Argumentum ad hominem (Вероника Евгеньевна Иванова) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 12. Скелеты и шкаф.

Дарли

Все песенницы помешаны на контроле. Больше или меньше, так или иначе. Правило, из которого не бывает исключений, потому что сдвиг, возникающий вскоре после полного пробуждения дара, увы, не совсем, а может, и совсем не психологический. Физиология, мать её. Механизмы не то, что подпороговые, а подплинтусовые.

Когда сканирование пространства перестает животно пугать, оно тут же занимает законное место в системе ощущений, закрывая все вопросы и прогоняя любые сомнения. Оно есть, оно здесь, иначе быть не может, иначе жить не хочется. Всё.

Конечно, память о прошлом никуда не исчезает, но нарочно её никто из нас не ворошит. Разве что под страхом смертной казни, да и то… Слишком уж велика разница между до и после. Слишком невероятна.

Возможность не просто умом знать, что и кто находится вокруг тебя, а чувствовать каждой клеточкой тела, сносит крышу вернее любого алкоголя или чего-то пожестче. А уж когда приходит окончательное понимание, что твоё, теперь уже почти неохватное личное пространство – именно, что личное, такое, где ты и только ты решаешь, чему позволить случиться, можно загреметь в лечебницу. И многие гремят. Меня, к счастью, бог миловал. Правда, от просмотра чужих приключений разума освобождать не стал.

Обычно в качестве терапии достаточно всего лишь столкновения песенных полей. Да, не все с первого раза понимают это и принимают, но большинство справляются. Прямо как в том известном изречении, про границы свободы, которые заканчиваются и начинаются.

Мы не можем воздействовать песнями друг на друга. Наверное, потому что иначе самовыпилились бы в борьбе за сферы влияния. Но создатель, видимо, был слишком доволен своим творением, и решил: нефиг враждовать, мир большой, на всех хватит. Хотя, на самом деле… Чисто теоретически хватает, конечно. Особенно если посчитать всякие тундры, пустыни и джунгли. Но как люди ищут для себя теплые места, так же точно поступаем и мы. Ныне, присно и во веки веков идем за людьми, чтобы неизбежно натыкаться на сестер и братьев по ремеслу и…

Самые понятливые учатся отступать сразу же, как только почуют чужую песню, особенно уже внедренную в объект. Потому что мало ли что и мало ли зачем. Может, все это развлечения ради, а может, для работы, неважно. Если одно место занято, ищи другое.

Да, сначала бывает обидно и горько, до остервенения. Кажется, что кто-то снимает сливки, предназначенные тебе. Что кому-то просто повезло оказаться тут раньше. Что судьба несправедлива и так далее, и тому подобное. Самое смешное, зачастую такие выводы даже вполне оправданы, потому что количество по-настоящему больших призов в мире ограничено. И морально смириться с существующим положением дел, прямо скажем, под силу не каждому. Но как говорят? Не поймешь через голову, поймешь через… В нашем случае – тело. Все. От кончиков до кончиков.

Это жестокое действо. Бесчеловечное. Кровавое. Даже будучи просто зрителем, получаешь впечатления, незабываемые никогда. А уж если становишься участником…

Можно лишь восславить господа за то, что в таком уроке нуждаются лишь очень отдельные песенницы и крайне редко. Зато присутствовать заставляют всех, кто подвернется под руку. Дабы неповадно было ни пробовать, ни даже помышлять о том, чтобы сражаться друг с другом за место. Вернее, за человека. Потому что наши владения – не квадратные метры, акры и мили, а люди. И только они.

Сначала происходящее выглядит, как игра. В конце концов, работать с акторами все мы начинаем учиться сразу же, как освоим сканирование. Вот и кажется, что наставница лишь предлагает двум особенно рьяным спорщицам нечто вроде соревнования. Захват позиции. Чуточку непривычно, но технология все та же, стало быть…

Понимание приходит не сразу, даже к самым сообразительным. Да, возникает некоторое недоумение, ведь объект влияния только один, а все предыдущие уроки настоятельно рекомендовали нам не пересекаться активными песнями. То есть, в пределах одного актора. Так зачем же вдруг учитель нарушает собственные правила? Вернее, велит их нарушить?

В архивах каждой обители, кстати, есть найти много записей о том, как песенницы отступали перед этим испытанием. Видимо, предчувствуя дурной исход. И тогда все расходились тихо и мирно. Но, конечно, случались в истории и те, кто оказывался слишком смел и безрассуден. Мне довелось увидеть такую парочку. Их имена в моей памяти не задержались. Как и образы, впрочем. Что немудрено: в юные дни меня куда больше занимали песни, как сами по себе, так и в применении к делу. А когда почти весь день напролет буквально слушаешь свой же голос, детали окружающего мира не имеют значения.

Да и вообще, они даже обучались в другой обители. Наш курс туда пригласили, можно сказать, для обмена премудростями, ну и, заодно, для наглядного наставления. Так это называлось официально. И мы, набивая зал битком, рассчитывали увидеть что-то замечательное, не предполагая, что несколько минут спустя будем отчаянно искать место, куда опорожнить желудок.

Наверное, произведенный эффект оказался настолько силен ещё и из-за минимума времени, понадобившегося двум девицам на растерзание актора. Уж слишком они были заряжены на поединок друг с другом, слишком распалены. И как только звон гонга начал превращаться в эхо, бросились в атаку. Каждая своей песней.

Можно сколько угодно рассказывать о резонансах, показывать мультики или даже документальные киношки, но ничто не прочищает голову лучше, чем смерть, в которой ты сам принимаешь участие. Да, не как её творец, а лишь как очевидец, только и это больше, чем можно вынести.

Человек, сам по себе, сложная, вечно колеблющаяся система, и речь тут вовсе не об играх разума. Ритм кровотока вкупе с нервными импульсами и прочей хренью – это даже не песня, а целая симфония. Оркестр, в который ты можешь вклиниться в качестве дирижера. Количество инструментов заранее определено, партия каждого неизменна, но управление…

Любой музыкант замешкался бы и запутался, получая команды от двух дирижеров сразу. А то и вообще бы вскипел, бросил инструменты и гордо удалился прочь со словами: «Я так не играю!». Что уж говорить о человеческом теле?

Утешало лишь то, что мучения актора длились считанные минуты, и он, скорее всего, не успел осознать, как его органы один за другим сбиваются с природных ритмов. Но мы, наблюдающие, почувствовали все. Особенно хорош был финальный аккорд, отлетевший во всех нас последним всплеском жизни, за которым наступила кромешная тишина.

Нет, серьезно, у многих реально потемнело в глазах. Я тоже проморгалась не сразу. А потом ещё несколько суток подряд не могла даже зажмуриться. И не гасила свет ночью. Потому что любой оттенок темноты сразу вызывал в памяти полученный урок. Снова и снова. Понадобилось время, чтобы успокоиться, а главное, вдолбить в себя, как не нужно поступать никогда. Зато потом почти всю жизнь полагала: ничто в мире неспособно сдвинуть меня с этого убеждения. Пока время правил не уступило место времени чудес.

Я не думала, что могу так сильно испугаться. Причем не за себя, а за кого-то другого. Который сопит сейчас на постели где-то за моей голой спиной. А я до сих пор боюсь. Помимо всего прочего, обернуться и убедиться. Поэтому пялюсь на сад через окно-дверь и считаю листья на кустах.

Я ведь могла его убить. Рыцаря. Своим порывом, когда бросилась следом за Лео. О чем я вообще тогда думала? О том, чтобы помочь? Спасти? Нет, ни капли. У меня просто не получилось бы. Все, что я могла сделать, это…

Ну да. Погибнуть вместе. Самый странный выбор изо всех, приходившихся когда-либо на мою душу. И я его сделала. Но одновременно с этим решением приняла и кое-что другое. То, что должно было случиться рано или поздно, так или иначе.

Я выбрала сторону.

Скучную, банальную, предсказуемую. Ту, где чудеса – дело исключительно собственных рук. Ту, где все понимаешь и все контролируешь. Или хотя бы так думаешь. Пока о себе невзначай не напомнит совсем иная сторона.

Я могла бы считать, что это его месть. За все моё хорошее. Этакий укол, не смертельный, но достаточно болезненный, чтобы надолго запомнить и… Да, наверное, отчасти пожалеть о содеянном и несбывшемся.

Я могла бы так подумать. Но в голову почему-то приходили другие мысли. Например, о доверии, которое предала.

Он ведь ни разу не подвел меня. Всегда делал то, что обещал. Принимал, как должное, то, о чем говорю, и не задавал лишних вопросов. В общем, был очень хорошим мальчиком. Наверное, даже верил. Да и как могло быть иначе? Я ведь и сама тогда… Почти верила. Обещала помочь. Быть рядом. А что в итоге? Позорно сбежала от своих же слов и намерений. Бросила парня наедине с этим клятым восхождением и всем остальным. Хотя, если Лео прав, то все уже вроде бы закончилось, и должно полегчать?

Нет, вряд ли, особенно теперь, когда он совсем один. Снова. Только уже не ребенок, а взрослый, худо-бедно, но осознающий собственную странность. А когда сообразит окончательно, в чем дело, начнет искать своих. Обязательно. Чтобы прибиться к стае. Правда, когда-то сородичи уже отвергли его, и не факт, что сменят свои установки, каким бы правильным он ни был. Каким бы…

Да вот же оно, нужное слово!

Правильный. Только это не относится к качествам личности, не учитывает характер, взгляды и прочие человеческие заморочки. Это означает всего лишь «соответствующий правилам».

Что же получается? Его ломали и плющили, чтобы слепить задуманное, а потом вдруг отказались от первоначального плана? Концепция изменилась? Финансирование прикрыли? Да все, что угодно, могло произойти. Вплоть до совершенно естественного ухода кураторов проекта на покой: поигрались, надоело, бросили. Совсем, как я. А рыцарь, или кого уж там собирались изваять, остался недоделанным. Ну, относительно намеченного результата, конечно. Завис на какой-то из точек маршрута. И самое печальное, вряд ли кто-то сейчас способен указать ему, куда двигаться дальше. Я уж точно не смогу. Не смогу даже…

Тогда, перед прыжком в пропасть, на какое-то мгновение его взгляд стал совсем черным. Не в смысле угрозы, ярости, злобы или чего-то похожего. Нет. Потемнел бесстрастно и буднично, словно в комнате выключили свет. Или закрыли дверь. Тихо, спокойно, разве что, с легким вздохом сожаления.

Лучше бы был грохот. Лучше бы случился вселенский катаклизм, чем вот так, вежливо и почти понимающе. А с другой стороны…

Он принял бы любой мой выбор, это чувствовалось с первых минут. Наверное, потому что для него самого возможность выбирать, даже чужая – величайшая драгоценность. Несбыточное чудо, о котором нет смысла даже мечтать. Все, что рыцарь позволил себе на прощание, это намекнуть, чего я лишилась своей же волей. Провел презентацию, гаденыш.

Я полагала, что на карте контроля для меня давно уже не осталось белых пятен. Была неколебимо уверена. До часа и двенадцати минут пополудни, когда мой пульс вдруг стал оглушительно громким, чтобы на одном из пиков взорваться внутри меня, разлетаясь крошечными осколками во все уголки и закоулки тела. А ещё несколькими секундами позже я поняла, что впервые в жизни чувствую о себе все и сразу.

Обычно мы обращаем внимание лишь на то, что делаем и чем делаем. Почему так легко засидеться или залежаться в неудобной позе: либо слишком увлекаемся каким-то локальным процессом, либо вынуждены сосредотачиваться для точности и качества. И хотя ученые твердят, что ресурсы мозга безграничны, он все равно почему-то предпочитает экономить собственные силы, не особо интересуясь, как себя чувствует мизинец левой ноги в тот момент, когда взгляд скользит по строкам новостных сводок. Мол, нафига тебе нужно столько сведений о мире одновременно? Не рассыпаешься на кусочки, и ладно. Продолжай в том же духе.

Только это общее правило. Общечеловеческое. Не рыцарское.

Наверное, если бы все это продолжилось чуть дольше, я бы сошла с ума от ощущений. От одной только попытки их осознать. Сбрендила бы гораздо раньше, чем догадалась: думать не нужно, от слова «совсем». Достаточно просто чувствовать. К счастью, наваждение схлынуло почти столь же быстро, как появилось. Вот только следом…

Ещё мгновение назад я дурела от цельности себя самой, единоличной, единовластной, да просто – единой и неделимой, и вдруг контроль перестал существовать в пределах моего мира. Полностью. Как факт. Как явление. Даже как словарная статья. Но самым странным оказалось то, что это ничуть не испугало. Наоборот, наконец-то прояснило разум, плавно и естественно подведя к весьма незатейливому выводу.

Если твоя свобода и вправду заканчивается там, где начинается свобода другого, совсем не обязательно возводить в этом месте стену. Потому что две свободы вместе – лучше, чем одна, и уж точно, гораздо больше. Потому что чужая свобода может научить, вдохновить, подарить…

От обвинения в непристойном поведении меня спасло лишь то, что место, предложенное Лео для распивания коктейлей, находилось у него же дома. В гостиной. С большим диваном, в обивку которого оказалось чертовски удобно впиваться ногтями при исполнении… э… физических упражнений определенного рода.

Я не ожидала от себя такой прыти, Лео – тем более. Но вроде возражений с его стороны не последовало. Что же до моих чувств… Моментами даже злилась. На то, что кто-то чужой взял и понял за меня, что мне нужнее. И тут же краснела от стыда, признавая: сама-то ведь никогда и ни за что бы не. Даже вполовину не так. Ходила бы вокруг да около, перебирая прошлый опыт и пытаясь хоть чуточку привыкнуть к настоящему, вместо того, чтобы…

Да, совершить свое личное восхождение к сияющим вершинам. И с удивлением узнать, что мой путь готов разделить кто-то ещё.

Не знаю, как подобное вообще стало возможным. То, что вполне походит под определение прощального подарка. И наверное, никогда не решусь рассказать Лео об истинной подоплеке всего произошедшего. Но точно также никогда ничего не забуду. И злость, и восторг, и чувство вины за то, что не справилась. Переоценила собственные силы. Обманулась и обманула там, где нужна была, прежде всего, моя честность. И мне самой, и рыцарю.

Нужно было остаться? Или хотя бы вернуться? Нет, я не осмелилась бы посмотреть ему в глаза ещё раз. И даже прикоснуться.

Зато кое-кто другой, не задумываясь, завернул меня в свои объятия и что-то плюшевое. По всей видимости, халат. О боже, ещё и с атласными вставками. Ну конечно, добропорядочный дом, солидный мужчина, а тут я, с голым задом, мелькаю перед окнами. И вообще, что скажет местное общество? Наверняка и непременно вынесет порицание, а может даже…

– Завтра же вызову садовника. Посадим здесь лилии. Лучших сортов мира.

Решил, что я уже примеряюсь к саду на предмет использования? Нет, такого количества деловитости во мне сейчас не соберется. Только если сделать вид:

– Лучше кабачки. Их есть можно. И цветут не хуже.

Молчание. Горячие выдохи прямо в макушку. А волосы, кстати, несвежие. Да и пропотели мы оба совсем недавно не хуже, чем в бане. Так что, нефиг.

– Прости, ты что-то сказала?

О, стоило чуть отодвинуться, как сразу очнулся? Запомним.

– Больше говорил ты.

– О чем? А, да… Ты так увлеченно смотрела в окно, и я подумал… - Снова нагнулся, зарывая нос в мои волосы. - Пусть будут лилии. До самого горизонта.

У-у-у, а дело-то плохо. То есть, все настолько хорошо, что и поверить страшно.

Какой горизонт? Тут и четверти акра посевных площадей не наберется. Даже если перепахать дорожки. Значит, с адекватностью прощаемся.

Да и, если учесть пассаж, свидетельствующий о неожиданно наступившей избирательности слуха, за выводом далеко ходить не надо. Сведущие люди утверждают: как только мужчина перестает слушать ваши слова, пиши пропало. То есть, пропал. Охотник. Потому что добыча уже в лапах, в логове, заманчиво попискивает, теплая, мягкая, ароматная, и инстинкт завоевания уступает место другим своим братцам. В частности…

А через плюш его прикосновения, пожалуй, ощущаются даже более интригующе. С ноткой приятной таинственности. Нет, не в плане цели и смыслов: тут все яснее ясного. И можно до самого заката вот так, не отрываясь друг от друга… Или нельзя. Потому что чертовски хочется пить.

– Последний коктейль был явно лишним.

– Ты… Сожалеешь?

Кажется, перестал дышать. По крайней мере, моей голове стало прохладнее. А сердцу, почему-то, наоборот.

– И ещё как! У меня не горло, а пустыня Сахара. И если я срочным образом ничего не…

– Я заварю чай.

Последнее слово опять выдохнул в макушку. Это он зря. Так ведь и привыкнуть можно. Придется дозировать эту милоту самым строгим образом.

На удивление, гостиная пострадала от нашего взаимного безумства совсем немного. Но тут заслуга целиком на счету увесистой мебели, такой же основательной, как и хозяин дома. А мелочи вроде разбросанной одежды не в счет. Их можно просто собрать в кучу. По крайней мере, моё имущество. И совершенно точно, стоит поднять с пола комм, вылетевший из кармана, когда…

– М-м-м.

– Ты что-то сказала?

А он памятливый: слушать не слушает, конечно, но пометил себе, что обязательно нужно реагировать. На любой чих. И возможно, однажды это начнет меня напрягать. Но пока… Пусть продолжает. Одобряю.

И поднос с малым чайным сервизом, пожалуй, тоже приму, снисходительно и великодушно. Хотя это выглядит уже совершенно театрально. Или даже кукольно.

– Я последние дни не добирался до кухни, поэтому могу предложить только покупные бисквиты и джем.

Что значит, не добирался? Он что, ещё и… Ну прямо не мужчина, а мечта. И за что мне такая радость на старости лет?

Хотя, может, такой она и должна быть, старость эта. Уютный дом, мягкая мебель, терпкий аромат чая на всю гостиную, одинаковые халаты и тишина, которая не тяготит, а напротив, только помогает лучше слышать друг друга, особенно с помощью…

Нет, придется все-таки шлепать его по лапам. Со всей возможной строгостью.

– Это совершенно лишнее. То, что ты сейчас делаешь.

– Делаю? - удивился почти искренне. Даже рука, держащая чайник не дрогнула.

– Ага.

А чай вкусный. Или это жажда сказывается: готова сейчас обожествить любой напиток, только бы мокрый и обильный.

– Ты против угощения?

– Я за здоровый рацион.

Занятно иногда наблюдать, как твой собеседник начинает теряться между словами и ощущениями. Вроде и чувствует подвох, но ухватить бяку за хвост и вытащить на свет никак не получается. Вот и смотрит на тебя умоляющим спаниелем: мол, хозяин, ты уж говори ясно, чего делать, куда бежать, кого ловить?

Но, как я и сказала, здоровый рацион – прежде всего. А вишенками на торте будем лакомиться только по праздникам.

– Убавь громкость. А лучше вообще выключи репродуктор.

– Я не…

Да и я не особо. Понимаю. Пока могу только вести натурные наблюдения, но и их результатов уже вполне достаточно, чтобы начать задумываться о технике безопасности.

– Наши голоса изменились. Прислушайся.

Он недоверчиво сощурился, но в этот раз все-таки послушал. И меня, и себя, и песни. Чтобы сделать правильный вывод, потрясенно качнуть головой и спросить у пространства:

– Разве такое вообще возможно?

Строго говоря, нет. Не должно быть возможным. Голос, он же почерк, задан от рождения и до смерти самим строением и особенностями организма. Поэтому двух одинаково поющих песенниц природа не порождает. Даже близняшки все равно будут петь по-разному. А мы…

Самым приблизительным определением стало бы «запели в унисон». Это если образно выражаться. В действительности же в наших песнях появились крошечные, но все же вполне заметные фрагменты одного и того же звукового рисунка. Причем не принадлежащего изначально никому из нас, а словно созданного из сплетения наших… Ну да, и тел тоже. Этакая метка родственности или принадлежности друг другу. Как обручальные кольца, что ли. Вот только хвастаться таким приобретением явно не стоит. Даже просто показывать, и то лучше поостеречься.

– Возможно или нет, теоретизировать уже поздно, не находишь?

– Да какие тут могут быть теории? Это же… Это настоящее чудо!

И я даже догадываюсь, кто его сотворил. Вопрос в другом: что именно сотворилось?

– Надеюсь, ты не забыл, как поступали со всякими чудесными вещами в Средние века?

– Хочешь сказать…

– Просто подумай о том, что будет, если наши песни случайно пересекутся. И не в пустом месте.

Лео подумал и выразил резюме своих размышлений коротким, но весьма многозначительным:

– О-у.

– Масштабы разрушений – на ваше усмотрение. Про жертв и не говорю.

– И все-таки, это просто поразительно…

– Поразительно у тебя чай вкусный. А зараза, которую мы дружно подхватили, штука серьезная, и относиться к ней лучше без лишнего восхищения.

– Ты не понимаешь… - он откинулся на спинку кресла и запустил пальцы в волосы, взлохмачивая воронье гнездо ещё больше. – Сама возможность такого слияния… И потенциальное развитие генетической линии…

Это сейчас было о детях? Чур меня, чур. В этом я точно участвовать не собираюсь. Слава богу, что возраст и состояние здоровья вроде бы не… Хотя, Лео же врач каким-то боком, с него станется. Попробовать, по крайней мере.

– На меня не рассчитывай.

– М?

– Если сейчас же не выключишь ученого, я встану и уйду. Подальше и навсегда.

– Дарли…

– Я сказала, ты услышал. Или нет?

И чтобы принять решение было легче, напомнила:

– Оприходованы мы оба. Так что, для своих друзей-профессоров ты теперь уже тоже не коллега, а…

– Лабораторная крыса.

По тому, как Лео выговорил эти два слова, можно было понять многое. Даже слишком. Словно в его прошлом уже было что-то похожее. Что-то с другой стороны решетки.

– Именно. А лично я против опытов, с животными и вообще.

Ну, если и так не догонит, или, не дай бог, решит корчить из себя первопроходца, испытателя собственного естества и жертвенного агнца в одном флаконе, нам точно не по пути. Как бы горько ни было расставаться. Хотя, вполне может оказаться так, что мановением руки одного белобрысого чародея мы теперь не только обручены, а ещё и повенчаны. Насколько помню, традиционные рыцарские ордена не разделяли службу военную и религиозную, и чисто формально наш рыцарь вполне имел право… Ну да. А мы очень даже конкретно обозначили взаимное согласие. Пока смерть не разлучит, и все прочее.

– Поэтому…

– Мы должны быть осторожны.

Слава тебе, господи! Сообразил. А главное, снова использовал это многозначительное «мы». И бросился уточнять:

– Твой почерк известен многим?

– Да не то чтобы. Я, знаешь ли, не командный игрок. Предпочитаю выступать соло. А ты?

Опять этот недоуменно-собачий, чуточку обиженный взгляд. Теперь-то почему?

– Признаться, я подумал… Ещё до того, как… Но с учетом всех обстоятельств… Возможно, было бы разумнее… И безопаснее…

И гораздо приятнее, что самое важное. Но пока он доберется до нужных слов, я покроюсь мхом.

– Согласна.

– М?

– Это же было предложение, да?

Оторопел окончательно и бесповоротно. Только что ресницами не захлопал.

– Я…

– И давай обойдемся без вставаний на колено и прочих акробатических этюдов. Наши суставы уже не в том возрасте. Да и клятвы, считай, ни к чему: все, что должно, уже успешно выгравировано внутри нас.

Или нацарапано перочинным ножом, как это вечно норовит делать детство и юношество, портя деревья. Дарли плюс Лео равняется…

Правда, могу поклясться, наш рыцарь такими наклонностями не страдал никогда. Наверное, даже не представлял себе ничего похожего, когда брался за дело. Скорее всего, это вообще было чем-то вроде защитного механизма, и вполне логичного, учитывая способность его организма гасить колебания. И если атакуют две разные песни, для экономии ресурсов их… Ну да. Разумнее всего – синхронизировать.

Тварь какая, а. Вот так и задумаешься, что страшнее: попасть к рыцарю в рабство или стать жертвой его благородства. Да, можно сказать, вполне счастливой, но все же. Решал-то и делал он. Вдруг мы с мистером Портером сами по себе совсем друг друга не…

На колено Лео, и правда, вставать не стал. Зато подошел, рывком поднял меня из кресла и в считанные секунды довел поцелуем до состояния тающего желе. А потом пообещал:

– Все будет. И клятвы, и кольца, и колени. Как положено.

– Даже если я буду возражать?

– Особенно если будешь возражать.

Ну как тут устоишь? Тем более, что стоять не надо: можно снова утонуть в мягких подушках кресла, куда тебя бережно опустили.

– Но прежде, чем мы продолжим…

– А мы продолжим?

В этот раз он уже не купился на мою подначку, и с нарочитой серьезностью подтвердил:

– Даже не сомневаюсь.

Потом вернулся на свое место по ту сторону чайного столика, скорбно сцепил пальцы и какое-то время рыскал взглядом внутри себя, явно что-то разыскивая. А когда нашел, из уст полилось предсказуемое:

– Когда я был совсем ещё молодым…

– Стоп-стоп-стоп! Если это то, о чем я думаю, тебе лучше заткнуться ещё на старте.

– Почему?

– Потому что ни одна нормальная женщина не вынесет рассказов своего мужчины о бывшей.

Улыбнулся:

– Ты вынесешь.

– Потому что я в принципе ненормальная. И очень буйная, кстати.

– Я знаю.

– Пусть не смогу добраться до той, которая… Ты-то – в пределах досягаемости.

– И никуда не уйду, не бойся.

Бояться? П-ф-ф-ф! С какой это стати? Да чтобы я… Хотя под ложечкой все-таки соснуло. Чуть-чуть.

– И речь не о бывшей. Хотя, признаюсь: тогда мне казалось, что я влюблен. Правда, совсем недолго. Лишь до того момента, как…

Не знаю, кому как, а у меня сентиментальный пафос всегда вызывает желание подвигать челюстями. Но огорчать Лео комментариями что-то не хочется, поэтому… Зажую остатки бисквитов. С толстым-толстым слоем джема.

– Я тогда заканчивал обучение. На последнем году, уже перед специализацией, нас таскали по разным ознакомительным курсам. И по разным странам.

Ого. Повезло ему с учебным заведением. А мне дальше родного плетня выбраться так и не удалось. Хотя, учитывая легкую мрачность на челе рассказчика, может, и к лучшему.

– Это было в Австралии. Семинары по медицине катастроф, с выездами на места разных исторических событий. По желанию, конечно. Я и несколько девчонок с курса тогда как раз поехали на экскурсию в Ньюкомб-Вэлли, к мемориалу какого-то древнего крушения. Но до памятников мы добраться не успели, потому что… Трагедия прошлого странным образом повторилась.

Что-то такое я слышала. И читала. Давным-давно.

– Землетрясение, даже не слишком сильное. А первые толчки и вовсе прошли незамеченными. Для сейсмологов. Зато местные скалы словно только и ждали момента, чтобы обрушиться и похоронить под собой туристический поезд.

Даже представлять картинку не буду. Мрак потому что.

– Мы были почти рядом, и преподаватель сразу потащил нас туда. На практику, так сказать. Хотя все, что мы способны были тогда делать, это пытаться облегчить страдания раненых, потому что настоящая помощь… Запаздывала.

Лео взял в руки чашку, но не сделал даже глотка. Просто сжал фарфоровые бока пальцами.

– Между толчками успела пройти только одна машина из конвоя. С руководителем группы, парой спасателей и кое-каким личным снаряжением. А дальше случился очередной обвал, перекрывший дорогу. На очень долгие несколько суток.

Было видно, что вспоминать ему нелегко. Рассказывать – ещё тягостнее. Так и я бы тоже не горела желанием распинаться о своих первых рабочих впечатлениях.

– Она… Она была классная. Уверенная, спокойная, деловая. Сразу все и всех расставила по местам, назначила основные цели, перечислила второстепенные, и пока мы собирались с мыслями, уже скакала кузнечиком по завалам, откапывая и вытаскивая. До самого захода солнца. Наверное, продолжала бы и ночью, но аккумуляторов в наличии было слишком мало, а уже спасенным тоже требовалась помощь.

Вот мы и добрались до сути. То есть, до женщины.

– Утром она была на ногах ещё до рассвета. И снова бросилась в бой с завалами. Такая с виду маленькая, хрупкая… А на самом деле словно стальная. Здоровые парни, которые приехали с ней, не могли угнаться. Даже в поднятии тяжестей. Могло показаться, что она вообще не устает, но… Я-то смотрел не только глазами.

Ещё бы. Помню себя в юном возрасте: шныряла песнями, где можно и где нельзя. Даже мысли не возникало о корректности, конфиденциальности и прочих этикетках. В смысле, правилах этикета.

– И я видел, насколько она измотана. К вечеру второго дня, по моим ощущениям, в её теле уже почти не было, что называется, живого места. Но к палатке она подошла твердым шагом и вполне бодро пожелала всем доброй ночи. А потом просто рухнула. Конечно, этого за пологом никто уже не видел. И не предполагал, насколько все может быть плохо. Но я-то знал. И мог помочь. Ещё днем пытался предложить свои услуги, но она отмахнулась. Сделала вид, будто не поняла. И я тоже не понял.

Кажется, мы подходим к самому главному моменту этой истории.

– Когда народ разошелся по спальным местам, я заглянул к ней. И едва не устроил всеобщую панику, потому что мне показалось, что нашел уже труп. Но она отчетливо произнесла, хоть и не открывая глаз: «Все нормально. Мне просто нужно отдохнуть. Иди спать».

Надо же. Ну хоть кто-то из них двоих оставался к тому времени в ясном рассудке.

– Конечно, я не пошел. И… снова предложил свои услуги. Тем более, что её же товарищам мы помогали восстанавливаться. Когда выдавались паузы с ранеными. А она… Расхохоталась.

Наверняка, хотя бы потому, что была старше и опытнее. И возможно, даже замужней дамой. А тут пылкий вьюнош со своим энтузиазмом нарисовался… Действительно, забавно.

– Я жутко оскорбился. Но не отступил. Придумывал причины и доводы, давил на чувства, в общем, сходил с ума от желания помочь. И она, в конце концов, сдалась. Посмотрела на меня странным взглядом и сказала: «Ладно, валяй. Только чтобы потом без обид». И я навалял. Очень большого дурака.

А был бы постарше и поумнее, сообразил бы, что если женщина в чем-то упорствует, лучше её не переубеждать. Виноват окажешься в любом случае.

– Большого опыта пения у меня, конечно, не было. Зато всю теорию знал назубок, наставники хвалили, так что… А ещё очень хотелось почувствовать себя если не спасателем, то спасителем. Но с первых же нот все пошло ровно наоборот моим представлениям. Она… Она словно запустила руку мне в горло, по самое плечо, стиснула в кулаке все внутренности, и вывернула меня наизнанку, не позволяя не то, что оборвать, а даже остановить песню хотя бы на мгновение. Я чувствовал себя куклой, совсем как те, перчаточные. В полном и безусловном подчинении. Но и это не было самым страшным. А когда я уже почти согласился быть послушным… Она меня отпустила. Сразу, резко, всего целиком. Вот тогда стало по-настоящему больно. И невыразимо обидно.

Конечно. Попользовались и выбросили – кто бы не обиделся? А главное, винить можно только себя. За свои же благие намерения.

– Мне многое хотелось сказать в те минуты. Наверное, много очень плохого. Того, за что мне потом было бы ещё и стыдно. Но к счастью, песня выжала из меня столько сил, что я и сам чувствовал себя трупом. А она… Перетащила на постель, прикрыла одеялом. Сказала: «Это было глупо, но трогательно. Спасибо». И ушла в ночь, к завалам. Чтобы успеть спасти ещё несколько человек.

Ему бы стихи писать. Или сразу поэмы. Героически-лирические. Слезу у читателей точно будет вышибать.

– А утром до нас все-таки добрались остальные спасатели и медики из её группы. Со всем нужным оборудованием, медикаментами и кучей других полезных вещей, с которыми подвиги не нужны. И ещё среди приехавших был человек… Такой же песенник, как я. Только уже совсем взрослый, жутко здоровенный. Он сразу подхватил её на руки, как только увидел. Обнимал, укачивал, шептал на ухо, а она… Смеялась. Гладила его по щеке. Что-то рассказывала и снова смеялась. Счастливая. Совсем не похожая на ту безжалостную сталь, с которой общался я.

Вообще, после таких историй принято ответно делиться сокровенным. Только в моей копилке, пожалуй, ничего похожего не найдется.

– Тогда я, конечно, не понимал, что столкнулся с рыцарем. Вообще ещё не слышал этого слова. Местные преподаватели тоже были не в курсе. Наставники начали подозревать неладное уже потом, когда вернулся домой. Потому что прийти в себя оказалось трудновато. Сначала я думал, что это больше вроде влюбленности, переживаний из-за того, что отвергли. Что не был достаточно хорош. Но когда пение совсем разладилось, за меня взялись специалисты Коллегии. Тоже, в своем роде, выжали и выпотрошили, допытываясь до мельчайших деталей. Наверное, я рассказывал, только не уверен, что связно. Воспоминания, мысли, чувства… Все спуталось узлами. И развязать их было невозможно.

Как же мне все это знакомо. Не с таким градусом накала, слава богу, но тоже прошла. И вышла живой и здоровой. Правда, спасибо за это говорить нужно совсем не себе самой.

– Все казалось бессмысленным. Сны походили на бездонные пропасти, а каждое утро приносило с собой только мучения. И я был уже близок к самоубийству, когда…

Он все-таки поставил чашку на стол. Целую и невредимую.

– Я искал место. Неприметное, заброшенное, чтобы если найдут моё тело, то оно уже точно будет мертвым. Даже пистолет прикупил, с рук, чтобы никто не знал. Но в самом удобном и тихом закоулке передо мной вдруг возник человек. Тогда он показался мне очень старым, а в действительности, наверное, ему было не больше шестидесяти. Высокий, крепкий, похожий на отставного военного. Я решил, что меня собираются ограбить или убить, что, в общем-то, было вполне мне на руку в тот момент, но он всего лишь сказал, очень мягко, почти ласково: «Спой для меня. Пожалуйста».

Какая у людей жизнь интересная, однако. Два рыцаря за раз. Я бы позавидовала, да мне… Пожалуй, одного более, чем достаточно.

– И я запел. Хотя все время после возвращения не мог даже думать о песнях. А он слушал. Внимательно. Чуть покачивая головой в такт. И в какой-то момент я почувствовал… Вернее, перестал чувствовать все те узлы. Как будто они сами собой развязались и рассыпались. Как будто ничего и не было.

Я даже могу предположить, что именно произошло. Рыцарь пустил в Лео свою тень и убрал все то, что ранее наломала женщина.

– Он в прямом смысле вернул меня к жизни. Физически – к прежней. Впрочем, врачевать мою душу он и не собирался. Убедился, что все хорошо, и ушел. Растворился в сумерках. А я даже не успел сказать «спасибо».

Теперь понятен этот его горячущий интерес ко всему рыцарскому. Правда, коктейль тот ещё: тут и обида, и разочарование, и чувство вины, желание ещё раз, хотя бы чуть-чуть, и стремление доказать, что он не котенок, а лев. Вопрос только, а Петер-то в чем виноват? Почему именно он должен расхлебывать все это рагу?

– Прости за долгую историю, в которой мне нечем гордиться. Но я должен был рассказать. Потому что самое главное выяснилось потом. Когда я вернулся в общежитие, перемену не могли не заметить. И во мне снова начали копаться, наверное, даже дотошнее, чем прежде. Вот тогда и выяснилось, что тот, второй рыцарь, действительно, вылечил меня. Вырезав поврежденные участки моей песни, как хирург скальпелем. Только швы, если и были наложены, рассосались ещё до того, как я переступил порог своей комнаты.

Итак, что мы имеем? Эпизод с нарушением песенного порядка и эпизод с его направленной модификацией. Что ж, в свете услышанного теперь нет даже повода удивляться тому, что произошло с нами намедни. Интересоваться технологией и вовсе бессмысленно: не думаю, что рыцари действуют по готовым инструкциям. К тому же, подробности, даже в самом тщательном изложении, ничем не смогут помочь ни науке, ни праздно любопытствующим. Чтобы чудодействовать, нужно просто быть рыцарем. Точка.

Хотя один нюанс, пожалуй, нужно уточнить:

– Этот пожилой дяденька и та женщина. Между ними, случайно, не наблюдалось чисто внешнего сходства?

– Я как-то не сравнивал. Слишком разные были… э… впечатления. А теперь, когда ты сказала…

Лео снова потянул руку к голове, но в последний момент передумал.

– Действительно. Если не брать в расчет рост и вес… Пожалуй, их лица и впрямь были похожи чертами.

Что и следовало ожидать.

– Но почему ты…

– Потому что. Слишком сильно было похоже, что родитель явился прибрать за своим любимым, но неаккуратным чадом. Обычное же дело. Человеческое.

– М-м-м…

Ох, пора бы мне уже привыкнуть, что он не откажется от своей любимой парадигмы чудовищ. Потому что ему так удобнее, для сохранения психики и вообще.

– Допустим.

Что, даже не станет возражать? Сегодня, и правда, день чудес.

– В конце концов, это их дело, между ними. Но если вернуться к нам…

– А мы куда-то уходили?

Вот только не надо на меня так смотреть. Заманчиво. И обещать:

– Непременно уйдем. Чуть позже. Сейчас я хочу уложить в голове хоть что-нибудь.

– Бог в помощь.

Опять стрельнул глазками. Прицельно и наповал. Хоть отворачивайся, право слово.

– Могу предположить, что мой первый… опыт схож с процессом подчинения. Только по какой-то причине не доведенным до логического итога.

– Не по какой-то, а по совершенно элементарной. Ту даму-рыцаря более чем устраивали её моногамные отношения, вот и все.

– Э… Да, наверное. Пожалуйста, не сбивай меня. Я и так почти…

– Умолкаю, умолкаю, умолкаю.

На этот раз его взгляд выразил полнейшее недоверие. Но почему-то донельзя довольное.

– Поэтому в моей песне появились те нарушения. Как заготовки. Например, на тот случай, если бы она захотела передумать.

А что, звучит очень даже разумно. Хорошая хозяйка ресурсами обычно не разбрасывается. Особенно мужескими.

– А старик их удалил. Хотя вполне мог использовать. Но видимо, сам…

– Не нуждался в юном падаване.

– Дарли!

– Да молчу, молчу.

Качнул головой, пряча улыбку:

– В общем, действия обоих понятны. В смысле природы и причин. И они вполне укладываются в общую картину. Но какого черта устроил этот парень? Взял, смешал, взболтал и переписал. Можно было бы предположить, что оставил свою метку, но… Я не испытывал тех ощущений и не испытываю. Ни на йоту. Либо они настолько хорошо замаскированы, что…

– Не парь мозги. Никакого поводка нет и быть не может.

– Думаешь?

– Уверена. Просто мы его вконец задолбали, и он решил: пусть лучше долбают друг друга. С чем и благословил. На долгую и счастливую.

А сам пошел зарываться в свою одинокую нору обратно. Кретин.

– Вот так просто, взял и соединил?

– Не думаю, что ему было совсем уж просто. Только если он умеет, то обязательно делает. Посмотрел, наверное, на нас двоих вместе и решил, что это правильно. А поскольку правила нужно соблюдать…

Лео устало откинулся на спинку кресла:

– Не считаешь, что все это, а каком-то смысле, произошло помимо нашей воли?

Наверное, насилие присутствовало. Примерно того же рода, что попытки заставить детей кушать кашу или овощи. Нужно ведь и полезно, но конфеты манят сильнее. И если вовремя не воспользоваться авторитетом, а то и ремнем, чадо рискует здорово испортить, как минимум, свое настоящее.

– Я не люблю считать. В принципе. Что же касается остального… Разве мы возражали?

Даже не пытались. Но если бы нам дали понять прямо или хотя бы намекнули… Наверное, ничего не получилось бы. В плане объединения. Уж не знаю, как тогда рыцарь справился бы с ситуацией, но… Вряд ли мы смогли бы нанести ему существенный вред: в той пропасти места хватило бы и десяткам, и сотням таких, как мы. И возможно, однажды, когда он устанет быть один…

Чем станет эта бездна для канувших в неё? Адом? Раем? Наверное, каждый решит для себя сам. Потому что Петеру явно не нужны игрушки.

– Я и сейчас ничего не имею против. А ты? – спросил, выделяя голосом каждое слово.

Ну, не знаю. Слопаю ещё кусочек бисквита, потом отвечу.

– В любом случае, теперь мы из участников событий стали соучастниками. Ты же не думаешь, что нас сочтут невинными жертвами?

Положим, закосить под жертву попробовать можно. А вот насчет невинности… Это да. Это мимо.

– Что предлагаешь?

– Убраться подальше от эпицентра взрыва.

– А он состоится? Взрыв?

Лео вздохнул:

– Боюсь, что да. Моё начальство вряд ли остановится на достигнутом. Я ещё не докладывал о последних изменениях, но… Я же не единственный куратор проекта, есть и другие.

Как-то нехорошо прозвучало. Тревожно.

– А что вы вообще собирались делать?

– Всех целей я не знаю. Могу только предположить, что верхние эшелоны хотят подобраться к рыцарям поближе, и Тауб должен сыграть роль приманки в этой охоте.

– А дальше что? Война до победного? Ты уж извини, но если совершенно ничего не знающий о себе и всей этой кухне парень уже творит всякую чертовщину, то обученный рыцарь…

– Воевать никто бы не стал.

– Значит… Дружить домами?

– Взаимовыгодное сотрудничество, да.

– И в чем тут выгода рыцарей? Интерес вашей стороны понятен, объяснять не нужно. Но что вы могли бы предложить особенного?

– Ресурсы, без которых рыцарям не обойтись.

– Имеешь в виду…

Во рту стало как-то кисло и противно. Правда, лицо Лео тоже выразило не самые благостные чувства, когда он уточнил:

– Песенницы. Оптовыми партиями.

– Черт…

– Ты же помнишь? Он угробил двоих, прежде чем встретился с тобой.

Положим, одна осталась вполне живой, хоть и не невредимой. Или речь о том, что…

– Я справился о состоянии мисс Лопес, первой пострадавшей. Как и обещал. Её рассудок так и не прояснился. По крайней мере, настолько, чтобы она смогла петь. Коллегия будет выплачивать пособие по утрате трудоспособности и оказывать помощь, в рамках допустимого. Но восстановить утраченное невозможно.

– Её песня…

– Разорвана в клочья. Прости, не хотел тебя расстраивать.

Да чего уж там. Чем больше информации, тем лучше.

– Теперь понимаешь, почему я… Сорвался?

Конечно. Подумал, что со мной может произойти нечто подобное. А поскольку мы уже были обручены, вовсю заработал инстинкт защитника.

– Все эти восхождения… Они, похоже, требуют очень многих жертв.

– Скорее, жертвоприношений.

Кивнул:

– Можно и так сказать.

Да не можно, а нужно. Какой смысл прятаться за иносказаниями и эпитетами? Процесс ведь естественный. Омерзительный в своей сути, но полностью соответствующий законам природы. Начинающие хищники постигают себя не только в играх. Но одно дело джунгли или саванна, где даже у добычи есть шанс победить. Здесь же…

Послушные стада на заклание. Просто замечательно.

– Значит, Петер должен был обратить на себя внимание и стать поводом для переговоров?

– Примерно так.

– А что в итоге должен был получить он сам?

Лео рассеянно потер шею:

– Не имею ни малейшего представления.

– Но его бы не отпустили?

– Скорее всего.

Сделали бы заложником, по всей видимости. Начали бы шантажировать вторую сторону. Например, угрозой все того же изучения и препарирования, а может, даже широкого обнародования отдельных подробностей, благо, наука ушла далеко вперед от тех, первых опытов. Массовый хайп – не та вещь, которую приятно наблюдать в своей личной жизни. И они бы договорились, алчущие с обеих сторон.

Нет, не так. Они все ещё могут договориться.

– Ты поддерживаешь эту идею? Ты сам? Внутри себя?

Я предполагала, что Лео будет думать, и довольно долго, но он ответил сразу:

– Это преступление. В котором я не хочу участвовать.

Ах ты ж, моя умница! Не знаю, что именно вправило тебе мозги, зато получилось отлично. Правда, что касается участия… Буду категоричной:

– Пока придется остаться. Нам всем, на своих местах. И делать вид, будто все идет по плану. Ты сказал, что ещё не докладывал наверх последние новости?

– О нашем совместном опыте точно умолчу.

– Да я больше про слова… Кто там кого как называл. Ты ведь сам этого не слышал. А я могла все напутать, от усталости и вообще.

Охотно кивнул:

– Разумеется. Только другая сторона явно уже в курсе и наверняка попытается…

Ну да. Установить контакт с парнем. Или просто сразу заполучить к себе. Как никак, рыцари на дороге не валяются. Только будет ли этому рад сам Петер? Хотя, ставить вопрос так, в принципе глупо. Какая, к черту, радость? Но может, среди своих его жизнь все же станет чуточку лучше? Лично я не особо жалую сестер и братьев по ремеслу, вполне могла бы обходиться без общения с ними, и тем не менее… Как-то приятнее время от времени осознавать себя частью сообщества. Да и выгодно, в определенных ситуациях. Профсоюзная поддержка, все такое. Помогут, подскажут, направят. Даже защитят, если понадобится, в том числе, от тебя же самого.

– Мы не будем им мешать. Ведь не будем же?

Лео пожал плечами:

– Как можно помешать тому, о чем не знаешь?

А торговцы скотом пусть утрутся. Придумали бизнес, надо же! Небось уже посчитали, сколько интернатов нужно соорудить, сколько суррогатных матерей потребуется… А что, в странах третьего мира желающих найдется, хоть отбавляй. И качество этого товара никого особо занимать не будет, потому что песенницы нужны лишь для возложения на алтарь.

– Значит, делаем вид…

Где-то вдалеке затренькало, и Лео оторвался от кресла:

– Надо посмотреть, кто звонит. Извини, отойду ненадолго.

– Конечно. Не торопись.

Тем более, у меня ещё один недоеденный кусок на тарелке и полчашки чая в запасе. Доживу до возвращения хлебосольного хозяина. А ещё могу вздремнуть или…

Да что ж ты будешь делать?

Словно по закону подлости, мой комм тоже вдруг решил напомнить о себе. Хорошо знакомым и не особо приятным голосом:

– Мисс Дью? Это Джошуа Рейнолдс, из квалификационной комиссии.

Принесла нелегкая. Официальный звонок, да ещё ввечеру… Жирный минус к настроению.

– Чем обязана?

– Некоторое время назад вы заводили разговор о рыцарях и восхождениях.

– Было дело. И чего?

– Вам все ещё интересна эта тема?

Вот что ответить? Сыта по горло, спасибочки? Так было бы проще и честнее, но… Нужно вести себя, как обычно, ведь так? А значит:

– Все ещё.

– Я готов её обсудить. Как понимаете, сугубо конфиденциально. К семи вечера, остановка «Пятнадцатая миля» на Третьем кольце.

Проскрипел и отключился.

Щедрое предложение. С чего бы вдруг? Явно не порыв души и не благотворительность. Больше похоже на… Ну да. Ещё одного игрока за столом. Вот только с какой стороны? Лео упоминал, что проект курирует и Коллегия в том числе. Наши встречи тайными не были, так что, все наблюдатели в курсе. И возможно, это попытка прозондировать ситуацию. Потому что основные действующие лица вдруг начали вызывать вопросы или, того хуже, недоверие?

Ну, тогда примерно знаю, чего ожидать. Это нестрашно. И стоит изъявить готовность к сотрудничеству, хотя бы на первых порах. Если получится, вообще усыпить бдительность и выиграть время, чтобы рыцарский цирк успел собраться и уехать.

К семи часам, значит? О, тогда даже придется поспешить.

– Ты… уходишь? – растерянно спросил Лео, увидев, как я одеваюсь.

– Да, отлучусь ненадолго. Из Коллегии звонили. У меня там кое-какие личные проблемы решаются.

– Знаю.

Конечно, знает. Наверняка, всю мою подноготную изучил сразу, как познакомились.

– Надо что-то то ли прочитать, то ли подписать.

– Так поздно?

– У юристов день ненормированный.

– Да уж, - вздохнул он, подумав о чем-то своем.

– Постараюсь управиться поскорее. А тебя кто достал?

– Кто? А… Валентин. Мой племянник. Хочет поговорить о чем-то важном, так что мне тоже придется отъехать.

– Ну и чудненько. Займемся делами?