Летопись Серого Ордена – 1 Аркан волков

Глава 8

— Жара мотыга! Вернулся!

- Братик!

Чернововк и опомниться не успел, как оказался в объятиях Яремы, настолько могущественных, что позвонки усталой долгим переездом спины с хрустом поднимались на места.

— Ты получил мои послания, братец?

— Да, — прошипел Северин, которому не хватило воздуха. В течение последних дней на дубе собралось несколько десятков сообщений, которые пришлось слушать не менее получаса: сначала от шайки («Олух!» от Гната, «Ты куда исчез?» от Яремы, «Тебе лучше как можно быстрее вернуться» от Филиппа), раздраженный выговор при встрече» ватаги, теперь со словами сострадания, и многочисленные письма незнакомых характерников, которые на разные лады выражали сочувствие и поддержку. «Брат Вырий десять лет назад спас мне жизнь», «Твой отец был лучшим рыцарем своего поколения», «Сыроманцы всегда будут помнить его имя», «Ты сделал тяжелое, но необходимое дело».

Он не ответил ни на одно письмо. Хотелось только, чтобы ему как можно быстрее оставили в покое.

Северин и Захар нашли ватагу возле характерного дуба недалеко от поселка Вьюны. Марко смерил Чернововка тяжелым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, и пошел разговаривать с Захаром.

Пока старшие рыцари держали приватную беседу, молодое поколение радостно приветствовало возвращение Северина. Он тоже был рад их видеть и впервые улыбнулся с тех пор, как несся к Лине.

— Я испугался, что ты исчез, как Павлин, — тараторил Ярема, раскрасневшись от умиления и не замечая попыток освободиться от его объятий. — А потом услышал о твоем отце... Ох, братец, мне так жаль! Я ведь тоже знаю, как это тяжело — потерять папу...

– Господи, ты как баба, – закатил глаза Игнат. - Умер и умер, все мы сдохнем когда-нибудь. Брат, скажи лучше, действительно ли ты его зарезал? Нам Вишняк ни черта не поведал.

- Действительно, - Северин наконец выскользнул из тисков Яреминых объятий и глубоко вдохнул. - Ножом в сердце.

– Курва! — Бойко был в восторге. — Прибил самого Игоря Чернововка, непобедимого мстителя! Вот ловкий чертов.

- Брат Кремень на тебя очень яростный, - сообщил Филипп. — Когда он разоблачил твое исчезновение, он ругался так, что листья засыхали.

– Я, кстати, тебя сдал, – быстро добавил Игнат. - растолкал все. Не обижайся, брат.

- Без оскорблений, - Северин взглянул на Марка, который в это время слушал Захара. – Я готов к наказанию.

— Бегство того стоило? Увидел ее? — спросил Игнат, многозначительно подняв бровь.

Ярема и даже Филипп с любопытством ждали ответа. Северин вздохнул и решил ничего не скрывать. Каков смысл?

- Увидел... А вот она меня видеть не хотела.

— Вот так, — пробормотал Ярема.

– Сочувствую, брат, – Игнат расстроился. — Надеюсь, что моя конфетка Арина не поступит со мной так жестоко...

– Расскажи, что случилось после встречи, – спросил Филипп. – Кто тебя схватил? Как дошло до убийства? Или ты не хочешь об этом говорить?

– Не хочу. Но расскажу.

Чернововк рассказал о разговоре с Линой, о встрече в корчме, о пленении и волчьем герце. О звере, пытавшемся убить его, о похоронах. Умолчал только о разговоре с Ярославой и истории Максима Вдовиченко.

Он рассказывал спокойно, удивительно для самого себя. Говорить было легко, будто корку с раны срывал.

Филипп слушал, не отводя взгляда. Ярема иногда таращил глаза и крестился, шепотом говоря по-латыни. Игнат иногда сплевывал, но не перебил рассказ ни одной бранью.

- Вот такая история, - закончил Северин. — А после похорон мы почти без покоя ехали к вам.

- Рад, что ты выжил, - неожиданно сказал Филипп.

– Спасибо, брат. Я тоже рад...

– Сильно болит, где связали?

Чернововк показал полоски желтоватых синяков на запястьях, усеянных по утрам от бывших пузырей.

— На ногах тоже самое. Почти не болит. Через несколько дней исчезнет, — Северин махнул рукой, мол, безделушка. – Теперь ваша очередь. Что я упустил?

— Наша история не такая увлекательная, братец, — ответил Ярема. – Ты почти ничего не пропустил.

— Мы слонялись по селам, выслушивали болтовню На-Сраци-Чиряка и расспрашивали о Деригоре, вот и все занятия, — махнул рукой Игнат.

- Никаких следов?

- И вряд ли найдем хотя бы один, - сказал Филипп. — Брат Павлин будто в Потустороннем мире провалился.

Северин почесал затылок.

— А из других ватаг нашего выпуска никто не исчезал?

– Если тебя не считать, то никто, – ответил Игнат.

— Брат Кремень и другие убеждены, что Павлин вскочил в беду, связанную с пропавшими в прошлые годы, — Ярема принялся набивать трубку. – Недаром он в последнем письме о зацепке вспомнил.

– Но что он мог найти, чего не увидели другие? — спросил Филипп скорее у себя самого, чем у других.

— Искали ли общность между похищенными? – поинтересовался Северин. Он стремился как можно быстрее нырнуть во что-то новое и отогнать призраки последних дней. — Ну, кроме того, что все молодые неопытные характерники...

— Ты смотри, какой умник, — хмыкнул Игнат. – Думаешь, никто не об этом не подумал? Нет ничего общего! Казначейства чуть ли не цвет грязи под ногтями по архивам исследовали. Родственники, друзья, враги, плохие привычки, место рождения, учителя, любовь, оружие, Потусторонний мир... Искали любое дополнительное звено. Бесполезно.

- Непонятно, кто это делает и ради чего, - добавил Филипп. — Догадок много, а настоящих следов нет.

- То есть мы в тупике?

— И каждый день шансы уменьшаются, — тяжело вздохнул Ярема.

– Они кончили, – отметил Филипп.

Захар и Марко пожали руки. Назначенец остался у дуба, а Захар вернулся к Северину.

- Я уеду, брат. Должен возвращаться к заданию... Будь осторожен, точнее, хоть немного осторожнее, — характерный грустно улыбнулся. – Да пиши мне.

– Обязательно.

Они крепко обнялись.

— Иди к брату Кременю, у него есть разговор, — Захар кивнул на прощание ватаге. – Пусть Мамай помогает, братья.

- И тебе, брат, - прогудела молодежь вместе.

Шаркань заржал, прощаясь с Рыжим.

Захар повернул кобылу на дорогу и уехал — невысокий человек в крохотной шляпе. Северин вдруг почувствовал безграничную благодарность к нему, старому характернику, который стал ему не только настоящим другом, но и вторым отцом. Или даже первым отцом...

- Спеши, Щезник. На Сраке-Чиряк не любит ждать.

Северин вздохнул и пошел к дубу.

Марко смерил Чернововка длинным взглядом. Северин решил начать.

— Брат Кремень, я прошу прощения за самовольное отлучение без предупреждения. Мне жаль...

– Тебе жалко? – перебил Марко. – Это хорошо.

Несколько секунд назначенник собирался со словами, потирая бороду.

– Я знаю, что ты пережил смерть отца. Я знаю, что тебе пришлось убить его и это было твое первое убийство. Я все понимаю. Но, в отличие от Совета Семерых, я не дам из-за этого слабину. Это может создать неправильную картину в твоем мировосприятии, – Вишняк указал на его черес. — Ты, Щезник, получил золотую скобу, но остался безответственным мальчишкой. Ты сознавал, что нарушаешь повеление, но это не остановило тебя. Произошедшие события являются следствием твоего непослушания.

— Я понимаю это.

– Когда я доложил о твоем исчезновении, в ответ пришел приказ продолжать поиски Деригоры. Я провел несколько долгих дней, постоянно выглядя тебя. Постоянно смотрел на часы и думал, где ты мог сейчас быть, что с тобой случилось, жив ли ты. Останавливался у каждого дуба, чтобы проверить, не получил ли кто-нибудь от тебя сообщение.

- Я понимаю...

– Не смей перебивать, – отрубил Марко. — Ты поймешь меня, только когда получишь под личную ответственность отряд дерзких молодых людей, которые думают, что три скоба на чересе делают их сказочными богатырями, которым только подпрыгнуть — и схватят бога за бороду!

Чернововк украдкой взглянул на кучку, скопившуюся неподалеку в нескрываемой попытке подслушать разговор.

— Я предупреждал, что ты должен сосредоточиться. Ты не послушал и получил первую пощечину от жизни. И это был совсем не сильный удар, поверь.

Северин сопел, невольно заламывая пальцы на руках.

– Я долго думал над твоим наказанием.

Марк прохаживал туда-сюда, пять шагов направо, пять шагов налево.

- И пришел к выводу, что ты не получишь никакого наказания, - неожиданно завершил Вишняк.

Юноша удивленно уставился на него.

— Не потому, что ты много пережил. Бред, — презрительно скривился сероманец. – Мы стали характерниками, чтобы переживать подобное! Чтобы другим не пришлось! Такова наша жизнь, наша обыденность, наша тропа, черт возьми. Мы сами ее избрали.

Северину хотелось ответить, но он не хотел перебивать Марка. Глаза брата Кременя потемнели.

– Ты потерял мое доверие. Я не могу быть уверен, что ты не бросишь чат, не нарушишь приказ, не откроешь мою спину, когда мы будем сражаться вместе.

- Позвольте...

– Не позволю, – перебил Вишняк. - Именно из-за такого нахала, который считал, что выше приказов, что ему, в отличие от остальных, все можно - именно из-за такого я потерял родного брата!

Марк умолк. Его ноздри гневно раздувались.

– Я не даю других шансов, – сказал назначенец. — Моя просьба при первой возможности перевести тебя в другую шайку уже отправлена в Орден. Я не хочу быть твоим командующим.

Северин опустил голову. От стыда хотелось провалиться под землю.

— Сейчас ты хочешь оправдаться и доказать мне, как важно было пойти к той девушке, — сказал Марко. – Не надо! Я верю, что это было необходимо и очень важно для тебя. Но ты мог по крайней мере обратиться ко мне, а не убегать без единого слова.

- И получил бы разрешение?

– Отнюдь.

– Тогда зачем? - вскипел Северин.

– Разговор окончен, – процедил Марко. — Может, когда-нибудь поймешь. Я не желаю разговаривать с тобой. Возвращайся к шайке! Остаешься под моей командой, пока не придут новые приказы.

Северин кивнул. Хотелось ответить, спорить, доказать Марку все, что должен был сказать... Но он повернулся на пятках и пошел к ребятам.

– Ну что? – спросил Ярема. – Вас было не слышно!

— Сказал, что послал запрос, чтобы меня при первой возможности перевели. Я потерял доверие брата Кременя.

- Ишь какая нежная натура! Доверие он потерял, – Игнат злобно сплюнул. — А целомудрие на жопе он иногда не потерял?

— Ты бы предпочел остаться? - спросил Филипп.

— Да, брат, предпочел бы, — Чернововк даже не мог слиться на брата Варгана за его глупые вопросы.

— Но пока мы вместе, да? – бодро спросил Ярема. — Может, никто на его запрос не ответит.

Северин сел на пенек.

— Безразлично, брат Малыш. Мне все равно. Да будет, как оно будет.

– Пойдемте лучше, потанцуем, – сказал Игнат, доставая из-за спины близнецов. — Мгновением станет легче!

- Давай позже, брат. Очень плохо на душе.

Они оставили его в одиночестве. Северин достал носогрейку, убил чистым табаком, закурил. Слова брата Кременя ударили неожиданно больно. Назначенец считал его чуть ли не предателем, и даже не дал шанса ответить.

Тем временем Филипп уткнулся в одну из своих книг, распустив косу. У него были настолько густые длинные волосы цвета свежей соломы, что не одна девушка подписала бы соглашение с Гаадом, чтобы получить такое. Филипп сосредоточенно расчесывал пряди расческой, которой обычно приводят в порядок конскую гриву, не отрывая взгляда от страниц.

Игнат уселся с близнецами, достал точильный камень и начал ежедневный ритуал: сначала он точивал одну саблю, срывал травинку, легко проводил по лезвию, оценивал, съежившись, разрез между двумя половинками, и, если результат удовлетворял его, переходил ко второй сабле. «Если бы я мог спать с близнецами, как с девушками, то сэкономил бы немало денег» – приговаривал Игнат.

Ярема расстелил опанчу и захрапел: он любил поспать и делал это при любой возможности. В редкие часы, когда спать ему не хотелось, Ярема курил трубку и рассматривал с улыбкой довольной жизнью человека.

А Савка... Где бы ты ни был, брат Павлин, пусть с тобой все будет хорошо. Северин был уверен, что Деригор жив и здоров, но просто вскочил в неприятности, никак не связанные с исчезновениями прошлых лет...

Он и не думал, что успел привыкнуть к этим разным ребятам. Даже соскучился по ним! Жаль будет разводиться.

Но Марко, как всегда, был прав. Может быть, он был слишком жестким, однако Северин не осуждал командующего. Каждый должен нести ответственность за свои поступки, и он готов был платить за собственные.

И при всех бедах Северин чувствовал покой, которого никогда не знал.

Он не думал о Лине и любви, которой на самом деле не было.

Он не думал об Игоре и о доказательствах, которыми должен был что-то доказать.

Две тяжелые тени, тянувшиеся за ним, разъедая изо дня в день, наконец растаяли.

- По коням, братья, - приказал Марко.

Филипп, уже с переплетенной косой, и Игнат, с близнецами на спине, разбудили Ярему щекоткой. Заспанный шляхтич встал, ватага села верхом, и Шаркань бодро заржал, пытаясь подвинуться поближе к Офелии.

— Она тоже за ним соскучилась, — засмеялся Яровой.

Первым ехал Марко Вишняк, вторым Филипп Олефир, после него Ярема Яровой и Северин Чернововк, а запирал ватагу Игнат Бойко.

- Это!

Цветел теплый сентябрьский день. Характерники направлялись в очередную деревню, где могли видеть пропавшего.

Павлин, где бы ты ни был, мы тебя разыщем, — думал Северин.

* * *

Прошло три недели бесплодных поисков.

Характерники проверили все поселения в окрестностях трех миль вокруг городка, где Савку видели в последний раз: в ночь с шестого на седьмое сентября он заночевал в гостеприимном доме Sribnyj misjac, позавтракал сыром с медом и уехал в неизвестном направлении, после чего след обрывался. Спрашивали молодого характерника на коне с именем Инцитат, о шапке с пером павлина, искали белый жупан или массивную золотую печать, выслеживали любой намек.

Ничего.

Круг расширили до шести миль, несколько раз встречались с местными часовыми, помогавшими с поисками.

Ничего!

Последним приказом радиус расширили до десяти миль, ватаге поручили проверить все самые маленькие села, хутора и усадьбы, и, если не найдется, прекратить поиски.

Северин свирепствовал. На себя, на братьев, на Вишняка, на беспомощность проклятого Ордена, который, несмотря на легендарное величие, не мог найти одного пропавшего юношу. Иногда его накрывало отчаяние и тогда казалось, что Савку никогда не найдут. Однако он ни разу не выразил сомнения вслух: это было бы признанием поражения.

Просьбу о переводе Чернововка не удовлетворили, из-за чего раздраженный Марко сыпал язвительными придирками и, вдобавок, назначил Северина неизменным посудомойщиком. Игнат и Филипп продолжали молчаливую войну, и только с жизнерадостным великаном Яремой все имели хорошие отношения. Северин полюбил болтать с Яровым обо всем на свете: шляхтич всегда был желающий разговора, умел слушать, знал много интересных вещей и с удовольствием ими делился.

Игнат заметил, что брат Щезник делает первые успехи в сабельных упражнениях, но до приличного, курва, уровня ему как к Говерле на четвереньках. Северин помог Бойко написать пару очередных писем конфетке Орисе.

– Она тебе еще не ответила?

– Еще нет, – ответил Игнат. – Но ответит, я точно знаю!

Филипп в большинстве своем читал, иногда играл на варгане, во время ночевок под небом всегда отлучался на пару часов, вооружившись луком и стрелами. Возвращался с добычей: зайцем, уткой или куропаткой, а однажды вечером притащил молодого кабанчика.

— Вот так выстрел! — восхищенно крикнул Ярема. - Прямо в сердце!

Шляхтич любил готовить, получалось у него вкусно, так что должность повара перешла к нему сама собой. В поселках Яровой постоянно покупал сумки сладостей и угощал ватагу включительно с Вишняком.

— Мамуньо еженедельно шлют деньги, надо их тратить. Зачем они еще нужны, — объяснял шляхтич.

Однажды Северин направился в банк вместе с Яремой, отдал молодому клерку грамоту характерника и узнал, что на личном счету почти полторы сотни дукачей.

— Хотите снять деньги? – поинтересовался клерк уважительно.

– Десять золотых, – ответил Северин.

Огромная сумма не радовала его. Тем не менее, наследство, которое накапливалось годами после смерти мамы, пригодится, как защита от будущих затруднений.

Марко держался в стороне, поочередно атакуя ватагу замечаниями, и всех такое расписание вполне удовлетворяло. Юноши брата Кременя уважали, но не любили, Вишняк платил той же монетой.

— Вот бы его как-то наквасить, чтобы зашкварчало, — мечтал Игнат. — Сколько путешествуем вместе, до сих пор не понимаю, что он за хлоп. Может, на Покров напоить выйдет?

Но на Покров, праздник украинских защитников, напоить не удалось: в ответ на поздравление Вишняк только отмахнулся, не изъявив желания поднять бокалы. В тот же день в небольшом селе они перестрелили толпу, встревоженную гулом вокруг двух мужчин.

Казак крепкого телосложения, с седой селедкой, большой серебряной серьгой в ухе, имел на себе синий кунтуш, указывавший на офицера пехоты. На боку темнело свежее пятно грязи: вероятно, из-за падения в лужу.

— Ты дома сидел, землю пахал и горя не знал! Не твой этот праздник, — казак, изрядно под хмелем, размахивал саблей. — Ты с первыми усами в армию пошел, в шалаше жил, людей стрелял? Видел, как собратьев превращает в мясо выстрелом пушки? Был на волоске от смерти? Это делал я!

Он трижды ударил себя в грудь кулаком и каждый раз немного шатался от собственных ударов:

– Хорунжий! Кирилл! Руденко!

Его оппонент, долговязый крестьянин в свитке, миролюбиво выставил руки и мутными глазами оглядывался в поисках путей отступления.

- Я праздную, потому что я - воин, я - защитник! Меня святая Богородица покровом своим защищала, когда я служил под малиновыми коррогвами! — кричал защитник. – А где ты был, а? У печки сидел, бабу давил? Так и сиди дома, а не по кабакам чужой праздник празднуй!

Северин разглядел на кунтуше хорунжего герб: четырнадцатый стрелковый полк «Шулики», одно из известнейших подразделений войска Сечевого.

— Дед Кирилл, виноват, не бейте, — пролепетал долговязый. — Я пойду... Не бейте только!

Его покорный тон разъярил казака.

– В порты наложил? Сопляк! — Кирилл брызгал слюной. – Даже постоять за себя не можешь! Какой из тебя мужчина?

Он попытался ударить саблей, но она почему-то застряла в воздухе.

- Не трогай, - сказал мрачно Вишняк, сжимая ладонью лезвие.

Кирилл уставился на него, собирался с мыслями несколько секунд, после чего разродился:

— Чертовые вурдалаки! Нигде от вас тайник не найдешь!

Хорунжий выдернул и спрятал саблю, а затем расплылся в пьяной улыбке. Его долговязый оппонент воспользовался возможностью и быстро накинул пятками.

— Люблю вас, проклятых химородников! Как тогда в двадцать втором не дали моей головушке полечь, то и сейчас не дали вздор встругнуть... Хорунжий Кирилл Руденко к приказам готов! — казак торжественно отсалютовал.

— Иди поспи хорошенько, хорунжий Руденко, — приказал Марко.

— Слушаюсь, господин рыцарь, — и казак неуверенно пошел, бормоча. – Дьявольские ублюдки, храни вас Господь! Адские бусурманы, пусть Богородица покровом защитит... Мамаев помёт...

Толпа расступилась, а характерники поехали дальше.

– Ты его знаешь, брат? – поинтересовался Игнат.

– Впервые вижу, – ответил Марко.

Со временем Чернововк понял две вещи, которые его огорчили. Первая была такова: брат Кремень сильно напоминал Игоря. Каждое его замечание дергало болезненные нити, которые после смерти отца он считал разрезанными навсегда, и Северин все больше ненавидел назначенца. Другое дело заключалось в том, что братья провели гораздо больше времени в поисках Савки, чем вместе с ним — теперь отсутствие брата Павла перестало быть пустотой, как в первые дни; все привыкли.

Это его раздражало. Северин едва сдерживал насмешки, когда Яровой, как ни в чем не бывало, дискутировал с Бойко о будущем холодного оружия.

— Уверен, что через двести лет сабли останутся только по музейным коллекциям. Возможно, у каждого человека будет нож или что-то похожее, на всякий случай, — рассуждал Ярема, потягивая трубку. — А так все будут воевать с огнем.

— Вот ты как умный, а все равно дурбецел, — хохотнул Игнат. — Ты хоть раз пистолета заряжал? Или ружье? Представляешь, сколько времени это занимает? Тебя раз семь зарубят, пока стрельнешь. А если ливень? Вздор говоришь.

— Считаю, что в будущем заряжание ружья будет занимать секунды. Хоть под дождем, хоть под снегом, хоть... Дьявол! – Офелия споткнулась на ямке, Ярема чуть не выпустил трубку из руки, быстро отряхнул бороду от табачного пепла. - Смотри, мне бороду не прожгло?

— Да вроде нет.

Они и забыли, какой Савка по виду, — подумал Северин.

- О чем это я... А! Пистоль можно заряжать через мгновение, при этом даже не опуская его. Представляешь себе такое?

— Ну ты и выдумщик, — покачал головой слобожанин.

– К тебе никто не осмелится подойти!

— И ты не отважишься ни к кому двигаться. Что тогда? Все будут сидеть по ямам в миле друг от друга и будут пытаться попасть?

– А еще пушки, – восхищенно продолжал шляхтич. — Представь пушку, которую можно самому на руках переносить, ставить без лафета, а будет бить она в десять раз дальше, чем сегодня.

– Говно твое будущее, – отрубил Игнат. - Война трусов. Сойтись с врагом, видеть его глаза, чувствовать его страх, преодолеть собственный — это настоящее сражение! А ты хочешь ловить глупые пули, которые стрельнет бог знает откуда какой-нибудь черт. В жопе такие войны!

Господин Клименко, в чьих картинах будущего млечные валки состояли исключительно из механических повозок, несомненно, стал бы на сторону Яремы.

— Слушай, светлейший, а ныряльщики тоже по коллекционным овинам будут?

— Вот уж дудки.

Игнат громко расхохотался, а его конь Упырь заржал вслед за хозяином.

Марк ехал последним, а Филипп — проводником отряда. Поэтому именно он первым увидел сцену, встретившую шайку в неприметной деревне под названием Ставища.

Возле плетня при небольшой избушке мужчина с разгоряченным лицом намотал на кулак волосы женщины — как кукольник, держащий большую куклу за нить. Рука тянула волосы вниз, открыв небу заплаканное женское лицо и тонкую шею с пульсирующей веной. Правая ладонь поднималась и тяжело хлопала по щекам: по левой, по правой, по левой, по правой. Женщина пыталась закрыть лицо руками, но тогда он выкручивал ей пальцы; она пыталась вывернуться и оттолкнуть его, а тот сильнее задирал ей голову и вычитывал фальцетом:

– Проклятая дура! Будет тебе наука! Сколько раз я говорил тебе... Сколько? Раз? Тебе? Говорил?

Каждый вопросительный знак запечатывал звенящую оплеуху. От ударов щеки и скулы приобрели болезненный красный цвет, словно кожа вот-вот лопнет. Женщина беззвучно рыдала, задыхаясь от сжатого в горле крика.

- Научу тебя... Запомнишь надолго...

Он занес правую руку, и на этот раз его ладонь сжалась в кулак.

– Не занимай.

Канчук ужалил занесенную для удара правую руку. Муж закричал, выпустил волосы, и женщина вырвалась из плена. Тяжело дыша, отступила на несколько шагов, бессильно свалившись на скамью у окна, закрыла лицо руками и задрожала от рыданий.

Муж перевел озадаченный взгляд на черед Филиппа, на женщину, на собственную руку, из которой проступила кровь. Ступил в сторону женщины.

Канчук свистнул, обплел лозой его ногу и дернул. Мужчина шлепнулся на спину, вскрикнул, сел и застыл, уставившись напуганными глазами Филиппа. Он был настолько ошарашен, что не понимал, что происходит.

Лицо Филиппа перекосило такую страшную ненависть, что Северин не узнал его.

— Если посмеешь снова обидеть ее, — прошипел тавриец. – Я узнаю и вернусь за твою душу.

Канчук свистнул в третий раз, хлопушкой распоров воздух прямо над ухом мужчины. Тот заслонил руками голову, попытался закричать, но от испуга онемел. За сценой подсматривали несколько соседок — кто из окна, кто из дверей — но с точки зрения Чернововки спрятались в хатах.

Все длилось не дольше нескольких секунд, ровно столько, чтобы Марко вырвался вперед и положил руку на плечо Олефира.

Филипп обернулся. Марко медленно покачал головой. Северину показалось, что брат Варган сейчас ударит Вишняка, но тавриец кивнул, щепетильно свернул канчук и вернул его на место возле колчан. Бросил напоследок:

— Подними на руку — посмотри, не смотрят ли волчьи глаза.

- Ав-ава, - пролепетали из-за плетня.

Вряд ли мужчина хоть что-то понимал. Из рассеченной десницы вытекала кровь. Женщина, так и не подняв головы, лежала на скамье. Плач встряхивал ее тело, а лицо скрывало растрепанные волосы. Олефир поехал первым, а за ним и вся шайка.

Характерники достались местной корчме в молчании. Затем Марко вернулся к Филиппу и крикнул:

— Какого черта, Варган? Глузд за ум заехал?

- Брат Кремень, - спокойно ответил Филипп. — Я должен просто проехать мимо?

– Нет, – рыкнул Вишняк. — Но мы должны защищать людей, а не калечить их.

— Даже если они калечат других? — спокойно переспросил Филипп.

– Если бы ты этого не сделал – сделал бы я, брат, – вмешался Северин.

Марк оглянулся на него, прошил свирепым взглядом, хрустнул пальцами, перевел дыхание и обратился ко всем:

– Пойду сам. Быстро расспрошу трактирщика и кого понадобится. Если не найду ничего, то уезжаем. Приказываю сидеть, тряся, в одуванчиках, и не вскочить в неприятности в мое отсутствие!

Шепучи о себе далеко не льстивые слова, Вишняк стремительно исчез в корчме.

- Братик, ты как? — тихо спросил Филиппа Ярема.

– Все хорошо.

— Ты понимаешь, что он все равно будет ее бить?

Тавриец промолчал.

— А после такого позора, может, даже сильнее...

— Ярим, отец когда-то бил твою мать? - спросил Филипп.

Яровой не ожидал такого вопроса.

– Нет, у нас такого не было, – он покачал рыжей гривой. — Маменька сама кого хочешь побьет.

— А мой отец, когда напивался, постоянно избивал маму. Все знали, все видели, все проходили мимо. Чужие домашние дела. Зачем лезть? Все так живут. Бьет – значит, любит.

Ватага молчала: Филипп впервые заговорил о себе.

– Почему она терпела? Почему не ушла от него? Я не знаю. Не понимаю. По-видимому, она до последнего надеялась, что он изменится. Но он не изменился. Однажды мама скончалась от побоев. Никто не вступился, а потом все рыдали на похоронах. Он тоже рыдал. Лицемерно, не правда ли? – Филипп рассказывал с холодным спокойствием. — А я... я был слишком мал, чтобы защитить ее.

Игнат удивленно смотрел на таврийца.

– Вы знаете, что я не люблю ночевать по домам. Это благодаря ему. После смерти мамы отец не пил... Несколько недель. Потом все вернулось. Из единственного сыночка я превратился в маленького паскудника. Правда, меня он не бил, а закрывал в погребе, чтобы я не мешал. Он пил почти постоянно, забывая о моем существовании, а я сутками жил в темном погребе. Спасала от голодной смерти хранившаяся там пища. Я сидел в одиночестве, замкнутый в подземном мраке, и слушал, как он напивается, храпит, ругается и приводит в наш дом женщин, таких же пьяных, и совокупляется с ними.

А я считал, что у меня худший отец, — подумал Северин.

— Когда он меня оттуда выпустил, я подготовился: перенес в погреб ведро для помоев, воду, одеяла, свечи и книги. Лех стал моей новой комнатой, а книги — утешением. Их было мало, поэтому я перечитал каждую минимум десять раз. Я возненавидел стены. Мне стало казаться, что они медленно надвигаются на меня, когда я этого не вижу, и однажды сжмутся так, что раздавят. Через несколько недель я решил, что у меня достаточно заключения и нужно убегать. Моя кожа покрылась язвами из-за удушья и отсутствия солнца, глаза болели от света. Если бы мне было известно, где жили мамины родители, я бы побежал к ним. Но они были против брака мамы с отцом, поэтому я ни разу не видел деда и бабу, не знал, где они живут или живы вообще, не знал даже их имен.

Филипп помолчал, собираясь с мыслями. Ему было непривычно говорить так много и так долго.

— Потом, когда однажды я вышел из погреба, отец напился так, что сильно меня избил. Наверное, спутал с мамой из-за длинных волос — они очень отросли, ведь его стригла мама... У нее был такой же цвет. После этого я скрылся во дворе, привык заново к солнцу и воздуху. Ждал, пока отец пойдет в трактир за водкой. Когда он ушел, я собрал в узел вещи, продукты, немного денег... А потом поджег дом и пошел куда глаза смотрят. Дом пылал, а я чувствовал, будто освободил мир от чудовища, поглотившего жизнь мамы. Я еще долго видел пожар на горизонте, когда изредка оборачивался, проверяя, не бежит ли за мной разъяренный отец. В степи пожара всегда хорошо видно, черный столб подпирает небо... Надеюсь, этот дом сгорел до румыща. Я никогда не возвращался в родную деревню и не знаю, что произошло после моего исчезновения. И не желаю знать.

Филипп провел ладонью по скобам на чересе.

— Я несколько месяцев путешествовал по степным дорогам. Где-то подкармливали, где-то гнали, пока характерник, расспросив меня о жизни, не решил взять в джуры. Я согласился. С первой скобой я пообещал себе, что никогда не проеду мимо обиды. А потом повторил клятву со второй скобой. И с третьей... Не миновать. Не закрою глаза. Пусть я ошибусь... Но совесть моя будет чиста.

Северин смотрел на брата Варгана, будто впервые его увидел. Ярема и Игнат смотрели так же.

— Наверное, именно это хотел услышать Павлин в тот день, когда мы встретились в Буде, — закончил рассказ степняк. – Однако я не могу рассказывать незнакомцам такое личное.

Филипп помолчал и добавил:

– Теперь я чувствую себя неловко. Я открыл посторонним людям свое прошлое и свою боль... Как будто обнажился. Вам известна моя слабость, а я не хочу, чтобы кто-нибудь знал ее. Я уже сожалею, что все это рассказал.

— Здесь ничего, — крикнул Марко, оставляя корчму, и никто не успел ответить Филиппу. - Поехали дальше! Брат Варган, подъезжай ко мне, есть разговор. Остальные – вслед за нами. Это!

Олефир тоже поломан, – думал Северин. Все мы здесь поломаны. Савка — сирота, жившая на улице; Ярема потерял отца и до сих пор не мог испечь материнской опеки; Игнат рос в семье, в которой его не любили; вот и Филипп... Решившийся за несколько минут сказать больше слов, чем за весь прошлый месяц.

Может, люди, решившие встать на волчью тропу, были проклятыми еще до нее?

Рассказ Филиппа доказал Северину, что его прошлое было не хуже прошлого других. Возможно, ему повезло гораздо больше, чем многим другим... Он посмотрел на брата Варгана с благодарностью и сочувствием.

Вишняк что-то говорил без остановки, а Филипп молчал, натянув маску до глаз, хотя дорожную пыль утром прибило мжичкой.

* * *

Теперь поиски Савки казались погоней за привидением.

Усложняли все изнуренные пожилые люди, которые хотели чувствовать себя нужными, от чего придумывали, будто видели похожего юношу несколько дней назад в соседнем ярке. Характерники, потратив почти день на фальшивый след, научились раскалывать таких лжесвидетелей мгновенно.

— Так говорите, его конь был белый, да?

— Да, сынок, белая, как штукатурка на хате, такая же белая...

– И на голове у него была шапка из бобра?

— Правда, сынок, бобровая такая шапка, теплая! Хорошая шапка.

Характерники кивали, благодарили и ехали дальше.

На следующий день ватага проверила два села, после чего последовал долгий переезд. На полпути, среди подлеска, Марко приказал остановиться на передышку под местным дубом, после чего первым направился к нему. Дубовые листья занимались алыми, казалось, что они горят, и пылать так до самого ноября, пока не рассыплется серым пеплом.

Ярема обнаружил, что плохо прикрыл саквы, поэтому последний дождик хорошо прошелся по всем его вещам.

- Псекрев! И прах влажный! А чтобы ты, падло, дрестало и дристоло, — шляхетская брань изрядно окрасилась за месяц странствий в компании Гната.

Бойко расхохотался, а Северина привлек блеск на земле. Трава здесь была притоптана, неподалеку виднелось теплое кострище с остатками костей между углями — кто-то недавно останавливался на отдых. Следов было немало: не менее десяти человек с одной лошадкой, судя по глубине отпечатков подков, изрядно груженой.

Северин поднял монету, выскользнувшую из кармана предыдущего лагеря. Повезло! Ему никогда не приходилось найти хотя бы грош на ярмарке, а тут такая находка посреди дикого леса.

Монета была из чистого серебра, похожа на таляр, но больше и тоньше. На аверсе замер казак с ружьем на плече, вокруг бежали стертые иногда буквы; на реверсе стоял номинал в единицу и год — 1653. Ребро местами сточилось и утончалось. Видно, что монеты беспокоились и регулярно ее чистили.

– Что там у тебя? — крикнул Игнат.

– Нашел денежку, – ответил Северин. — По внешнему виду древняя.

— Дай-ка сюда, — Ярема взял таляр и придирчиво выучил, чуть не обнюхал. - Ич! Какая хорошая находка!

- Это какая ценная монета?

- Какая ценная монета? — возмущенно переспросил шляхтич. — Это рыцарь с самопалом, брат! А какой год, видишь? Ты нашел таляр из первой партии монет Хмельницкого!

Филипп присоединился к разговору и свистнул.

— Историки пишут, что он создал первый монетный двор прямо у себя в Субботове, — рассказывал Ярема. — А это западный таляр, перебитый на первую валюту нового государства. Представляю, как взбесился круль Польский, когда ее увидел!

— Что это? – не понял Игнат. — Они ведь не его злотые перечеканили.

- Дело не в злотых. Только суверенные, независимые правители имеют право на чеканку своих монет, и этим Богдан провозглашал создание отдельного государства, — объяснил Ярема. — Тысяча шестьсот пятьдесят третий... Этой монете почти двести лет, думаете? Она старше Ордена! Ох, братец, повезло тебе с этим таляром. Таков ныне настоящая редкость, стоит не менее тридцати дукачей.

– Сколько, пыль? – взвыл Игнат. - За это?! Тридцать, холера, дукач?

Северин подбросил и с довольным видом спрятал монету.

— Таково мое характерное счастье. Не повезло с любовью – повезет с деньгами!

– Ты отдашь ее владельцу, если он вернется? - поинтересовался Филипп.

— Э-э-э... Конечно, — кивнул Северин. – Хотя я не думаю, что за ней вернутся.

Он ошибался.

Через несколько минут из-за деревьев послышался шум, и на поляну завернуло полтора десятка мужчин. Все были вооружены палками и топорами, имели нашитые на свитках белые кресты, а еще двое несли немалые коррогвы с ликами Христа и Девы Марии. Последний в отряде вел старую кобылу, запряженную в небольшую телегу.

– Эй, людишки, слава Ису! — крикнули паломники.

— Навеки слава, — вежливо поздоровался Ярема.

– Вы здесь монетку не находили? — спросил один из мужчин, у которого была самая длинная борода.

Кто-то вскрикнул: божьи воины разглядели чересы с тремя скобами.

— Смотри-ка, это же характерники!

Пришельцы мгновенно нахмурились и перекрестились. Корогвоносцы вместе забубнили «Отче наш».

— Спрашиваю, не видели ли здесь монету? — повторил бородач зло.

– Не видели, – скрестил руки на груди Игнат.

— Врешь, оборотень, — зашипел вожак. – Насквозь тебя вижу! Не жжет карман ворованное серебро?

— Жарку тебе жжет, — мягко ответил Игнат.

– Я их узнал! Узнал! — заорал кто-то из божьих воинов.

Повсюду ждут неожиданные встречи, – подумал Северин. Он хотел было честно сообщить, что нашел монету и вернуть драгоценному таляру, но теперь усомнился.

— Те же ублюдки! В Киеве месяц тому назад видел! Именно этих! Они богохульством занимались, рабов Божиих грязью поливали, а потом жалко бежали, разбросав дьявольское волшебство!

— Да вы без всякого волшебства пятками накивали, — хмыкнул Ярема. — Когуты лживые.

– А тот ирод, что с косой, – послышался третий голос, такой пронзительный, что хотелось закрыть уши. — Он в Ставищах невинному мужу руку качаном покалечил!

Филипп невозмутимо снял с седла канчук и развернул, словно соглашаясь с обвинением. Божьи воины гневно затрясли палками и топорами, короговоносцы закончили «Отче наш» и затянули молитву о победе над безбожными врагами.

— Проклятые кресты!

- Сатанинские слуги! Адские ублюдки!

- Монету украли!

— Сейчас, оборотень, исповедуетесь, — бородач оценил настроение отряда и медленно достал из петли булаву. — За свои грехи чернокнижные, за все преступления...

— Что здесь происходит?

Из-за спин шайки вышел Марко. Вожак растерялся, но только на мгновение.

- О, еще один серодранец, - он оценивающе разглядел Вишняка. – Только седой. Дожил ли до седин на крови невинных?

— Уезжайте, люди, с миром, — махнул рукой брат Кремень. — У нас нет времени.

Вожак рассмеялся.

— Нет времени? Чем ты так занят? Поглаживаешь свой прут, ты, девственник? — Божьи воины ответили дружеским хохотом. — А знаешь, что мы того прута все по очереди обещали?

Вишняк ответил просто: прохрустел удар и бородач вместе с булавой дернулся вниз, хватаясь за нижнюю челюсть.

Несколько секунд все ошеломленно смотрели на него. Коругвоносцы смолкли. И через мгновение:

- Бей нечисть! За Бога!

– Не занимай!

Божьи воины покатились волной, Ярема и Игнат рванули к Марку.

Северина от них отсек один из молодчиков — верткий, жилистый, в грязной свитке с несколькими нашитыми крестами, давно потерявшими белый цвет. Характерник уклонился от удара, бил в ответ, но противник умело перехватил его руку и дернул к себе, подвергая вторым кулаком в живот. Северин хекнул и с лета зацепил лбом в подбородок божьего воина.

Филипп стоял в стороне, не сделав ни шага. На него побежали двое корогвоносцев, покинувших святые лики прислоненными к возу с флегматической кобылой, вооружившись палками. Тавриец взвешенным, резким движением ударил плеткой. Кнут рассек лоб первому, отскочил, на миг замер, выстрелил, пролег через лицо второго. Мужчины выпустили оружие, схватились за рваные лица, завыли от боли, а плед ужалил еще — по рукам, но, когда они бросились наутек, по спинам. Забыв о коррогвах, оба исчезли в лесу.

Ярема, как молодой бог войны, плыл в родной стихии. На его лице замерло выражение счастья, большие кулаки летали подобно небольшим таранам, и стена могла спасти от их силы. От ударов Ярового противники складывались, как спелая рожь под косой. Марк бился вправо, Игнат влево шляхтича — и троица характерников меньше, чем через минуту, размела остатки отряда.

Северин только что закончил со своим соперником, дремнувшим после заключительного копняка, как битва была завершена: божество воинство стонало на земле и кое-как ретировалось после разгромного поражения. Чернововку вспомнилось сражение бурсаков на Контрактовой площади.

- Молитвы не помогли, - подытожил Филипп и свернул плетку.

Разгоряченный Ярема проревел:

– Пятеро! Пятеро, псякрев! Кто больше?

– Четыре, – сказал Марко, потирая косточки на правой стороне.

– Три, – Игнат сплюнул. – Я сегодня не с той ноги встал.

- Два, - пожал плечами Филипп.

– Один, – кисло завершил расчет Северин.

Божьи воины исчезали на дороге. Кому досталось меньше, помогали другим; все забыли о флегматической кобыле с телегой, но та самостоятельно пошла вслед. Характерники молча наблюдали за их отступлением.

Бородань, состоявшийся одним ударом в челюсть, отходил последним. Он подхватил с земли брошенные коррогвы и закричал с безопасного расстояния:

— Архиерею перескажем! Мы запомнили! На вас пойдет анафема! Анафема! Дьявольские ублюдки!

Игнат подобрал комок земли, метнул в голову крикуна, но тот уклонился и побежал быстрее. Лики Иисуса и Девы Марии трепетали и с осуждением смотрели на сероманцев. Из-за деревьев доносилось:

- Патриарх Киевский! Украли монету, безбожные ворюги... Кара Господня! Нападение на верующих! Поплатитесь...

Марк покачал головой и проворчал несколько крепких слов.

— Брат Кремень, но мы же не должны лишний раз настраивать против себя простые люди, — невинно заметил Игнат.

Вишняк смерил его ледяным взглядом и ответил:

– Это были исключительные обстоятельства.

– Угу, – пробормотал Игнат. — То есть как тебе захотелось кому-то морду натолкнуть, то исключительные обстоятельства, а как нам, то нельзя.

- Ты что-то сказал, брат Эней?

- Молчу.

Марко подарил слобожанину еще один тяжелый взгляд, после чего обратился к Яровому:

— Брат Малыш, а ты чего нос понурил? Только таким радостным был.

Ярема вздохнул.

– Не хочется анафему.

- В самом деле? — Вишняк хмыкнул. — Боишься выдуманного проклятия от людей, когда носишь настоящее настоящее?

Шляхтич почесал рыжую макитру и на всякий случай перекрестился.

Тем временем Северин отошел к дубу: там ждало письмо. Красные буквы проплыли и растаяли, потусторонний шепот стих, а Северин замер у ствола, словно очарованный, и поверить не мог в то, что только услышал.

Пришел раздраженный Вишняк.

– Щезни, брат Щезник, – приказал он. — Должен прислать срочный доклад.

Северин забрался к шайке и позвал всех к себе.

– Монету владельцу ты так и не вернул, – заметил Филипп.

— Забудь о проклятой монете. У меня более важная новость.

– Что случилось?

Три пары глаз внимательно смотрели на него. Северин проверил, не подслушивает ли Марко, и затем сообщил:

– Павлин написал.