Летопись Серого Ордена – 1 Аркан волков

Глава 6

Новый Марк Вишняк оказался таким же чиряком на жопе, каким был Марко предыдущий. Едкости в нем, правда, поубавилось, но теперь бородач придирался к ребятам как командующий, поэтому отделаться от его замечаний стало невозможно. Северин с тоской вспоминал спокойную и вежливую натуру Захара и все больше ценил то, как ему повезло с учителем.

Может быть, все дело в шалаше? Что Игоря Чернововка, что Марка Вишняка не назвать приятными персонами – оба были назначенцами. Оставалось надеяться на то, что характерщик из стражей, с которым Северин будет позже отбывать службу, не окажется таким говнюком.

Впрочем, та служба оставалась призраком на горизонте, потому что сейчас они должны были разыскать Савку, а от него не было никакого известия. Каждый из четырех прислал по нескольку сообщений, хотя бы на одно он должен ответить, но тщетно.

— Надеюсь, с Павликом все хорошо, — переживал Ярема.

— Если бы этот болван не исчез, — шипел Игнат. — Мы бы уже разъехались по своим дорогам!

И недоброжелательно таращился на Филиппа, с которым, несмотря на наставления Вишняка, идти на мир не собирался. Олефир взаимно его игнорировал.

Мнения Северина на все усилия роились вокруг Лины. Причиной тому стал опять-таки Савка, а точнее, путешествие в городок, в котором его в последний раз видели — путь туда лежал недалеко от Старых Садов. И чем ближе ватага подъезжала к селу, тем более беспокойным становился Чернововк, получая за это очередную порцию насмешек Вишняка.

Чтобы как-то избавиться от мыслей о девушке, Северин принял соглашение Гната, который за помощь в написании писем Орисе предложил ему фехтовать.

Так быстро в сабельном поединке он никогда не проигрывал. Захар был неплохим сабельником, благодаря его науке Северин мог противостоять Яровому-старшему, однако напор близнецов ломал защиту Чернововка мгновенно. После каждого поединка из него лились реки пота и каждый раз приходилось смазывать новые синяки мазью, однако Северин не жаловался — боль и свист клинков отвлекали от глаз ведьмы.

Игнат Бойко во время тренировок превращался в другого человека: забыв о ругательстве, он спокойно объяснял ошибки Северина, поправлял движения, показывал стойки, учил новых финтов, говоря о сабельном бое пылко и вдохновенно, как чумак Клименко о будущем механических повозок. Игнат был настоящим виртуозом: бился умело обеими руками, мог стоять сам против нескольких противников, или на галопующем коне срезать огонек свечи, или отбить саблей шар: это была его стихия. Слобожанин радовался, что с кем поделиться знаниями, хотя и не скрывал, что делает это с целью получить себе достойного противника.

– Меня побеждают, – говорил Игнат, – только двое: папа и сестра.

По сравнению с Катрею, утверждал Бойко, он удивительно светлый и добрый человек. Когда слобожанин произнес это несколько раз, Северин всерьез задумался, как бы никогда в жизни не встретить адскую Катрю.

– Боишься? И правильно поступаешь. Сочувствую ее жениху, – Игнат вздрогнул. — Когда Катри в голову лягнет жениться, она просто подъедет к понравившемуся хлопу и поставит перед выбором: либо иметь ее в жены, либо она отрубит ему оба уха и прутья в придачу.

— Не хотел бы я быть этим парнем, — пробормотал Северин.

– А она красивая? – поинтересовался Ярема.

– Как дьяволица.

Свою часть соглашения Северин выполнял, старательно вычитывая послания Игнатова сердца к любимой конфетке Орисе, записанные вульгарщиной с кучей ошибок. Первое письмо он заставил переписывать пять раз, пока тот не приобрел приличный вид.

– И почему это так тяжело, – вздыхал Бойко, изучая исчерченные строки.

– Попробуй, брат, почитать какую-нибудь другую книгу, – осторожно предложил Северин. — У тебя правильно написаны только цитаты из «Энеиды».

– Другие книги дерьмо, – безапелляционно отрубил Игнат.

– Даже если их написал мастер Котляревский?

- ...Ты - коварный черт.

В следующем городе Игнат направил письмо с несколькими лепестками роз, поставив обратным адресом штаб казначеев в Буде: они пересылали письма вечно странствующим характерщикам в нужные места.

Ярема отправился исповедоваться в ближайшую церковь. Вернулся он без настроения, потому что храм оказался православным, и когда священник узнал, что Яровой из католиков, он отказал в исповеди. С горя грешный шляхтич пошел в банк, а оттуда в лавку, где накупил сумку конфет и угощал всю ватагу.

– Мамуньо прислали денег, – объяснил грустно он.

Несмотря на бодрый вид, Ярема страдал от раздора между Гнатом и Филиппом. Его доброе сердце не выдерживало постоянной молчаливой войны между ними; его угнетало, что он никак не может это уладить. Но в мгновение, когда Яровой отвлекался, что получалось у него довольно часто, он радовался жизни и широко улыбался.

Филипп проводил свободное время преимущественно за чтением или игрой на варгане, а рот раскрывал исключительно при необходимости. Единственная попытка Северина потерпеть потерпела сокрушительное поражение.

– Что читаешь? — спросил он однажды, подъехав к Филиппу.

– О моторах внутреннего сгорания, – ответил тавриец и поднял взгляд на Северина.

– Интересно?

– Да. Еще вопрос?

– Нет, – Северин почувствовал себя истуканом и дал себе обещание никогда не заводить с таврийцем разговоров.

– Не обижайся, – бросил Филипп ему вдогонку. — Я не умею говорить, как это принято. Потому и молчу.

По прошествии дней их приключения в столице стали напоминать сон.

Когда Чернововк увидел указатель, на котором были указаны Старые Сады, мысль увидеть Лину пришла сама по себе. Северин отмахнулся, но мысль вернулась и надоедливой мухой упрямо жужжала в ухе.

Ты думаешь о ней, ты снишь ею, ты мечтаешь о ней — вот она, неподалеку, только проезжай немного, разве это большое жалованье? Разве нет трех скоб, разве не можешь принимать собственные решения? Если сейчас проедешь мимо, то будешь мучиться до конца веков и будешь корить себя, что был слабодушен и побоялся воспользоваться шансом, когда имел его...

Мысли, словно голоса в пещере Потустороннего мира, хихикали без покоя, и Вишняк снова накричал на него.

— Как такой причмелую золотую скобу получил? — возмущенный назначенец брызгал слюной. — Докажешь меня, брат Щезник, ой докажешь, и буду разговаривать с тобой исключительно подзатыльниками!

Марко экономил на корчмах, поэтому часто ватага ночевала под открытым небом. Ярема собрал грибов, Филипп охотился несколько куропаток, и по ужину характерники тянули жребий караул.

Чернововк должен был дежурить предпоследним, Бойко последним. Северин отвел Гната в сторону и шепотом попросил поменяться караулами.

– Зачем это тебе? — съежился слобожанин. - Бежать надумал?

– Девушка, которой я писал, – Северин решил сказать честно. – Она здесь живет неподалеку. Хочу ее увидеть... А потом сразу вернусь.

Любимая девушка была серьезным аргументом для Игната.

– Недалеко – это где?

– В Старых Садах.

Бойко вытаращил глаза и всплеснул руками.

– Срака! Ты сошел с ума?!

— Тише, не обращай внимания.

— Туда миль двадцать отсюда! Ты нас потом не догонишь!

– Мой Шаркань несет как ветер.

– В макитре твой ветер! Знаешь, что На-Сраци-Чиряк за такое непослушание сделает?

– Знаю. Но все равно поеду, – Северин сжал кулака. — Павлин смог, а чем я хуже?

— Павлин — истукан! Я думал, что ты умнее, – Игнат покачал головой.

— Ты сам слышал, как он бранит меня за невнимательность. А рассеян я потому, что постоянно о ней думаю! Вот увижу ее и верну себе душевное спокойствие.

Слобожанин сдался.

— Делай, как знаешь, брат. Очередь я с тобой поменяюсь, – Игнат покрутил усы и улыбнулся. — Если бы Арина моя была где-то рядом... Наверное, я тоже к ней сорвался бы.

Бойко разбудил его в четыре. Северин проверил, что остальные шайки спит, втихаря подкрался к Шарканю, жестом приказал вести себя тихо, и через несколько минут несся хлопком по дороге в село, а сердце его радостно пело.

Он не боялся гнева Вишняка, даже и не думал о нем – голову заняло предстоящей встречей. Северин переживал, что Лина упрекнет нарушенное слово, надеялся, что не вспомнит об этом, волновался, что не имеет никакой подготовленной речи, верил, что слова придут сами, и мечтал, что она чувствует то же самое.

Светало. Вместе с солнцем Северин свернул на знакомую дорогу, по которой несколько раз пытался убежать от Соломии, когда его только поселили у ведьмы. Он тогда собирал себе узел и рано утром отправлялся на поиски отца, но дорога странным образом всегда приводила его обратно в ведьму дом, где ждала Соломия с завтраком и загадочной улыбкой.

Знакомый плетень и избушка. Как давно он здесь не был? Несколько лет не меньше. То ли они высохли, то ли он вырос? В первых лучах на огороде грелся черный копытец по кличке Хаос, такой же упитанный и пушистый, как годы назад. Хаос не полюбил Северина с первого дня знакомства: парень принес с собой шум и озор, а особенно возмутительными были попытки положить на колени и гладить несмотря на любое сопротивление. Кроме того, малый нахал забрал внимание хозяйки, чего Хаос, единственный любимец, простить не мог.

Вскоре Северин заметил, как всякий вред, замеченный котом, быстро становится известен Соломии. Нелюбовь между ними стала взаимной, но умеренной: Хаос никогда не царапался, а Северин никогда не таскал его за хвост. Конечно, после длительной жизни под одной крышей Хаос его узнал.

Большие зеленые глаза скользнули фигурой всадника. Кот вяло поднялся, побрел к дому, покачивая толстыми боками, исчез внутри, а через несколько секунд вышла Соломия. Женщина не изменилась нисколько: чернобровая и длинноволосая, с улыбкой, которая многих лишила покоя.

- Какие почтенные гости к нам пришли, - сказала она и радостно обняла Северина. — Сколько времени не виделись... Хотя бы письмо написал, засранцу! С той ночи ни слуху, ни духу.

Даже босоногая, в простом платье и рубашке, как ходили неимущие крестьянки, ведьма сияла красотой.

— Прости, Соломия.

– Как же ты вырос, – она отступила на шаг, осмотрелась придирчиво от макушки к сапогам. - Золотая скоба. Настоящий рыцарь!

– Лина здесь? – Северин не мог ждать. — Прости, что так сразу к делу, но у меня мало времени.

Ее улыбка погасла, как солнце зашло. Чело прорезали морщинки.

— Что бы ты ни хотел ей сказать — лучше вернись и поезжай по своим делам, Северин. Поверь ведьме: так будет легче для вас обоих.

— Я нарушил приказ увидеть ее. Позови Лину, пожалуйста.

– И я не могу тебя отказать? – спросила Соломия.

– Не можешь.

Соломия вздохнула и вернулась в дом. А потом появилась Лина.

У него на мгновение перехватило дыхание: в этом году они виделись ночью, и наконец он разглядел ее под дневным светом.

Если красота Соломии походила на темный мед, чья тягучая привлекательность привлекает к себе взгляды мужчин и женщин, то красота Лины была медом светлым — легким и пряным, похожим на молодой цветок, который еще не расцвел и не понял силы собственной красоты.

Северин широко усмехнулся, но она не ответила на улыбку. Подошла быстро, откинула тяжелые волосы за спину, посмотрела нехорошо.

– Ты нарушил слово, – сказала Лина без поздравлений.

— Да, я писал, что...

— Я прочла все, что ты писал, и сожгла эту писанину.

Внутри оборвалось. Северин захотел оказаться далеко отсюда, проснуться у костра от затыльника Вишняка, потому что уснул на чатах... Но он стоял перед мечтательной девушкой, которая пленила его мысли, которая наконец стояла в нескольких шагах от него, холодная и прекрасная, и слышал каждое ее слово.

– Слушай внимательно, – продолжала Лина наставническим тоном, который он ненавидел. – Между нами ничего не было, ничего нет и ничего не будет. Возвращайся на свою волчью тропу, характернику. Жизнь длинная, найдешь себе девушку.

– В чем дело, Лина? – спросил Северин. – Я не желаю искать другую. Я уже нашел тебя и не понимаю, почему должен это забыть!

— Я не желаю отдать сердце тому, кто потом появится на пороге с ребенком и просьбой его воспитать!

Несколько секунд Северин не понимал, к чему она сказала. А потом понял.

Он всегда избегал мыслей о том, как связаны его отец и Соломия. Никогда не хотел этого знать, никогда не спрашивал, потому что знал, что ответа ему не понравятся.

– Растерял все слова, которыми меня хотел поразить? – продолжала Лина беспощадно. — Уезжай отсюда, сероманец, да не возвращайся никогда.

Но Северин не затем нарушил приказ, чтобы поехать так просто.

— Ты нарочно обижаешь меня? — спросил, проведя рукой по серебряной скобе, которую получил за несколько минут до их встречи.

– Тебя нелегко обидеть.

— Лина... Неужели в ту ночь ничего важного не произошло? Ты действительно ко мне ничего не чувствуешь?

Она рассмеялась, коротко и насмешливо.

– Боюсь даже предположить, что ты себе успел придумать. Поэтому скажу так, чтобы не оставить ни одной щели для домыслов.

Лина смотрели на него, словно на чужака.

— У ведьм также есть ночи инициации. Иногда им нужен мужчина. И тебя я выбрала как самого приятного из остальных. Ты был частью моего посвящения, Северин, — она впервые назвала его по имени. – Не более того. Разумеется?

Теперь он действительно растерял все слова.

Не проронив больше ни звука, Северин развернулся от девушки, о которой мечтал последние месяцы, и запрыгнул в седло. Мудрый Шаркань пошел осторожным шагом, не дожидаясь приказа.

Лишь часть ее посвящения, не более того. Северин сгорбился в седле. За эту осанку Захар всегда его ругал.

«Самый приятный из остальных».

Он ощутил на спине взгляд. Оглянулся: неужели смотрит вслед?

У плетня никого не было. Даже ее прощальный взгляд ему померещился.

Он потерял счет времени и встрепенулся, когда Шаркань вынес в корчму — знал, умник, куда нужно ехать. Как во сне, характерник спешился и вошел внутрь.

От пробуждения Северин ничего не ел, так что перед долгим возвращением и наказанием от брата Кременя, к которому теперь безразлично, должен был набраться сил. Есть не хотелось, пить не хотелось.

Жить не хотелось.

— Эй, Северин!

Кобзарь Василий Матусевич приветливо махал ему из-за стола. К стене рядом с ним прижималась бандура в лакированном чехле.

– Овва! — удивился Чернововк и шлепнулся на скамью напротив. – А тебя сюда как занесло?

— Да я же из-под Славуты! Посетил родителей, больше года их не видел, ведь после отклинщины прямо в Киев двинулся... Денег принес, вы же мне целую кучу золота отвалили! А теперь направляюсь на юг, хочу перезимовать на берегу Черного моря, создать несколько собственных дум, - Василий позвал корчмаря и заказал завтрак. — Позволь тебя угостить, друг.

– Спасибо, – Северин подумал несколько секунд и добавил. – Возьми еще водки.

– Утром? Охотно, — кобзарь крикнул, чтобы к заказу прибавили водку. – Что случилось? Ты будто привидение увидел.

- Ох, Василий...

После пары рюмок Северин решил поведать свою историю. Видимо, провидение послало ему кобзаря, ведь быть искренним легче всего с незнакомцами.

Под историю злополучной любви водка пошла как в сухую землю. Кобзарь и характерщик справились с первым штофом и после недолгих раздумий заказали второй.

Василий существенно отставал, а Северину нравилось напиваться, хотя недавно он клялся, что никогда в жизни так не будет поступать. Просто тогда Северин не знал, что словосочетание «разбитое сердце» звучит совсем не так больно, как чувствуется на самом деле.

– Нарисовал себе счастливых картин будущего! Она ко мне во снах постоянно приходила. Я думал, что оно не просто так, может, она намекает на что-то или даже наворожила... И что? Болдур, — Северин ударил кулаком по столу, рюмки подпрыгнули. – На самом деле я для нее как эта водка. Заказал, напился, забыл. Я просто был прутиком, самым приятным из всех окружающих прутней!

Последнюю фразу он проревел так громко, что на него оглянулись, однако Северину до этого было безразлично. Василий грустно покивал, а Чернововк взял кислую капусту и принялся ее жевать, почти не чувствуя вкуса. Он забыл, что собирался как можно скорее возвращаться к шайке.

- Трагедия, - кивнул Василий. – Ох, женщины! Ни черта у них не понимаю, хотя все почему-то думают, будто кобзари знают толк в девичьей душе.

— Это не просто девушка, друг мой, а ведьма, настоящая ведьма, у нее даже глаза ведьмские: левое зеленое, а правое каре... Видят Потусторонний мир. Очаровала, поиграла и разбила меня, как пустую бутылку...

— Северин, об этом целую думу можно написать, — мечтательно сказал Василий. – Слушай, это будет невероятно! Несчастливая любовь молодого характерника и молодой ведьмы... Таков мощный сюжет! Если ты не против… Я могу написать! Действительно!

— Пиши, черт возьми, хоть трагедию в трех актах, мне все равно, — Северин снова выпил. — На-Сраке-Чиряк дает мне по жопе... Но тоже безразлично.

Он снова пил, тосковал, старался вернуться к Лине и высказать ей все, что о ней думал, достойными Гната словами. Василий успокаивал его и характерник едва не плакал, приговаривая, что кобзарь его единственный настоящий друг, которому ничего не нужно, понимает и не осуждает, только поддерживает в трудную минуту, а чего еще нужно от настоящих друзей, хотя ты их знаешь только второй день...

Земля качалась под ногами, корчма растворилась посреди свежего воздуха, кто-то помог забраться на седло, пристроил тяжелую голову на шею лошади. Шаркань недовольно заржал от водочного дыхания.

А потом Северин провалился в забвение.

* * *

Они стояли перед двумя гигантскими буками посреди чащи леса. Волк исчез, но Шаркань и Рыжая беспокойно переступали с ноги на ногу. Максим, придерживаемый характерником, хрипло дышал. В углу его рта запеклась кровь.

– То, что ты увидишь – большая тайна, – сказал Захар, глядя ему прямо в глаза. — Клянись открыть ее только во время больших затруднений, при необходимости, которая действительно потребует того, и только тому человеку, которому ты действительно доверяешь.

– Клянусь, – сказал Северин.

– Мое имя Захар, – обратился учитель к деревьям.

– Я клялся Аскольду хранить тайну. Есть раненый. Пустите нас.

Северин хлопнул глазами, забыв о недавнем решении ничему не удивляться. Учитель разговаривает с деревьями... Или с теми, кто между ними скрыт? Или... Что за чертовщина?

Хаща между буками исчезла, словно волшебная кисть нарисовала вместо темных деревьев широкую светлую тропу. Обман зрения? Чародийский мираж?

– Поехали, – приказал Захар.

Воздух между буками-хранителями дрожал, и Северин почувствовал на щеке прикосновение, похожее на горячую паутину, когда они миновали незримую границу. Всадники из чащи выехали на огромный луг, раскинувшийся в самом сердце леса: земля без деревьев достигала нескольких миль вокруг. Юноша удивленно смотрел, как тропа превращается в дорогу к поселку, что развевалось впереди, а мимо него блестит озеро.

Джура обернулся – за ними снова стоял лес.

- Это обитель Ковен? – спросил Северин.

— Ведьмы к этому не имеют отношения.

Они миновали голые поля и пустые пастбища, в воздухе запахло дымом и скотом, вечными ароматами человеческого дома. Характерники приблизились к поселку, куда дорога нырнула между хижин и превратилась в улицу. В землю по обе стороны вросли низкие срубленные хаты с поцветшим мхом на гонтах, их крошечные окна покрывали мутные пленки, похожие на пузыри. Причудливые трубы извивались так причудливо, что дым поднимался не столбом, а разлетался тонкими струйками. Северин с удивлением рассматривал местных людей в странных одеждах, которые при их появлении останавливались, бросали свои повседневные дела и выбаловывали глаза на всадников. Все было очень знакомым и в то же время таким... древним? На ногах крестьян Северин узнал лапти, которые замечал только на гравюрах в книгах Соломии по истории. Почему они до сих пор их производят? Кто эти чудаки?

Крестьяне тревожно перекликались на непонятном языке, который напоминал смесь устаревших польских, литовских и украинских слов. Дети прятались под юбки женщин, враждебно нахмуривших брови, бородатые (ни выбритого!) мужчины взялись за топоры. Все крестьяне обладали столь похожими внешними чертами — низкими лбами, тонкими губами, голубыми глазами, русыми волосами — словно приходились друг другу родственниками.

- Держаться наготове?

- Успокойся, казаче.

Поселок оказался небольшим: коротенькая улица вывела к кругу майдана, в сердце которого виднелись резные из дерева скульптуры - шесть больших темных идолов. Вероятно, главная площадь, подумал Северин. Срубов здесь не было, только длинный приземистый дом, откуда на шум, опираясь на костыль, вышел старец с длинной седой бородой.

– Поздравляю, Аскольд, – произнес громко Захар.

Старец несколько секунд изучал его из-под седых бровей, а затем улыбнулся:

- Вои-волки! Просим! Много зим ты не был, Захар.

Он говорил со странным акцентом и усилием — примерно как Северин говорил на татарском. Толпа сторожко прислушивалась к их разговору, но от доброжелательного тона старика мужчины топоры опустили.

— Северин, помоги.

Джура спрыгнул с жеребца и помог спустить Максима. По приказу старика трое парней осторожно приняли раненого на руки и перенесли его в хижину Аскольда.

Захар спешился и крепко обнял старца.

– Боги, сами боги, – старец рукой указал на шестерых, – услышали нас и послали воинов.

Люди селения, увидев его движение, поклонились идолам к земле.

– Нам нужна твоя помощь, Аскольд, – сказал Захар. – Раненый не выживет без лечения. Спасешь ли его, как спас меня когда-то?

– Аскольд понимает. Ждите здесь, вои-волки.

Старец, опираясь на костыль, вернулся в хижину. Здешние начали расходиться, но подавляющее большинство крестьян таращилось на пришельцев, изучая обоих с похотливым любопытством. Приблизиться никто не смел.

– Пусть смотрят. Не обращай внимания, – сказал тихо Захар. — Скоро уйдут.

– Где мы, учитель?

— В тайном поселке. Оно скрывается здесь сотни лет и узнал я о нем от своего учителя, Устима Козориза, земля ему пухом. Когда я был джурой, меня сильно ранило неподалеку отсюда, а очнулся я уже в хижине Аскольда. Он тогда был без палки и не так сед. Спас мне жизнь и, как видишь, до сих пор помнит мое имя. Они здесь редко принимают гостей.

— Так кто же они, учитель?

— Люди, чьи предки убегали от крещений на Руси. Они нашли тайник и с тех пор лелеют родную веру сотнями лет, не зная, что происходит за пределами леса. Этот поселок – весь их мир.

Северин не смог сдержать разинутого рта.

– Такое вообще возможно?

– Как видишь.

– Невероятно! Выходит, они здесь больше восьми сотен лет... Ого! – в голове не укладывалось. — Как они сохранили свою тайну? Ошалеть можно!

– Именно поэтому я попросил тебя поклясться молчать.

– Я никому не расскажу, – Северин положил руку на сердце. - Но как о них до сих пор не узнали?

— Не знаю, Северин. Каким-то одиночкам известно, а вообще... Возможно, что-то могучее их охраняет. Защищает. В твоем возрасте я имел кучу таких же вопросов, но потом вырос и решил, что пусть он просто живет здесь, как жил до меня.

— Аскольд неплохо разговаривает на украинском.

— Он волхв, так что должен ее знать. С другими здешними даже не пытайся разговаривать. Не стоит, – характерник кивнул на дом Аскольда. — Видел бы ты его книги! Все на кириллице. Такие раритеты есть, что сейчас стоят сотни дукачей среди коллекционеров. Если бы старик узнал, что пятьдесят лет назад мы перешли на латиницу, то его бы коряги взяли.

Северин усмехнулся.

– Сколько их здесь живет?

— Бозна... Я не разгуливал, потому что не был уверен, что здешние будут радоваться иноплеменнику с распятием на шее, — Захар коснулся своего крестика. — Так что после моего выздоровления мы с учителем сразу поехали.

Из хижины вернулся Аскольд. В морщинах под бесцветными глазами проглядывала озабоченность.

- Трудно будет! Сильно ранили. Ожоги изнутри. Но Аскольд поставит его на ноги. Вои-волки сильны.

– Спасибо, целитель, – поклонился Захар.

– Не спасибо. Вы гости. Коней заберут помощники, а вы поможете Аскольду за его исцеление.

– Внимательно слушаю.

- Властелин леса, - Аскольд указал костылем в сторону чащи. – Не принимает наших даров. Жизнь хуже! Охотники возвращаются ни с чем. Тяжелые ветви падают на лесорубов. Озеро болотится. Хищники едят скот. Раньше так не было. Властитель леса сердится на нас. Почему? Нет ответов.

Кто, к черту, этот Властелин леса, – подумал Северин.

— И как мы можем помочь? – поинтересовался Захар.

– Аскольд пытался говорить с Властелином леса. Аскольд приходил и звал, но Властелин не слышит. Аскольд приносил разные дары и умолял, но Обладатель не отвечает. Аскольд молился богам, и боги прислали воинов-волков.

- То есть ты хочешь, чтобы мы поговорили с этим Властелином леса? – спросил Захар.

– Да. Чего он хочет? Почему пришла немилость? Как нам жить? Мы некуда идти, — в голосе волхва прозвучало отчаяние. — Помогите нам, воины!

Так они встретили лешего.

* * *

Это похмелье было значительно хуже предыдущего.

Топоры хлопали по вискам, кошки рвали засохший рот, руки затерпели, а хребет ломило так, словно об него сломали несколько палок. Северин простонал, но стон застрял в глотке. Он усилием открыл глаза и выяснил, что спал на сиденье, прислонившись спиной к стенке, рот действительно заткнут кляпом, а запястья, равно как и лодыжки, надежно скручены веревкой.

Северин покачал головой и сразу пожалел, потому что голова к таким движениям была не готова. Он имел на себе одни штаны — остальные вещи, включая черес, исчезли. Юноша осторожно попытался приподняться и немедленно повалился на бок, забив плечо. Благенький пол, покрытый старым крысиным пометом, заскрежетал.

Не грезится! Он связан в темной пыльной комнате, где пахнет сырым деревом и крысами. Отлетался, голубчик, подумал Северин с каким-то отстраненным спокойствием. Ехал искать Савку, а попался сам. Так мне и надо... Думал о девушке, которой не был нужен; пренебрег предупреждениями старшего опытного брата; считал себя особенным, превыше всех опасностей — такова расплата за глупость.

Он попытался вспомнить: перед пропастью в воспоминаниях плыли Василий, корчма, шинквас и варенуха... Как его похитили? Он не помнил.

Наверное, это было несложно. Нельзя так напиваться! Если теперь ему вообще когда-нибудь представится возможность напиться.

Жив ли Василий? Не причинили ли ему вреда? Или, может, кобзарь работал на похитителя? Что, наконец, Северин знал о нем? Они только раз виделись в Киеве и подавно. Кобзарь казался хорошим парнем, но так безоговорочно доверять ему? Он повел себя опрометчиво.

Мысли перескочили на братьев. Где нынче ватага? Что сказал брат Кремень, когда увидел его бегство? Что подумал брат Эней, когда он не вернулся? Отправились ли они на новые поиски или продолжили главную задачу?

А Чернововк сидит здесь, черт знает, в темном плену.

Пора признать, что отец был прав, — подумал отчужденно Северин. Он — бездарь, который не заслужил своих скоб. Настоящий бездарь. Это даже не обидно. Правду всегда легко принять, если готов к ней.

Орден ничего не потеряет, если младшего Чернововка зарежут здесь, в неизвестном захолустье, в конце концов, он не сделал ничего, чтобы этому помешать — только всячески помог.

Северин полежал, упиваясь собственной беспомощностью, а затем напряг пресс, стиснул зубы, перенес вес на стенку и вернулся в позу, в которой проснулся. Его возня не осталась незамеченной: раздались легкие шаги, дверь заскрипела на ржавых петлях. Огонек свечи резанул похмельные глаза и юноша осторожно покачал головой, чтобы избавиться от слез.

Похититель пристроил табурета, которого принес с собой, уселся, закинув ногу на ногу. Ноги до колена укрывали пыльные сапоги.

– Помнишь меня?

Огонек выхватывал женскую фигуру и светлые волосы, скрученные на затылке в узелок. Остальные терялись в темноте, но это было не нужно — ее голос он узнал.

Северин промычал.

— Не трати труда, — сказала Ярослава Вдовиченко. — Кляп не уберу, потому что прокусишь губу и опрокинешься. Веревки тоже останутся. Если захочется справить потребность, то производи ее под себя. Или попробуй дождаться отца, который уже несется сюда. Он обещал добраться за сутки.

Глаза Северина привыкли, и в неопределенном свете он разглядел лицо крестной матери. Вокруг глаз и рта свили паутину морщины, острым кружевом прорезали лоб. Под глазами набухли темные круги. Северин запомнил ее другой: громкой, молодой, веселой. Теперь углы ее рта опустились, как у человека, проглотившего много бед и давно не знавшего улыбки.

Кто еще, как не предводитель проигравшей Свободной Стаи, мог устроить похищение молодых характерников?

— Буду много говорить. Я долго ни с кем не разговаривала, — Ярослава захрипела и долго откашливалась, как больная. — Так что слушай внимательно, крестник. Может быть, это последние слова, которые ты услышишь в своей жизни.

От ее обыденного тона рот наполнился слюной. Северин глотнул, пытаясь избавиться от слюны, но это было многовато. Страх разодрал спину от затылка до поясницы, покрыл подмышки холодной росой.

Никогда смерть не стояла так близко.

– Увидела тебя в Соломии, – сказала смерть. Она говорила медленно, словно забыв, как произносить слова. — Я лежала у ее хижины неделями, затем ехала к могиле Ольги и ждала там. Снова возвращалась в Старые Сады. И так по замкнутому кругу, как привидение, чигала, наблюдала, выслеживала твоего отца осенью, зимой, весной и летом. Больше года.

Отец? То есть... Она охотилась не на Северина?

– Иногда я стояла на границе, – она провела рукой по пистолету за чересом. На чересе была только серебряная скоба — такая темная, что не разглядеть литья с волком. — Как замирают на скалах, очарованные высотой, готовы прыгнуть. Отчаявшаяся, обескровленная, безумная. Молилась всем богам, чьи имена она знала. Иногда хотела прислать ему письмо, чем бы обрекла себя на неминуемую смерть. Но я не имела права показаться так легко. Они бы не простили меня, никогда не простили.

Смерть наклонилась вперед и Северин втиснулся в стену.

– Я ждала не зря. Приехал сын Игоря, — она подняла руку, поднесла к его лицу, будто хотела провести по щеке, но отдернула. — Ты стал очень похож на него, Северин, ты знаешь? Сама судьба и справедливость послали тебя в мои руки.

Ее голос снова захрипел, Яра громко закашлялась и сплюнула мокроту под ноги.

— Слишком много молчала, — устало прошипела, будто не спала много ночей подряд. — В последний раз я так долго говорила, когда разговаривала с моими мальчиками... Моими смелыми и неразумными сыновьями. Они думали, что могут возвратиться на родную землю. Наивно верили, что прошлое осталось позади. Хотели начать жизнь заново... Они решились перевернуть страницу.

Голос женщины оборвался, ее плечи затряслись. Северин затаил дыхание.

– Но за ними пришел твой отец, – прошипела Яра с ненавистью. – Почему, почему я не остановила их? Почему не отказала? Почему не убедила лететь за океан, чтобы начать новую жизнь там? Не хотели, не слушали мамины слова, мои смелые неугомонные мальчики, убежали на родину, а я позволила им убежать. Хотела верить, что все прошло. Они были так опрометчивы... Такие неосторожны и веселы. Пришел отец твой, проклятый Чернововк, и убил их. Моих сынишек! Его крестников!

Последние предложения она прокричала, отчего голос сорвался снова. Яра тяжело дышала, ладони сжимались в кулаки. Северин забыл о похмелье.

– Я проследила за тобой, крестник. Когда я увидела тебя в корчме, пьяного как чип, то поняла, что само провидение, бог или кто знает, еще говорят мне: ты не ошиблась, женщина, это твой шанс, настоящий шанс, твоя выплаканная награда. Кровь за кровь!

Она вскочила на ноги, выхватила из-за пояса пистолет, едва заметный в бедном сиянии, и Северин почувствовал, как прохладное дуло касается лба. Рука смерти едва дрожала. Юноша закрыл глаза.

Неужели так закончится жизнь?

Почему-то он всегда думал, что отличается от других. Гибель мамы, отрешенность отца, встреча с ним... В собственных глазах это делало его особенным. Казалось, что впереди ждет большая славная судьба, много приключений и свершений, а венцом станет героическая гибель спустя много-много лет. И вот он с похмелья, бесславно плененный, через несколько недель после получения золотой скобы лежит без череса и сапог в каком-то сарае... Где отчаянная мстительница оборвет его жизнь. Разве так все должно быть?

Под прохладным дулом пахнущего порохом пистоля Северин осознал: он ничем не лучше других. Он такой, как и все остальные. Никто его не выбирал, ничто его не отмечало. Не существует никакой судьбы, есть только пути, которые мы выбираем и преодолеваем, и каждый путь на все надежды и желания может прерваться в самый неожиданный момент. Даже когда кажется, что стоишь в самом начале, а в тебе живет столько идей, а впереди столько невыполненных дел и вещей, которые ты хочешь изменить... Смерти безразлично.

Почему осознаешь такие вещи только на последнем пределе?

Осыпались секунды. Северин глотал слюну и трясся. Никогда ему не было так страшно.

Выстрела не последовало. Успеет ли он услышать его?

От испуга скрутило живот. Непереваренное горячей рекой поднялось до горла. Не хватало только захлебнуться собственной рвотой!

Ярослава медленно спрятала пистолет и тяжело осела на табурете. Положила лоб на ладони. Северин выдохнул: он будет жить. В этой каморке, во тьме, в веревках — но будет жить! Дышит, будет... Какое счастье.

— Послала ему сообщение, где можно нас найти, — хрипло заговорила Яра. – Представляла, как рассеченную тебе глотку у него на глазах. Чтобы он созерцал. Чтобы почувствовал часть горя, с которым я живу больше года... Увидеть, как он упадет на колени и умоляет. А я была бы неумолима... Но потом поняла, что твой отец не способен почувствовать даже доли моей боли. Горе, лежащее на мне каменным крестом, чуждо ему. Игорь Чернововк смотрел бы на смерть сына, как наблюдают обезглавливание скота. Не так ли, Северин?

Он хотел возразить, сказать, что отец не такой, что она не права. Из-под кляпа вырвалось только грохот.

— У Игоря нет сердца, — Яра не обратила на звуки внимания. — А я его имею... надорванного и разорванного, но до сих пор живого, как загнанная охотничьими псами волчица.

Я смотрю на тебя и мое изуродованное сердце сжимается. Я вижу маленького крестника, вижу друга моего Максима... Вижу Святослава, обоих моих храбрых волчиков, которые так скучали по отцу...

Ее голос надорвался и загрохотал слезами.

— Я пыталась убить тебя, пока ты не пришел в себя, Северин. Быстро, надежно, безболезненно. Серебряное острое лезвие, которого ты даже не почувствовал. Держала над твоей нежной глоткой, на которой даже бороды никогда не было, и моя рука не шевелилась. Не желала шевелиться. Занимела, не слушалась приказов. – Ярослава положила локти на колени и обхватила лицо. - Слабая, глупая женщина! Столько душ погубило... Но не могу пролить крови крестника. Думала, что этот разговор поможет, что слова разогреют меня, разожгут, прибавят сил, но все равно не могу! Я смотрю на тебя и вижу ее. Мою Оленьку...

На дворе заржали кони, Северин узнал Шарканя. Яра остановилась на полуслове, подхватила табурет вместе со свечой и вышла, закрыв пленника в темноте.

Он выжил! К затерпевшимся конечностям вернулась боль.

Итак, Ярослава узнала, что Святослав убит.

Считает, что Максим тоже мертв, потому что откуда ей знать правду... Хорошо, что она осторожно заткнула ему рот, а не устроила допрос, потому что он бы все рассказал. Если бы Яра узнала, что произошло с ее младшим сыном, и что это сделал не Игорь, а именно он, Северин... Тогда бы ее рука не дрогнула.

Прохладный весенний день. Яра и мама смеются так счастливо, что хочется смеяться вместе с ними. Они очень красивые, в праздничных вышитых рубашках, волосы украшены цветами первоцветом. Святослав пытается изображать взрослого, крутится у стола с Игорем и Романом, которые пьют пиво и о чем-то неспешно говорят. Игорь молодой, без бороды, улыбается единственному сыну. Роман еще немного пугает Северина — у него бледная кожа, белые волосы и белые брови, от чего кажется, что их совсем нет. Глаза красные, как у призраков. Его сыновья, Святослав и Максим, унаследовали белые волосы и красные глаза, но выглядели не так причудливо: то материнские черты смягчали их внешность, то Северин просто привык, потому что часто виделся с ребятами. Он гоняет пятнашки вместе с Максимом и даже не представляет, как круто изменится его жизнь в скором времени. До Рокоши меньше года.

Это воспоминание было насмешкой, что не имела ничего общего с жизнью. Ни с отцом, который никогда не смеялся, ни с крестной матерью, стремившейся его убить.

Ярослава не угоняла других характерников. Здесь дело было исключительно между Чернововками и Вдовиченко. Игорь – главная цель. Яра больше всего стремится к его смерти, но скорее отец вычеркнет ее имя из своего списка. Все эти годы он только и делал, что охотился за другими, но никогда не проигрывал. А после того, как он разберется с Ярой, Игорь небрежно уволит сына и молча окинет взглядом, от которого Северин сожалеет, что его не убили.

Он решился пошевелить конечностями. Веревки были крепкими, узлы надежными. Ярослава знала, как правильно связывать. Северин не мог даже подняться, что уж говорить о попытках уволиться.

Вдовиченко вернулась с флягой, осторожно запрокинула ему голову и медленно полила кляп водой. Высушенное похмельем тело благодарно впитывало воду.

– Нажлуктился ты крепко. И все из-за девушки, которая тыквы выдала, — Яра встала к стене напротив, прижалась спиной. — А у моих сыновей нет ни любви, ни детей. Я не увижу внуков. Род кончится на мне. Последняя... Никогда не поймешь одиночества этого слова, пока не почувствуешь его на собственной шкуре.

Она помолчала. Северин мечтал о еще одной порции воды.

– Я расскажу историю, которую ты никогда не слышал. Это семейная легенда. Думаю, ее можно рассказать крестнику... Учитывая обстоятельства.

Странно, Ярослава похитила его, хотела убить, держит пленником — почему он чувствует такую глубокую вину перед ней?

— Когда Хмель восстание возмутил, к его рядам присоединились отец вместе с тремя сыновьями — все храбрые воины, никогда не убегавшие от опасности. Все погибли, один за другим, за один кровавый год. У женщины, которую после такой беды прозвали Вдовиченко, осталась единственная дочь, и ее мать очень заботилась, ведь это была ее последняя родная кровиночка. Однако дочь сидеть дома не желала: замотала плотно грудь, оделась в одежду братьев, срезала косы под шапку, лицо грязью смазала, взяла старую отцовскую саблю и убежала из дома. Поехала на Сечь воевать, за отца и братьев мстить. По дороге горло простудило, чтобы голос хриплый был, и сумела обмануть запорожцев — приняли ее к шалашу за своего. Все казаки думали, что это молодой человек. Так она переодетой целый год воевала, но никто ее не разоблачил, пока не приехал Мамай джур себе выбирать. Как услышала это девка, то пришла к характернику и говорит — брат, возьми в джуры, никакого проклятия не боюсь, а для защиты родной земли и подавно. Мамай спрашивает – а чем свое рвение докажешь? Тут она и скинула шапку, ножом полотно на груди резанула и сказала звонким женским голосом «ибо всех мужчин в семье моей убили, и уже год мщусь за них!» Община занемела от удивления, а затем казаки загудели, заголосили, потому что где такое видено, баба на Сечи, нарушила святой запрет, обманывала всех! Мамай только засмеялся и согласился взять ее. Я сказал: ты, сестра, настоящая Лиса. Так она в легенды и вошла по Лисице. Потом обручилась Лиса со славным казаком, которого искренне полюбила, и ушел от них род характерников Вдовиченко.

Ярослава умолкла, потом долго кашляла и отплевывалась.

- Правда или нет - не знаю, да и никогда знать не хотела. В Ордене часто думали, что я взяла мужскую фамилию, а на самом деле Роман джурой у моего отца ходил. Так мы познакомились.

Северин проедал глазами флягу. Яра смочила кляпа. То ли он привык, то ли она все больше напоминала крестную мать из детских воспоминаний?

- Я была одинока на волчьей тропе! Девушка-характерша? Разве такое бывает? — горько сказала женщина. — Меня вдохновляла легендарная Лиса и известная рыцарка Вера Забила. И отец, который никогда не пытался изменить мое решение, а только научил всему, что знал. Я с юных лет училась защищаться, часто плакала, но никогда не жалела о своем выборе.

Яровое лицо посветлело.

– А потом случилось невероятное. Две девочки в один год присяги. Исключительный случай! Такое бывает раз в несколько лет. С Олей мы увиделись еще в Буде, до испытаний. Я познакомилась с твоей матерью на ярмарке. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это моя родная душа. Оленька...

Она произносила это имя с теплой нежностью. На устах, забывших, как улыбаться, проснулась улыбка.

- Тебе, парню, не понять эту радость - видеть, что ты не одна такая сумасшедшая, иметь подругу среди мужчин, чувствовать рядом руку. Итого... Всегда проще. Мы с Ольгой стали сестрами. Поддерживали друг друга. Постоянно переписывались. Даже наливку одну и ту же любили! Стали дружками на свадьбах друг в друге, хотя я никогда не понимала, что она нашла в Игореве, а она постоянно спрашивала, за что я полюбила Романа. Мы стали крестницами наших детей, — вдруг свет в ее голосе исчез. — Это было в другой жизни. Может, ты что-нибудь помнишь... А может и нет. Неважно. Роман любил ее не меньше меня. Ни я, ни он никогда в жизни не подняли бы руки на Оленьку. Вспомни это, Северин, когда в следующий раз услышишь о кровожадной стае коварных ренегатов, нанесших первый удар.

Ярослава Вдовиченко вышла, хлопнув дверью. Северин поверил ей. Крестная говорила искренне: это было в тембре ее голоса, дыхании, лице, жестах. Да и зачем обманывать человека, которого только собиралась убить?

Он сочувствовал ее горю. Он привык думать об отце исключительно как о суровом и недостижимом идеале, славном воине и отважном охотнике за ренегатами. Но для Яры он был убийцей, проклятым детоубийцей... и Северин понимал ее.

Глаза привыкли к темноте. В каморке было пусто, ни одной скобки или старого гвоздя, ни одного шанса перепилить веревки. Северин гусеницей прополз к двери, прислушался, толкнул ногами. Дверь не поддалась. Он ударил еще несколько раз, но тщетно — с другой стороны дверь держала бревно. Не уйти.

Недаром, настоящий недаром!

Раз в несколько часов Яра возвращалась, чтобы дать ему воды, но до конца своей жизни она больше не сказала ему ни слова.