Летопись Серого Ордена – 1 Аркан волков

Глава 2

Из прилеска вышли на огромный луг, раскинувшийся вокруг дуба Мамая, — и Северин на мгновение остановился, чтобы разглядеть его издали.

Это был самый характерный дуб, стоявший на земле. Потребовалось пять человек, чтобы охватить его ствол, а под кроной могли спрятаться несколько десятков человек. Его листья были черными, как ночное небо, а прожилки светились золотыми росчерками падущих звезд. Толстые корни выпирали из-под земли, словно щупы подземного кракена.

Первый есаул сидел наедине за столом со многими папками прямо посреди поля. Казначей молча указал Северину на него и отошел в сторону.

Джура осторожно приблизился: не таким он себе рисовал есаулу. В его воображении руководителями шалашей становились могущественные рыцари, величественные и суровые, как на книжных гравюрах... А этот рыхлый человечек, обильно обливавшийся потом, походил на обычного мельника. Разве один из семи руководителей Ордена может выглядеть так?

— Немир Басюга, контрразведка, — представился человечек.

Светящийся во взгляде разум сразу перечеркивал впечатление от невзрачной внешности. На указательном пальце левой руки Немир носил стальное кольцо есаулы — печать с волком, чье изображение было почти тем же, что отливалось на серебряных скобах, но отличалось от шалаша до шалаша. На печати Басюги волк был развернут зеркально — он бежал вправо.

Волк, глядя в другую сторону. Знак контрразведки.

— Поздравляю, Северин. Это значительный день и для тебя, и для Ордена, — Басюга говорил тихим приятным баритоном. - Садись, не столбич.

- Спасибо, пан...

Стул оказался удивительно удобным.

– Просто брат Немир, – махнул пером есаула. – Я задам тебе несколько вопросов, согласие?

- Конечно.

— Если хочешь смочить горло, угощайся из кружки, там прохладная колодезная вода, — Немир развернул несколько листов и пробежался по ним глазами. — Почему ты стал характерником, Северин?

– Чтобы, – юноше вспомнился разговор с Гаадом. - Чтобы защищать других людей.

– Почему именно характерщиком? — спросил есаула. — Ты мог бы отправиться в войско Сечевого или в Тайную Стражу. Не менее почетна служба по защите государства. Зачем подвергаться проклятию?

– Мои родители – характерники, – продолжил Северин. — Я с детства мечтал о том, как стану одним из волчьих рыцарей.

– Понятно, – кивнул Немир, сделав соответствующую запись. - Какие твои слабые стороны, как считаешь?

— Э-э-э... наверное, слишком сильно переживаю из-за ошибок. Иногда слишком много думаю и сомневаюсь.

Немир кивнул и что-то записал. Северину было очень интересно, что именно, но подсматривать за сообщениями есаулы контрразведки показалось дурным мнением.

— В каком шалаше ты хотел бы служить в будущем? – продолжил Немир.

– Среди назначенцев. Как мой отец.

— Что, по твоему мнению, нужно попасть к назначенцам?

— Опыт в рядах Ордена... Умение драться, самое разное... Навыки слежки и допроса. Непреклонное хладнокровие. Быстрый ум. Молниеносная реакция, – перечислил Северин.

Так он мог бы описать отца.

— По-твоему, ты отвечаешь озвученным требованиям? Кроме опыта, конечно.

– Не до конца. Нет.

Неподалеку раздался выстрел. Северин оглянулся: пороховое облако развеялось неподалеку от ствола Мамаева дуба.

— У тебя есть любимая девушка?

- Э-э-э... - вопрос застал неожиданно. – Нет. Да. То есть одна... Но мы больше года не виделись... Я не уверен, что она... Ее можно назвать... В общем, все сложно.

— С этим мы закончили, — Басюга спрятал записи и положил перед Северином большой лист с несколькими небольшими портретами. — Выбери из этих лиц самое приятное.

Северин скрыл недоумение, немного подумал, ткнул на круглое женское лицо с закрытыми глазами.

– Хорошо. Теперь самое неприятное.

Он выбрал бородач с высоким лбом и пронзительным взглядом.

— С этими портретами тоже самое, — процедуру повторили, после чего вместо портретов появилась непонятная картина. – Что ты видишь на этом рисунке?

- Огромное пятно.

— Это и есть пятно, Северин. Твоя задача – разглядеть что-то знакомое в ее очертаниях. Включи воображение.

— Оно мне напоминает имение за большими воротами...

— Уж лучше. А на этом? – рисунок изменился.

— Ястреб в полете.

– И здесь? – новый лист.

– Дорога под холмом.

После еще нескольких пятен Басюга кивнул и сказал:

– Спасибо. Я кончил.

Он собрал все рисунки в стопку, обстучал краешки по столу, сделал несколько сообщений мелкими аккуратными буквами. Северин удивленно переспросил:

– И это все?

— Все только начинается, — усмехнулся есаул. — Иди дальше по тропинке. Тебя встретят.

Северин распрощался и, сбитый с толку странным разговором, двинулся к дубу. Не так он себе все представлял, совсем не так.

Дорога продолжалась недолго. Путь ему преградил великан, вдвое больше джуры. Человек, сплошная гора вытянутых мышц, имел пышную гриву седых волос и густую снежную бороду, а за чересом у него торчал ныряльщик.

— Есаула военных Николай Яровой, — пророкотал характерник густым басом и отсалютовал саблей. На мизинце сверкнула печать, волк с ножом в пасти. — Чтобы пройти дальше, становись в бой!

Северин представился, достал саблю и хотел было отсалютовать, но потом прикинул собственные шансы и скинул рубашку, чтобы не портить ее пропущенными ударами.

— Северин Чернововк к бою готов!

Возле дуба снова раздался выстрел.

— Посмотрим, чему тебя научили, — Яровой, как и Басюга, не обратил внимания на выстрел. – Нападай!

В первый удар Северин вложил всю силу и с грустью убедился, что есаул отбил его, почти не напряг мышц. Через мгновение блокировать пришлось джури — сабля застонала от силы удара есаулы, затягивалась из ладони, рука мгновенно затерпела до локтя. Яровой повел новую атаку, Северин на мгновение растерялся, опрокинул саблю в левую, не успел решить - уклоняться или блокировать, и схватил первый удар лезвием наискось, от плеча до бедра.

От адреналина он почти не почувствовал боли - наоборот, сосредоточился, собрался и ушел от следующего удара. Яровой бился, как с уровнем, не даря никакого шанса, по крайней мере, Северину так показалось. Блокировать страшные удары есаулы было бесполезным делом, и он, подобно Олексе с барткой, затанцевал вокруг огромного есаулы, уклоняясь от легко предусматривавшихся в движениях выпадов. Джура изредка пытался контратаковать, но через несколько напрасных попыток бросил этот замысел и вернулся в глухую оборону. Яровой видел все его маневры, никогда не давал себя обмануть, и когда Северин решился провести несколько сумасшедший контрвыпад, поплатился плашмя по спине.

Как хорошо Захар его не учил, есаул военных был просто противником высшей ступени.

Когда Яровой спрятал саблю, пот ручьями лил из Северина, а сердце, казалось, стучало в горле.

– Продержался две минуты и пропустил два удара, – вынес приговор Николай, взглянув на часы.

Две минуты? Ему показалось, что он сражался не менее четверти часа! Яровой даже не вспотел, а Северин дышал так часто, будто чуть не утонул.

- Неплохо, - Яровой отложил саблю и улыбнулся. — Там стоит бочка, напейся и приходи в сознание.

Сердце понемногу успокоилось, вода охладила тело, и он наконец почувствовал, как больно набухают синяки от пропущенных ударов.

— Готов продолжить? – Северин кивнул. — Так иди оно к той парочке, отдохни за разговором.

Яровой разлегся в траве, положил саблю рядом и закрыл глаза, наслаждаясь теплым днем. Северин осторожно надел рубашку, покряхтел от свежих синяков и пошел дальше.

Почти у самого дуба стоял большой стол с двумя мужчинами за ним. Один, несмотря на жару, сидел в глубоком капюшоне и смолел трубку с длинным хохолком, а другой, сухой и высокий, как колодезный аист, блестел очками с толстыми стеклами.

- Северин Чернововк? Я — Орест Панько, есаула казначейских, — сказал аист. На его перстне сзади волка возвышался дуб. Времени на лишние разговоры он не тратил: — Начнём с латыни. Прочитай-ка вслух из Библии...

Из кипы различных книг, папок, газет, записок и бумаг Орест вытащил Новый Завет и раскрыл книгу Экклезиаста. Северин зачитал отрывок о том, что под солнцем нет ничего нового.

- Отлично, - есаула несколько раз сложил ладони, видимо, символизируя таким жестом аплодисменты. — А теперь молча ознакомься с отрывком из этой газеты и скажи мне по-польски, что ты думаешь о прочитанном.

Газета «Герольд королевства Польского» писала о большой художественной выставке в Варшаве, где триумфально дебютировал молодой талантливый художник Тарас Шевченко. Отрывок был легким и Северин так же легко рассказал, как гордится жить в стране, исполненной таких замечательных талантов.

– Соглашаюсь, – Орест снова сложил ладони. — Следующая задача: перевод на украинский татарского писателя.

Джура с радостью узнал хорошо знакомые строчки Джана Мохамеда «О походе», которым Захар его мучил примерно месяц. Северин перевел отрывок блестяще, Орест выглядел довольным, после чего поинтересовался, на каких языках джура еще владеет. Получив ответ, провел небольшие беседы на литовском и монгольском. Удивился, когда услышал, что джура тоже умеет читать кириллицей.

— В наши дни мало кто ее учит, а зря. Осталось последнее, - произнес есаула казначейских. — Реши уравнение и рассчитай результат задачи. Вот перо и каламар.

Орест подсунул ему лист с арифметическими вопросами. Задачи были несложными и Северин умышленно решил их неправильно. Он понял, что отвечает слишком хорошо, но очень не хотел попасть в шалаш казначеев.

Между тем сосед Панька сидел молча, не поднимая капюшона с лица. На его перстне волк имел замотанные лапы: шалаш разведки. Кажется, его звали Мирон Данилишин, и, в отличие от других есаул, он не представился и не поздоровался.

— Назови четыре самых могущественных рода Великого государства Литовского, — приказал разведчик без вступительного слова.

— Э-э-э... Радзивиллы, Ягеллоны... — Северин копался в памяти, где утопали отрывки сведений о великих родах литовских. — Э-э-э... Евнутовичи. И Сангушки.

- Ответ неправильный. Назови полное имя и титул нынешнего крымского хана.

— Селим-Герей Четвертый, Большой падишах престола Крыма и Великого Юрта, всех татар, ногаев, пап, тавгачей и горных черкесов, — кажется, он что-то пропустил.

- Ответ неправильный. — казалось, что Данилишину нравилось произносить эту фразу. — Какое государство стремится вступить в Двухморский союз? Почему?

— Насколько мне известно, речь идет об Объединенном княжестве Валахии, Молдовы и Трансильвании, из-за угрозы со стороны Османской империи, — бодро затараторил Северин, наконец знал ответ. — При вступлении в Двухморский Союз княжество сможет рассчитывать на военную поддержку сразу четырех государств: Украинского Гетманата, Крымского ханства, Польского королевства и Великого государства Литовского, что является весомой помощью против Османской империи.

Ответ устроил есаулу и тот перешел к новому вопросу.

– С кем сейчас воюет Изумрудная Орда?

- С Китайской империей.

Только джури показалось, что он начал хорошо отвечать, как прозвучало:

— Назови имена делегатов Волыни в нынешнем составе Красной Рады.

Северин покачал головой, даже не пытаясь ответить на то, что не знал.

— Назови кого-либо из нынешнего состава Красного совета.

- Верховный архиепископ Киево-Галицкий Иосиф?

- Ты спрашиваешь или отвечаешь?

Юноша политикой не интересовался ни внешней, ни внутренней, да и Захар о ней рассказывал мало — только об истории, а не о современности, — и теперь Северин чувствовал себя как посреди ночного лабиринта без факела.

— Имя любого из Черного совета?

Он только покачал головой.

— Господи... По сколько делегатов в каждом Совете? Это хоть знаешь?

- Тридцать три в Красной и три сотни в Черной, - Северина задел такой тон, но он не показал этого.

— Как звали первого гетмана нашего государства? — Мирон, должно быть, решил над ним поиздеваться.

– Богдан Хмельницкий.

- А второго?

- Тимофей Хмельницкий.

- Свободный, - есаула махнул рукой в сторону, словно прогоняя надоедливое насекомое.

Северин сдержался, чтобы не опрокинуть ногой стула, и пошел дальше, чувствуя себя полным дураком. Внутри клокотала ярость. Так откровенно издеваться и выставлять его болваном! Разве это достойное есаулы поведение?

Настроение немного улучшило Корний Колодий, есаула часовых, самый молодой среди Рады, который выглядел очень утомленным. Даже не спросив имени Северина, Корний приказал зарядить пистолет и попасть в подброшенную монету. Что-что, а Северин это умел не хуже переводов.

Бах! После подстреленного гроша Корней похвалил его и спросил:

— Каким полком больше всего с учителем путешествовал?

Северин только что набрал воздух для рассказа об их путешествиях по Приднепровью, как есаула махнул рукой.

- А, все равно. Ты все равно ко мне попадешь. Все новички и неудачники попадают ко мне. Иди дальше.

Корней щедро приложился к фляжке, и Северин в очередной раз подумал, что представлял Совет Семь совсем не таким.

Следующую встречу он ждал больше всего. Единственная женщина среди Рады, есаула потусторонних Вера Забила, несмотря на жару была одета в полный рыцарский костюм. Она сидела, обняв колени, недалеко от ствола в тени дуба Мамая — невысокая женщина с длинными седыми волосами и живым взглядом на маленьком лице, изрезанном сеткой бесчисленных морщин.

— Привет-привет, Северин.

– Приветствую вас.

– Садись рядом.

Она порезала указательный палец левой руки серебряным ножом. На правом указательном мелькнул перстень, волк с двумя хвостами.

– Пожалуйста, останови кровотечение, – сказала Вера, протянув руку.

Захар учил его так же.

«Это одно из главных и простейших заговоров — заклинание, сворачивающее кровь. Перед тем как начинать, убедись, что рана чистая. Сфокусируйся на ней взгляд. Затем провозглашается словесная формула. Жест помогает, однако для мелких ранений типа пореза не требуется. Главное – приказ словами. Когда наберешься опыта, сможешь отдавать приказ мысленно, а не вслух. Остановить кровопотерю часто достаточно, чтобы спасти жизнь на поле боя. Всегда помогает при незначительных ранениях и тяжелом положении. Иногда — я подчеркиваю слово «иногда», Северин, — может остановить внутренние кровотечения, но часто не срабатывает, потому что нужен взгляд на ранения, самого жеста недостаточно. Заговор не сшивает органы, не сращивает кости, не отращивает конечности, не возвращает из мира мертвых и не делает все, что ты мог услышать в кобзарских думах и человеческих преданиях».

Сосредоточенный взгляд, тихий приказ, осторожный жест. Кровь есаулы остановилась и свернулась. Недалеко пробежал волк, окинул их быстрым взглядом, понюхал воздух и потрюхал дальше.

– Прекрасно, прекрасно, – пробормотала Вера, внимательно разглядывая пальца. — А теперь расскажи историю с ним.

И откуда она знает? — удивился Северин и рассказал все с самого начала. Сестра Забила внимательно слушала рассказ, рассматривая черные дубовые листья, а потом спросила:

— Кто еще из потусторонних существ разговаривал с тобой?

Чернововк колебался несколько секунд, а потом ответил:

- Леший. Я не могу рассказать, где именно мы с учителем его встретили, потому что это тайна, которую я поклялся сохранить.

– Понимаю, понимаю. Но хоть что-нибудь ты можешь сообщить?

– Он согласился разговаривать только со мной, а не с учителем.

– Интересно, интересно, – Вера внимательно посмотрела на него. — Кое-кто из Ордена за всю жизнь никого, кроме Гаада, не видел, а ты еще до получения золотой скобы встретил двух других потусторонних созданий. Дай мне руку.

Она посмотрела на ладони и улыбнулась. Потом снова внимательно посмотрела на его лицо и сказала:

— Задался вопросом, что тебя беспокоит.

По-видимому, он выглядел слишком взволнованно.

- Пани Забила...

– Просто сестра Вера.

— Леший предсказал мне, будто первым, кого я убью, станет мой папа... И теперь его слова грызут меня так сильно, что иногда не могу уснуть. Время от времени я забываю их, но воспоминания возвращаются. Можно ли верить таким пророчествам? Или он просто смеялся надо мной?

Вера молчала.

— Сложно, сложно... Я не могу ответить на твой вопрос, — наконец сказала есаула, качнув головой. — После многих лет, проведенных между двумя мирами, я могу только констатировать, что потусторонние создания носят разные характеры и разные мотивы... Совсем как люди. Но ты, Северин, никогда не давай каким-либо пророчествам тяготить над собой и влиять на твои решения, хотя бы от кого ты их услышал. Это все, что я могу посоветовать. Разочарованный?

– Нет.

Разочарованный, но Северин не решился произнести это вслух.

— Я могла тебе ответить «не верь, это все неправда», то есть сказать, что ты хотел услышать. Но я не буду врать, – она легко улыбнулась.

– Спасибо.

Вера отвернулась и сказала в воздух:

— Иди, Северин, иди. Осталась последняя проверка. Увидимся на волчьей тропе.

Ее взгляд блуждал по стволу Мамаева дуба.

Последним ждал руководитель назначенцев. Учитель его отца, Иван Чернововк, больше всего напоминал именно того есаула, которого рисовало воображение Северина: седой, мужественный, со строгим лицом и тяжелым взглядом. На его перстне бежал волк с чересом на туловище.

Иван нахмурил лохматые брови и без приветствий приказал:

— Обернись на волка.

* * *

Ночь принесла прохладу. Небом ползло полнолуние, ярко сияли звезды, разливая свет речным плесом. Упорно стрекотали сверчки, в плавнях по ту сторону реки квакали жабы, в камышах иногда сверкали тусклые огоньки, будто озорные потерчатые мерцали фонариками.

Захар выбрал место не из-за живописных пейзажей: здесь на несколько миль вокруг не было ни одной человеческой души. Старый характерник тщательно обследовал берег и выбрал лучшую, на его взгляд, площадку.

— Первое превращение самое важное. Поэтому даже место нужно подобрать идеально, – объяснил учитель.

Как он определял идеальное место, Захар не рассказал. Некоторые вещи оставались тайной для любого, кто не имел череса со всеми скобами.

Например, за пять лет обучения Северин ни разу не видел, как Захар опрокидывается на волка, хотя точно знал, что учитель делал это. Перевоплощение в зверя считалось одной из величайших мистерий Серого Ордена, которую предстояло держать подальше от людей, и этот неписаный запрет разрешалось нарушать только во время военных действий, когда сероманцы сражались в рядах войска Сечевого, или при каких-то чрезвычайных обстоятельствах. Несмотря на слухи, характерники оборачивались волками преимущественно для разведки, а не ради боя.

Северин разделся догола. Если бы у него были серьги, браслеты или перстни, то тоже должен был бы их снять: украшения мешали во время обращения. Благодаря таланту кобзарей, а особенно думам «Три клямры» и «О серой головушке и ясной девочке», среди людей глубоко укоренилась вера, что именно очарованный черес помогает превращать владельца в волка, но на самом деле его также нужно сбрасывать.

— Что может выбить тебя из волчьего облика?

– Боль. Я должен быть осторожным.

— Сколько времени ты проведешь в волчьем облике?

— Несколько минут, чтобы привыкнуть к новому телу.

— Что произойдет, если ты пробудешь в волчьем облике больше?

– Зверь овладеет моим умом. Тело останется волчьим. Вы убьете меня.

За последние несколько часов Захар задал эти вопросы не менее десятка раз, но Северин каждый раз послушно отвечал. К ночи серебряной скобы учитель готовил его так же тщательно.

- Хорошо, казачье. Готов?

Как к такому можно быть готовым?

– Да.

Ночь была теплой, но его лихорадило. Северин знал, что Захар переживает, и, вероятно, больше его, но не выражал того ни голосом, ни жестом.

- Браслеты? Кольца?

– Вы же знаете, я без них.

– Даже опытные рыцари забывали об этом.

– Я готов, учитель.

– Пусть Мамай помогает, – Захар протянул ему серебряный нож.

Северин разрезал пучку большого пальца и вернул оружие учителю. Осторожно провел пальцем по губам, чтобы почувствовать вкус крови. Теплая, соленая, с привкусом железа.

Он поднял голову к молодому месяцу, позволил ему растопиться в глазах.

Произнес негромко и отчетливо:

– Я – волк.

В ответ пришла боль.

Разорвал кожу, шмыгнул по мышцам, захрустел костями, дернул за ногти, обжег нервы, резанул глаза; Северин не представлял, что боль может иметь столько оттенков. Зудит! Горит! Каждая частица тела — а их оказалось много, очень много — разрывалась и кричала от невыносимой муки. Он заквилил от удушения и беления, от ледяных ветвей и раскаленных ножей, захлебывался и высушивался. Почему Захар не предупредил...

Боль прибила к земле, с агонией пришла тьма. Из горла вырвался крик, полился долго и непрерывно, превращаясь в пронзительный визг. Тело били коряги. Ни одно существо не способно выдержать такую пытку. Ни одно существо не должно испытывать такой пытки.

Рот залило кипящей смолой, по черепу било кузнечным молотом. В сжатых глазах, крутившихся в глазницах, пытаясь вырваться прочь оттуда, горело видение — будто волны боли выжали из тела душу и она наблюдала ужас превращения сбоку: вот он коленчает, бьется в непрерывном визге, хаотически дергая концами. хребет покрывается черным мехом, вены пульсируют, уши залезли на макушку, лицо вытянулось как рыло у черта. Ужасное, отвратительное, жалкое зрелище. Это не его тело, это не он...

Темнота. Волчье рычание. Багровые глаза. Зверь смотрит на него, скалится,

я часть тебя,

неотъемлемая и бурная, разделим жажду и кровь на двоих, отныне и до смерти

мы будем вместе, парень,

загляни внутрь и увидишь меня, и

ничто в мире не разлучит нас!

Боль резала, пилила, разрывала на клочья, бросала на битое стекло и толкала сверху. Он сам согласился, он сам избрал...

И все кончилось. Боль утихла, как исчезает шторм, оставляя взбудораженное море. Северин лежал, выжженный и выкрученный, без движения и желания жить.

Ощутил осторожное прикосновение к голове.

— Все хорошо, сынок, все кончилось. Молодец. Ты выдержал!

Не умер.

— Хуже всего позади. Дыши, дыши ровно. Все кончилось.

Голос Захара звучал рядом, но как-то иначе.

— Северин, осторожно открой глаза.

Смотри.

Джура неохотно открыл веки. Сколько цветов!

Мир открылся невиданной скрытой стороной. Словно слепец, прозревший, Северин смотрел на ночной берег и видел его так хорошо, словно был солнечный день. Как он не видел до сих пор? Как не мог ничего разглядеть без огня? Глаза различали столько оттенков черного и серого, замечали мельчайшие детали, он даже видел жаб на другом берегу реки, которые до сих пор молчали под впечатлением от его воплей.

Дыши.

Он набрал воздух – и в ноздри ударили сотни запахов. Северин почувствовал, что рядом сидит пожилой мужчина в пыльной одежде, от него отгоняет потом и табаком, неподалеку дрожат двое напуганных криком лошадей, жеребец и кобыла, оба недавно опорожнились, а на этом самом месте два часа назад пробегал забегающий заяц, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше, побежал дальше. три...

Слушай.

Уши дернулись. Четыре! Слух различил мышиный шорох в поле, услышал плеск воды, где только всплыла рыба, засек шорох небольших крыльев на дереве на том берегу реки. Он слышал самые тихие звуки — даже такие, о которых раньше не подозревал...

Весь мир вспыхнул и сложился в бесшовную живую картину, которую он постигал и понимал.

— Потрясающе, да? — сердце Захара бьется быстро, он испуган, но говорит спокойно. - Теперь поднимайся понемногу, сынок. Привыкай к новому телу. Осторожно, становись сначала на передние...

Северин перевел взгляд на черные когтистые лапы перед собой и долго смотрел на них, не осознавая, что эти конечности принадлежат ему. Надо отождествить себя с ними.

Вставай.

Права лапа дернулась. Это по его воле? Или она сама по себе?

— Твой разум, особенно опыт и память, подводят тебя. За пятнадцать лет ты привык к другому телу. Закрой глаза и доверься ощущениям, сынок. Все получится само собой.

Он последовал совету Захара. Зажмурился и решил подняться. Тело отозвалось — джура поднялся, словно человек, решивший побегать на четырех.

– Хорошо, теперь понемногу попробуй двигаться.

Северин выпрямился. Сделал осторожный шаг. Надо смотреть перед собой.

Он осторожно открыл глаза, сделал второй шаг, сразу оступился.

— Ничего, ничего, понемногу...

Шаг. Еще. Еще. Наверное, он так ползал в детстве, когда учился держаться на ногах.

Беги.

И вдруг неуверенность исчезла.

Молодой волк хлестнул хвостом по бокам и оскалился. У него хвоста, черт возьми!

– Я волк! — закричал Северин и услышал только вой, исходящий из собственной глотки.

Он почувствовал свою мощь и ловкость, пронзительную остроту ощущений и упругость мышц, новая сила исполняла его, лилась через край, звала за собой — и он радостно поддался тому зову, прыгнул, щелкнул зубами, помчался в луга, полетел над травами, словно бегал на четвереньках. новыми запахами и звуками, повиновался его неистощимой силе. Травы щекотали бока, земля летела из-под лап, он был зверем, свободным и могучим, быстрым и непобедимым, и никто и ничто не могло ему помешать.

Но он ошибался.

Враг.

Его догнал новый запах — и огромным скачком дорогу преградил большой серый волк. На его жилистом туловище вился странный узор из более темного меха, очертанием напоминавшего большой пояс. Волк оскалился на Северина желтыми клыками и тихо зарычал. Северин остановился, наклонил голову. Волчисько поднял лапу и указал обратно — возвращайся. За взрывом счастья от новых чувств Северин забыл все учительские наставления, которые ему внушали непрестанно, и Захар прибыл их напомнить.

Разорви ему глотку.

Джура прижал уши, виновато поджал хвост, развернулся и послушно потрюхал назад, чувствуя стыд за то, что от восторга так легко все забыл. Захар бежал позади и изредка напоминал о себе тихим рычанием.

Они вернулись к лошадям, спокойно смотревшим на двух зверей, глубоким животным чувством узнавая у них своих хозяев. Северин подбежал к реке, стал пить, даже не задумываясь, как он это делает. Из воды на него смотрел черный волк с желтыми глазами. Он поднял нос почти к воде, разглядывая свое второе тело. Так странно в собственном отражении видеть не человека... Какой отец в этом виде? И какой была мама?

Снова рычание: Захар напоминал, что пора перебрасываться. Северину совсем не хотелось возвращаться к слабому ограниченному телу. Потерять это невероятное зрение, слух, обоняние — оно будет чувствовать себя калекой без них! А летать сможет только верхом на Шаркане...

Ему позволили едва коснуться подлинного мира, проглотить каплю, которую он не успел даже посмаковать, но он вернется. Обязательно вернется.

Вернешься.

Северин зажмурился.

Она пришла самая, тонкая и прекрасная, без всякого зова — расплетенные косы вьются по траве, грудь избалована поцелуями, след его слюны на тонкой шее, в ведьминых глазах отражается сияние звезд. Он целует живот с небольшой родинкой, скользит губами к открытому ротику, одна ладонь сжимает бедро, а другая вскочила с ее ладонью, пальцы переплелись замком.

– Я – человек.

Боль ударила вдвое страшнее.

Северин ломался в корягах, выл, рычал, дергал лапами и избивал хвостом. Адская сила рвала, давила и выкручивала как тряпку, выдергивая волчье тело. Скелет с хрустом вырастал и менялся, мех рвался и обвисал на новой коже кровавым лоскутом, росли мышцы, ногти и зубы, удлинялись пальцы на руках и ногах. Он лежал на наковальне, а незримый молот перебивал его раскаленное тело на новый облик.

Высокий волчий крик оборвался, отхаркнулся сгустком темной крови, возобновился, но уже надорванным человеческим голосом. Тело не слушалось Северина, дергаясь в судорогах.

Темнота. Тихое рычание. Черный зверь кивает ему. В следующий раз, брат.

Все равно я всегда здесь.

Как и впервые, боль угасла мгновенно.

- Жив?

Захар стоял над ним — тоже в кровавых пятнах и остатках серого меха.

— Почему... да... больно?

Слова тяжело давались, голос дрожал. Кажется, он еще обмочился.

– Твое тело пережило невероятное превращение. Оно не было создано для этого, – ответил учитель. - Ты молодец, Северин. Настоящий волк! Теперь самое страшное позади.

- Да... больно...

Хотелось скрутиться калачиком и не шевелиться, но он ухватился за протянутую руку, встал, чуть не упал - ноги словно соломой набили. Хорошо, что отец не приехал и не стал свидетелем этого стыда.

— Самая страшная боль только во время первого обращения. Если бы не полнолуние, было бы хуже. Но с каждым превращением все будет проходить легче и быстрее. Когда окончательно привыкнешь, то будешь перебрасываться почти мгновенно, без боли. Это как люльку курить, поверь старику.

Смысл слов доходил медленно.

- Почему... не предупредили? Что будет так...

- Чтобы ты раньше не переживал, - учитель внимательно на него посмотрел. – Можешь стоять самостоятельно? Ноги держат?

- Держат...

Захар снял с себя остатки волчьего облика. Провел меховой стороной по шрамированному телу, стирая кровь.

— Когда рядом нет водоема, вытирайся мехом. А пока снимай с себя все клочья и скинь сюда, мы его сожжем.

Тело послушно выполняло приказы. Мех отходил легко. Северин удивленно смотрел на черную волчью кожу, которая только что была на нем. Подлинная. В его крови. Он был волком. Разве это не мечта?

Прохладная река смыла кровь и эхо боли. Лягушки в плавнях и сверчки на берегу возобновили совместное выступление. Еще минуты назад Северин мог их увидеть и даже счесть, а теперь они снова стали невидимой оркестрой. Юноша захотел доплыть до того камыша, но понял, что сил хватит разве что выйти на берег.

Тем временем Захар успел вымыться, одеться и разжечь костер. Он укрыл джуру коциком, посадил у огня, выдал немалую горбушку хлеба с толстым куском сала и бутылку, оплетенную соломой.

— Поешь хорошенько и выпей вина. Превращение уносит много сил. Отдыхай.

Захар бросил в пламя остатки волчьих шкур. Воняло жженым мехом.

– Его всегда нужно сжигать. Говорят, что завладевший волчьим подобием характерника завладеет им самим. Не знаю, насколько это правда, но стараюсь придерживаться этого правила. Если сжечь не выходит, то можно закопать или бросить в проточную воду.

Воспоминание о боли не давало согреться. Северин кое-как оделся и снова завернулся в прогретый котик.

— Простите, учитель... Забыл все ваши приказы и побежал куда глаза глядят.

- Не переживай. Я на своем первом превращении вел себя так же. Разве здесь можно удержаться? — усмехнулся Захар и набил трубку. - Новое тело, новые ощущения, новый мир. Так и приглашает бежать к нему в объятия!

- К такому привыкаешь?

- К такому невозможно привыкнуть.

Вино было красное, сладкое. Щипало изорванную глотку.

— Человеческое тело кажется неловким и ограниченным. Не хочется возвращаться к нему.

– Правду говоришь, – Захар предложил ему трубку, Северин покачал головой. — И то ощущение гораздо страшнее боли превращения. Боль тебе не нравится, он твой открытый враг. А это восхищение... Коварный и неверный змей.

Учитель затянулся дымом.

– Зверь – твоя сила и твоя слабость. Держи его на припоне и никогда не позволяй ему одержать верх. Зверь постоянно прячется в сумраке сознания. Опытный хищник всегда терпеливо выжидает... Даже если на это уйдут десятилетия. Выжидает мгновения слабости, когда ты превратишься во время душевного потрясения, эмоционального возмущения, или когда хочешь причинить боль, унести жизнь, теряешь власть над собственными чувствами... А он только подстречет. И тогда, когда не будет силы и желания сопротивляться, Зверь проглотит тебя и навсегда возобладает.

Северин попытался вспомнить слова, которые он слышал - будто кто изнутри говорил ему - но не вспомнил ни одного.

Остатки меха окончательно исчезли в пламени. Отблески плясали на лице Захара, как в ночь посвящения. Северин бросил быстрый взгляд вокруг: убедиться на всякий случай, не открылись ли в темноте багровые глаза.

– Многие характерщики не смогли противостоять ему, Зверь завладел ими навсегда. Что нужно сделать, если стал тому свидетелем, Северин?

— Унести жизнь бедняги.

– Да, – кивнул учитель, увитый табачным дымом. — Это больше не характерник и не волк. Это страшное чудовище, в основах которого теплится человеческое сознание. Оно пытается заглушить ее, охотясь на людей и упиваясь их жизнями... Искалеченный покруч, в котором надо видеть опасного врага, а не бывшего брата. Его нужно убить ради него самого.

— А вам приходилось...

– Да.

Северин нахмурился. В глазах Захара пролетели призраки прошлого. Старик покачал головой, улыбнулся и сказал уже другим голосом:

— Вспомнил, как один мой знакомый, не буду называть его имени, потому что он жив-здоров и самым таким остается много лет, весь день перед первым превращением старательно постился, а когда обернулся, убежал от учителя, с голодухи не удержался и добыл кролика. Разорвал, пожевал, пока учитель не прибежал и не остановил его. И вот когда он на человека перекинулся, то блевал дальше, чем видел, а с тех пор кроликов ни в коем случае не употреблял.

Джура слабо усмехнулся. От еды, вина и тепла его разморило.

– Я говорил много раз, но напомню снова: никогда не давай полные застать тебя дважды в одном и том же месте.

- А если задача...

— Все задачи планируют исключительно с учетом этой особенности. В случае необходимости долгой засады, охраны или слежки всегда происходит смена. Меня только раз при жизни полнолуние застучало дважды в одном месте — поверь, после этого никогда не хочется повторения.

– Настолько плохо?

— Хуже первого преобразования.

Северин вздрогнул.

— А на третье полнолуние Зверь овладеет тебя несмотря на любое сопротивление, — Захар повысил голос и отчеканил каждое слово: — Северин, никогда не доводи до третьего полнолуния. Никогда.

– Да, учитель.

Джура представил, как дикая тварь врывается в сознание, заливает волной безумия, захватывает все и уносится с радостным воем, мчится сквозь ночь в поисках жертвы, а он, пленник в собственном теле, способен лишь наблюдать, как убивает людей.

Захар пахнул трубкой, улыбнулся и сказал другим тоном:

— Тот самый мой знакомец, кстати, как-то попытался опрокинуться в одежде. Запутался в собственной рубашке! С ярости порвал ее на тряпье зубы, а потом жаловался, что та вышиванка от деда в наследство досталась. Это действительно большое искусство — выпрыгивать из одежды так, чтобы она не мешала после обращения. Да еще в битве! Особенно зимой.

— Звучит непросто.

— Ничего, каждый через это проходил. Еще овладеешь причудливыми науками.

Северин подозревал, что учитель придумал этого знакомого для подобных рассказов.

— А если на большое расстояние волком отбежать, то надо же возвращаться за вещами... И искать.

– По собственному запаху их найти несложно. Но ты прав, иногда это к черту неудобно, — Захар выбил трубку. — Трудная судьба волшебника.

Далеко-далеко раздался вой.

- Как настоящие волки относятся к нам?

- Животные умные. Они видят сквозь твое подобие. Заметил, как отреагировали Шаркань и Рыжая?

– Они не испугались.

- Итак. Так же волки ощущают, что ты другой. Они не нападут, потому что мы значительно больше их, но никогда не примут своего. Между нашими родами, скажем так, царит понимание, но не более того.

То, что рассказывал Захар, было посвящено в ночь серебряной скобы — ведь каждый джура мог отказаться от ритуала, даже передумать во время его проведения, и на том его ученичество заканчивалось. Но с тех пор, как Северин встал на волчью тропу, мог теперь узнать все, что его интересовало. Веки слипались, но юноша упрямо заставлял себя не засыпать.

— Сколько времени можно находиться в волчьем облике?

- С годами все больше. Я знаю нескольких братьев, которые на днях могут жить в волчьей шкуре. Например, учитель твоего отца, Иван Чернововк, один из Совета Симох есаул, известен тем, что целую неделю пробыл обратной. Не знаю, правда ли, преувеличены ли слухи — зачем кому-то столько времени бегать волком?

Джура присмотрелся к большому пальцу, кровью из которого он смазывал губы.

– Порез затянулся, – он коснулся груди и провел ладонью по коже. — Да и синяки исчезли...

- Превращение лечит такие безделушки, - Захар забил трубку второй раз. – Однако при сильном ранении оно не работает. Видел я волков, тело которых не выдерживало боли и без приказа превращалось в человеческое. А после смерти подавно.

Северин проглотил еще вина и сильно зевнул.

— Возьми еще мед. На вино не налегай, потому что оно для крови, а не для опьянения. Не забыл, почему нельзя оборачиваться пьяным?

— Потому что волчье тело не способно переварить много алкоголя... умирает от отравления... так погиб джура Мамая по имени Пугач, — джура откровенно клевал носом.

- Вот-вот, - Захар забрал у него бутылку и приложился к вину. – Забыл сказать. В волчьем облике ты выкопанный отец! Угольный мех, желтые глаза. Врожденный Черновок! Я будто Игоря увидел, когда тебе дорогу заскочил — думал, что ты в ответ с боем набросишься. Расскажу ему об этом в следующем письме. Думаю, он обрадуется. А может, захочет увидеть это своими глазами! А? Что думаешь, Северин?

Северин спал. Во сне он несся среди волков.

* * *

— Думал, будет как-то торжественно, таинственно. Как в ночь серебряной скобы. А было... - юноша пожевал, подбирая нужное слово. - Буднично.

– Я предупреждал, что так и будет, – напомнил Захар. – Ты разочарован?

– Разве что своими ответами. Данилишин меня разгромил и, кажется, сделал это с большим удовольствием.

Они трапезничали у Владимира, который по торжественному случаю посадил их за столик у самой известной сабли из коллекции. Северин крушил вторую тарелку дерунов со шкварками, запивая поздний обед пивом.

— Данилишин, честно говоря, неприятный тип, но разведка при нем работает как часы, — отметил учитель. – Забила ответила на твой вопрос?

– Считайте, что не ответила, – махнул вилкой Северин.

– Жаль, – Захар поднял кружку. – Пью за твой успех! Просить еще или наелся?

– Сейчас пуп развяжется.

- Тогда отдохни. На закате под дубом Мамая получишь золотую скобу.

– Поверить трудно, – покачал головой Северин.

– А мне еще труднее. Обернуться не успел, как ты прямо на глазах из маленького мальчика вымахал на козарлюгу!

После сытного обеда Северин залез в корыто, чуть не уснул в воде, доплелся до кровати и провалился в сон. Во сне леший украл новенькую золотую скобу и убегал по лесу, а Северин преследовал его и никак не мог догнать.

Он проснулся под вечер. Причесался, намазал мазью свежие синяки, которые не исчезли даже после превращения в волка, надрал скобы и сапоги до блеска. Одел свежее белье, праздничную вышитую рубашку и новенький черный жупан с золотой нитью, которые заказали у портного ради этого вечера. Северин застегнул черес, повесил на него саблю и нож. В новой одежде он чувствовал себя настоящим рыцарем.

– Не знаете, где Захар? – поинтересовался он у Владимира.

- Пошел час назад, - ответил корчмарь. — Просил пересказать, что будет ждать у дуба Мамая, юный характерник. Желаю хорошо отметить посвящение!

– Спасибо.

Все вокруг замечали праздничную одежду. Незнакомые сероманцы приветствовали бодрящими возгласами и поднимали за него бокалы, прохожие улыбались и Северин чувствовал себя чуть ли не героем. Не меньше вдохновляли девушки, провожавшие его заинтересованными взглядами, под которыми Северин бессознательно клал руку на саблю, грудь сами собой выпячивались и он чеканил шаг, как степенный шляхтич по дороге в Красный Совет.

– Привет! Сурово выглядишь, - на выходе из Буды его догнал Савка, красовавшийся в молочно-белом жупане и красных сафьянцах. - Как прошли твои экзамены?

– Неплохо.

– Как и у меня! Подглядел, как ты с Забилой про какого-то лешего разговаривал.

Северин вспомнил пробежавшего волка.

— Так ты выслеживал для Ивана, кто из есаула выпнул водки?

– Ага, – рассмеялся Савка. – Дело чрезвычайной важности! Он тебе то же поручил?

– Кажется, он всем это поручал.

Иван Чернововк пристально изучил Северина в хищном облике, после чего приказал атаковать себя. Джура несколько раз прыгнул на есаулу и каждый раз только щелкал клыками в воздух: Иван ловко уклонился от всех его атак. После этого руководитель назначенцев приказал выследить, кто из Совета недавно приложился к водке. В волчьем облике это было дело тривиальное — водкой преимущественно пахло от Колодия и немного от Ярового. Затем Иван расспросил его о голосе Зверя, самочувствии после обращения, сон на новолуние и полнолуние, после чего отпустил, приказав оставить мех, который есаула намеревался сжечь собственноручно — вот и все испытания.

Джуры, одетые в лучшие одежды, собрались неподалеку от дуба Мамая. На лугу за ними характерники собирали огромный костер и устанавливали литавры.

Под ветвями святыни Ордена собрались учителя и Совет Семерых: есаулы выстроились в первом ряду, а за ними скопились учителя. Теперь есаулы действительно выглядели, как рисовал себе в воображении Северин: все в рыцарских униформах, могучие, степенные, таинственные. Колодий держал большой желто-синий флаг Украинского Гетманата.

Джуры позвали и разговоры стихли; юноши приблизились к дубу и выстроились в четыре ряда.

Тот самый характерник, что вызвал их днем, хлопнул в ладоши.

– Начинаем! Выходите за именами!

По химородному обычаю, есаула, присмотревший джуру для своего шалаша, даровал ему золотую скобу и характерное прозвище — второе имя, единственное и неповторимое, с которым тот всю жизнь будет ходить среди сероманцев.

– Надеюсь, меня выбрал Данилишин, – пробормотал Савка, вставший рядом Северина.

Меня он точно не выбрал, подумал Северин. Он все еще надеялся, что его призовет Иван Чернововк, хотя не сомневался в невозможности такого выбора: новичков никогда не брали к назначенцам. Туда забирали рыцарей из других шалашей после многих лет службы — и только лучших. Но почему-то в Северине теплилась какая-то безумная надежда, что он станет первым избранным в назначении джурой.

Объявили имя – Филипп Олефир. Клямру ему выдал Орест Панько.

— Вот не повезло парню, — прошептал Савка. Северин согласился. Лишь бы Орест не выбрал его!

Кроме золотой скобы, джура получал второй подарок, характерный кунтуш, завершавший полный рыцарский костюм, и после того есаула подводил новоиспеченного сероманца к стволу Мамаева дуба, где совершалось таинство второго имени.

Джуры — а точнее характерники — возвращались в строй с кунтушем на плечах и улыбкой на лице, после чего принялись пристраивать скобу на место последней железной застежки.

— Северин Чернововк, — объявил казначей.

Сердце утихло. Юноша спешно приблизился к Совету Семерых, всматриваясь в их лица. Кто? Может, Чернововк? Точно не Данилишин. Не Яровой. Да кто угодно, но пусть не Панько, только не Панько...

Вышла Вера Забила.

С огромным изумлением он принял из ее рук заветную пряжку с очертанием Мамая. Из-за спины есаулы приблизился улыбающийся Захар, накинул на плечи черный кунтуш с таким же очертанием Мамая, вышитым на сердце золотой нитью.

Кунтуш был сшит из драгоценного черного бархата, который струился вплоть до голенища сапог, с длинными рукавами, разрезанными от плеч к запястьям, которые по воинскому обычаю завязывали за спиной. На обратной стороне блистал год приема в Орден — 1845 год.

Вера коснулась его плеча и указала на дерево перед ними.

— Становись перед дубом и порежь пальца, — Забила протянула серебряный нож. - Чтобы кровь и дерево запомнили твое новое имя.

Отец не приехал. В последний раз они виделись на день рождения, который обернулся провальной охотой, и в глубине души Северин знал, что отец не приедет, как не приехал на ночь серебряной скобы и первое обращение. Но он все равно надеялся. Безумная надежда (как та, которую выберут в шалаш назначенцев) теплилась до последнего... И погасла.

Северин приблизился к гигантскому стволу и почувствовал, как от этого разливается незримая сила, прошивает его, струится под кожей, шевелит волосы на голове — что-то похожее он чувствовал рядом с Гаадом.

Он разрезал пальцы, а Вера встала перед ним, осторожно заглянула в глаза, коснулась лба сухим пальцем. Беззвучно шевелила губами несколько секунд и наконец провозгласила:

– Щезник.

Юноша стоял спиной к Совету Семерых, поэтому не видел, как есаулы кивают, утверждая новое имя. Почему Забила выбрала это странное прозвище? Кажется, в Соломиином талмуде так звали какую-то вредную потустороннюю почву...

- Проведи кровью по стволу и назовись, чтобы дуб услышал тебя.

Северин коснулся изрезанного пальца теплой коры. По телу прокатилась волна странной силы, заструилась по жилам от макушки до пяток. Северин повторил:

– Щезник.

Волна прокатилась снова, в ладоши защекотало, он почувствовал, как впитывается прозвище в кровь и кору, как впитывается глубоко в тело, как невидимая сила запечатывает новым именем и отчеканивает буквы на невидимых скрижалях.

– Ты можешь идти, брат Щезник, – прошелестела Вера.

Захар подмигнул ему и вернулся к учителям, а есаула стала обратно в Совет Семей.

Как во сне, Северин вернулся к юноше и получил несколько радостных ударов по плечам от соседей.

– Тебя выбрала Забила! — прошептал восхищенно Савка. — Единственный, кому двухвоста выдала скобу! Даже буковинцев обошла, представляешь?

— Удивительно, — сумел пролепетать Северин.

Он уже успел забыть, что сжимал в руке заветное золото.

— Что стал, как сватанный? Добавляй на черес кляму!

Курень потусторонних — не так уж плохо, думал Северин. Просто он ничего о них не знал... Впрочем, мало кто знал что-то об этом немногочисленном таинственном шалаше.

Почему Вера избрала его? Неужели из-за приключений с ним и лешим? Бозно. Она чудачка, это всем известно...

Последний джура, Святослав Кожушко, получил скобу от Ярового и вернулся в строй, довольно поправляя на себе новенького кунтуша.

Рада шагнула вперед — пришло время напутственной речи есаул.

- Вы выбрали непростую дорогу. Пройдите по ней достойно, — начал Данилишин. Даже в темноте он не снимал своего капюшона. — Вы совершаете ошибки... Все совершают ошибки. Главное – не продавайтесь! Проклятое золото ни при чем.

– А я в этом убедись. Буду наблюдать за вами всеми, — добавил Басюга. В его тоне не было и намека на шутку.

— Вы — щит страны, — пророкотал Яровой и сбросил вверх кулак с ныряльщиком, грянув так, что эхо покатилось: — Да самое страшное оружие!

— Среди братьев и сестер Ордена вы никогда не будете одинокими на волчьей тропе, — голос Забилы был едва слышен после рев Ярового.

— Будьте сильнее вашего Зверя, — сказал Чернововк.

— Когда я был джурой, я услышал мудрые слова, которые навсегда остались в моей памяти, теперь я всегда повторяю их молодым характерникам, — заговорил Орест Панько. — Каждый раз, когда будете чистить скобы на чересе, вспоминайте эти слова! Бронза и трезубец — это избранная нами непростая жизнь ради родины. Серебро и Зверь — две смертные угрозы, которые мы никогда не забываем. Золото и Мамай — славная неподкупность и самоотверженность внуков Мамая. Почитаемся, братья!

Корний — единственный, кто не произнес слова — выступил с флагом вперед. Полный рыцарский строй его изменил: Северин разглядел в Колодии рыцаря, измученного нелегким долгом. Бывшие джуры припали на колено, приложив десницы к сердцам — там, где на кунтушах играл на кобзе Мамай.

— Я, добровольно обращенный, получив черес с тремя клямрами и воинский кунтуш, встаю на защиту! — прокричал Корней, и молодые характерные громко вторили за ним слово в слово. — Торжественно клянусь своей честью перед дубом Мамая и перед Советом Семерых есаул!

Присяга характерников.

— Бороться за свободу и покой украинского народа и украинских земель!

Луна от их клятвы катилась к самой Буде.

— В этой борьбе не пожалею жизни и буду биться до последнего вздоха!

Мама, папа... я получил золотую скобу, — думал Северин. Вы не видите, но я приношу присягу, которую сложили когда-то вы.

— Буду храбр в бою и беспощаден к врагам!

Он попытался глазами разыскать Захара, но в сумерках лица сливались в бледные пятна. Их шестилетнее путешествие вместе закончилось.

- Буду мудрым в решениях и щедрым к друзьям!

С завтрашнего дня Северин сам по себе.

— Буду честным рыцарем и верным собратом!

Отец не приехал. Северин знал, что это произойдет.

— Когда я отступлю от этой присяги, накажет меня закон Серого Ордена и придет на меня пренебрежение моими братьями и всем украинским народом!

Какой теперь станет его жизнь?

– Не занимай! — крикнул лозунг Корней.

– Не занимай! — прогремели молодые глотки хором, а учителя пальнули в небо из пистолов.

Позади них громко забили литавры и запылал костер.

– Аркан! Аркан!

Юноши вскочили и рассыпались по лугу. Взялись за плечи, стали в круг. Барабаны отражали постоянный воинственный ритм: бам-бам, бам-бам, бам-бам.

- Эй, заиграйте в бубны! Эй, цимбалы – играйте!

Новые выстрелы бахкали вокруг. Громадный костер расцвел пламенным цветком и молодые характерники закружились вокруг него в древнем танке посвящения.

- Вышли мы на доли! Вышли мы на горы!

Северин танцевал со всеми, дико и весело. В эти секунды он чувствовал лишь плечи соседей, упругую землю под ногами, полы кунтуша, разлетавшиеся орлиными крыльями, и ритм, не дававший телу остановиться, а мыслям - вернуться.

— Врагам Украины, а себе во славу!

Кровь бурлила, лицо распаленое от костра, на устах сияла счастливая улыбка, и восторг относил дальше, по кругу, вместе с новой жизнью.

Детская мечта осуществлена.

– Не занимай! Не занимай! Не занимай!

Северин стал характерником, братом среди братьев, сродни проклятию, клятвой и делом.

Раздел С

На следующий день глевку летнюю духоту прогнал свежий осенний ветер.

На чересе блестела золотая скоба. Северин постоянно бросал на нее взгляды — когда-то он не мог привыкнуть к серебряной, а учитель над этим молча посмеивался.

Рыжая бежала без всякой тороки, а Шаркань был навьючен в путь.

— Остался последний урок, которому я должен научить тебя, — сообщил за завтраком Захар.

Северин распрощался с Владимиром и пообещал остановиться у него во время следующего визита в Буду.

— Надеюсь, ты принесешь интересный рассказ, юный характерник, — сказал господин Буханевич.

Отдохнувший Шаркань имел игривое настроение и постоянно норовил перейти на клус.

— Видишь эти два дуба? – указал трубкой Захар. — Их зовут «близнецами». Вот туда и лежит наша дорога.

Скоро они разъедутся: Захар - обратно в корчму, а Северин - куда прикажет есаула Колодий. Учитель вернется на службу к казначеям, а бывший джура будет отбывать два года среди шалаша часовых.

Кончалась очередная веха жизни. Когда-то он так же покидал дом Соломии... Учитель держался показательно весело: шутил, вспоминал быль, рассказывал курьезы из собственной жизни, которых раньше Северин не слышал, — наверное, чтобы между ними не звучало тишины.

Около двух дубов, действительно напоминающих близнецов (у них даже ветки росли похоже), Захар соскочил на землю, достал нож и подошел к одному из стволов.

- Итак, слушай, - характерник подкинул нож так, чтобы он сделал в воздухе оборот, и ловко поймал. – Ты сотни раз был свидетелем, как это делается. Теперь, когда у тебя есть тайное имя, то и сам можешь общаться между дубами. Ничего сложного в том нет. Ствол – наша бумага, кровь – чернила, а голос – перо. Запоминай.

Северин ловил каждое слово.

– Разрежь пальцы и прижайся к коре, вот так, – Захар показал. - Держи, не отрывая, если оторвешь, то послание исчезнет. Держи палец порезом...

— Только пальцем можно?

— Да хоть носом, чтобы свежий порез был. Держи кровью в кору и произноси имя брата, которому ты пишешь письмо. Увидишь, что она появится на стволе. Затем говори сообщение, которое хочешь передать — оно также появится на коре. Когда закончишь, нужно произнести слова, которые пришлют сообщение.

– Пусть Мамай помогает?

— Вот именно, — кивнул учитель. – И все! Разносятся письма мгновенно. Называться не нужно, потому что твоя кровь распишется за тебя. Теперь попробуй написать мне какую-нибудь небольшую открытку.

— Но ведь, учитель, я не знаю вашего тайного имени!

Захария рассмеялся.

– Тебе оно понравится. Мое сокровенное прозвище — Брыль.

Северин тоже рассмеялся, а Захар чинно поправил неизменного шляпу.

— Меня тогдашний есаула казначей, Стефан Кропивенко, мир его праха, так прозвал. И довольно точно, должен отметить!

Чернововк привычным движением разрезал палец серебряным ножом и приставил порезом к коре. От прикосновения кожи к коре ладонью пробежали мягкие теплые иголочки.

Он несколько секунд молчал, собираясь с мыслями, а затем тихо произнес: Брыль. Капля крови засияла и на глазах Северина мгновенно написала имя на стволе его собственным почерком. Юноша удивленно посмотрел на учителя, а тот ободряюще кивнул - мол, все правильно, продолжай. Тогда Северин, чувствуя себя неловко (ведь он разговаривал с деревом), пробормотал сообщение и оно вспыхнуло сияющими красными буквами.

Захария ждал. Северин собрался с мыслями, чуть не отдернул пальца, вовремя вспомнил фразу-ключ и добавил:

– Пусть Мамай помогает.

Сообщение исчезло. Ствол стоял, как и прежде. Северин перевел взор на Захара.

- Сработало? – спросил учитель. — Я вот впервые забыл слова прощания, отнял пальцы и пришлось начитывать все снова.

- Чудеса! — Северин ткнул в дерево. – А вы видели? Видели, что я пишу?

– Нет, сообщение видно только тебе, – ответил Захар.

– А можно капнуть чужой кровью?

- Не подействует.

— А если заставить кого-нибудь написать нужное послание?

– Вот это возможно. Во время Рокоши, – Захар нахмурил лоб. — Свободные волки прибивали руки некоторых пленников гвоздями — чтобы и кровь была, и выдернуться было невозможно — и заставляли их зачитывать письма другим рыцарям Ордена. Так заманивали других в ловушку.

Северин скрипнул зубами. Какими же низенькими подонками были эти свободные волки!

— Но можно добавить какие-то слова от себя и быстро отправить?

– Разве что в воображении, – Захар покачал головой. — Невозможно быстро произнести «это ловушка, пусть Мамай помогает», когда рядом стоит кто-то готовый ежесекундно заткнуть тебе прорубь.

– Разумеется.

– Продолжим, – Захар отвлек его от мыслей о Рокоше. — С получением письма все просто, нужно только коснуться ладонью дуба. При первой же возможности старайся проверять сообщения. Делай это по крайней мере ежедневно, особенно на важном задании. Во многих шалашах есть тревожная система — если ты не отчитываешь определенное количество дней, то считаешься пропавшим.

- Но мой отец...

– Из всех правил случаются исключения, – перебил Захар. — Тогда сообщения будут просто накапливаться один за другим, и когда ты наконец дойдешь до дуба, то придется слушать их от первого до последнего. Чтобы сделать перерыв, достаточно оторвать руку от дерева. Все письма, которые ты не прочитал, будут ждать.

Молодой характерник почесал затылок. Раньше он никогда не задумывался над этой странной системой. Все казалось простым на первый взгляд, но, если задуматься, всплывали груды вопросов.

Северин внимательно посмотрел на дерево. Как они передают между собой эти кровавые послания? Без Потустороннего мира не обошлось.

– Послушаю, что ты послал.

Захар повернулся к дереву, приложил ладонь к стволу, молчал несколько секунд и затем усмехнулся.

– Спасибо, Северин. Для меня было честью обучать тебя, – он разрезал пальца. – Теперь моя очередь. Заметь построение моего сообщения: именно так нужно общаться по делам Ордена. Оно отличается от личного письма.

Захар быстро надиктовал послание и отнял палец от коры.

- Принимай.

Северин осторожно коснулся дуба.

От теплой коры ладонь защекотало, словно по ней проводили мягкой кистью. В ушах прошелестело дыхание, на стволе выросли красные пятнышки, набухли, распустились на буквы, и тихий голос вдруг зашептал на ухо: «Щезник от Брыля. Первое сентября, одиннадцатое утро, «Близнецы». Не забывай писать! Пусть Мамай помогает».

— Надо добавлять день и час?

– И, желательно, имя дуба, его ты найдешь в атласе – там каждое дерево подписано уникальным названием. Таким образом ты пришлешь собственные координаты. Старайся посылать краткие и содержательные послания. Шутки и брань оставь для личной переписки.

— Этот голос... Который говорил мне, зачитывая письмо... Он не был похож на ваше.

— У каждого дуба есть собственный голос. Говорят, будто это отпечаток покоящегося характера характерника, но это неправда. Я сам долго вслушивался в один...

Захар покачал головой, усмехнулся и завершил:

– Последний урок окончен, – Северин отметил, какой силованной была его улыбка. — Наверное, хочешь написать письмо отцу, да? Его характерное имя – Вырий.

Захар проверил часы.

— Можешь не спешить, потому что времени еще достаточно.

Он отошел, набил трубку любимым табаком с коноплей и закурил, поглаживая Руду. Кобыла форкала от дыма.

Северин не знал, хочет ли он отправлять письмо отцу. Что ему написать? Да и вообще зачем? Разве ему не безразлично? Еще разозлится, что Северин узнал его сокровенное имя...

Пожалуй, все же надо. Пусть узнает характерное прозвище собственного сына, даже если им никогда не воспользуется.

Северин продиктовал: «Получил золотую скобу» и на этом закончил. Прислал письмо, остановил кровь и получил подарок Захара, трубку-носогрейку.

Характерники курили вместе, пока Захар не произнес:

– Пора.

До дуба Мамая доехали молча. Там толпились новоиспеченные характерники и их бывшие учителя, ржали лошади, а посреди насилия стоял неизменный стол с двумя казначеями. Из всех есаул присутствовал только Корний Колодий. Лицо у него было помятое.

- Чернововк? — переспросил один из казначейских и через несколько секунд выдал Северину документ с печатью-волком, несколькими подписями и длинным номером в уголке. — Не упусти эту грамоту: она подтверждает твою принадлежность к Ордену. С ней ты можешь получить свое месячное жалованье в любом банке страны.

– Спасибо, – Северин даже рассмотреть грамоту не успел, как ему протягивали атлас.

— Если потеряешь грамоту или атлас — сообщи об этом своему десятнику. Строго запрещается продавать карты характерщиков вне Ордена. Если утнешь такую ерунду, мы об этом быстро узнаем, и тебя строго накажут. Искренне советую так не поступать.

Северин кивнул, развернул карту и пролистал страницы. Сколько окольных путей! Здесь были отмечены и подписаны дубы, корчмы, хижины, гостеприимные дворы, оружейные, овцеводческие, охотничьи, лесорубские избушки, кузницы и конюшни — в общем, все, что может понадобиться в пути странствующему всаднику.

- Иди в ту группу, - указал пером казначей. - Это твоя ватага.

К радости Северина, там стоял его знакомый Савка Деригора, а кроме него слобожанин, вчера затеявший поединок, галичанин, угощавший всех обедом, и молчаливый степняк с длинной косой, единственный из четверки, кто Чернововку не запомнился.

— А вот и ваш пятый, — вместе с Северином к шайке подошел усталый Колодий и раздал каждому по кисету.

Северин взвесил кошелька в ладони. Трудный! Внутри звенели не тонкие медные шеляги, а одни серебряные таляры и золотые дукачи. Он столько денег в жизни не видел!

- Итак, господа характерники, вы теперь в шалаше часовых, с чем вас и поздравляю, - крайне обыденным голосом сказал Корней.

Савка закатил глаза и высунул язык, демонстрируя свое мнение о шалаше стражей.

— Не обезьянь, брат, потому что зашлю в паланок у черта на рогах, — флегматично сообщил есаула. Савка мигом посерьезнел. — По традиции, после приема в Орден ватага молодых характерников едет в большой город и прогуливает там чертовку гроша, которую вы найдете в розданных кисетах. Советую не жадничать, погулять на славу и навсегда запомнить эти славные дни. Раньше ездили по трое, но теперь новые правила... Неважно. Вашей пятерке достался Киев. Есть три дня на гулянья, а затем вас найдет один из моих десятников и выдаст первое задание.

— Нам нужно известить свое точное местонахождение? - переспросил степняк.

– Нет, – отмахнулся Корней. — Можете трогаться.

Есаула пошел к казначеям за новыми кисетами для другой шайки. Судя по выражению лица, Колодий воспринимал эту часть своих обязанностей без восторга.

- Ну что, господа, - сказал Савка к шайке. — Предлагаю произвести последнее слово благодарности учителям и по коням!

Захария ждал неподалеку. Старенькая, посеревшая от времени рубашка, запыленные штаны, заправленные в такие же запыленные голенища кожаных сапог, хрупкая шляпа на голове. Обычный крестьянин, если бы не сабля и не увешанный мешочками и итогами широкий черес из черной кожи.

Когда отец сказал, что Северин уедет от Соломии, потому что ему придется быть джурой у этого мужчины, парень разрыдался. А теперь был готов расплакаться от прощания с ним.

— Ну, погуляй там, казаче! Да, чтобы потом детям было стыдно рассказать.

– Погуляю, учитель, – пообещал Северин.

– Теперь я просто брат Брыль, – кивнул головой Захар. — Ты ведь полноправный характерник, брат Щезник.

– Вы все равно останетесь моим учителем, брат Бриль, – ему было странно и смешно так обращаться к Захару.

Сколько Северин у него научился и узнал! Сколько приключений они пережили вместе!

- Шесть лет... Хорошие были времена, - Захар неловко усмехнулся. — Если бы мой сын захотел стать характерным, он был бы похож на тебя, казаче.

Когда сыну Захара исполнилось двадцать два, он окончил Львовскую техническую академию и отправился в Австрийскую империю учиться инженерии и механическим наукам.

— Вам никогда не было горько от того, что сын не стал вашей джурой? — решился спросить наконец Северин. Этот вопрос давно вертелся у него на языке.

– Нет, – мигом ответил Захар. – Я рад, что он выбрал собственный путь. Волчья тропа полна печали и боли. Дети не должны следовать за родителями в след. Когда-то так было нужно... Теперь нет. Я горжусь сыном.

Или Игорь Чернововк так рассказывал кому-то о своем сыне? На мгновение Северин поймал себя на зависти и ему стало стыдно.

– Счастье на волчьей тропе, – Захар крепко обнял его. – Пусть Мамай помогает.

– И вам!

– Не забывай писать.

Шаркань печально заржал, покидая Рыжую, и несколько раз пытался оглянуться. Северин, напротив, не оглядывался, потому что еще в Саломе понял, что прощаться лучше без этого.

Ватага уехала от Буды.

- Значит, - Савка не дал родиться привычному молчанию незнакомых людей. — Сколько миль в Киев?

— Тридцать одна, — отозвался тавриец, единственный из шайки изучавший атлас, а не спутников. — Если галопом, до ночи доедем. А как ехать спокойно, то завтра до обеда.

— Тогда предлагаю не торопиться и познакомиться! Ведь, насколько мне известно, именно в этом смысл этой милой традиции. Савка Деригора, к вашим услугам!

И он снял шапку, махнув ею в легком поклоне. Перо павлина при этом задело ухо его коня.

— Ярема Яровой, — пробасил рыжий крепыш с ныряльщиком за чересом.

Он был единственным из пятерки, кто нарядился по жаре у жупана. Галичанин имел густые усы и бороду, скрывавшие обильные веснушки и здоровый румянец на щеках. На левом пальце сверкала печать с тусклым рубином.

— Сын этого великана-есаула?

- Внук, - вздохнул Ярема.

В нем было что-то от деда, особенно грива непокорных волос — у есаулы они поседели, а у Яремы изобиловали рыжим огнем. На лбу непослушное пламя сдерживало главу.

- Игнат Бойко, - слобожанин приложил ладонь к груди - там, где под льном рубашки на коже темнел коловрат.

Игнат закрутил селедку вокруг левого уха, и смотрел острым, если не свирепым взглядом. Силой он мог поспорить с Яремой, хотя не был так огромн. За спиной на кожаной портупее крест-накрест покоились две сабли.

- Филипп Олефир.

Загорелый тавриец ехал в серой одежде на таком же сером и низком бахмате, самом невзрачном конике плети. Филипп заплетал соломенные волосы в косу, достигавшую его до поясницы. Глаза голубые, нос орлиный, на шею связан распространенный среди южан платок-маску от пыли. Кроме сумок Филипп имел притороченный к упряжей плетень и колчан со стрелами.

— Северин Чернововк, — представился последним Северин.

— Тоже внук есаулы? — спросил Ярема, с любопытством разглядывая его.

– Нет. Он был учителем моего отца Игоря Чернововка.

— Тот же Игорь Чернововк, чтобы я лопнул! — Гната глаза загорелись. - Мститель-безумец! Он до сих пор охотится за Свободной Стаей?

– Да, – ответил Северин напоказ непринужденно.

— Вот я понимаю, черт возьми! Настоящий рыцарь, преданный делу, – сказал Игнат, махнув кулаком. — У него действительно есть список имен и каждая жертва вычеркивается ее собственной кровью?

– Все так.

Северин сделал вид, что заинтересовался чем-то в поле неподалеку.

— Вот и есть, — не унимался Игнат. — А мне отец говорил, что это ложь и дерьмо собачье. Слушай, брат, а если он подстрелит кого-то за границей, то что с телом делает? Везет сюда или там закапывает? Сжигает ли и рассеивает пепел?

- Не знаю, - Северин принялся искать что-то в саквах, чтобы избежать новых вопросов.

На том первый раунд разговора стих, но Деригор так просто не сдавался.

— Братья, чтобы наша беседа не угасла, предлагаю сбить лед первых минут и рассказать немного о себе. И, как автор предложения, готов быть первым! – Савка торжественно махнул руками. - Итак, я - Савка Деригора, он же брат Павлин, как прозвал меня вчера господин Данилишин.

С именем он действительно угадал, – подумал Северин. Не то, что его прозвище... И почему чудица Забила выбрала именно пропавшего?

— Почти все детство я пробегал без штанов и резал кошельки у прохожих на улицах и площадях славного города Киева, — рассказывал Савка с энтузиазмом. — Безотцов и бездомный, чьей самой заветной мечтой было перейти к ограблениям. Такие у меня были сомнительные идеалы, братия, не судите строго уличного голодранца! Все шло к тому, что меня заметят сердюки, от которых я много раз успешно накивал пятками, но фортуна — неверное сучисько, и в один из летних дней я очень ошибся с мишенью. Не знаю, какой черт меня спутал, наверное, я соблазнился на грубого кошелька и не разглядел череса с тремя клямрами, одного из самых главных «зась-зась» в нелегком деле карманника. Я был умелым вором, братья мои, настоящая искра божьего таланта, ни одна душа меня не замечала, но тот мрачный сероманец мигом схватил меня прямо за руку! После долгой душевной беседы господин Деригора (откровенно говоря, до сих пор не знаю, что он во мне разглядел) предложил стать джурой и носить такие мешки на себе постоянно. В противном случае он угрожал отдать меня сердюкам, поэтому на самом деле выбора у меня не было. Знал, хитрость, куда бить! Вот так я встал на волчью тропу и ни о чем не жалею. И сейчас возвращаюсь в родной город, которого не видел шесть лет, потому что уважаемый учитель путешествовал исключительно по левобережным полкам, а особенно любил Сумский и Черниговский паланки через тамошнее пиво, которым из-за невероятной скупости меня никогда не угощал.

Все заинтересованно слушали рассказ Савки — за исключением таврийца, на лице которого невозможно было что-то прочесть.

- Что дальше, спросите вы? - продолжал Деригора. — Есть такой ответ! Мои скромные планы: во вражеских колодцах коня поить, разбрасываться золотом, иметь множество любовниц и войти в легенды громче старика Мамая! Так что, братья, можете гордиться: в вашей шайке едет будущий герой многочисленных кобзарских дум, приключенческих книг и всемирно известных трагедий. Незаурядная честь, между прочим! А в Киеве я устрою нам отличный досуг, потому что знаю этот город как свои пять пальцев — вы даже глазом не сморгнете, как все транжирите.

По словам Деригора в карман не лез и вызвал саму только улыбку, потому что за пестрым хвастанием читался смех над самим собой. Он умел нравиться людям, был из тех, кто повсюду легко становился душой компании.

Завершение речи Ярема, добродушно посмеивавшегося над каждым шутливым предложением, встретил аплодисментами.

— Ох и хорошо стелишь, братец, тебе надо книги писать или в Раду идти!

Савка в ответ церемонно поклонился в седле, перо павлина надменно подпрыгнуло.

— Остроязычный ты лёгок, недаром Данилишин тебя присмотрелся, он таких ценит, — брюхо приложил руку к сердцу и легко поклонился компании. - Назовусь и я. Итак, у меня есть честь: Ярема Яровой, шляхтич герба Равич, характерник в шестом поколении, сын Степана Ярового, погибшего в Волчьей войне. Моя семья держит угодья возле Чорткова. Моя мамуньо, урожденная Вишневецкая, поставила условие перед замужеством, по которому первенец-сын характерником не станет. Татуньо был в нее безумно влюблен, поэтому согласился, и теперь первенец, то есть мой старший брат, занимается делами рода. Потом родились две сестры, но татуньо, известный настойчивой натурой, не останавливался, пока на свет не появился я, потому что очень хотел сына в джуры. Но так случилось, что Свободная Стая унесла его жизнь.

Ярема перекрестился на католический манер и пробормотал что-то на латинской скороговорке.

— Воспитал меня родитель друг, потому что дедо уже тогда стал есаулой и в джуры меня взять не мог. Вот такова моя история. Люблю хорошее пиво, хорошую трубку, хороший сон и хорошую кумпанию!

— Настоящий шляхтич, порази меня гром! А ведешь себя, как домашний хлоп, — заметил Игнат, на что Ярема только рассмеялся.

— Ты забыл сказать, что за тайное прозвище тебе дали, — сказал Северин.

Яровой нахмурился и буркнул:

– Малыш.

Все, кроме Филиппа, захохотали, настолько это прозвище не вязалось с коренастым бородачом, который был в полтора раза больше каждого из присутствующих. Ярема посопел и тоже присоединился к всеобщему смеху.

— Это тебе дедо такое выдал? – спросил Савка.

— Ну, а кто же еще мог такое сделать? Старый шутник.

— Старик-старик, а живой! Хорошо саблей рубил, я с близнецами едва отбился.

То есть Игнат не пропустил ни одного удара, – с уважением подумал Северин.

– А почему у тебя герб такой? Девочка еще на медведи с задранными руками.

Семейный герб был вышит на жупане Ярового.

– О-о-о, это долгая история.

— Рассказывай, пан шляхтич, — подбодрил Савка. — Мы здесь все без гербов, так нам геральдическая тема очень интересна. Да, ребята?

Ребята закивали. Ярема смочил горло из фляжки.

— Легенда говорит, что один король двинул коней, не оставив завещания, и волю свою каким-то загадочным образом возвестил с того света. Корону и недвижимое имущество король оставил сыну, а все движимое имущество завещал дочери. Хитрый принц решил формально выполнить волю отца и велел запустить черного медведя, который, безусловно, был движимым имуществом, в спальню принцессы. В случае ее смерти исполнялась воля короля и наглядно демонстрировалась неспособность принцессы управлять движимым имуществом. Но девушка оказалась настоящей казачкой: не только усмирила медведя, но даже выехала на нем верхом из своей спальни, поднимая руки к небу и требуя справедливости. Брат увидел, что высшие силы на стороне сестры, извинился перед ней и отдал замуж за какого-то князя со всем, что должно ей принадлежать. В память о случившемся принцесса дала своим потомкам этот герб. Смысл его заключается в способности Равичей с честью исходить из каких-либо тяжелых испытаний, — гордо подытожил Ярема.

– Невероятная история! Смерть правителя, воля предков, противостояние родственников, дикие звери, прекрасная дева и справедливость. Очень драматично, почти Софокл, – бросал Савка. — Значит, ты потомок короля?

— Я являюсь ясновельможным шляхтичем, — Ярема махнул ныряльщиком на подтверждение своего статуса.

— А я простой хлоп из Дикого Поля, — сказал Игнат, привставая на стременах с громким звуком оскверненного воздуха. — У герба нет, прабабушка на медведях не ездила, жил среди навоза в задрипанной заднице, а мой отец, Нестор Бойко, тоже из сироманцев. Родом я из-под Харькова. Колодий назвал меня Энеем, потому что я чертовски моторный и люблю Энеиду Котляревского и перечитал ее столько раз, что могу декламировать.

— Ну-ка, давай, — крикнул Савка.

— Эней был моторный парень и парень хоть куда казак, удался на все злое, упорнее всех бурлаков. Но греки, как сжег Трою...

— Хватит, верю! Скажи лучше, что у тебя на груди за рисунок выбит.

— Это секретное, потому что часть посвящения, — отмахнулся слобожанин. — Не знаю, как жил бы без волчьей тропы, потому что если всех ребят на селе побил, то от скуки чуть не сдох. Люблю к всрачке путешествовать, мне безразлично где именно, чтобы опанча была и верный конек не хромал... Ни в какие легенды входить не хочу, достаточно прожить отведенное, а большего мне не надо. Ибо как только войдешь в ту историю, то несколько господ от души харкнут на твое имя, а кто-то и на могилу насрет, тут и к гадалке не ходи. Я себе лучше водки перекину и мастера Котляревского почитаю.

- Прекрасная философия, - заметил Савка.

— У меня тоже старшая однокровная сестра, отец мой еще тот пес... Гуляка известен, — оскалился Игнат и подкрутил усы. — Зуб даю, где-то на территории Гетманата живут еще несколько неизвестных мне сестричек и братьев... А известную сестру зовут Катрею, она тоже из Ордена, а вы, готовый заложиться, слышали о ней.

- Катя Бойко? - округлил глаза Северин. Захар рассказывал о девушке, которую прозвали «Дикой» за ее вспыльчивый нрав и славную привычку отрубки пальцев наглым ухажерам. – Та же фурия – твоя сестра?

— Единственный человек, которого я боюсь на этом свете, — Игнат вздрогнул, словно от холода, и неловко изменил тему: — Эх, жаль, что нас в Полтаву не направили! Там клецки с мясом, чертовы вкусности! И пиво.

– Пиво у нас везде хорошо, – авторитетно заметил Ярема.

— А еще в Полтаве можно встретить мастера Котляревского...

Запало тревожное молчание. Юноши молча переглянулись между собой.

– Что такое? — забеспокоился слобожанин. — Чего смотрите?

– Он же умер, – решился сообщить Северин.

– Кто умер?

- Котляревский.

- Как это умер? — возмутился Игнат. — Какого черта?

Новость о недавней смерти любимого писателя немало шокировала брата Энея, и он удивленно умолк.

— Ну, Северин, пока брат Эней переживает потерю, а ты уже подал голос, расскажи о себе, — сказал Савка. — Ты сын Ольги и Игоря Чернововки, правда?

* * *

Ольга погибла трагически, поехав вместо мужчины на переговоры Серого Ордена с Свободной Стаей. Ее главарь Роман Вдовиченко был давним другом Игоря Чернововка, а с его женой Ярославой Ольга дружила с самого дня приема в Орден.

Когда Серый Орден искал парламентария, которого мятежники примут и выслушают, то остановились на Игоре. Это был удачный выбор: Роман тепло встретил старого друга, не упрекал его за верность Раде Симох есаул, выслушал предложения и согласился двинуться на встречу. Чернововке показалось, что Вдовиченко обрадовался его визиту, потому что, несмотря на угрозы уйти из страны наемниками, на самом деле он не знал, как Свободной Стае делать дальше.

Именно на те переговоры собирался Игорь, когда знахарь, пытавшийся вылечить малого Северина от лихорадки, грустно провозгласил, что лечение не действует, и посоветовал молиться и ждать милость Божию, за что был изгнан копняком. Надо было ехать в ближайший город к врачу — последний шанс на спасение сына. Дергаясь в лихорадочном бреду, Северин постоянно звал папу, и Ольга предложила мужу отправляться.

– Роман согласится. Я его кума, в конце концов. Объясню случившемуся обществу никто не будет против, — убеждала Ольга. — Помогу решить этот дурацкий спор, потому что мужчины без женского присмотра только погрызутся. А волку станет лучше, когда рядом будет папа, которого он зовет.

Игорь часто соглашался с женой, потому что любил ее безумно, и на этот раз также не спорил — чего потом не простил себе до конца жизни.

Характерник мчался в город, крепко прижимая к себе пылающего от болезни закутанного сына. У Северина осталось надломленное воспоминание, где ему очень-очень холодно, слышно, как хрипит загнанный конь, и отец ласково повторяет: «Потерпи, сынок, мы уже почти приехали». Это было одно из его лучших детских воспоминаний, несмотря на то, что тогда он стоял на пороге смерти.

Городской доктор сделал, чего не смог деревенский знахарь. Почти сутки он сражался при жизни малого Северина и победил. Игорь на радостях дал ему двадцать дукачей и от такого количества золота врача чуть удар не схватил. Он отказывался, пытался объяснить, что это слишком большая сумма, но Чернововк ничего слышать не хотел. «Вы спасли сына, моего единственного сына», повторял характерник, и доктор сдался, потому что отказать было невозможно.

Но пришла другая новость, от которой улыбка Игоря исчезла навсегда.

Мирные переговоры закончились кровавой масакрой. Никто не выжил; никто не мог рассказать, кто начал сражение и что стало тому причиной. Свободная Стая и Серый Орден возложили ответственность друг на друга и началась Волчья война.

Захар не любил рассказывать о тех временах – единственное исключение из всех исторических событий, которые он знал в совершенстве.

— Это была самая страшная ошибка за все времена существования Ордена, — повторял учитель.

Во главе Свободной Стаи вместо убитого Романа стала его жена Ярослава Вдовиченко, призвавшая к мести и борьбе. Совет Симох потерял на переговорах двух есаул, единогласно проголосовал за уничтожение раскольников.

Началась война, сожравшая сотни характерников. Противостояние подкосило мощь Ордена так, как не смог ни один враг. Четыре года без перемирия брат убивал брата, а сестра охотилась за сестрой. Чума ненависти и жажда мести косила сероманцев.

Орден одновременно должен выполнять свои повседневные обязанности по защите государства. По сравнению даже с его ограниченной мощью, Свободная Стая была значительно меньше, хотя билась яростно и неистово, теряя одного бойца ценой нескольких. Это отступников не спасло: четыре года спустя Ярослава Вдовиченко признала поражение Рокоту и провозгласила приказ, по которому свободные волки должны были спасать свои жизни, и вместе с двумя сыновьями исчезла за границей.

Так кончилась страшная резня, после которой Орден больше не пришел в себя. Силы рыцарей уменьшились втрое, почти не стало новых джур, а слухи о раздоре - несмотря на все усилия - разошлись далеко, что оказало большое влияние на шаткую репутацию характерников. Никто не называл конец Волчьей войны победой, потому что Серый Орден действительно проиграл. Выиграла Тайная Стража, которая воспользовалась возможностью усилить позиции среди ведомств Гетманата.

В том, что бойню на мирных переговорах начали свободные волки, Северин не сомневался. Разве отступники могли поступить иначе? Ведь именно они провозгласили Рокош и сбросили перед дубом Мамая из своих черешков бронзовые и золотые скобы. Именно они хотели иметь больше привилегий от государства и в то же время разглагольствовали о необходимости изобретения способа расторгнуть соглашение с Потусторонним миром. Проклятые ренегаты! Такие подонки, как они, никогда не должны ступать на волчью тропу. Чего они добились вместо своих высоких целей? Что получили? Только боль, развалина и смерть.

Каждый раз, когда Северин вспоминал о мамин дубе, его распирало чувство несправедливости. Почему какие-то ублюдки посмели унести ее жизнь? Кто дал им такое право? Мама ушла так рано, что он не мог припомнить ни звука ее голоса, ни черт ее лица. Северин помнил только длинную косу, с которой любил играть, ее ласковые ладони на лбу, и лелеял те крохотные обломки воспоминаний.

Они тогда ежемесячно переезжали с места на место, от села к селу, и Северин всюду неизменно заводил кучу друзей.

- Мой папа – характерник! Моя мама – характерница! — надменно провозглашал он на улице, и все дети с робким восторгом смотрели на него, будто он в любой момент перевернется на волчонка.

А потом жизнь изменилась.

Он сильно заболел и долго поправлялся. От врача Игорь привез его не к маме, а к незнакомой ведьме Соломии, и приказал слушаться ее во всем, потому что он будет жить здесь долго, до десяти лет. «Мамы не стало», — сухо сказал отец и исчез, не ответив ни на один вопрос.

Ведьма не понравилась парню. Малыш несколько раз пытался убежать, каждый раз неудачно, а потом, с течением времени, разглядел Соломию и подружился с ней. Ведьма учила его тому, что сельские дети изучали в школе — и многое другое. Мальчик рос и с нетерпением ждал, когда за ним вернется отец, чтобы взять его в джуры.

Отец вернулся и джурой младший Чернововк стал. Но не у Игоря, как мечтал, а у его давнего товарища Захара.

Если бы все могло произойти иначе. Если бы не его болезнь. Если бы не решение родителей. Если бы не Рокошь Свободной Стаи. Если бы, если...

Маму похоронили в той деревне, где они жили перед гибелью. Ее родителей Северин никогда не знал — они отреклись от дочери, когда Ольга ступила на волчью тропу, а родители Игоря умерли еще до рождения внука.

Он приезжал к ней каждый год на Пасху. Прижимался лбом к теплому стволу и шептал:

— Мама, как же мне вас не хватает...

* * *

Минуту царило молчание.

— Мать Северина убили... Папа Яремы... И учителя моего отца погубили. Бездельники засраны, - Игнат решительно стукнул кулаком по ладони. Его черный огурец услышал настроение всадника и гневно заржал. — Хорошо, что твой отец режет безумцев безумцев! Пусть ему Мамай помогает.

Северин мурлыкнул.

– У нас остался еще один брат, – напомнил Савка. — Друг, одинокий степной лучник, твоя очередь.

– Я – Филипп Олефир. Тавридский полк. Прозвище мое Варган, — сказал тавриец и умолк.

Все ждали продолжения, но тот молча ехал дальше.

- Вот и все? — разочарованно переспросил Савка. — А ты разговорчивый, брат Цицерон.

– Варган, – невозмутимо исправил Филипп.

– И с шутками у тебя тоже не очень. Ничего, мы это исправим, — Савка получил атлас, пролистал невнимательно. — Братья мои, не знаю, как вы, а я проголодался! Мудрая карта говорит, что за милю отсюда стоит дружная нашим скобам корчма, называется «У стрелка Дмитрия», поэтому предлагаю туда заехать и избежать позорной смерти от голода.

— Знаю корчму, с учителем бывали. Хорошее место, – поддержал Северин. Остальные также не имели ничего против обеда.

Некоторое время ехали в тишине. Проезжали участок, где мокрые, как хлюсты, рабочие вкладывали новую железную дорогу — первая железная дорога уже соединила Львов, Киев и Харьков северной дугой, а эта бежала от столицы на юг.

Вскоре на горизонте появилась корчма и тут Савка снова сверкнула.

- Господа! Предлагаю ехать не как старые деды, а посоревноваться в скорости, как то достойно внукам Мамая!

- Гонки? – спросил Северин.

– Да, брат! В корчму.

- Прекрасно! Моя Офелия в Буде застояла, — пробасил Ярема, а булана Офелия встрепенулась ушами, услышав свое имя.

— Это у вас среди шляхты такая мода на имена?

- А твоего конька как зовут? — поинтересовался Яровой.

– Инцитат, – гордо ответил Савка.

— Кто бы еще сказал! – рассмеялся шляхтич. — Недаром Данилишин тебя Павлом назвал.

- Я за гонку, - хлопнул в ладоши Игнат. — Мой Упырь вас всех опередит, дети.

Только один из шайки не разделял всеобщего подъема.

— Гонки запрещены на всех трактах и гостиницах общественного пользования, — сообщил тавриец.

— Друг, видишь ли ты на дороге хоть одну телегу, сторожевого сердюка или прохожего крестьянина? — спросил подобострастно Савка. – Вот и я не вижу. Мы никому не помешаем!

— То, что их не видно сейчас, не означает, что они не появятся через минуту.

– Ох ты и зануда, брат Цицерон.

– Варган, – невозмутимо исправил Филипп.

— Думаю, глубинная причина твоих отговорок заключается в том, что ты просто боишься соревноваться, ведь у твоего коня слишком короткие ноги.

Как ни странно, но на этот раз слова Деригоры попали в яблочко.

- Буран - самый быстрый конь из всех мастей среди присутствующих, - нахмурился Филипп.

– А ты докажи.

– Хорошо, – Филипп пожал плечами и поднял маску к глазам. – Докажу.

- Вот это дело! Проигрывай, проигрывай, пиво братьям выставляй, — продекламировал радостный Савка.

Юные характерники выстроили лошадей в ряд. Северин погладил Шарканя по шее — он знал, что его быстрый жеребец всех перегонит.

- Готовься! Внимание! Двигай!

Ватага понеслась вперед. Игнат Упир держался ноздря в ноздрю с Шарканем: оба схожи по телосложению и масти, только жеребец слобожанина был смоляным, как ночь, а конь Северина имел белые стрекозы.

Офелия и Инцитат остались позади, пыль поднималась над дорогой, гремели подкованные копыта. Северин упивался быстротой. Корчма приближалась — казалось, они разделят победу на двоих, как перед ними вырвался низенький серый бахмат, а над седлом, пристав в стременах, замер Филипп с маской на лице...

И выиграл. Прибывший четвертым Савка рассмеялся.

- Ай Филипп! Быстрый всадник! Буран твой и в самом деле буран.

— Я всегда говорю как есть, — тавриец поглаживал свою невзрачную лошадку по шее.

Последним прибыл Яровой, долго сбивал с себя пыль, а потом сообщил жизнерадостно:

– С меня пиво.

Коней отдали пахолку, которому Ярема бросил несколько грош, парень улыбнулся и пообещал хорошо позаботиться о жаждущих скакунах.

В углу вывески "U strilc'ja Dmytra" было вырезано очертание Мамая - знак, что заведение рад характерникам: рыцарям Ордена здесь предоставлялись скидки или первоочередное обслуживание.

Ватага ввалились в зал, громко обсуждая гонку, и сразу приковала внимание немногочисленных посетителей. У стола появилась небольшая хозяйка в кремовом чепце, который, как и было положено степенной замужней женщине, скрывал ее волосы.

— Поздравляю молодых характерников с приемом в Орден! Что закажете?

— А откуда знаете, хозяйка, что нас только что приняли? – удивился Северин.

— Я этим заведением управляю не один десяток лет, паныч, и первого сентября сюда всегда заезжает группа молодых характерников с блестящими золотыми скобами. Только обычно их трое, а вас сейчас целых пять, — ответила хозяйка. — Вас, паныч, я даже в лицо помню, последний раз вы здесь были со старым рыцарем год назад.

— Правду говорите, это был мой учитель.

— Нам, панушка, пива. Свежего и лучшего! – прогудел Ярема. – Пять тормозов.

– Мне компота, – сказал Филипп.

– Только не говори, что ты не пьешь, – Савка вытаращил на таврийца глаза. — Потому что я сейчас этого стола порублю!

– Я не пью алкоголя, – отказал Филипп, изучая атлас, захвативший с собой.

– Не рубите стол, пожалуйста, – быстро вмешалась женщина. — Итак, один компот и четыре пива?

— Пять, два тормоза несите мне, — ответил Ярема. — А еще давайте, панушка, ухи нам которой и лично мне вареников макитру.

– С чем вареники хотите?

– А с чем только найдется.

Остальные заказали блюда. Хозяйка быстро принесла полные кружки, ватага подняла тост за посвящение.

— Впервые вижу человека в уме, который не пьет, — Савка осторожно ткнул Филиппа пальцем в плечо, проверяя его на подлинность.

- Тряска, ты что, больной? – спросил Игнат.

– Мне не нравится потеря контроля над собственным телом, – спокойно ответил Филипп.

- Тю, - слобожанин засмеялся так, что едва не перевернулся со скамьи.

Пришла хозяйка, решившая расстелить небольшую праздничную скатерть в честь посвящения.

— А что это за пиво у вас такое хорошее? — поинтересовался Ярема, который одним глотком опустошил половину кружки.

— По ирляндским рецептам, паныч. Дед моего мужа, земля ему пухом, был сечевым стрелком. Его отряд против французов сражался вместе с армией британских воинов. Во время страшной передряги спас жизнь одному ирландцу, а тот отблагодарил секретный семейный рецепт.

- Прекрасно! — Ярема выжлукнул остальной тормоз, окинул критическим взглядом вторую и попросил себе третью.

Пока готовились блюда, речь зашла о шалашах.

— Очень рад, что Данилишин мне скобу выдал, — сообщил Савка. – Хочу быть в разведке. Какая скука вот теперь лямку два года в часовых тащить!

– Я наоборот хочу к часовым, – сказал Игнат. — Мне больше не нужно.

Деригора скорбно покачал головой, не находя слов для описания впечатлений от такого ужасного заявления, и вернулся к Яровому:

— Тебе, Малыш, дедо скобу выдал.

– Разве я мог получить ее от кого-то другого?

— И это правда. Брат Цицерон?

– Варган. Курень казначейских.

– Точно! Зуб даю, что Панько напугал в штаны от такого перспективного юношу, — Савка перевел взгляд на Чернововку. — А вот Северин, братья, у нас двухвостой характерник!

— Ого, это тебя Забила выбрала? — удивился Ярема, допивая второй тормоз пива. — Я вчера не разглядел, потому что именно кляму прикручивал. Чем ты ее так поразил?

– Не знаю, – солгал Северин.

— Она в последние годы к себе никого не принимала, — заметил Яровой.

— Чем вообще занимается шалаш потусторонних? – спросил Игнат. — Слышал, будто они там что-то с Потусторонним и волшебством крови крутят-вертят.

- Не знаю, брат Эней, - сказал Савка. — Их деятельность почти та же таинственная, как и деятельность назначенцев. Твой отец, как представитель того шалаша, об этом ничего не рассказывал, брат Щезник?

– Нет.

– Говорю же – высшая секретность! Слышал только, что они устраняют серьезно проштрафившихся характерников... Но это и так общеизвестно. Неплохо, пожалуй, туда попасть! — мечтательно сказал Савка.

К радости Северина, принесли блюда, и все внимание переключилось на них. Ярема помолился, перекрестился, мельком уничтожил порцию горохового супа, добил третью гальбу пива, после чего вытер усы и заказал четвертую. Затем посмотрел на огромный горшок перед ним и провозгласил:

— Вареники-мученики, сыром вам бока забивали, маслом глаза заливали, в чугуне кипели за нас, грешных, такие муки терпели, — и проглотил первого вареника.

- Аминь, - пробормотал Савка.

Северин жевал вкусную кровянку, но удовольствия от обеда не получал. Упоминание об отце испортило аппетит.

Ярема нахваливал вареники за правильное соотношение начинки и теста.

– Вы посмотрите на них! Настоящие кулинарные шедевры. У меня дома так готовят! Присмотритесь, как спелая вишня, коснешься — и лопнет, — с пылом настоящего гурмана объяснял Яровой. - Хорошая корчма. Обычно лепят вареники из толстого слоя теста, а начинки кладут дудки!

Игнат поковырялся ножом в зубах и поинтересовался у хозяйки, нет ли здесь застелящих ему девушек, на что получил возмущенный ответ, что это приличная корчма и пусть паныч таких девушек ищет по менее респектабельным кабакам.

Характерники расплатились и двинулись дальше. Ярема расслабил черес на пару делений и зажег трубку с коноплей, а Савка сорвал по обе стороны дороги большого подсолнечника и лугал семена на ходу. Филипп долго смотрел на него, а потом заметил:

– Ты оставляешь за нами след.

- Друг, нас здесь пятеро всадников - как ты мог, наверное, заметить - и мы вместе оставляем такой след, что его даже слепой увидит. Но если тебе очень хочется, то я не буду мешать, если ты побежишь с помелом заметать наши следы, чтобы ни один коварный враг Гетманата не выследил верных рыцарей Серого Ордена.

Филипп пожал плечами, достал варган и неожиданно развлек ватагу небольшим концертом, и ему долго аплодировали. Тавриец тот чудак, подумал Северин.

Характерники проходили поля и села, собирая сторожкие и восторженные взгляды на черешках. Шаркань явно понравился Офелии и пытался бежать рядом с ней, над чем Ярема весело смеялся. Савка травил байки, Игнат получил зачитанную «Энеиду» и иногда декламировал вслух любимые строки, а Филипп молча изучал атлас.

Вечер догнал их недалеко от Ржищева. Характерники поискали на карте убежище на ночь и выбрали гостеприимный двор неподалеку. Там и случилась первая ссора.

— Жидовский кабак? - сплюнул Игнат. — Да я лучше подавлюсь, чем в таком ночевать.

Лицо Филиппа побледнело. Он сжал губы, подъехал вплотную к Гнату и влепил ему оплеуху — мощную и звонкую, как выстрел. Слобожанин чуть не заточился на землю.

– Моя мать – еврейка, – процедил Филипп.

Игнат зарычал, сжал кулаки и полез в драку, Ярема и Северин бросились между ними. Не имея возможности получить оппонента, Игнат закричал:

— А как еще можно относиться к вам, проклятые иуды! Веками ростовщили, обдирали, на крови нашей золото зарабатывали! А потом вместе с ляхами против Хмельницкого воевали, предатели!

С гостеприимного двора выглядывали люди.

— Братья, умоляем, — сказал Савка.

— Пельку стулья, потекало, — отрубил Игнат.

– Тогда тысячи евреев вырезали к ноге, – невозмутимо ответил Филипп. — Напомню, что в то время казаки также воевали против католиков, которые поддерживали Речь Посполитую. Может, ты и Ярему изменником считаешь?

Игнат задохнулся от гнева и снова старался ответить ударом, но Северин и Ярема держали его надежно.

Когда Бойко успокоили, он потер красную от удара щеку, окинул Филиппа убийственным взглядом и скрылся за дверью, которую распахнул яростным копняком. Тавриец спокойно сказал, что переночует возле овин, потому что ему так удобнее, и пусть не думают, что это как-то связано со ссорой.

— Люблю ночевать под открытым небом. Мне в четырех стенах тесновато.

Владелец гостеприимного двора спросил, хорошо ли у них, на что ему только кивнули, и он больше не переспрашивал. Характерники разошлись комнатами, а Игнат нашел местную женщину, охотно застилавшую всем готовым оплатить ее услуги.

Северин еще долго вертелся в постели: необычно было спать одному в комнате без тихого храпа Захара. Впрочем, его скоро заменил грохот из-за стенки — брат Малыш дал храпа, не беспокоясь о неприятном завершении дня. На Северина ссора произвела впечатление. До сих пор он не понимал, как произошел раскол в Ордене, как он мог треснуть и родить Свободную Стаю... И сейчас Чернововк понял, что Орден — не монолит, а только сообщество разных людей, сплоченных вместе правилами и проклятием.

Во сне он снова видел Лину. Ведьма приходила пылкая и безмолвная, сливалась с ним движениями и поцелуями, улыбалась и стонала, но всегда таяла на рассвете, и Северина снова грызла, почему девушка просила забыть ее.

Он проснулся и вздохнул. Чем больше юноша о нем думал, тем больше хотел увидеть. Или они не дружили почти пять лет? Не нравится ли ей? Или ночь Купалы не сблизила их? Разве это не имело никакого значения? Почему он должен взять и вычеркнуть ее из своей жизни?

Хотелось написать письмо, объяснить, что он не может даже заглядываться на других девушек, потому что каждую сравнивает с ней. Может именно об этом поют кобзари и пишут поэты? Может, это и есть любовь! Разве от него можно так легко отрекаться? Но письмо нарушило бы слово, которое он должен был держать...

Северин, вздохнув во второй раз, двинулся во двор, где заскочил Филиппа, читавшего книгу без переплета.

– Как ты, брат? – спросил Северин.

- Не нужно, - евреев окинул его странным взглядом. – Мы все взрослые люди. По крайней мере, должны отвечать за свои поступки, потому что на это указывают серебряные скобы. Я и Игнат не должны быть друзьями. Это путешествие знакомит между собой молодых собратьев из разных полков, но не обязывает их дружить. После этого происшествия наши дороги разойдутся навсегда. Такова жизнь.

– Мне жаль, что так сложилось.

– Не надо жалеть. Ты слишком беспокоишься о чужих несчастьях, брат. Я слышал и худшие слова в свой адрес. Привык.

Филипп вернулся в книгу. Северин почувствовал себя болваном и решил больше не заводить с таврийцем разговоров. В конце концов тот был прав — после путешествия их дороги разойдутся.

Ярема не просыпался и спал так крепко, что его пришлось будить всей толпой. После завтрака отправились в Киев. Остальные миль характерники ехали преимущественно молча: Игнат впереди, затем Ярема с Северином, последним ехал Филипп — и только Савка курсировал шайкой, стараясь всех разрадовать, развлечь и отвлечь.

Но ему не удавалось.