Летопись Серого Ордена – 1 Аркан волков

Глава 1

Лихим казаком был Мамай — на саблях рубился упорно, из ружья стрелял метко, на кобзе играл мастерски, верхом носился как татарин, смеялся так, что деревья осыпались, характер имел смелый и ум сообразительный.

Впрочем, таких славных рыцарей среди запорожцев было немало, и вряд ли бы Мамай запомнился среди тысяч других метких казаков, если бы не странный сон, посетивший его на Зеленые праздники.

Во сне видел Мамай растерзанную коррогву Хмельницкого и падение государства новорожденного, свидетельствовал раздор товарищей вчерашних, как подняли они оружие друг на друга за гетманскую булаву; срыл руину, смеющуюся расколом между берегами Днепра, видел пламя и кровь, барщину польскую и оковы московитские... А потом все исчезло в темноте — и возник образ древнего дуба в Холодном Яру.

Проснулся Мамай с тяжелым сердцем. Недолго думая, заседлал коня и помчался к дубу, и ждал его там странный мужчина в черном одеянии. «Пророческий сон ты видел, Мамая, — сказал незнакомец и сверкнул глазами. — Если хочешь, чтобы он навсегда остался химерой ночной, должен все ужас предупредить. А я могу дарить для этого выдающиеся силы». Знал коварный незнакомец, на каких струнах казачьего сердца играть! Ибо Мамай не хотел ни власти, ни богатства, только воли для родной земли стремился, без крепостного права и иго чужеземного.

За эти силы потусторонние, вел незнакомец, Мамай должен расплатиться пожизненным проклятием и скрепить сделку кровью. Не колебался смелый запорожец ни минуты, согласился сразу, потому что с божьей помощью ни проклятия ему страшным не было.

Так стал Мамай характерником: взглядом мог людям приказы отдавать, словами раны заклинал, превращался в медведя, волка, лиса, сокола и филина, а ни одно оружие его не брало. С такими силами он мог даже в гетманы податься, но не для того казак кровью проклятый приговор подписал!

О невероятных деяниях Мамая, о подвигах славных, об удивительном химородном даре разлетелась слава землями Гетманщины, превратилась в песни и легенды. Услышал отец Хмельницкий о том могуществе, как верно служила она освободительному делу, и позвал Мамая к себе. Приказал ему гетман отобрать пятерых джур, чтобы те стали характерниками, потому что за годы борьбы затруднения с военными силами пришли в войска запорожского. Согласился Мамай, выбрал себе джур и научил их галдовническим наукам, чтобы каждый мог самостоятельно против сотни врагов выйти.

Джуры учились преданно, однако такими искусными и могущественными, как сам Мамай, уже не стали. Звали их Медведь, Волк, Лиса, Сокол и Филин. Во всем слушались учителя, воевали храбро и хитро, войско запорожское из-за нашествия недругов за собой вели, города освобождали и флаги государства украинского над крепостями поднимали, секреты чужие выведывали и происки вражеские предупреждали, никогда на власть не покушаясь и от нее отказываясь.

В день провозглашения Украинского Гетманата, когда отгремели последние битвы за независимость, седовласый Мамай в сопровождении пятерых верующих вернулся к дубу в Холодном Яру. Отпустил казак коня, сел у корней, выкурил трубку и сказал: "Теперь и отдохнуть можно". Расчехнулась земля и приняла старика к себе, а на глазах удивленных джур стал дуб характерным — вырос втрое, сбросил желуди, окрасил зеленые листья на черные с золотыми жилками.

Распрощались джуры с учителем и разошлись гетманскими полками, подались кто куда. Медведь на запад уехал, Сокол на юг, Волк на Север, Лиса на Восток, Пугач между ними путешествовал. Самый хитрый выдумщик среди них, мудрагель в волшебстве крови, умер безумной смертью — напился водки и опрокинулся, а тело зверино выдержать столько ядовитого питья не способно. Медведь, Лиса, Волк и Сокол набирали себе учеников и учили их, пока не погибли вместе, когда защищали родные земли от новой угрозы — нашествия Изумрудной Орды с востока.

А их джуры основали Серый Орден, и за шалашами его на запорожский лад разбили, и Раду Симох есаул выбрали, и клятву характерную придумали, и чересы с тремя клямрами вместе с черными кунтушами за однострое ввели. А седой отец Хмельницкий им грамоту лично выписал, чтобы волчьи рыцари в дальнейшем служили родине.

Так стал дуб Мамая главной святыней Серого Ордена, а стоящий неподалеку небольшой поселок Буда быстро вырос в городок, который прозвали «Волчьим городом». Там жило много характерных семей и их потомков, а рыцари со всей страны стекались в Холодный Яр дважды в год, в конце февраля и конце августа. Во время этого собрания проводились многочисленные волчьи советы и собрания шалашей, повышение и перевод, выборы новых есаул и посвящения джур в ряды Серого Ордена. Вместе с характерниками приезжали торговцы со всего Гетманата — портные, шорники, сапоги, коневоды, оружейники и другие умельцы из мастерских Чигирина, Каменец-Подольского, Львова и Чернигова — знали, что даже самый дорогой товар найдет здесь своего купца.

Неудивительно, что тридцатого августа дорогу в Буду обильно покрывали лошадиные яблоки, а в самом городке аж роилось от воинов с чересами с тремя клямрами. Гомонили, смеялись, пели, ели, пили, бились на кулаках и на саблях, стреляли из пистолов и гарцевали на конях. Волчьи рыцари гуляют!

Северин оказался здесь впервые: ко дню посвящения учителя не приводили джур к Волчьему городу. Юноша обалдел головой во все стороны, растерявшись среди такой толоки, краем уха слушал Захара, чей рассказ постоянно перекрывали громкие крики о чудодейственном холодном квасе, новейших образцах пистолов и мягкие надежные сапоги из бугая, не боящиеся холода и вообще ничего.

В первый раз в жизни он видел так много характерников одновременно! Захар улыбаясь, наблюдал за выражением его лица.

— Как впечатление, Северин?

– Невероятно! Целый город наших!

— Единственный в Гетманате город, где чувствуешь себя среди своих, — согласился учитель.

— И вокруг так много дубов...

— Многие рыцари завещали похоронить себя здесь. Убежден, что далеко не каждый паланок имеет столько характерных дубов, как Буда и ее окрестности.

Припекало августовское солнышко. Торговцы нахваливали товары, в воздухе плыли пыль, шум, смесь запахов пищи, навоза и пота. Шаркань обеспокоенно ржав, потому что не привык к такому толпу. Северин погладил его по холке и жеребец успокоился.

Здешние дети не удивлялись сероманцам и бодро носились между ними, пытаясь подзаработать.

- Господа характерники, - подбежал к Захару парень с подбитым глазом. – Купите пирожков! Лучшие пирожки в Буде! Свежие, рыхлые, вкусные, мать только испекли! С мясом, сыром, капустой или картофелем, по шелягу за пирожок! Не пожалеете, самые вкусные пирожки в волчьем городе!

- Давай-ка два мясных, - Захар бросил пару медяков и парень ловко их поймал.

— Может, возьмете третий, сударь? — вел малый торговец отточенной интонацией. — Мне мать каждый третий карандаш позволяют себе забирать, потому что я копью на бицикле...

- Бициклы? Это они тебе подбили глаз?

— Да нет, пан, глаз мне Саша подбил, потому что я на его улицу полез торговать, а бицикле — это такая двухколесная железная штука, ногами крутишь и она едет, как конек, только кормить, поить и убирать не нужно.

— Хорошо, казач, давай третий. Держи деньги на этом бицикле, — Захар бросил еще монетку.

— Спасибо, пан, — улыбнулся парень, демонстрируя отсутствие двух зубов, по-видимому, тоже потерянных в уличных битвах. – А как вас зовут?

— Захаром зовут.

— Пусть вам Мамай всегда помогает, господин Захар, — парень спрятал деньги и пошел дальше, крича звонко: — Пирожки, свежие пирожки, покупайте лучшие пирожки в Буде!

Пирожок действительно был вкусным. Захар разделил третьего пополам и Северин задумчиво жевал его, рассматриваясь вокруг.

Всадники покинули ярмарку позади, прошли две площади и несколько улиц. Повсюду роилось от характерников. Атмосферу Волчьего города поддерживали вывески — подавляющее большинство здешних заведений имели название связанное либо с оружием (Pid bulavami, U staroho kovalya), либо с волками (Vovcha holova, Farbovanyj vovk).

Больше года прошел с ночи серебряной скобы. Северин овладел новыми силами и подготовился к вступлению в Серый Орден. Казалось, что после путешествия в Потусторонний мир ничто не может его испугать... Но он снова волновался! Ведь после заветной золотой скобы начиналась настоящая взрослая жизнь.

Характерники доехали до небольшой корчмы «Pid sotneyu lez», скрывавшейся на тихой окраине, сняли саквы и передали лошадей под опеку слуги. Северин сразу решил, что это лучшая корчма, где ему приходилось останавливаться: самые разные сабли крицевой чешуей покрывали все четыре стены вплоть до крыши. У каждой висела заметка с двумя именами: самой сабли и ее владельца.

Многие столы были заняты, гудели разговоры, никто не обратил внимание на появление характерников — здесь тремя скобами на чересе никого не удивишь, потому что все преимущественно сами их носили.

Корчмарь широко улыбнулся и вышел из-за шинкваса, расставляя руки для объятий.

— Захар, мой старый друг! Рад тебя видеть! Где пропадал, волчья твоя душа? — трактирщику было за пятьдесят, у него было немного лишнего веса, залысины и жизнерадостное красное лицо.

– Воспитывал новое поколение, – с улыбкой ответил Захар и мужчины обнялись. — Как ты имеешь, Владимир?

– Не жалюсь. Зарабатываю понемногу, иногда прикупаю новых сабелек... — корчмарь махнул рукой, мол, разве такое может быть интересно. – Как знал, что приедете! Держал последнюю комнату на всякий случай, думал завтра точно отдам, но вот ты здесь!

Корчмарь перевел взгляд на Северина.

- Познакомишь с новым поколением?

- Мой джура, зовут Северин Чернововк. Молодой человек почтительно поклонился.

— А этот уважаемый господин — Владимир Буханевич, владелец заведения, который должен по оригинальному замыслу создавать уют, но своими настенными украшениями только провоцирует порубить ближнего своего.

— Только в Будде я могу спокойно развешивать по стенам стальное оружие, зная, что им не умертвят, — рассмеялся корчмарь и снова вернулся к Северину. — Ты сын Ольги и Игоря, да?

- Вы правы.

Они скрепили знакомство рукопожатием.

- Я знал их, - кивнул корчмарь. – Твои родители останавливались здесь, я даже помню тебя малышом. Как-то ночью ты нестерпимо ревел и пробудил гостей с обоих этажей. Но все мы когда-то были малышами, да? - Он указал на стены: - Нравится моя коллекция?

Северин закивал, осматривая ряды припавших пылью сабель.

— С виду потрясающе.

– Тогда позволь продемонстрировать ее жемчужину.

Владимир подвел джуру к почетному месту над камином, где висела невзрачная здоровенная сабля с щербатым лезвием и ржавым крестцом. Подпись провозглашала «Peklo, Vedmid'».

— Это сабля того же Медведя? – восхищенно спросил Северин.

- Того самого, - гордо ответил корчмарь. - Мамаев джура!

– Владимир, ты еще успеешь похвастаться, – крикнул Захар, отирая пот с шеи. — Дай парню отдохнуть, у него завтра посвящение.

- Конечно, - муж быстро вернулся за шинквас и Северин неохотно последовал за ним. — Комната на чердаке, ты ее знаешь... Где ключ? Куда я его девал? А вот он. Держи. В тавлию после сыграем?

– Обязательно.

- Прекрасно, - обрадовался Владимир. — Потому что хороших игроков не найдешь. И, надеюсь, ты припас для меня немало новых рассказов! Книга ждет.

– Все потом, – отмахнулся Захар. — Лучше подготовь нам обед, потому что у нас только пирожки.

— И корыта приготовлю, не сомневайся. От вас отгоняет длинной дорогой.

Когда они поднимались по лестнице на чердак, Северин не вытерпел и поинтересовался:

— Это сабля самого Медведя?

— Я сомневаюсь в существовании исторической фигуры характерника Медведя как такового, не говоря уже о его аутентичном оружии, — ответил Захар. — Но Владимиру так приятно думать, а я не хочу его разочаровывать. Разумеется?

– Разумеется. А что за книгу он имел в виду?

— Господин Буханевич собирает характерные басни. Хочет когда-то издать «Летопись Серого Ордена» или что-нибудь в этом роде. Как ты уже должен был понять, он романтичная натура, а, кроме того, хороший человек и мой добрый друг.

В комнате, к великому Севериновому разочарованию, сабель на стенках не оказалось: простое небольшое помещение с двумя кроватями и круглым окошечком во внутренний двор с конюшнями.

— Сбрасывай саквы, казаче. Освежимся, пообедаем и пойдем записывать тебя в казначейство.

Северин с удовольствием смыл пот и пыль, переоделся в чистое и почувствовал себя готовым к любым свершениям. Боевое настроение закрепил приготовленный Владимиром борщ, такой густой, что ложка застряла.

Солнце покрылось прохладными облаками, жара пришлась. Северин старался не крутить головой, чтобы сохранять солидный вид. Ему остро не хватало золотой скобы — раньше он видел ее только на чересе Захара, а теперь они блестели отовсюду и оттого еще сильнее хотелось иметь полный черес.

Они покинули Буду и двинулись к «Четырем братьям», так звали дубы неподалеку от городка, вокруг которых казначейских шалашей выстроил один из своих штабов. По легенде, в самом начале Ордена, жили себе четыре брата характерника, влюбившихся в местную девушку невероятной красоты. Рыцари ожесточенно спорила, чья она должна быть, пока не похватались за серебряные ножи и пали все четверо, а сама красавица счастливо вышла замуж то ли за бондаря, то ли за шорника из Тернополя.

По дороге Захар рассказал, что возле стволов, вокруг которых выросло сооружение, всегда дежурило несколько рыцарей — благодаря им сообщения перебегали дальше хитросплетенными цепями, чьи сети были известны только внутри казначейского шалаша. Курень имел репутацию самого скучного, потому что казначеи отвечали за распространение новостей, вопросы связи, расходов, поступлений, выплат, поставок, архивов, документов, переводов, переписок, картографии и кучи другой канцелярской работы, которая совсем не вязалась с образом воина-оборотня.

- Это один из известных в целом штаб казначейских, - сказал Захар. — На самом деле их есть по несколько в каждом полку, но больше я тебе рассказать не могу, потому что это тайна шалаша.

В само здание не заходили: нужный писарь сидел за столом у двери и быстро поскрипывал пером, не уронив на лист ни одной чернильной кляксы.

Перед ним ждали характерник с длинными обвисшими усами и его джура. Северин с любопытством его разглядел: через шесть лет он редко встречался с другими учениками сероманцев. Парень стоял лихо: руки в бока, на шляпе шатается перо павлина — настоящий хозяин жизни. Он весело подмигнул Северину.

Когда парочка ушла, писарь промокнул документы, осторожно присыпал их белым песком, отложил в пузатую папку и поднял голову к Северину, заметив две скобы на чересе.

– Приветствую. Имя?

- Северин Чернововк.

Казначеев принялся искать листы в своих бумагах.

- Есть такой, - бросал. – И Захар Козориз, его наставник.

Захар вежливо мурлыкнул.

— Под какой фамилией тебя записать, Северин?

У характерников по традиции Джура принимал учительскую фамилию — как, например, поступил его отец Игорь в свое время. Ведь после обмена кровью в ночь серебряной скобы и нескольких лет совместной жизни учитель становился ученику настоящим вторым отцом. Однако существовало исключение: когда родным папой джуры тоже был характерник, джура имел право оставить собственную фамилию.

Вопрос застал врасплох, потому что Северин совсем забыл об этом обычае. Ситуация была деликатна: он не хотел отрекаться от своей фамилии при всей благодарности к учителю. Юноша бросил неловкий взгляд на Захара, а тот только усмехнулся.

– Я знаю, что ты хочешь оставить родительское. Никаких оскорблений.

Джура облегченно выдохнул и его записали под фамилией Чернововки.

– Кстати, брат, – обратился казначейский к Захару. — У меня сказано, что ты уже несколько лет пользуешься старой картой.

– Так и есть, – кивнул характерник. — Учил, поэтому не было времени поменять.

- Возьми обновленный атлас.

Казначей вынул из закрытого на ключ шкафчика стола изрядную книгу, сделав отметку в своих документах.

– И не забудь уничтожить старик.

– Я помню порядок, – Захар взял атлас. - Сколько в этом году джур?

— Должно быть двадцать. Шесть до сих пор не прибыли. Северин, нужна твоя подпись, — писарь протянул ему перо.

Джура расписался у своего имени. Казначей проверил подпись и кивнул. Дело сделано.

— Двадцать… Немного.

- Такие времена, - пожал плечами казначей и присыпал свежие документы белым песком.

Они распрощались и двинулись назад в город.

— Ежегодно гибнет больше, чем прибывает свежей крови, — сказал Захар.

– Мне показалось, здесь многолюдно, – осторожно заметил Северин. — Такие толпы я видел только на Сорочинской ярмарке и в День провозглашения Гетманата, когда мы в Белой Церкви праздновали.

— Ты просто не видел, как здесь было до Рокоша, казачье. Гудело на весь Холодный Яр! Гостеприимные дома напичканы, корчмы забиты, орудия заняты, поля вокруг города похожи на военный лагерь. Теперь нас гораздо меньше, – Захар развернул атлас и пролистал его. — Ненавижу раскрывать обновленную карту и отмечать, сколько дубов появилось там, где раньше их не было.

Но спрятал атлас за пазуху.

Они возвращались через центр Буды. Захара кричали многочисленные характерники, пытались угостить пивом и поговорить о пятом-десятом. Северин с удивлением заметил, как много знакомых у учителя. Его самого тоже не обходили вниманием — давили руку, хлопали по плечам, приветствовали в Волчьем городе и желали успеха. Юноша улыбался, пытаясь запомнить множество имен и лиц, однако окончательно сдался после восьмого приветствия и просто улыбался и кивал.

Настроение несколько испортил один недолгий разговор.

— Эй, Брыль, — крикнул коренастый бородач с выбритой головой. – Сто лет! Ха-ха, вот так встреча, как раз недавно тебя вспоминали!

– Привет, брат, – ответил Захар. – Надеюсь, вспоминали незлым тихим словом?

Бородань сильно прихрамывал на правую ногу.

- А каким еще, брат? Была недавно в Бердичеве конная ярмарка, и туда один купец из Изумрудных земель гнал табун на продажу. Брат Арбуз вел его от самой границы, а в каждом полку ему на месте помогали, и так случилось, что я был последним. Вот когда мы этого дельца проводили, то выпили вместе немного, вспомнили старые времена и старых друзей, в том числе и тебя, потому что исчез куда-то...

— А если бы написал, узнал бы, что я исчез воспитывать джуру.

Бородань перевел взгляд на Северина и криво усмехнулся.

- Свежее мясо. Поздравляю, парень! Волчья тропа стала самой плохой ошибкой моей жизни.

– Прекрати, – Захар скрестил руки на груди: знак глубокого недовольства.

– Видишь? Именно поэтому мне и не дают джуру, – рассмеялся бородач. — Говорят, не умею вдохновлять. А я честно говорю! Рассказываю все как есть. Характерником поживать — дулу в одуванчике сбивать. Никто тебя не любит, только в спину плюнут. Кому захочется после такой правды серебряную скобу?

Всем только давай сказочки о победоносных химородниках, которые на волков опрокидываются и врагов обманывают. Но ты запрыгнул на эту лодку, парень, поэтому уже поздно думать, да?

Характерник хлопнул его по спине. Северин скрипнул зубами, но бородач этого не заметил, потому что уже вернулся к Захару.

- Где ты остановился, брат?

– У Буханевича, – холодно ответил учитель.

- Под сотней лезвий? Так я тебя там завтра найду, пока малыш будет танцевать перед большой семеркой. Выпьем, поболтаем!

И характерник без прощаний пошел дальше, прихрамывая на правую ногу.

– Он мне не понравился, – объявил Северин.

- Михаил был в Свободной Стае, - Захар проводил бородач длинным взглядом. — Вернулся в Орден сразу после первой массакры. Несчастный мужчина... За отступничество он навсегда останется в шалаше часовых. Ему никогда не стать есаулой и запрещено иметь джуру. Михаил ненавидит себя и свою жизнь.

— Вы дружите с бывшим изменником? – переспросил Северин.

– Таких, как ты выразился, предателей, треть Ордена, юноша, – отчеканил Захар. — Они присоединились к Свободной Стае, потому что верили в лучшую жизнь, верили в Романа Вдовиченко. Но многие поняли свою ошибку и вернулись в ряды Ордена после известных тебе событий. И наказание за отступничество они получили. Разумеется?

– Разумеется.

— Искренне надеюсь, что действительно понятно, — Захар поправил шляпу и изменил тему. — Когда мы уже заговорили о рядах Ордена... Тебе нужно выспаться и набраться сил. Впереди отличный день! Подошло к концу твое джурство, представляешь?

Северин не представлял. Он привык к своей жизни, будто с рождения путешествовал с учителем. И теперь оказаться в одиночестве? Или с какими-то другими людьми? Трудно вообразить.

Они вернулись в корчму, где Владимир накормил их вкусными кручениками, после чего Захар остался играть в тавлию за квартой варенухи, а Северин поднялся наверх отдыхать.

Снизу доносился смех и звон рюмок, с улицы слышались выстрелы и волчий вой: характерники развлекались. Не все местные были в восторге, но даже сердюки закрывали глаза на эти развлечения — золото, которое сероманцы приносили с собой каждые полгода и щедро тратили, караулили несколько дней шума, разбитых бутылок и развалившихся плетней.

Северин спал прерывисто и беспокойно, просыпался в поту и подолгу всматривался в потолок после каждого пробуждения.

Он снова видел сон, преследовавший его много месяцев.

* * *

Иногда хуга свирепствовала так, что Захар и Северин должны были оставаться на постояние на несколько дней, потому что дороги заметали наглухо, а дальше нескольких шагов не было видно.

«Ты родился в тот день, когда волк проглатывает солнце», — рассказывала Соломия. Малый Северин представлял, как черный волк, такой большой, что заслонял туловищем половину неба, прыгает на блеклое зимнее светило, как оно трещит в его клыках размером с горы, распадается на оранжевые обломки, западает тьма, волк стучится на землю, все вокруг трясет от него, все вокруг трясет от него; с корнем, падают дома в селах и городах. Волчье чрево едва светится, потому что солнце жжет ему живот изнутри, волк воет так громко, что снега сходят с гор, уши закладывает, а в ответ на его плач среди тьмы рождается луна...

Смешное наивное детство.

Приближался шестнадцатый день рождения, а с ним и появление отца. Северин себе места не находил, особенно невыносимо было долгими днями, когда они оставались на гостеприимном дворе, а Захар мучил его очередным переводом. Чем ближе становилось к заветной отметке, тем хуже юноша мог сосредоточиться. Все мысли бесплодно крутились вокруг встречи с отцом.

О чем он расскажет? О мавке, которая провела тайной тропинкой к Гааду? О шарах, которые он наловчился изредка ловить ладонью? Об адской боли во время первого превращения? О строптивом Шаркане, который до ночи серебряной скобы и близко так не слушался его приказов, а сейчас словно читает мысли? Но для старшего Чернововка это звучит только банальными детскими откровенностями. Что может поразить его, что станет поводом гордиться сыном?

В присутствии отца Северин всегда смущался. Рядом со старшим Чернововком он чувствовал себя неуклюжим парнем в компании легендарного атамана, который только по стечению обстоятельств приходился ему дальним родственником.

— Наберись ума и силы, и мы отомстим за маму вместе, — сказал Игорь, когда передал Северина в джуры своему знакомому Захару.

Малыш навсегда запомнил эти слова. Наверное, с того дня каждая встреча с отцом превратилась в странный экзамен, в котором Северин должен как-то доказать собственную значимость, но не знал, как именно. Не знал, как себя вести, не знал, что говорить, чтобы папа гордился им. В конце концов, он совсем не знал собственного отца, сохраняя о нем только скупые воспоминания детства и редкие вспышки встреч в течение десяти лет.

В корчму «Pid starym jasenem» они прибыли двадцатого декабря, проехав несколько длинных холодных часов через стену мелкого снега. В своем последнем сообщении Игорь Чорновок назначил место встречи именно здесь. В корчме, которая действительно стояла рядом со старым ясенем, негде было и яблоку упасть — все спешили успеть домой к Рождеству. Особенно путешественников увеличивалось в непогоду. Нескольким комнатам не хватило и они договаривались за ночлег прямо в зале. Но для господ характерников нашлась небольшая комната на чердаке — корчмарь придерживал ее для особых гостей.

– Только не говорите никому, что мы заранее не договаривались, потому что толпа четвертует, – прошептал он Захару и заговорщически подмигнул.

Северин, который всегда ценил проявление уважения к трем характерным клямрам, того даже не заметил. Он места себе не находил и непрерывно мерил комнату шагами. Ужин, который принесла прямо в комнату румяная жена корчмаря (внизу все столы были заняты) тоже не лезла — Северин, голодный с дороги, только надкусил лепешку и выпил чаю с медом.

— Не переживай так, казаче. Поешь оно лучше.

– Я не переживаю.

Это было неправдой и Захар это отлично знал.

В этом году Северин видел отца несколько минут. Игорь Чернововк подарил сыну бритву и пообещал, что в следующем году они проведут вместе больше времени. Конечно, Северин пошел бриться — он часто видел, как это делает Захар, виртуозно соскребая с лица все, кроме густых баков, и ничего сложного в том не было, поэтому джуре оставалось только повторить увиденное. При всей осторожности процедура завершилась несколькими неприятными порезами, но хуже всего ожидало на следующее утро, когда кожа на местах бритья воспламенилась, набухшая болезненными волдырями и прыщами, и вид Северин выглядел жалким. Захар выдал ему успокаивающую мазь из ромашки и шалфея, однако лекарство помогло не слишком. С тех пор Северин брился не более шести раз — главным образом потому, что ни усы, ни борода, ни баки не спешили сходить такими густыми поростями, как у взрослых мужчин, из-за чего юноша тайком переживал.

Старший Черновок приехал в корчму к вечеру и вошел в комнату, не скинув даже шапки. Когда Северин увидел отца, то забыл все переживания и бросился обнимать его. Обветренное лицо Игоря поросло длинной неряшливой бородой, на черных волосах таяли снежинки. Старый шрам на перебитом носу покраснел от холода. Отец крепко пожал руку Захара, хлопнул сына по плечу и приказал с порога:

- Собирайся! Едем на охоту.

Северин мгновение стоял, как молнией ударенный, а потом подскочил от радости.

- Игорь, я не...

– Подожди нас здесь, – прервал тот Захара. – Скоро вернемся.

Северин спешно надел жупана, кожуха, покрылся опанчой. Пиштоль, патроны, порох, капсюли, сабля, чем — все расположилось по чересу и итогам на своих местах.

– Я готов, отец.

Старший Черновок провел по нему колючими глазами и кивнул. Никакого замечания!

Северина распирало от счастья, когда они проходили мимо набитых столов между постояльцами гостеприимного двора, а разговоры стихали и все вокруг молча смотрели на них. Характерники, отец и сын, направляются на важную тайную задачу. Смотрите и завидуйте! Северин забыл проститься с учителем и даже не упомянул об этом.

Они уехали в ночь. Было темно и безлюдно, густо падал снег. Игорь ехал впереди, и Северин не осмеливался сравнить Шарканя с его конем, не решался спросить, куда именно они направляются и на кого охотятся. Но старший Черновок сам подъехал к нему и заговорил, не поворачивая головы. Он говорил быстрыми рублеными фразами, словно забивал гвозди.

- Стрелял по живым целям?

– Да, Захар…

— Оборачивался без полнолуния?

— Нет, отец, я...

— Волчьему герцу учили?

- Нет, пока...

— Недалеко отсюда ренегат Свободной Стаи свил себе гнездышко. Прошел уже месяц, и скоро он отправится искать новый тайник. Я его убью, а ты меня прикроешь. Разумеется?

- Да, отец!

— Подозрю, что он будет не один. Скорее всего, вместе с ним живет любовница, также обратная. Если она будет убегать, должна застрелить ее. Разумеется?

— Сразу... — ему дыхание перехватило. – Разумеется. Стрелять насмерть?

– Только так.

Северин выждал несколько секунд, но отец не продолжал.

- Отец, а можно спросить?

- Спрашивай.

- Как зовут того ренегата?

– Я вычеркиваю имена только после охоты.

Игорь пришпорил коня, а Шаркань, не дожидаясь приказа, направился за ним. Севериново возбуждение передалось жеребцу, и тот нервно хлопал ушами. Всадники скакали в темноте через метель, Северин даже не понимал, едут ли они по гостинице, полями или какими-то забытыми окольными путями. Как отец может находить дорогу среди этой черно-белой пустоши? Но спросить Северин не смел. Да и разве это важно сейчас?

«Должен застрелить ее.» Вот что имеет значение.

Пора доказать себя. Отец взял его на убийство ренегата — характерника, который во время Рокоши отверг бронзовую и золотую скобу, отказался повиноваться Совету Симох есаул и расколол Серый Орден. Отступник из рядов так называемой Свободной Стаи, убившей его мать. Предатель, чью жизнь нельзя жалеть.

Игорь Чернововк на могиле жены поклялся, что посвятит себя уничтожению свободных волков, и сдержал клятву. Он годами преследовал мятежников, не зная покоя даже после поражения Свободной Стаи, охотясь в дальних странах, и никто не мог укрыться от его мести. Список, который он всегда имел с собой, несколько листов, плотно заполненных именами ренегатов, за десять лет покрылся перечеркнутыми строками (он вычеркивал каждую добычу ее собственной кровью), но в нем до сих пор жили несколько десятков имен.

Настал день, о котором Северин думал с года убийства мамы. Настал день, когда отец взял его с собой. Как равного себе. Он доверяет ему!

Северин торжествовал и одновременно боялся не оправдать надежд, упустив такую честь, что впервые выпала ему в жизни. Отец всегда охотится в одиночестве, но сегодня сделал для сына исключение. И он не промахнется, сжимал Северин кулаки в перчатках, нет, он не подведет! Докажет отцу, учителю и самому себе, что достоин, что больше не мальчишка, что не зря стал на волчью тропу, не побоится крови на руках, примет всякую ношу, соберет всю силу и начнет собственную историю с охоты вместе с отцом.

В подснежник Игорь приказал остановиться. Они торопились и привязали лошадей к деревьям.

— Готовь пистолет.

- Да, отец!

Северин наклонился, чтобы случайная снежинка не испортила пороха, затрамбовал шар, поставил капсюль быстро и ловко. Готово! Игорь рядом зарядил два собственных.

— Будешь стоять напротив окна. Если будут убегать, то только через него. Стреляй насмерть. Не промахнешься?

— Не ошибусь, отец!

Северин пока не верил, что это не сон, что они действительно с отцом готовятся прикончить ренегата Свободной Стаи.

Характерники медленно шагали по заснеженному полю, где снег достигал выше колен, приближаясь к небольшой избушке, стоявшей у леса. В единственном окошечке мигал огонек.

– Стой здесь. Ближе не подходи – услышат. Жди и будь готов.

Он не успел ответить, как вьюга проглотила Игоря, после чего взвыла еще сильнее.

Северин закутался поплотнее и вгляделся в избушку. За темными стенами скрывается враг. Кто он? Какой он? Неважно. Он обречен. Отец не ошибется. Северин не промахнется. Чернововки пришли за местью!

Пальцы сжали рукоятку пистолета. Он столько раз стрелял с такого расстояния... И неважно, что темень и снег. Он покончит с кого угодно, пусть оттуда сам Гаад прыгнет.

Прошло несколько длинных заснеженных минут. Ничего не происходило. В далеком окошечке мерцал огонек. Все время ветер бросал в лицо горсть снежной каши. Холода не ощущалось из-за болезненного возбуждения, от которого телом растекались волны страха. Уже скоро.

Северин будто видел, как где-то там, среди сугробов, отец готовится к штурму: сбрасывает лишнюю тяжелую одежду, укладывает в зубы нож, берет в каждую руку по пистолету, подкрадывается медленно и неслышно, несмотря на вихлю, чтобы заскочить врага врасплох. Ты этого не знаешь, предатель, но скоро над этой хижиной взойдет новый дуб.

Из-за ветра послышался хряск, два выстрела и длинный крик. Дыхание Северина перехватило. Из окна кто-то выпрыгнул, запутался, упал. Затем поднялся и помчался прямо на Северина. Любовница, которую он должен убить!

Джура заученным жестом положил пистолет на локтевой сгиб левой руки, нацелился, опустил пальца на крючок и затаил дыхание. К нему большими прыжками неслась белая волчица, не зная, что бежит навстречу своей смерти.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Цель на мушке.

Волчица приближалась. Ее встретил выстрел.

На мгновение Северина ослепило. Волчица резко остановились, подняв снежную пыль. Попал!

Прошла долгая секунда. Зверь не шевелился – видимо, шок от ранения. Еще секунда... Хищник замер и не падал. Тогда Северин смутился: пуля попала, он знал это наверняка, но волчица стояла, а на ее белом меху не проступило ни капли крови. Сквозь снежную ряску их взгляды на мгновение встретились, а потом она бросилась в лес.

Северин судорожно начал перезаряжать пистоля. Он знал, что бесполезно, уже поздно. Волчица сбежала, а он не выполнил приказ. Промазал! Как можно промахнуться на таком расстоянии? Между ними не было и десяти шагов.

– Северин!

От хижины бежал окровавленный отец, на бегу сбрасывая с себя одежду.

– Где?

- Побежала в лес, я...

— Ошибся?

- Попал!

- Серебром стрелял?

Внутри Северина заледенело, словно хуга ворвалась прямо в внутренности. Игорь все понял с его лица и мазнул кровью – чьей? - по губам.

— Собери вещи в дом и жди там.

В приказе была только раздражительность.

Игорь прыгнул вперед, словно собрался нырнуть щучкой в сугробы. Мгновенно очертания его тела расплылись, почернели, и на снег встал большой черный волк с белым холкой. Словно съевший солнце подумал Северин и немедленно обругал себя за неуместное воспоминание.

Волк длинными прыжками исчез между стволами.

Северин обхватил лицо обеими руками и застонал. Все испорчено! Как он мог забыть о такой очевидности как серебряные шары?! Почему не упомянул о них, когда заряжал пистолет? Ему это даже в голову не пришло! Он все делал, как всегда, заряжал оружие заученными движениями, напыщенный болван, потерял клепку от счастья, надулся индюком, не думал ни о чем другом, как попадет, как не разочарует...

Попал. Разочаровал.

Надо было собрать родительские вещи быстрее, чем их заметите снегом. Северин быстро подобрал нижнее, брюки, разорванную рубашку, сапоги, черес. Окровавленный серебряный нож с деревянной рукояткой. Оглянулся вокруг, выглядывая, ничего не пропустил. Побрел к хижине, не попадая в следы отца, проваливаясь в снег до середины бедра.

Все время Захар учил его стрелять обычными чугунными пулями, а отец, десять лет охотившийся на других обратных, даже и подумать не мог, что его сын зарядит оружие свинцом.

Полный, бесспорный, ужасающий провал.

В хижине под печкой лежал труп с пробитым шаром плечом и перерезанным горлом. Его голову некоторое время держали в печке, из-за чего волосы исчезли, кожа обуглилась и потрескалась, а лицо превратилось в черную гротескную маску. Глаза треснули, губы исчезли, сквозь трещины, укрывшие обожженные щеки, просматривали зубы. Вокруг головы кровавым нимбом расплылась лужа. От тошнотворной вони жженой кожи, плоти и волос Северина чуть не выкрутило — хорошо, что он почти ничего не съел. Джура положил родительские вещи на стол и поспешно отвел глаза.

Небольшая охотничья избушка. Печка, скамья, стол и несколько стульев. Даже покутья нет. Небогатое сокровище жителей разбросано вокруг: пара книг, разбитые тарелки с жареным клубнем и соленьями — ужинали, когда Игорь пришел по их душе. Северин поднял разряженные родительские пистоли, возложил к остальным вещам.

Хотелось вопить от чувства собственной ничтожности. В приступе ярости он копнул стену. Сопляк, разгильдяй, оболтус! Упустить такой случай! Удар, еще удар. Недаром. Шут. Единственный шанс доказать себя — и так опозориться.

Беспощадно ковыряясь, Северин взял в руки отцовский черес. Клямы на нем давно не протирали, от времени и непогод все три потускнели, а особенно серебряная. Северин принялся протирать их платком, потому что не мог сидеть без дела.

Серебро понемногу приобрело первозданный вид. Сверкало золото с очертанием Мамая, сидевшего по-турецки с бандурой в руках. Ох, как Северин мечтал получить эту скобу! Но после такого позора разве он достоин вступить в Орден? Теперь даже думать о таком нельзя. Чистить чужой черес, остаться вечным джурой — вот и все, что он заслужил после этой ночи.

Северин ждал долго. Клямы сияли, как новенькие. Огонь в печке почти погас, вспыхнула тьма и холод, дувший из разбитого окна, но Северин не решался подойти подбросить дров. При неопределенном свете казалось, что тело дернется и схватит его, как только он приблизится.

– Ты просто мертвяк, – сказал Северин громко.

Не помогло. Юноша проклинал себя последними словами, но пересилить страх покойника не смог. Сегодня была ночь сплошного проигрыша, триумф его несуразности.

Наконец раздался скрип снега. У дверей оно превратилось в шаги человека. Некоторое время Игр стоял во дворе, обтираясь снегом после превращения.

Он вошел в хижину и, не обращая внимания ни на тело, ни на сына, стал одеваться. Северин не выдержал:

– Догнал?

— Вьюга замела следы и запах, — процедил Игорь.

Молодой человек сжал кулаки. Белая волчица сбежала. Из-за его ошибки!

- Отец, я...

— Жди здесь.

Игорь скрылся в дверях и вскоре вернулся в полном наряде, ведя лошадей.

– Поехали.

Джура молча покорился.

Хуга рыдала вокруг. Северин тер глаза, предательски набухшие слезами, пытаясь убедить себя, что это от ледяного ветра. Никогда раньше он не испытывал такого отчаяния. Даже когда услышал о смерти мамы.

В корчме все спали, некоторые в зале на лавках — далеко за полночь. Игорь жестом приказал ждать у двери, заперся в комнате с Захаром и долго с ним разговаривал. Потом оба перешли на крик и кричали так громко, что джура услышал:

— ... чему еще мог научить казначейский червь?!

— Может, учил бы собственного сына сам?

И снова неразборчиво. Северину хотелось провалиться сквозь землю.

Через несколько минут отец вышел, бросил его взглядом и бросил:

— Надеюсь, в следующей встрече у тебя будет что-то, кроме скобы на чересе.

Лучше бы он его ударил.

Игорь Чернововк сбежал по лестнице и оставил корчму.

- Ты как, казаче? — баки Захара до сих пор гневно топорщились.

– Я все испортил, учитель. Любовница ренегата убежала из-за меня.

Северин сбросил опанчу и кожуха прямо на пол. Захар за такое вычитывал, но сейчас сказал другое:

— Это не твоя вина, Северин. Я считаю...

- С меня никудышный характерник.

– Тогда с меня никудышный учитель.

- Я так не считаю...

— Тогда не было глупостей! Игорь свалил на тебя большую ношу.

— Учитель, не надо ободрять. От этого становится только ужаснее.

– Я и не ободряю, – Захар хотел было набить трубку, но вместо этого швырнул ее на кровать. — Не смей картаться из-за этого случая!

— Забыть серебро, Захар, как я мог забыть серебро? — Джура обхватил голову руками.

— Северин, разве ты не понимаешь? О серебре должен был позаботиться он! Твоей вины нет, что тебе кажется! При всем уважении к Игорю он не свят. Как ни один из нас. Много нарушений ему простили за смерть Ольги... И не в последнюю очередь благодаря тому, что его учитель, известный тебе Иван Чернововк, есаула куреня назначенцев.

Северин навострил уши. Такого Захария никогда не говорил.

– Я понимаю, что отец для тебя герой и идеал. И я не отрицаю этого! Игорь предан делу мести, он не способен жить иначе. Его единственный смысл – охота, вычеркивание имен из списка. Месть стала его жизнью, понимаешь?

— Отлично понимаю.

– Из лучших соображений, которыми стелется дорога в ад, Игорь взял тебя на опасное дело, к которому ты не был готов – и не позаботился о твоей готовности. Если бы Игорь воспитывал джуру, он отнесся бы к этому совсем иначе. Но на выбранной им тропе нет места для джуры.

— Потому что я бездарный хлам...

– Потому что тебе несколько часов назад исполнилось шестнадцать, Северин! – гаркнул Захар. – Потому что твоя инициация состоялась несколько месяцев назад! Потому что у тебя нет золотой скобы, в конце концов. Почему, по твоему мнению, после приема в Орден каждого характерника приобщают к шалашу часовых на два года? Почему это обязательное условие для всех, без исключения?

- Чтобы набраться опыта.

— Вот именно! Нельзя бросить человека под лед и надеяться, что так он научится плавать. Нельзя ждать от джуры навыков рыцаря, служащего в Ордене не один десяток лет.

У учителя был невероятный способ подобрать самые меткие слова. Северину стало легче.

— Не забирай чужих ошибок, казаче, с тебя хватит собственных. Разумеется?

– Спасибо, учитель.

— Ты — умелый и умный юноша, которому порой не хватает выдержки. Но это закаляется временем. Из тебя выйдет отличный характерник! Я действительно так думаю. А теперь ложись почивать, Северин. Кстати, вот твой подарок.

Старый характерник протянул ему сверток, улегся и захрапел. Скорее всего, притворно.

В этом году Захар подарил часы. Северин осторожно развернул бумагу и с улыбкой достал трубку, которую за небольшой размер прозвали носогрейкой. Курить ему не нравилось, но, может быть, теперь он поймет вкус табака?

Северин улегся на кровать. Непрочная радость от учительской речи и подарка растаяла, как снежинка на ладони. Перед глазами выросла хищница, повалил снег, появилась белая волчица, выстрел... «Серебром стрелял?» У печки валялось тело без лица. Будешь иметь что-то, кроме скобы на чересе.

Это был его самый плохой день рождения.

* * *

С тех пор та проклятая ночь, отрывками или вся целиком, приходила во снах. Конечно, накануне испытаний в Орден он снова увидел ее, как насмешливый намек. Северин из-за этого не отдохнул, имел подавленное настроение, но чувствовал лихорадочный прилив сил.

Захар читал его ощущение, как раскрытую книгу.

- Не переживай, - напутствовал учитель по дороге к дубу Мамая. — Совет Симох стремится узнать, что ты умеешь, чтобы потом лучше тебя приспособить в ряды Ордена, понимаешь?

Северин кивнул, еще раз проверил черес и оружие, глотнул воды из фляги. Из-за переживаний в него не влезло ни крошки завтрака, почему Владимир изрядно расстроился.

В подлеске среди деревьев ждали более десятка молодых людей.

– Вот и место сбора. Вас будут звать поочередно, – сообщил Захар. — Я через это прошел, и твой отец, и его учитель, и вообще каждый, кто носит золотую скобу. Покажешь есаулам, на что ты способен!

- Да, учитель, - выдавил из себя Северин.

– Пусть Мамай помогает, – Захар улыбнулся и оставил его самого.

Молодой Чернововк подошел к группе, присел в тени, разглядел: здесь не было никого, кроме самих джур. Неподалеку бурлила жизнь — из Буды доносились гомон, крики, звон сабель и кружек, но тут царила тишина.

Его изучали: кто прямым взглядом, кто скрытым. Чернововк рассматривал взаимно — кажется, здесь собрались молодые люди из всех одиннадцати полков.

Двое парней из степей Тавриды и Причерноморья грелись на солнышке, не прячась от жары. У них были серые одежды, южный загар и выгоревшие длинные волосы, заплетенные в косы; рядом каждого лежал татарский композитный лук, носившие южане вместо огнестрельного оружия, и полный стрел колчан.

Галичане говорили отдельным кружком, у двух юношей в придачу к клинкам и пистолам за чередами виднелись ныряльщики, вооруженный признак шляхтичей. К галичанам прислушивался высокий бритоголовый легень с барткой вместо сабли, закарпатец, нечастый в Буде гость. По рассказам Захара, ребята из этих краев преимущественно шли в учебу к мольфарам.

Слобожане, каждый с парой сабель крест-накрест за спиной, сняли рубашки и щеголяли татуировкой на груди, которую они получали после ночи серебряной скобы. Рядом пили холодный квас запорожцы — все трое с длинной селедкой. Северин немного позавидовал их усам: его собственные даже близко такими густыми не были (поэтому он их и брил). Каждый запорожец, кроме пистолета, имел еще и ружье, словно собирался отправляться в военный поход.

Двое буковинцев, чья земля лежала рядом с Объединенным княжеством Валахии, Молдовы и Трансильвании, славились глубочайшими знаниями в волшебстве крови (по слухам, включая темные практики питья крови), чертили ножами на земле какие-то сложные фигуры. Оба украшали небольшие птичьи черепа на одежде и оружии.

Характерников Полесья знали по угрюмому нелюдимому нраву, они предпочитали общество зверей, с которыми якобы могли разговаривать, и именно такой сел отдельно от общины. На плечи у него нахмурился небольшой крюк, тоже спиной ко всем.

На фоне такой пестрой компании Северин почувствовал себя очень... обычным.

Вскоре прибыл вчерашний знакомый с пером павлина в шапке — должно быть, родом из Северщины или Приднепровья, как и сам Северин. Юноша увидел Чернововка, приветливо улыбнулся и уселся рядом.

– Савка, – представился джура. - Не звали еще?

– Северин, – они пожали руки. – Пока нет.

– Проклятая жара.

Савка снял шапку и обмахнулся ею.

— Я немного заблудился и подумал было грешным делом, что бесславно умру где-то на солнце, так и не получив заветную золотую скобу. Большая трагедия маленького джуры! Не знаю, как ты, а я пойду к запорожцам кваса опрокинуть, потому что так и расплавиться недолго. Ты со мной?

Северин отказался. Савка дважды приглашать не стал, пошел к запорожцам, легко завел разговор и через минуту они хохотали по его шуткам и угощали квасом.

Вскоре собралось двадцать юношей. Солнце поднялось выше, нагрело воздух так, что под деревья скрылись все, включая привычные к жаре степняки. Савка вернулся к Северину, объяснив, что у запорожцев квас закончился, а здесь тень погуще. Он устроился рядом, громко постанывая.

— Когда нас позовут? Нет сил ждать! – пожаловался Савка.

Время длилось долго. К джурам никто не выходил, словно экзамен уже начался, а первым испытанием было ожидание.

Один из слобожан не выдержал и крикнул в сторону дуба:

– Нам еще долго, а?

На его груди чернел коловрат.

Никто не ответил, поэтому джура закрутил селедку вокруг уха, осмотрел других и воинственно крикнул:

— Ну-ка, курва, чего так скучно? — он выхватил сабли из ножен на спине. — Может, потанцует кто-нибудь с моими близнецами?

Несколько секунд стояла тишина.

— А станцуем, — отозвался закарпатец, снял рубашку и выхватил бартку из петли на чересе. – Олекса Воропай, меня не занимай!

— Меня Гнатом Бойко зовут, — оскалился слобожанин, приближаясь к сопернику. — Ты извини, если я тебе топор изувечу.

— Лучше смотри, чтобы топор тебе ничего не изуродовал, — рассмеялся Олекса и напал ударом сверху.

Игнат встретил топорик левой саблей, а правой тянул сбоку. Олекса ловко уклонился, ответил по ногам. Игнат повернулся и в выходе из финта ударил закарпатца из двух рук навстречу, тот отпрыгнул — Северин заметил, что Олекса не блокирует удары, а избегает их — и противники завертелись, обмениваясь быстрыми атаками. Бартка имела кожаную петлю, охватывающую запястье, и закарпатец иногда выпускал топорики из руки, что позволяло ему крутить хитрые приемы. Слобожанин бился виртуозно, меняя разные техники, клинки посвистывали и мерцали на солнце, как крылышки стрекозы.

– Неплохо дерутся, – заметил Савка. — Я не уверен, что выстоял против любого из них. А ты?

– Что?

– Говорю, глухих повезли! Ты бледный какой-то, друг. Переживаешь?

– Есть немного, – признался Северин.

— Да брось ты это дело, — махнул рукой Савка, словно прошел десяток испытаний. — Мы уже обратны, куда Орден от нас денется? Главное доказать есаулам, что ты не двуглавый дурак, которого надо навсегда оставить в шалаше часовых. Это несложная задача, поверь.

Один из галичан, рыжий крепыш с ныряльщиком на чересе, достал из сумки свежую хлебину, немалый кусок сала, несколько луковиц и призвал всех желающих перекусить, потому что пока Совет Симох их призовет, то никаких сил не останется. К нему потянулись ребята из всех полков, включая Савку, и даже полесский отшельник не побрезговал присоединиться к компании. Крук перебрался ему на голову и получил кусочек сала. Все джуры быстро познакомились, сторожкая атмосфера окончательно развеялась, но через минуту они говорили не тише любого общества в Буде.

Но Северину кусок в горло не лез. Неужели никто здесь не переживает, как он? Или просто умело это скрывают?

Обед разлетелся мельком. Крепкий рыжий шляхтич, угощавший, довольно улыбнулся, хлопнул себя по немалому пугу и предложил уважаемому панству побороться, потому что, как известно, таким образом пища переваривается лучше. Никто его вызов не принял, но один из южан захотел посоревноваться в стрельбе, на что приняли двое запорожцев.

Все повеселели и не заметили, как пришел казначей. Характерник осмотрел общество, прокашлялся и провозгласил громко:

– Прошу внимания, братья.

Разговоры как сбрило. Слобожанин и закарпатец, потные и радостные, остановили поединок и пожали руки. Бартка не смогла пробиться сквозь водоворот близнецов, а сабли не задели вьющегося закарпатца.

— Совет Симох есаул готов, — рыцарь держал в руке лист бумаги. – Я буду вызывать вас по очереди.

Двадцать юношей затаили дыхание.

— Первым идет Петр Буруля, — парень, предлагавший соревнования по стрельбе, подхватил лук и подошел к характернику. — Филиппу Олефиру приготовиться.

Скарбничний и Петр Буруля исчезли среди деревьев. Теперь больше никто не разговаривал и наконец Северин увидел, что переживают все, даже бравый Савка.

Через десять минут характерник вернулся. За ним последовали Филипп Олефир, Олекса Боропай, Никита Бондаренко, Андрей Кукурудзяк.

Долгое, долгое ожидание.

Интересно, что случится, если джура вздумает уйти от испытаний, подумал было Северин, как услышал собственное имя.

– Идет Савка Деригора. Северинку Чернововку приготовиться.

Савка свистнул, подмигнул Северину и бодро пошел за характерником. Перо на его шапке весело покачивалось. Остальные джуры взглянули на Северина: его фамилия среди Серого Ордена была на слуху.

Последние десять минут всплыли мгновенно, словно не было их совсем. Казначей вернулся и объявил:

– Идет Северин Чернововк. Артему Бурлаци приготовиться.

Северин поднялся и двинулся навстречу Совету Симох есаул.