в голову. Также один ренегат застрелился у меня на виду. Я дважды ходил между разбросанных на земле покойников, носил их, как мешки с картошкой, и складывал рядами.

В первый раз она не выдержала его взгляда.

— Ты... быстро повзрослел, — сказала Соломия. Он молча допил чай.

– Что у тебя на сердце? – спросила ведьма тихо. – Чем я могу помочь?

Северин подумал и решил признаться:

— Не пойму, почему Лина тогда так жестко ответила.

Ведьма кивнула и грустно усмехнулась.

— Наверное, в этом моя вина... Когда пришли открытки, Северин, она очень обрадовалась. Много раз перечитывала твое письмо и улыбалась. Я видела, как она сияет... А потом спросила, что было между мной и Игорем, — Соломия провела пальцем по столу, рисуя невидимые узоры. — Она и раньше спрашивала... Но теперь потребовала подробностей: как и почему так получилось, что я взяла воспитывать его сына от другой женщины... Я рассказала, а Лина огорчилась. Здесь приехал ты.

— Вот оно что.

Он отодвинул остатки ужина.

Старая мучительная тема, которую он всегда старательно обходил, его давний страх, наконец прозвучавший вслух... Пришло время покончить с ним.

– Значит, – он собрался духом. — Что было между тобой и Игорем?

Ведьма помолчала и спросила:

- А что между тобой и Линой?

Ему все стало ясно.

– Я любила твоего отца, – добавила Соломия. — Несмотря на все, что произошло между нами... В жизни.

– Спасибо, что приютила меня.

- Это твой дом, Северин, - Соломия обвела ладонью стены, а потом указала на себя. – Я не твоя родная мама и никогда не стремилась заменить ее. Но все равно всегда рада тебе.

Северин вскочил к ней и крепко обнял женщину.

– А я всегда готов защитить тебя, как защитил Лину.

Оба взглянули на молодую ведьму. Девушку окутал сон, а на губах расцвела слабая, едва заметная улыбка.

— Час поздний. Тебе расстелить на полу?

– Я уеду.

— Куда ты собрался на ночь? – Соломия всплеснула руками. — Лучше выспись, позавтракай! Лина утром проснется, сможешь поговорить с ней.

Он не хотел разговаривать с ней.

– Я уеду, – повторил Северин.

– Упрям, как Игорь, – вздохнула Соломия. – Вот куда тебя черти несут?

– Они меня вечно куда-то несут.

Чернововк снова обнял ее.

— Береги себя, Северин.

— И ты береги себя... и Лину тоже.

* * *

Невысокий тонкий побег покачивался на ветру. Он уже выстрелил первыми хрупкими веточками, которые, казалось, можно сломать двумя пальцами. Однако это было обманчивое впечатление: за внешней хрупкостью скрывалось упрямое и гибкое деревце, которое уже через несколько лет должно было превратиться в черного великана с причудливыми ветвями, похожего на возвышавшегося рядом.

– Привет, мама, – сказал Северин. – Здравствуй, папа.

На кладбище было безлюдно. Сыпал первый снежок, похожий на крупу, касался земли и исчезал.

Пора оставить все, что накопилось, в прошлом. Он помолчал немного, раздумывая о начале, и заговорил.

– Я стал характерником по вашему примеру. Хотел черес с тремя скобами, потому что вы носили такие. Я не думал об опасностях, стоящих на волчьей тропе, я просто хотел быть, как вы... Особенно как ты, папа. Ты стал для меня необъятным идеалом, за которым бестолковый сын никогда не мог угнаться. Я видел тебя так редко, что забывал не только голос и лицо, но и все, что умею, даже слова терял в твоем присутствии, потому что у меня было всего несколько минут, чтобы поразить тебя, доказать собственное достоинство и достоинство! Я так волновался от той ответственности... Больше всего, чего я боялся, — разочаровать тебя. Я принял серебряную скобу без всяких сомнений, папу, чтобы не изменить маминой памяти и не подвести твои ожидания. Соломия и Захар пытались достучаться меня, но я их слушал? У меня был только один авторитет в мире — тебя. А ты даже не видел, как я отправился в Потойбич подписать кровавое соглашение. Гаад раскусил меня с первого взгляда.

Северин почувствовал слезы на щеках и умолк. Слова звучали слишком пафосно и фальшиво.

Почему ты не рассказал, что это за тропинка, отец? Я никогда в жизни не пожелаю своим детям такого пути. Прочь от него! Я хочу, чтобы мой сын гулял на вечерницах, веселился, ошибался, изучал интересные науки, а не смотрел на меня восторженным цуциком и по моему примеру скитался вечным бездомным паланками Гетманата. Постоянно в пыли дорог, постоянно под подозрительными взглядами, постоянно рискуя жизнью!

Кем бы я мог стать? Гадания не имею. У меня никогда не было другой мечты, никогда не представлял себе другой судьбы. Архитектор, кузнец, мельник, повар или механик — это были чужие мечты, ведь мою опоясывал черес с тремя скобами. Ты не сказал мне, папа, что под сенью легенды скрываются только кровь и боль, а я понял это, когда было поздно.

Нет, я не жалею! Я горжусь своим выбором, не жалею и знаю, ради чего принес эту жертву. Обратной дороги нет. Но почему ты не защитил меня, как пыталась защитить Соломию? Неужели тебе было так безразлично ко мне... Чем я так провинился? Ты даже пропустил мой прием в Орден! Прошло почти три месяца, и с тех пор моя золотая скоба уже тусклая от грязи. Как ты не сошел с ума от такой жизни, папа?

Наверное, тебе помогала мама. А когда ее не стало, безумие увлекло тебя... Потому что нельзя быть сероманцем и оставаться в здравом уме.

Я стал ненужным, со всеми своими вопросами и стремлениями, ты забыл о моем существовании, потому что твой список смертников заменял тебе сына, пока я, бестолковый и забытый, не отнял у тебя жизни. Смешно, не правда ли? Я, дурак, который стрелял простым шаром в оборотня. Помнишь?

Ты пытался убить малых вдовиченко, а я помог выследить настоящих ренегатов, которые похищали и калечили характерников. Почему ты их не нашел, отец? Я собственноручно убил двоих из твоего списка! Совесть моя чиста. Я буду идти дальше, хотя и не знаю, через сколько шагов на меня свалится новый выбор между злым и плохим.

Я узнал, что такое страх смерти, ощущал ее холод на лице, научился ценить счастье быть живым. Я ходил на грани. Я сделал все сам.

– Я отпускаю тебя. Почивай с миром, отец, - произнес вслух Северин. — Я прощаю тебя... Прости и ты.

Он потерял ход мыслей, растерял остальные слова и прижался лбом к маминому дубу. Мама бы поняла... Он был готов отдать все свое золото, чтобы по крайней мере раз поговорить с ней.

– Простите, – послышалось сзади.

Северин не услышал шагов — там стоял человек лет тридцати, сильный, смуглый, глаза карие и внимательные.

– Вы их знали? Рыцарей, похороненных здесь? – спросил незнакомец.

– Это мои родители.

Муж удивленно поднял брови, а затем перекрестился.

- Господи, - глаза его стали большими, как таляры. — Так мы с вами встретились! Наконец-то!

– Кто встретился? – не понял Северин.

— Я, значит, ваш двоюродный брат! Урод вашей мамы. Ее звали Ольга, Ольга Чернововк, не правда ли?

– Все правильно, – осторожно согласился Северин.

– Я – Трофим Непейвода!

- Северин Чернововк.

Трофим протянул ладонь, теплую и твердую, и они закрепили знакомство рукопожатием. Северин чувствовал себя озадаченно.

– Вы тоже характерник! Младший, чем показалось издалека...

— А вы уверены, что не ошиблись? – спросил характерник. – Я не знал, что у мамы была сестра.

– Старшая, – Трофим говорил уверенно. — Дед и баба были ревностными верующими, очень гневились из-за решения Ольги по службе в сироманцах, выгнали ее из семьи и отреклись окончательно, когда она вступила в Орден...

– Да, похоже на ее историю, – подтвердил Северин.

Трофим закивал.

- В семье даже упоминать о ней было запрещено! Мама тайком рассказывала о младшей сестре и всегда надеялась, что однажды Оля вернется. Очень скучала по ней. Может, дед и баба своим упрямством прогневили Господа, или потому стал причиной выпавший из печки уголь, но дом их сгорел вместе со стариками, земля им пухом. В тот день был сильный ветер, наше хозяйство тоже пожаром лизнуло, потому что мы из-за плетня жили... Мама после похорон бросилась на поиски и наконец нашла сестру, но ее уже не было в живых. Мама приуныла, а потом захотела переехать сюда, чтобы ухаживать за дубом. После пожара такое решение далось легко, сами понимаете... Землю мы продали, переехали, обустроились понемногу, теперь наведываемся сюда — свечу поставим, пасхальные яйца на гробки принесем, сорняки уберем. Мы не знали, что у Ольга было детей!

— Я — ее единственный сын, — Северин незаметно ущипнул себя, чтобы проверить, не спит ли.

— Второй дуб — ваш отец, не правда ли? – Трофим указал на побег. — Мы когда последний раз наведались, очень удивились новой могиле, а гробар рассказал, что отряд рыцарей приезжал и похоронил кого-то из своих...

- Здесь лежит Игорь Чернововк, муж Ольги.

— Вы их единственный сын, говорите?

— Вот именно.

— А теперь у вас двоюродный брат, — Трофим искренне засмеялся. — Не торопитесь?

— Час имею.

— Тогда приглашаю в гости, пан Чернововк! Дома сейчас никого нет, мама с женой и детьми поехали к родственникам, а я здесь хозяйничаю в одиночестве. Дай, думаю, зайду, проведаю тетю, будто потянуло меня что-то... И вас увидел, будто само провидение привело! Так что, зайдете?

— Почему бы и нет... Поедем верхом?

Трофим с уважением посмотрел на Шарканя, но отказался.

— Пешком недалеко, если вы не прочь прогуляться.

- Не против.

Шарканю Трофим понравился: конь несколько раз ткнулся ему в затылок, как поступал с Захаром и Яремой — таков был его знак доверия. Шаркань разбирался в людях.

– Так странно, – Северин потер лоб. Слишком быстро произошел переход между его прощанием с отцом и внезапным знакомством с родственником. — Простите, но это очень неловко: всю жизнь быть одиноким, а потом обнаружить, что у тебя есть тетка, о которой не подозревал... И двоюродного брата... И покойников?

– Да, племянник и племянница, – закивал Трофим с улыбкой. - Николай и Настя, два и четыре годика.

– А ваш отец?

— Бывший сечевик стал наемником. Уехал за границу и пропал без вести, когда мне четырнадцатое прошло.

– Я ошеломлен, – признался Северин откровенно.

– Понимаю! Я ошеломлен так же. Хотя, Северин, погодите, — лоб Трофима прорезала встревоженная морщинка. – Вы не рады нашей встрече? Если хотите, можем все забыть и остаться незнакомцами. Я никому не расскажу. Вы никому ничего не обязаны! Дубки мы все равно будем ухаживать.

— Да что вы говорите, Трофим, — успокоил его характерник. — Я только что нашел родную кровь, о которой даже не мечтал! Это без преувеличений один из самых светлых дней за последние месяцы.

Трохим вздохнул с облегчением и спросил осторожно:

– Тяжелое у вас служба?

– Бывает непросто.

Пока они шагали по селу, Трофим рассказал о его прекрасной жене — хозяйке Оксане, о маминой болезни, которая в последнее время высасывает из нее все силы, и о величайшем счастье — двое детей, веселых и умных.

Прохожие здоровались, замечали череды Северина, после чего удивленно рассматривали его, а затем переводили глаза на Трофима. Особенно придирчиво смотрела на характерника старая бабушка в огромном платке, который замер на скамейке возле старенькой хаты.

- Теперь будут сплетничать, - объяснил Трофим. — Если бабушка Параска заметила, то завтра утром все село будет триндеть. Сто лет старухе, а болтлива, как молодица! Разве не чудо Господне?

– Настоящее чудо. Не боитесь сплетен?

— Кто в селе живет, сплетен не боится.

Дом Непейводы оказался небольшим и нарядным, его белые стенки были искусно расписаны цветными барвинками. Было заметно, что хозяева неимущие, хотя и пытаются это скрыть. Внутри бедность зияла сильнее: пол и стены голые, ничего лишнего. Но убран, светло, опрятно, иконостас в углу — все как положено.

– Мама уехала к теще, а жена вместе с ней. Деток тоже взяли, чтобы бабушку с дедом увидели. Я на хозяйстве остался, холостякиваю. Теща говорит, у нее там у села живет старая ведьма, которая умело лечит. Уж сколько всего пробовали... И врачи, и знахари... Много денег потратили, а она, бедняжка, увядает на глазах, потому что ничего не помогает.

Трофим говорил с виноватым видом, будто оправдывался за то, что все состояние пошло на мамино здоровье.

— Если та ведьма не поможет, попробуйте обратиться в Саломию из-под Старых Садов. Добавьте, что от меня.

– Спасибо за совет, запомню себе, – Трофим прошептал имя ведьмы и название села. - Ваша знакомая?

– Да, умелая целительница.

— Надеюсь, маме улучшится... Ей еще жить и жить, до самих правнуков. Садитесь, пожалуйста.

Немного достал ржаной хлеб и вареный картофель — вот и весь обед.

— Простите, что скромно, но чем богаты, тем и рады. Выпить хотите? Самогон имеется, под такой случай можно и открыть.

Единственная бутылка, подумал Северин.

– Да нет. Мне в дорогу лучше воды.

Сам Трофим не ел и Чернововк с опозданием заподозрил, что двоюродный брат отдал ему собственный обед. Но спрашивать об этом не стал: Непейвода явно стеснялся такой бедности, но пытался быть щедрым хозяином.

— Может, останетесь? – спросил Трофим. — Если срочной службы нет. Мне веселее, а потом семья вернется, они обрадуются... Особенно мама! Если племянника родного увидит, то мигом поправится! Они вернутся через четыре дня.

— Спасибо, Трофим, но не могу, дорога зовет. Но обязательно к вам наведаюсь, как в этих краях буду.

Решение пришло самое. Северин достал капшука, отсчитал восемь дукачей — один оставил себе с остальными монетами — и выложил их на стол перед хозяином.

— Спасибо, брат, за обед. Вкусно у вас картошечка!

– Это что такое? — Немного рот разинул.

– Племянникам на гостинцы, – подмигнул Северин. — Я же пропустил кучу дней рождений, крестины, Николая, Рождество... Купите им подарков, а то недостойный дядя. И давай уже на ты, когда мы братья!

Непийвода на несколько секунд потерял дар речи и только переводил глаза с характерщика на дукачи, а удивление уничтожало остатки вежливости перед опасным юношей, который оказался его кровным родственником.

— Сила сил денег, Северин, — наконец выжал Трофим и взглянул на монеты, как на пауков. - Я к ним даже не коснусь! Люди скажут – украл!

- Людям скажешь, что за такие слова я им языки заколдываю.

– А ты умеешь? – заинтересовался Трофим.

— Иногда предпочел бы.

— Может, знаешь, как домового в хату заманить?

– Такого тоже не знаю. Знаю только, что деньги благосостояние приносят не хуже домового. Убирай уже! Или ты меня боишься?

– Не боюсь, – не задумываясь ответил Трофим. — Люди много говорят и много не понимают. Я никогда сироманцев не боялся. Я думаю, что только достойные и смелые люди берут тяжелый грех на душу, чтобы государство защищать... Я бы на такое не решился.

Трофим снова посмотрел на золотые.

- И эти деньги...

- Деньги твои. Не хочешь – выбрасывай, потому что я назад не заберу. На что мне их тратить? Рыцарю нужны конь, одежда и оружие. Я все это имею. А вот присматривать за могилой родителей не могу, — Северин огляделся. — Меня будет греть мысль, что у меня есть родная кровинка, которая заботится о них. Семья, которую я могу отблагодарить. И куда могу посетить гости.

- Конечно! Всегда рады, — Трофим покачал головой и осторожно коснулся пальцем монеты, словно она сейчас сбежит. - Восемь дукачей... Так из кошелька и на стол! Сказаться можно.

— Я недавно видел сундук с сотней.

Непейвода вытаращил глаза и покачал головой, не имея слов для описания впечатлений от мысли о такой груде золота.

— Матушку вылечишь, купишь в хозяйстве, что нужно, дела вверх пойдут, — Северин говорил мягко, чтобы не задеть гордость брата. – Согласие?

Трофим только кивнул.

– Вот и отлично, – Северин поднялся. – Поеду теперь с легким сердцем. Рад, что встретились мы, Трофим, и познакомились. Родине мои искренние поздравления пересказывай. Когда в следующий раз приеду — не знаю, но приеду обязательно.

— Мы будем ждать, брат.

На прощание они крепко обнялись.

Когда Северин поехал дальше, на сердце у него было тепло и радостно, а на лице – впервые за много дней – цветущая счастливая улыбка.

Эпилог

Козырьку от Щезника.

Привет, учитель! Рад, что у вас все хорошо. Пусть так будет и дальше!

Нога еще болит, но я привык. До свадьбы перестанет.

Я почти в Киеве. После отдыха нас разошлют часовыми по разным паланкам. Я привык к этим ребятам, будет необычно без их кумпании. Хотя после нескольких дней наедине я понял, что мне тоже нравится.

А еще я случайно нашел родственников. У мамы оказалась сестра, а у нее – сын, мой двоюродный брат. Представляете? Они живут в этой деревне и присматривают за дубами. Я счастлив и озадачен одновременно. До сих пор не верится. На всякий случай, его имя – Трофим Непийвода. Если сможете узнать о нем в своем шалаше, буду весьма благодарен. Потому что разные ошибки случаются...

Напишу, как покину столицу.

Пусть Мамай помогает.»

Гостиный двор, название которого передал ему Филипп, скрывался между многочисленными улочками Подола за Нижним валом.

— «Под катовским топором», — прочитал Северин вслух. — Где еще остановиться, как не в месте с таким названием.

Он слез на землю и попытался передать Шарканю пахолку, подпиравшую собой стену с видом умирающего от скуки человека.

— Сам со своим конем возуйся, — ответил пахолок, упитанный парень с румяными щеками.

– Разве это не твоя работа? – удивился Северин.

— Не хочу, — тот по габаритам походил на Ярему.

- Дам два шеляги.

- Засунь те шеляги, - налитые кровью глаза остановились на чересе Северина и пахолок на несколько секунд задумался. – Мне в ладонь.

Северин бросил ему пару медяков и вошел внутрь.

– Приветливый у вас пахолок, – сказал он хозяину.

— Да это племянник мой, чертова душа, ни черта делать не хочет, представляете?

– Представляю.

— Весь у отца родился, подлец такой, яблочко от яблони, — хозяин, гладкий коротышка, даже слюной брызнул. — Прошу искренне прощения! Он так постоянно отказывается, но что я сделаю? У него кулак размером с мою голову!

— Да не беспокойтесь, ваш племянник помог мне.

– А, вы характерщик, – коротышка разглядел черес. – Он череса боится. Ваши друзья предупреждали о вашем прибытии, говорили, чтобы приготовил комнату для еще одного, представляете? И вот вы здесь! Как часы.

– Угу, – поддержал разговор Северин.

– Ваш ключ! Блюда сегодня не подаем, потому что никому готовить, старуха моя приболела, уже второй раз за месяц, а ноябрь еще не кончился, представляете? Вечная беда то с ней, то с этим чучелом ленивым, — хозяину явно наболело. – Как дела делать? Как выживать? У вас есть родня?

– Куда же без нее, – усмехнулся Северин.

Теперь он действительно имел родню.

— Девку тоже не предлагаю, потому что вы представляете, подхватила она...

— Не нужна девка. Мои друзья у себя?

— Нет, каждый пошел по делам. Просили вам рассказать, что в шесть встречаются на Софиевской площади.

– Спасибо.

Северин закинул вещи в комнату и направился в город. Киев готовился к зиме: люди спешили по делам в плащах, полушубках, новомодных пальто, некоторые имели зонтики. В прошлый раз омут стремительной жизни его пугал, но теперь Чернововк наслаждался им.

Характерник добрался до Контрактовой площади, немного постоял перед Бриллиантовым дворцом и решил повторить дорогу, по которой они прошли в тот день, когда Савка показывал город.

С шагами оживали воспоминания, казавшиеся ложными.

Они гуляли впятером, транжирили деньги, веселились и понемногу знакомились между собой. Здесь выпивали, там разговаривали. Савка был жив и здоров, мечтал о будущем в сияющих одеждах. Он не знал, что его руку будут прибивать гвоздем к дереву, чтобы он заманил друзей в ловушку, не подозревал, что его голову покроют многочисленные кривые шрамы, под которыми погаснет огонек сознания. Игорь был жив и мчался по следу своей вечной охоты, не подозревая, сколько ренегатов Свободной Стаи прячутся под боком — посмотри только на восток. Борцеховский, живой и здоровый, ждал новой жертвы, Ярослава Вдовиченко, разбитая горем, ждала в засаде, Лина имела при себе все воспоминания, а сам Северин думал о ней и пророчестве лешего, даже не представляя, что имеет родную тетю и двоюродного брата.

И Катрю он тогда знал только из рассказов Игната...

Северин дошел до порта цепелинов и посмотрел на величественные аэростаты. Подумал, что может прямо сейчас снять все деньги со своего счета, приобрести билеты и улететь куда угодно, хоть в самую Гамерику, где он будет жить без ужасов и смертей, спокойно путешествуя до конца своих дней, и никто его не найдет...

Но возврата с волчьей тропы не существует. Она стелется под ногами повсюду, куда бы он ни пошел. Ведь Зверь, не боявшийся убийств, торжествовал от побед и радовался смертельным опасностям, с наслаждением вдыхал запах крови и смотрел равнодушно на мертвые тела, тот самый Зверь...

Часть твоего естества, брат.

Порт цеппелинов остался за спиной. Он закурил трубку и вдруг вспомнил, как Захар подарил ее, а тогда он не понимал вкуса табака. Привык... Случилось много перемен, больших и маленьких.

Северин бесцельно ходил по улочкам, пока не увидел вывеску салона господина Гофмана.

— О, господин рыцарь, — обрадовался Гофман. — Я все думал, когда кто-нибудь вернется по вашему заказу!

– Никто не забирал?

- Нет-нет, дагеротипы на месте. Вы заберете все пять или только собственный?

– Все пять. Простите, что так долго.

— Гарантия три года, тем более за такую щедрую предоплату, которую вы внесли... Возьмите. Получились отличные фотографии. Вам нравится?

Чернововк взглянул на черно-белый снимок.

Они только что получили золотые скобы. Игнат дерзко подкрутил усы и скрестил руки на груди, Ярема держит ныряльщика и широко улыбается, веселый Савка стоит руки в бока, Северин смотрит из-под лба, с рукой на сабли, а взгляд Филиппа бродит где-то слева, за кадром.

Они еще ничего не знают.

— Нравятся, — Северин спрятал дагеротипы в сумку, которую любезно подал господин Гофман. – Спасибо.

– Заходите еще! Пересказывайте вашему товарищу с длинной косой поздравления! Он у вас с кебетой новолуние.

Северин зашел в ближайший кабак, заказал какой-то еды. Снова получил дагеротип и всмотрелся в него, свидетеля прошлого, слепка истории. Неистово захотелось крикнуть, предупредить этих наивных самоуверенных ребят — берегитесь, впереди только кровь, боль и смерть!

Но это был только кусок бумаги.

— Все такие красивые, — сказала жена трактирщика, забирая посуду и жалованье. — Особенно с пером павлина... Перескажи ему, что если мой дурно умрет, пусть заходит в гости! А хоть знаешь... Пусть и раньше приходит!

Женщина звонко рассмеялась.

– Он не зайдет, – ответил характерник и спрятал дагеротип.

– Почему? — удивилась веселая трактирщика.

Чернововк молча вышел.

На встречу он опоздал. Часы показывали полседьмого, когда Северин добрался до площади. Фонари зажигали последние вечерние светильники, а неподалеку от Софии Киевской пел кобзарь. Вокруг него собралась толпа: Северин решил, что братьев следует искать именно там. Людей скопилось много, пришлось немного потолкаться, но он не ошибся — вся троица стояла у певца, в котором Чернововк с удивлением узнал Василия Матусевича.

Тот только что кончил последнюю песню, все зааплодировали, а потом понесли деньги. Монеты щедро звонили, Василий улыбался, и когда зрители разошлись, Северин подошел к шайке.

– Вот и он! Наш герой, — заорал Игнат, почему-то нарядившийся в полный рыцарский костюм.

Ярема сжал Северина в объятиях. Ребра захрустели. Северин начал к этому привыкать.

– Помог ведьме? – спросил Филипп.

– Помог, – ответил подавленный Северин.

— А она подарила тебе холодное сердце, как камень? – Бойко расхохотался.

Северин проигнорировал странно сформулированный вопрос и вырвался из объятий.

– У тебя седина в волосах, – заметил Филипп.

— Да, мой наблюдательный брат, это из-за ваших шуток, — Северин не собирался рассказывать, откуда она действительно взялась.

— Я решил оставить себе кобылу, — прогудел Ярема.

– Приветствую! Это твое личное решение, которое я молча принимаю и никоим образом не пытаюсь оценить. Запомни эту минуту навсегда, — Чернововк вернулся к Василию. — А ты какого черта здесь делаешь?

- Ты сам позволил, - сказал кобзарь, прячась за инструментом. Кобза была новой... Так ли показалось Северину.

Василий был испуган.

– Что позволил? — не понял Черновок.

— Сочинить песню...

– Я спросил, что ты здесь делаешь? Потому что ты говорил, что на Черное море собирался, так... Погоди-ка. О какой песне речь?

Игнат захохотал так, что чуб затрясся, Ярема прыснул вместе с ним и даже Филипп засмеялся.

— Ох, друг, — сказал Василий, складывая деньги в мешок. — Я шел на юг, направлялся к теплому морю, как в одной корчме украли у меня дурные люди бандуру. Ты представляешь? У кобзаря! Украсть бандуру! Это как украсть душу, украсть голос! Ужасное преступление. Вот и пришлось вернуться в Киев, к мастеру с достойными инструментами, чтобы купить новый, видишь? Просадил все дукачи, которые вы подарили мне.

– И заработал еще один, – Ярема торжественно дал ему золотой. — Твоя последняя дума того стоит!

Матусевич одновременно обрадовался золоту и загрустил, что разговор вернулся к теме песни.

– Василий, – процедил Северин. – Ты мне баки не забивай. О какой песне они говорят с таким пылом?

– Ты забыл? – осторожно спросил Василий. — Тогда, в корчме в Старых Садах, мы с тобой выпивали...

– Это я помню.

— Ты рассказал мне о несчастной истории своей любви...

– Вот этого я уже не помню.

— Да позволил создать на ее основе песню...

– Что?! - взревел Северин.

Троица снова разразилась хохотом. Игнат чуть по земле не катался.

— Герой-любовник, — сказал Ярема, смахивая слезы с глаз. – Не свирепствуй! Хорошая песня вышла, тут все плакали. Василий у нас настоящий художник!

– «Дума о характернике и ведьме» станет известным произведением, – согласился Филипп. - Светлая и трагическая история любви.

Игнат перестал хохотать и удивленно вытаращил на него глаза.

— Мне кажется, это был насмешка?

— Похоже, — кивнул Ярема.

Филипп невозмутимо пожал плечами.

— Чтобы мне перья горлом поросли, Варган пошутил! Возможно ли это? Это сон? – Бойко потряс головой. – Не будите меня! Здесь у Варгана есть чувство юмора, а о Щезнике кобзари думы поют...

- Василий, - сказал Северин глухо. — Я же был тогда пьян, как чип...

- Не нужно было? - расстроился кобзарь. — Но ведь действительно хорошая дума получилась...

- Бес с тобой, - махнул рукой Чернововк. — Она, по крайней мере, без моего имени?

– Без твоего, – радостно подтвердил Василий. - Хочешь, спою? Лично тебе?

– Потом, – решительно отказался характерник. — Ох, лучше бы тогда в корчме ты не сюжеты придумывал, а меня украсть не дал.

Василий возмущенно всплеснул руками.

— С тех пор, как это кобзари должны защищать сероманцев, а не... Погоди! Но женщина тебя украла? Она назвалась твоей крестной матерью! Знала твою фамилию и имя!

- Долгая история.

– Мы ее тебе за рюмкой расскажем, – сказал Игнат. — Не все, конечно, только что можно. Такой эпос! Почти Энеида.

– Я не буду пить, – напомнил Филипп.

– Снова здорово, – закатил глаза Бойко. – Мы видели, как ты пил.

— Похороны это исключительные обстоятельства.

— А дума о Северине не исключительные обстоятельства? Ну хватит тебе! Даже Арина пьет!

– Ты видел Орисю? – спросил Северин.

- Ага, - удовлетворенно кивнул Игнат. — Только с свидания! Моя конфетка все-все письма прочитала и мы сегодня гуляли по Ботаническому саду... Купил ей в «Золотом Роге» кораллы, двенадцать разков! Ей очень понравилось. Переживала за мое ранение... Такая утонченная, такая нежная! И я весь такой светлейший, только герба не хватает, даже ветры ни разу не пустил. Видите, как мало ругаюсь? Это все от встречи. Сдерживался так, что жара вспотела.

Теперь понятно, почему он единственный имел на себе кунтуша, да еще и тщательно выбрился.

— Значит, твои письма сработали.

– Сработали, – и тут Игнат вспомнил, о чем хотел спросить: – Кстати, Катя тебя действительно в Буде провожала?

Чернововк, который утром после письма учителю написал сестре Искры, улыбнулся и нанес ответный удар:

— Об этом я расскажу лично Василию. Может, он составит думу о характернике и характернице...

Игнать мигом нахмурился. Северин вспомнил о дагеротипах и достал все из мешочка.

- Держите, ребята. Забрал у Гофмана.

Филипп треснул себя по лбу.

— Так и знал, что я что-то забыл.

— И мне из головы вылетело, — кивнул Ярема и внимательно рассмотрел снимок. — Вот я здоровен среди вас.

– Не знаю, что делать с пятым, – сказал Северин.

- А что с вашим пятым? – поинтересовался Василий. – Савка, да? Я все стеснялся спросить, куда он девался.

- Его тяжело ранили, - сказал Филипп. — Дай мне пятого, Щезник. Я сохраню и отдам, когда он поправится.

Он сказал «когда», а не «если», и Северин был за это благодарен.

Характерники уставились в дагеротипы. Чернововк вдруг почувствовал, как вся их радость исчезла, когда Василий вспомнил о Савке.

Зачем веселиться? Зачем делать вид, будто жизнь продолжается? Кто из них станет следующим «тяжело раненым», как Деригора? Или убитым, как Вишняк?

Проклятая тропа. Проклятая волчья тропа! Каждый, кто ступит на нее, выгорит, как мир Потустороннего мира, а затем и сгорит сам.

Если бы он знал, что его ждет...

Из мыслей Северина вырвали крики: братья стояли в десяти шагах впереди и звали его за собой.

— Эй, герой! Чего стал, как гузно треснуло? — это Игнат, конечно.

— Кабачок сам к нам не придет, — добавил Ярема.

– Ты идешь? - спросил Филипп.

Чернововк посмотрел на их лица. Вспомнил характерницу Катрю и ведьму Лину, ведьму Соломию и учителя Захара, есаулу Забилу и корчмаря Буханевича, чумака Клименко и двоюродного брата Трофима.

Отчаяние исчезло. Все стало на свои места.

Он посмотрел под ноги, где вилась невидимая и бесконечная тропинка.

Та, которая вела между войной и миром, между подлостями и добродетелями, между адом и раем.

Он был на нем не один.

Не наклонившись. Не оглядываясь. Не опуская взора.

Он будет идти до конца.

И Северин широко усмехнулся.

– Я иду.

Литературно-художественное издание

Павел Деревянко

Аркан волков

Роман