Argumentum ad hominem

Глава 10. Кое что о Купидонах…

Дарли

Я не ожидала от этого вечера никаких подвохов. И внутренняя, вечно тревожная струна организма, которую обычно именуют чутьем, молчала в тряпочку, и совокупность всех внешних факторов буквально вопила о том, что опасаться нечего.

Во-первых, Марко клятвенно заверял, что именно сегодня и именно сейчас нужно всего лишь заявиться и заявить. В смысле, показать бойца и обозначить свое намерение участвовать в очередном турнире, но документальные дела решаются, как им и полагается, в офисах, а мы, по сути, приперлись в клуб, как материальное обеспечение переговоров, не более.

Во-вторых, местная обстановка располагала исключительно к приятному, хотя и совершенно бездумному времяпровождению, а не к активным действиям какого-либо рода.

В третьих… Нет, их было даже больше трех. Знакомых. Давних и не очень, с которыми мы где-то и когда шли параллельными курсами, но, слава богу, не пересекались, а потому сохранили друг о друге вполне добрые воспоминания и впечатления. Собственно, эти самые знакомые охотно подтвердили, что песни и танцы проходят на другой сцене, а здесь можно расслабиться и отдыхать.

Я так и поступила. Конечно, приглядывала одним глазом за своим белобрысым подопечным, но он так послушно шугался любых контактов, что когда собрался «отлучиться», у меня просто не получилось подумать на сей счет ничего дурного.

А потом эфир вдруг опустел. На очень долгий, почти бесконечный час.

Я успела передумать много всего. От чисто технических неполадок оператора связи до кровавых разборок и стихийных бедствий. Попытки расспросить хостес успехом не увенчались: мне лишь вежливо улыбались, пожимали плечами и уговаривали не волноваться. А я и не волновалась. Если сердце ухнуло вниз, мавры-нервы первыми скорбно выдыхают и разбредаются прочь.

Наверное, будь во мне на тот момент побольше коктейлей, я бы даже приняла происходящее, как любопытный опыт летаргического характера, наваждение, в котором замирает все, кроме собственного сердца и одного-единственного вопроса, методично долбящего висок: «А дальше вообще хоть что-то ещё планируется?»

Поэтому, когда наушник снова начал доносить до меня звучание знакомого пульса, я не сразу поверила в продолжение жизни. И своей, и вообще. Потому что было странно и страшно. Было стыдно вспоминать собственную недавнюю беспомощность. Было больно осознавать, что если кто-то из нас хоть как-то контролирует ситуацию, то это вовсе не я.

И понадобилось несколько мучительных минут, чтобы решиться вновь начать движение и хотя бы спросить:

– Бесценный мой, ты чем там занят?

А потом снова замереть в нехороших предчувствиях, чтобы, спустя паузу, показавшуюся глубокой, как ночное небо, услышать привычно-уточняющее:

– Я не занят.

Ох, ну хоть что-то на этом свете смилостивилось надо мной и постаралось остаться прежним! Как минимум, бесячая манера подавать информацию в стиле «необходимо и достаточно». Остается только догадываться, какие события спрятались в том часе тишины, или пробовать спросить прямо. Главное, на текущий момент все, что было, закончилось. Или хотя бы приостановилось.

– Что ты сейчас делаешь?

– Дышу свежим воздухом.

Обтекаемо донельзя. Ну хоть так. Значит, шляется снаружи.

– Где тебя искать?

– Зачем? Я не потерялся.

– Затем, что я хочу тебя видеть, и как можно скорее!

– Скоро не получится: прямой выезд к реке закрыт, и вам придется объезжать сначала по Хэррис, потом сворачивать на…

– Просто скажи, где ты сейчас стоишь!

– Я не стою. Я иду.

Он надо мной издевается. Совершенно точно. Внешне это, конечно, не определит и самый искусный физиономист, но внутри – вне всякого сомнения. Гадкий белобрысый тролль.

– Куда. Ты. Идешь. Просто. Назови. Ориентиры. На. Местности.

Кажется, в наушнике хмыкнули.

– Мне осталось полмили до моста Эвентри. Плюс-минус. Буду ждать там.

И он, действительно, ждал. Задумчиво подставляя лицо ветру с реки. А в целом выглядел настолько расслабленно и рассеянно, что в забеге моих версий первой к финишу пришла самая банальная. Что он кого-то таки потискал в укромном уголке.

– Сколько их было?

Ответил не сразу, потому что, едва коснулся сиденья, растекся совсем, но только не от физической усталости. Больше всего это походило на полную и безоговорочную удовлетворенность проделанной работой.

– Один.

То есть, мужчина? Уже интересно. Нет, не в том смысле. Значит, причина отлучки была, скажем так, уважительная.

– Ну, хоть без женщин обошлись, и то хорошо.

Качнул головой, непонимающе сдвигая брови:

– Как можно обойтись без женщин?

Однако, рано я успокоилась…

– Ах, все-таки была ещё и женщина?

– Да.

– Но ты только что сказал…

Уточнил, тоном, не допускающим у собеседника сомнений:

– Она пела.

Можно подумать, пение упрощает ситуацию! Да ровно наоборот. Тем более, что…

Я же первым делом проверила именно это. Наличие. Хоть какие-то обрывки. Но все было чисто. Нет, даже не так: словно тщательно выметено. Можно даже сказать, вылизано, что совершенно и абсолютно невозможно.

Всегда остаются отпечатки. Да, со временем они естественным образом рассасываются, подтверждено опытами. Но чтобы настолько быстро? Или это свежий воздух помог?

– Пела для тебя?

– Вообще. Просто пела.

Стало ещё непонятнее.

Бывает локальное, точечное воздействие, в пределах одного организма. Бывает условно-общее, когда нужно оперировать несколькими объектами, чаще всего, со схожими характеристиками. Можно, конечно, и просто залить песней пространство, но тогда она работает в фоновом режиме, всего лишь оповещая песенницу о том, что происходит вокруг. То есть, личной нужды ради.

И какой смысл для других в такой песне? Она ведь просто проходит мимо.

– Хорошо, женщина пела. А мужчина? Чем вы с ним занимались?

Вот тут он совершенно явно запнулся. И посмотрел на меня чуть ли не с просьбой перефразировать вопрос. А когда я осталась непреклонной, покорно выдохнул:

– Делили песню.

Час от часу не легче. Что значит: делили? Пополам? По куплетам? По нотам? А главное, зачем?

Но спрашивать прямо, похоже, не стоит. Придется идти огородами.

– И как? Получилось?

Подумал и кивнул утвердительно.

– А точнее? Помнишь? Предприятие. Моё. Я должна знать.

Помолчал, изучая носки собственных ботинок.

– Я старался.

Да уж конечно. В этом нисколечко не сомневаюсь. Но что вы там вообще делали? Физически? Неизвестно с кем. Неизвестно где. Без малейших следов преступления.

Продолжить допрашивать? Может, и стоило бы, пока ещё не зевает. Но, учитывая его вредную привычку подбирать слова, что я получу в ответ? Очередное откровение, которое непонятно, куда и как приспосабливать?

Нет. Торить путь по бездорожью у меня сегодня точно не хватит сил. Значит, потратимся только на самое важное: вернем парня на место нынешней прописки. Оттуда он ни посреди ночи, ни вообще без разрешения не свинтит: проверено. А утром… Утром поглядим, что к чему. Авось, умные мысли появятся. Потому что рассчитывать на то, что он сам захочет поделиться впечатлениями… Ха. Три раза. Скорее нырнет ещё глубже, чем уже.

Когда машина остановилась, я даже подумала, что придется толкать Петера в бок, чтобы вернуть к реальности, но он очнулся сам, огляделся по сторонам, кивнул собственным мыслям и открыл дверь, собираясь выходить. Правда, где-то посередине всего этого единого движения вдруг замедлился почти до полной остановки и сообщил в окружающее пространство:

– Она назвала меня «мейстер». Что это означает?

А потом посмотрел на меня. В поисках ответа. И я наверное, чуть ли не впервые в жизни отвела взгляд, делая вид, будто ничего не расслышала или не поняла. Потому что сердце ухнуло снова, на посещенное мной сегодня холодное и темное дно.

Так и распрощались: он не дождался ответа, я не нашла в себе смелости. Да и просто, не нашла себя.

И даже писк прилетевшего сообщения, от которого Марко ушел сначала в прострацию, а потом воодушевленно и восторженно залопотал с кем-то на родном языке, не стал маяком, способным вернуть домой то, что составляло мою суть. Только позже, после нескольких часов бессонно распахнутых глаз и бессмысленных переползаний из одного угла кровати в другой, после тягучей ночи, в которой голова становилась все тупее и тупее, пока не налилась тяжестью так, что от неё же и раскололась, после…

Когда на небо начал забираться рассвет, мне тоже стало чуточку светлее. Настолько, чтобы сесть на постели, нашарить комм и набрать номер, который, на удивление, запомнился сразу, безо всякого заучивания. Наверное, потому что был таким же уютным, как и его владелец.

Правда, прежде чем отправлять вызов, пришлось просипеться, прокашляться и пропеться, чтобы не пугать абонента раньше времени, а вполне невинно спросить:

– В вашем придворном заведении подают завтраки?

Наверное, это был не лучший выбор в моей жизни, но иного под рукой не оказалось, к тому же…

После слов Петера мне вдруг тоже отчаянно захотелось разделить с кем-то. Пусть даже и только песню. Хотя я пока не могла понять, как это вообще возможно, но если рыцарь сказал, значит, так бывает. Так делается. И не на небесах, не за тридевять земель, а почти что рядом, может, даже в соседнем дворе. Нужно только зайти за угол, скользнуть по узенькому переулку мимо сплетничающих кумушек и играющих детей, отодвинуть рукой сохнущую простыню и… Просто оказаться там, где должна быть. И больше никуда не уходить.

Оглядываясь назад, я теперь не могу понять, как жила до встречи с белобрысым чудом. Не то, чтобы пытаюсь выставлять оценки вроде «плохо» или «хорошо», а надеюсь хоть немного приблизиться к осознанию, почему все предыдущие годы тратила на увертки, уловки, виляния, иногда даже хвостом, вместо того, чтобы просто однажды взять и начать называть вещи своими именами. Может быть, потому что не знала этих имен? Или благополучно забыла.

Да, забыла смыслы, изначальные и истинные. Ведь когда-то, на заре человечества, слова возникали, чтобы соединять. И что в итоге? Спустя тысячелетия мы боимся обратиться друг к другу прямо и открыто, используем десятки синонимов и иносказаний там, где можно обойтись… Нет, не малой кровью. Вообще без крови.

Наверное, нужна смелость, и очень большая. Может быть, даже безграничная. Но это мне, если бы я взялась. А что движет им? Если верить словам Лео, все время наблюдения парень ничем не выделялся на общем фоне. То есть, так же, как и все остальные, жонглировал словами, возможно, даже врал и обманывал. Хотя… Нет, это уже перебор. У врунов обычно много прихвостней и друзяшек, а тут полнейший вакуум. Значит, не от мира сего рыцарь был с самого начала, ещё до своего клятого восхождения, а сейчас все, что называется, заложенное природой, эволюционировало. До полного безобразия. В том смысле, что подходящих образов для сравнения не подобрать.

И, что самое пугающее, почему-то на краю сознания мельтешит нечто, ещё не достойное называться мыслью, но уже достаточно назойливое, чтобы обращать на себя внимание.

Наверное, рыцарей в мире гораздо меньше, чем песенниц. В конце концов, они долгое время жили сражениями, а это не располагало к степенной старости в окружении сонма внуков. Даже сейчас, скорее всего, они больше заняты чем-то, требующим силового воздействия, а не, скажем, самозабвенно играют в шахматы или на бирже. Значит, время от времени гибнут.

Да, их явно должно быть меньше. Ещё и восхождение это. Почему-то кажется, далеко не каждому оно по плечу. Но если даже реальное соотношение не выше, чем один к ста, все равно возникает вопрос.

Да где же они все, черт их подери? Ну невозможно так искусно прятаться, если…

Если да.

А если нет?

Почему я решила, что все рыцари обязательно должны быть похожи на Петера? Опять же, эти сказки о подчинении и прочем. Ведь и так может быть, что многие из них не меняют своих привычек и пристрастий, оставаясь прежними. Оставаясь людьми, со всеми их свойствами, прекрасными и дурными, но получая в свое распоряжение некую волшебную силу, способную…

В горле почему-то вдруг стало сухо и колко. Даже вода, заботливо предложенная Эбби, не особо помогла. Только милосердно смочила острые грани, чтобы хватило голоса ответить на приветствие мистера Портера.

– Признаюсь, не ожидал встречи в столь ранний час. Но… рад. Очень рад.

Да и я бы тоже порадовалась. В других обстоятельствах. А сейчас получается думать только о том, что…

Он ведь именно это имел в виду. Лео. Когда говорил о чудовищах и опасностях. Могущество в руках недостойного – страшный сон борца за добро и справедливость. Но дано ли нам право судить, кто достоин, кто нет? Что, если сам процесс восхождения и подразумевает: совладаешь – забирай. По праву сильного. Потому что можешь. Правда, маячит где-то там вроде и такая мелочь, как собственное хотение. А с другой стороны, как вообще можно не хотеть стать повелителем чудес?

– И выглядите вы совершенно…

Никак я не выгляжу. Плескалась в ледяной воде, пока руки и лицо не начали неметь, отсюда и румянец чахоточный. А если продолжит политесы в том же духе, начну багроветь.

– Но видимо, недостаточно хорошо, чтобы подвигнуть вас на покупку букета?

Он так и замер на несколько секунд, с полуоткрытым ртом, судорожно соображая, когда и где ошибся.

– Простите, я почему-то решил, что общепринятые знаки внимания вас не…

Теперь уже точно не. Когда выяснилось, что в жизни помимо всякой мишуры есть действительно важные вещи, которые ни в коем случаем нельзя упускать из вида. И гораздо нужнее всяких цветов, чтобы просто кто-то обнял и прижал к себе. Правда, о таком не говорят, а берут и делают. Если уверены. Но поскольку и я тут не гожусь в образцы для подражания…

– Подарите в следующий раз. Между прочим, я люблю лилии.

Интересно, всем в зале было слышно, как скрипит грифель в его голове, записывая мои слова?

– И на этом хватит поклонов и реверансов. Я бы не… не обратилась к вам с утра пораньше, если бы это не было важно. Для меня.

Последнее можно было и не подчеркивать: внимал каждому слову одинаково тщательно. Как будто мой голос… Да ну, ерунда какая.

– Тот клуб, в котором вчера была назначена встреча. Что о нем вообще известно?

Лео перебрал что-то в своей памяти и осторожно сказал:

– Ничего, вызывающего подозрения. Типичное заведение для званых приемов. Все лицензии получены законно, продлеваются аккуратно. Сообщений о беспорядках или чем-то подобном в полицию не поступало. Поэтому у меня и не было оснований… возражать.

А ведь хотел произнести другое слово. Интересно, какое именно.

Касательно же остальной информации…

– Этот клуб может быть каким-то образом связан с рыцарями?

Ой. Надо будет держать себя в узде, иначе мистер Портер словит нервный тик или что похуже.

– С чего… Почему вы это спрашиваете?

– Потому что у меня основания есть.

Он напряженно двинул скулами:

– Что-то произошло?

– Я так думаю.

– То есть, вы не…

Вот и пойми, чего в нем сейчас больше, исследователя, требующего поверять ощущения практическим опытом, или человека, который беспокоится… Ну да. О другом человеке.

– Я не присутствовала, если можно так сказать. Но что-то определенно происходило.

– Почему же вы… Были какие-то признаки?

– Понятия не имею.

– Но…

– Потому что вы мне о них ничего не рассказывали. О признаках.

Лео так удрученно, почти виновато сжал губы, что захотелось его пожалеть. И подкинуть хотя бы одно полешко в костер интереса.

– Было кое-что. Слово. И я его назову, если пообещаете впредь быть откровенным, а не беречь меня от каждой ужасной правды.

– Я… - Наверное, хотел оправдаться или возразить, но передумал и сказал, со всей возможной серьезностью: - Обещаю.

– Мейстер. Я могу предположить, что оно означает в общепринятом смысле, но…

– Как оно прозвучало? В каком контексте?

О, снова на свет божий полез ученый. Впрочем, это сейчас к лучшему.

– Если я все правильно запомнила… Так назвала Петера песенница, которая пела песню для него и другого мужчины. С которым они делили эту самую песню.

– Невозможно…

Лео произнес это одними губами, то ли потрясенно, то ли отрешенно уставившись в вазочку с букетиком ромашек. Наверное, решил погадать, на всякий случай.

Я тоже пересчитала лепестки приглянувшегося мне цветка, ожидая, пока собеседник соизволит вернуться к реальности. Трижды.

– Итак?

– Простите?

– Вы ещё помните про обещание?

– Что… А. Конечно. Ваши слова… Они не укладываются.

– Ну, что есть, то есть. Других не будет. Объяснитесь или продолжите гипнотизировать эти несчастные цветы? Между прочим, я бываю ревнивой.

Он растерянно хлопнул ресницами, переводя взгляд с вазочки на меня и обратно, но, слава богу, сделал хороший выбор. Тот, на который рассчитывала я.

– Мейстер – обращение. К рыцарю. От тех, кто стоит ниже по статусу.

Что-то подобное я и предполагала. Все мы как-то обозначаем ранги друг друга, когда, говоря официальным языком, коммуницируем. В конце концов, это может быть просто фигурой речи, данью вежливости и прочими этикеточными выкрутасами.

– Насчет «делить» достоверных свидетельств нет. Но аналитики сходятся во мнении, что это связано с поединками. Проще говоря, если один рыцарь предлагает другому «разделить песню», это, скорее всего, означает…

– Вызов на бой?

– Пожалуй, да.

Что же получается? Вчера вечером кто-то предложил белобрысому подраться, и тот… Ну да, он же сказал, что старался. Только чем все в итоге закончилось? Понятно, что не кровопролитием. Собственно говоря, по Петеру вообще нельзя было предположить ничего сверхактивного. Не помят, не потрепан. Наоборот, почти умиротворен.

И да, он же обещал никого не трогать. А какой поединок может проходить без… Не понимаю. Не могу. Умом ещё не доросла.

– В любом случае, ситуация осложнилась, - мрачно резюмировал Лео собственные размышления.

– Вот так вдруг? Почему?

Мистер Портер сцепил пальцы в замок. Наверное, чтобы не было заметно, как они подрагивают.

– И мейстер, и поединок… Все это может означать лишь одно. Восхождение закончилось.

Значит, парню больше не нужно будет мучиться? Так это же хорошо. Или нет? Надо уточнить:

– Теперь у нас есть законченный рыцарь?

– У нас? – Он невесело усмехнулся.

– Ну да. Вы за ним наблюдаете. Я… в каком-то смысле тоже. Только с другой стороны. И если продолжить…

– Никаких если. Игры пора прекращать. Пока ещё это вообще можно сделать.

Не нужно было сильно напрягать собственный мозг, чтобы догадаться о ходе мыслей Лео. Но самым нелепым оказалось то, что я… Разделила его опасения.

На очень короткое время, буквально на секунды, но тоже ощутила какой-то почти животный, не связанный ни с сознанием, ни с прочими разумными поводами страх. И каждая клеточка моего тела кричала, словно от боли, которой не было, но которая обязательно должна была вот-вот ворваться в меня.

А посмотрев в глаза Лео, я с ужасом поняла, что эти мгновения прошли для нас синхронно и одинаково. До малейшего оттенка.

– Вы тоже их видите. Риски и все остальное.

Нет, не вижу. Всего лишь чувствую, а чувства… Из них не всегда выходят хорошие советчики. К тому же, наваждение, болезненно нахлынув, тут же откатилось куда-то назад, оставив после себя только немного горечи на языке. А хина всегда бодрит, хочешь ты того или нет.

– Что вы собираетесь делать?

– То, что требовалось с самого начала.

– Пресловутая иммобилизация и прочие процедуры?

– Именно.

Все-таки пришлось сделать ещё глоток. Чтобы скрыть горечь, перебравшуюся в улыбку.

– Полагаете, что сможете с ним справиться?

– Есть много способов. Разной степени травматичности. Он все ещё человек, так что…

Вот оно. Главное. То, о чем Лео может говорить, но категорически не хочет осознать.

– Да. Он не чудовище. Он – человек. Наверное, с некоторыми особыми возможностями. И все-таки, прежде всего, человек.

– Вы не понимаете…

– О, считайте, как вам удобнее. Только послушайте, пожалуйста. Совсем чуть-чуть.

Он согласился. Нехотя, поджав губу, но кивнул.

– Я почти ничего не знаю о том, как он жил. Только с ваших слов. Но даже их вполне достаточно, чтобы делать выводы. Мальчик по имени Петер просто обязан был вырасти тем, о чем вы так любите говорить. Чудовищем. У него были для этого все возможности. Странное детство взаперти. Приют. Опекун, который вряд ли проявлял хоть какое-то участие… Да-да, я этого не утверждаю, но парень не знает самых простых вещей, того, что существует в любой семье просто так, а не потому, что должно быть. Не знает, для чего вообще нужна эта самая семья. Не умеет принимать помощь, тем более, не понимает, что иногда о ней можно и нужно просить. И ничего не ждет.

Я говорила, а в голове параллельно возникали разные странные картинки, в которых далеко не всегда мелькала белобрысая голова.

– Он должен был, как минимум, обозлиться. А когда вашими же усилиями узнал, как можно давать отпор… Вот вы о чем думали, запихивая его в эту, как её… На выходе обязательно должно было получиться нечто, жаждущее мести всему миру сразу и способное её сотворить. А по факту? Сами же говорили, никаких проступков. И могу поклясться, ни одного случая агрессии. Ведь так?

Лео позорно промолчал.

– Он ничего не требует, ничего не пытается взять, тем более, силой. Хотя наверняка не раз видел, как это делают другие. Из него словно вытравлены все эти гнусные страсти и хотелки, которыми страдаем мы. Как так получилось? Даже представить себе не могу. Не хочется думать, что с ним это делали нарочно, но…

Это была совершенно сумасшедшая мысль. За гранью граней безумия.

– Возможно, на той стороне нашлись исследователи вроде вас. И они вдруг задались целью создать идеального рыцаря. Такого, канонически-книжного, который без страха и упрека. Потому что их тоже что-то не устраивало в естественном порядке вещей. Потому что когда могущество получает человек с гнильцой, это, видимо, опасно не только для нас, но и для них тоже. Кем бы они ни были. Вопрос только в том, удался эксперимент или нет.

– Без страха и упрека… - пробормотал Лео, потирая пальцем подбородок. – Звучит нелепо, но… В ваших словах есть смысл.

Да неужели? Я, вообще-то, целую теорию развила, и как мне кажется, почти гениальную.

– Он реально ничего не боится. Самосохранение. Оно отсутствует. Полностью. То есть, делать откровенные глупости он не станет, но когда действует, в том числе, по приказу, совершенно не думает о том, что с ним будет потом. После. Словно механически сравнивает варианты и выбирает оптимальный. Да, если по итогу требуется оставаться на ногах и в приемлемой форме, все к тому и придет. Но если именно таких вводных нет…

– Умрет, не задумываясь?

– Очень возможно.

Если получил приказ, исполнит. Любой ценой. Потому что себя не оценивает вообще никак.

Если… Приказ, да.

– Он когда-нибудь отказывался что-то выполнять?

– Не припомню.

– И он все ещё на службе. По крайней мере, сам уж точно так полагает.

– К чему вы клоните?

– К тому, что вы на волосок от того, чтобы профукать самый лучший шанс в своей жизни!

Лео растерянно моргнул:

– О чем вы?

– Да все о том же. О рыцаре, который в силу своей нереальной долбанутости считает, что должен выполнять приказы.

– Я не… Серьезно, считает?

Уф-ф-ф. Ну да, мистер Портер хоть и наблюдает, возможно, даже пристально, но все равно делает это как бы со стороны, когда надо уже открыть дверь и войти. И просто не замечает очевидного.

– У него пунктик насчет правил. Обычно это меня дико бесит, но в данном случае может оказаться на руку нам всем.

– Правила? Какие?

– Любые. Допускаю, что легко поведется даже на самую лютую пургу. Главное, говорить убедительно. То есть, убедить его, что это нужно и важно. Для того, кто просит.

– Вам не кажется, что все это звучит…

– По-дурацки? Скорее всего. Но оно работает. Работало. Ещё вчера уж точно.

Лео совсем растерялся. Настолько, что подарил ромашкам ещё одну долгую минуту своего внимания. А я занесла в список неотложных дел скорую и крайне жестокую расправу с этим букетиком.

– Вы полагаете…

– Он согласится. Помогать. Сотрудничать. Обязательно. Если вы его об этом попросите.

Мистер Портер как-то неожиданно замялся. Совсем не по возрасту и опыту.

– Боюсь, характер наших взаимоотношений не предполагает просьб. А относительно приказов…

Вот почему, как только миру требуется сильный и решительный поступок, мужчины норовят прикинуться раками?

Ладно. Стесняется или что-то ещё его смущает, неважно. Возьму огонь на себя, как говорится. Делов-то, право слово!

– Значит, попрошу я.

– Ну что, готовы попробовать? – спросила я, когда Лео припарковал машину.

Конечно, ожидать боевого настроя не приходилось, но хотя бы нервное постукивание пальцев по рулю прекратилось.

– Мне нужно… ещё немного времени. Совсем чуть-чуть.

– Смотрите, только не заблудитесь на этой стройплощадке. Лично искать не стану, натравлю, сами знаете, кого.

Кажется, его чуть перекосило. Но сдержался. И даже улыбнулся через силу:

– Я вас догоню.

Да я и не убегаю. Спокойнее было бы идти вместе, но раз уж так, пусть его. Наверное, проведет минутку аутотренинга, чтобы казаться уверенным и непокобе… Непоколебимым. А мне настраиваться не надо: всегда готова к безумствам.

Вообще, вслепую искать Петера по недоделанному торговому центру можно было бы почти вечно, но современные средства связи в сочетании с умело раскиданной песней творят чудеса. По крайней мере, указывают путь.

Что, опять эти руины неслучившегося бара? Странный выбор. Хотя…

Ну да, если ещё учесть, что нацепил на себя ту, подаренную девушкой одеждой, получается классический возврат на место преступления. С целью пережить прежние ощущения? Да вроде не похоже: стоит, склонившись над огрызком стойки, и что-то чиркает на оберточной бумаге.

– Чем страдаешь сегодня?

Я заглянула в его каракули. Чтобы ни хрена не понять. Какие-то линии разной степени кривизны, кружочки, точечки, стрелочки, вопросительные знаки. С другой стороны, занятие тихое, мирное, так что пусть рисует. Может, потом ещё раскрашивать начнет. А что, говорят, занятие модное и даже полезное.

– Страдаю?

– В переносном смысле.

– А.

С ним легко: если дать понять, что просто треплешься, перестает пристально размышлять над словами. Но слушает все равно. И запоминает.

– Как себя чувствуешь после вчерашнего?

Послушно задумался. Чтобы сказать:

– Нормально.

Ну да. Наверное, потому что бороться с остатками песен не нужно было. Только не похож он на отдохнувшего.

– Ночью спал.

– Немного.

Прямо как я. Только у меня причины были, мягко говоря, не самые приятные. А он-то чего? Ах да. Перевозбудился-таки. Первый поединок, считай, посвящение, все дела. Чисто и точно по-человечески.

– Добрый день.

О, а вот и Лео нас настиг. И вроде бы даже, действительно, успокоившийся.

Я ожидала, что снова состоится дуэль взглядов или что-то похожее, но Петер, как ни в чем не бывало, оторвался от своих рисунков, цапнул со стойки планшет и направился к мистеру Портеру.

– Я отметил в базе тех, кто присутствовал на приеме. И составил несколько описаний особенно приметных участников.

А ещё потратил на это минимум полночи. Идиот. Зато полностью укладывающийся в мою теорию.

– Эм… Будем смотреть, - выдавил из себя Лео, принимая работу.

И никакого тебе «спасибо». Правда, белобрысый и не ждал ничего подобного: безразлично кивнул и вернулся на свое место. Опять же, в полном соответствии с выкладками, которыми я долбила Лео. Так даже нарочно не подыграешь.

– Зайчик, мне очень не хочется отрывать тебя от новой игрушки, но… Надо поговорить.

Что-то чиркнул ещё пару раз и отложил карандаш.

– Хорошо.

Ну вот и момент истины настает. Или пан, или пропан.

– Расскажешь о том, что было вчера в клубе? Про песню и остальное?

Петер посмотрел на меня совершенно прозрачным взглядом и ответил, ни секунды не задумываясь:

– Нет.

– Почему?

Наверное, я прочувствовала торжествующее осуждение со стороны Лео всей спиной. И уже готова была признать свое бесславное поражение, но рыцарь вновь оказался рыцарем и спас даму. Хотя вряд ли сделал это осознанно.

– Не поймете. Вы… возможно. Он – точно не поймет.

Стоило бы обернуться и взглянуть на лицо мистера Портера в этот момент: наверняка зрелище было занимательное. Но тогда я бы пропустила ещё более редкое явление природы. Мимолетную улыбку на губах, которым привычнее держать прямую линию.

– Но я могу показать.

Вот! Что и требовалось!

Я победоносно посмотрела на Лео. Через плечо.

– Убедились?

Вообще-то, его было даже жаль. Но лишь чуточку. Потому что сам виноват. Нужно было просто поверить. Или довериться? А, неважно. Капля веры способна творить чудеса, и это главное.

– И что нам требуется?

Петер пожал плечами:

– Просто петь. Так, как вы обычно это делаете. Только не прицельно, а рассеянно.

Ага, нужно просто посканировать пространство. Никаких проблем. Хотя…

Есть такая офигенно бесполезная штука, которая называется мужская гордость. Она ничего не имеет общего с гордостью общечеловеческой, зато начинает кипеть и бурлить в любом мужчине всякий раз, когда требуется поступить именно по-мужски. Например, признать свою ошибку. Или несостоятельность. Или страх. Но это же совершенно невозможно, правда? Отсюда обычно и проистекают те самые дурацкие поступки, неизменно приводящие к катастрофам. Да, иногда, конечно, случаются и подвиги. Но сломанных костей и жизней на второй чаше весов гораздо больше.

– Мистер Портер, вы готовы попробовать?

Уверена, по его спине в эту самую минуту набирала ход струйка холодного пота. Но в целом, сдержался. Даже не дрогнул голосом, излагая:

– Да. С соблюдением… некоторых условий.

О которых, конечно, сообщать во всеуслышание придется мне. Что ж, раз впряглась, вытяну эту телегу на дорогу. Но кое-кто будет мне должен. Всю свою оставшуюся жизнь.

– Зайчик, тут такое дело…

Чувствовать себя дурой приятно только в очень отдельных случаях. И уж точно, не в этом.

– Для мистера Портера все это, как бы, впервые. А чисто теоретически… Есть вероятность неблагоприятных последствий. Поэтому для него важно принять определенные меры. В отношении тебя. Перед тем, как.

Петер слушал, и по глазам было ясно: ни черта не понимает. Но это пока. А когда дойдет до главного… Надеюсь, мы все уцелеем в этом бреду. Так или иначе.

– Если вкратце, то нужно сделать, чтобы ты не мог говорить. И двигаться.

Хлопнул ресницами:

– Это важно?

– Для мистера Портера – очень.

Задумался, то ли вспоминая, то ли что-то прикидывая. Потом зашел за стойку, порылся в каких-то коробках и вернулся с мотком скотча. Только не прозрачного, а серебристого. И протянул его Лео.

Ох, зайчик, ну что ж ты делаешь… Ну нельзя же вот так, прямо. Это ж похуже пощечины будет. Хотя с другой, белобрысой стороны, все ведь совершенно нормально. Даже не жест доброй воли, а согласие. Полное и безоговорочное. Но чтобы его принять, нужно и самому… Вот так, полностью. Быть готовым.

Если бы ещё Петер хоть чуточку понимал, что этот его взгляд почти невозможно выдержать, тем более спокойно. Но тут я слегка виновата. Надо было объяснить и предупредить. Рассказать, что его прямота временами просто убийственна. И если гляделки затянутся ещё хотя бы на четверть минуты…

Он сообразил сам. Вряд ли именно то, о чем думала я, но сделал все, что мог: оторвал кусок липкой ленты и сам заклеил себе рот. Потом вернулся к стойке, к её недоделанной части, сел на пол, просунул руки в переплетение арматуры и скрестил их над одним из железных ребер.

И все равно, понадобилась почти целая минута, чтобы Лео принял это то ли приглашение, то ли вызов. Тщательно обмотал подставленные запястья скотчем, а потом вытянул из брюк ремень и затянул поверх серебра ещё несколько кожаных петель.

Петер подвигал руками, словно подтверждая, что не сможет освободиться, и посмотрел на меня. Без каких-либо чувств, как обычно, только выглядело все это непривычно жутковато. Но раз уж начали, останавливаться не будем. Да и поздно. Потому что прежними мы после сегодняшнего уже вряд ли сможем стать. Даже рыцарь, перед которым мне нереально стыдно. И реально – тоже.

– Начнем?

Лео сглотнул. Белобрысый просто прикрыл глаза. А я…

Запела.

Сканирование пространства не требует особых навыков. Даже наоборот, это почти первое и самое простое, что учатся делать песенницы. Потому что именно этим ощущением тебя накрывает сразу же, как только дар достигает нужной спелости. Кажется, что кокон тела трескается, и то, что в нем томилось, сквозь тысячи, а может, и миллионы крохотных отверстий начинает познавать мир.

Поначалу это очень страшно, вот так отпускать свою суть, потому что думаешь: не вернется домой. Уйдет в безграничье и безвременье навсегда, а ты останешься, куцая, обгрызенная, недоделанная.

Причем, страшно не только в первый раз, но и во второй тоже. А в третий так вообще ужас ужасный настает. И если рядом не окажется умелых наставников, можно уехать крышей, только не наружу, а внутрь.

В какой-то момент, конечно, привыкаешь. Сперва к тому, что это твой личный прибой, в котором ты – море. Потом к ощущениям, которые призрачными водорослями, рыбками и обломками кораблей приносит к тебе твоя же песня. Это больше зрения и круче любой виртуальной реальности. Ещё одно измерение мира. В котором, правда, из одушевленных отражаются только те объекты, которые на это согласны.

Вот и сейчас, залив комнату песней, я поначалу не услышала эхо рыцаря. Но если для меня это уже было вполне обыденным нюансом, то Лео, вступивший следом за мной, заметно напрягся. Пришлось даже тронуть его за плечо, успокаивая: мол, не волнуйся, все будет пучком.

Хотя, когда в дотошно ощупанной среде субмариной всплывает новый объект, это все-таки дергает не по-детски. И я непременно сделаю белобрысому внушение на сей счет. Потому что нехорошо пугать старых больных людей такими хищными обводами и вообще. Но было красиво, да. Минуту, может, две. А потом случилось то, что заставило бы меня ожесточенно тереть глаза, если бы я видела это именно глазами.

Полностью проявившись в песенном поле, Петер позволил волнам несколько раз отразиться, причем, каждый раз – с новой силой, будто раскачивал качели. Чтобы, когда они наберут определенную скорость, вдруг из неприступной глыбы превратиться во взвесь песка и пропустить песню насквозь.

Но даже не это было самым удивительным, хотя и явно прибавило седых волос не мне одной. На обратном ходе волна, вернувшаяся домой, принесла с собой его тень. Тень рыцаря. Со всеми ощущениями, которые испытывало его тело. И на мгновение мы стали единым целым. То есть, стала я, почти утонув в этом потоке.

Глотнула.

Захлебнулась.

Откашлялась.

И все вернулось на свои места, оставив о себе очень странную память и ещё более странный опыт. Слишком большой, чтобы можно было его осмыслить, понять и принять. По крайней мере, в сжатые сроки. Но там, где я всего лишь задумалась, Лео…

Не знаю, что именно испытал он, столкнувшись с фантомом. Наверное, то же, что и я. Только это вызвало к жизни не размышления, а действия.

Я почувствовала это сразу же, когда его песня, уже не рассеянная, а сосредоточенная для удара, прорезала моё поле. И ринулась следом, даже не вспоминая предупреждений о том, что два резонанса сразу человеческий организм просто не…

Внутри все было по-прежнему. И пропасть, дно которой терялось в клочьях тумана. И бескрайнее небо, такое же светлое, как взгляд рыцаря. Рыцаря, который сидел на краю своего утеса и спокойно ждал, что случится дальше.

Я-то знала. Для себя. Я уже парила однажды в этом небе, потому крылья распахнулись сами собой, счастливо и просторно. Но не Лео.

Наверное, он никогда ещё не бывал так свободен, тем более, оперируя песней с человеком. Потому что в обычных случаях это больше похоже на осторожное карабканье по извилистому лабиринту, ощетинившемуся шипами. Только со временем и помощью ряда лекарственных средств можно добиться хоть сколько-нибудь прохожей тропы для себя. Но вот так, пробить стену и оказаться в абсолютно безбрежном мире…

Хотя, он ведь ничего не пробивал. Его пустили, как и меня. Даже не пригласили войти, а распахнули дверь настежь. Перед самым носом. Наверное, именно это и подвело: небольшая задержка могла бы дать время, помочь подготовиться, что ли. Да просто слегка притормозила бы, позволяя осмотреться, прежде чем.

У него не было ни секунды. И крылья не успели раскрыться. А я, с высоты своего полета, могла лишь видеть, как он падает. Прямо в клубящийся туман. Все ниже и ниже. Все быстрее и быстрее.

Я вряд ли смогла бы его догнать. А догнав, понятия не имела бы, что мне делать. Но все равно сложила крылья и упала следом. Успев пролететь не больше половины пути, потому что меня схватили за шкирку, как котенка, и вернули с небес на землю. На другую сторону пропасти, откуда едва можно было различить, как рыцарь дернул плечами и соскользнул вниз.

Это были самые долгие секунды ожидания в моей жизни. Закончившиеся просто и безыскусно: сначала из тумана к моим ногам вышвырнуло Лео, а потом вон выставили нас обоих. Со всеми нашими песнями, ожиданиями и обещаниями.

Но все равно, даже несмотря на осечку, он должен был понять, что это слишком хорошо, чтобы…

Я повернулась, чтобы посмотреть на Лео, и раньше всего остального увидела пистолет. Большой, железный и такой же лишенный чувств, как взгляд мистера Портера.

– Так не должно быть.

Он ещё и сам с собой разговаривать начал? Дело совсем плохо. Конечно, не особенно приятно получать щелчок по носу, но сразу хвататься за оружие?

– Это слишком опасно.

Да, он испугался. Я тоже чуть было не струсила. Только повод ли это для…

– Просто чудовищно.

Нет. Ну нет же. Опять завел любимую шарманку. И зачем, спрашивается, я столько времени перед ним распиналась? Зачем уговаривала? Зачем чувствовала себя дурой, а теперь ещё и предательницей?

– Это нельзя изучить и понять. Только пресечь.

Он ведь с самого начала был на это настроен. Нацелен. Задержался в машине, именно чтобы взять эту гадость.

Он мне не поверил. Ни до конца, ни даже чуть-чуть. Так почему я все ещё верю в него?

– Лео.

Как обычно нагнетают обстановку в медицинских сериалах? Ну да, криками типа: «Мы его теряем!» Так вот, мне впору уже даже не вопить, а выть сиреной. И вовсе не той, что из мифов, а пожарной. Но любой крик сделает только хуже.

Надо найти другой выход.

Надо хотя бы пойти.

Навстречу.

– Ты не будешь этого делать.

Пока я нахожусь на линии огня, уж точно нет. Главное, не останавливаться и не сворачивать. До самого конца. До прикосновения к руке, подрагивающей от тяжести то ли оружия, то ли решения.

– Дарли, пожалуйста, не…

– Именно, что не. Не сейчас. Не сегодня. Вообще никогда.

Это так по-мужски, разрушать. Странно сознавать, что мужчины вообще умеют делать что-то помимо руин и обломков. Например, жениться и растить детей.

– Только не проси…

– Даже не собиралась. Либо ты сам поймешь, насколько глупо выглядишь, либо нет.

Он вздрогнул. Его взгляд.

– Я устала от дурости и дураков. Устала сама быть дурой. Столько лет… Да почти вся наша жизнь состоит из лжи, с самого рождения. Начиная от детей, которых находят в капусте или вырывают из лап каких-то там жутковатых птиц. Мы лжем себе и другим. А самое страшное, что мы ещё и послушно верим в эту же самую ложь.

Кажется, сталь под моей рукой нагревалась быстрее, чем его пальцы, но и они постепенно теплели.

– Я устала, слышишь? Надоело тратить время на бестелесные выдумки, когда рядом есть то, что можно пощупать.

Его щека тоже чуть подрагивала, но это я поняла, только проведя по ней ладонью.

– Сначала мне показалось: слишком поздно. Слишком многое упущено, утрачено, растоптано в пыль. И лучшие чувства давно выгорели дотла. Но угли-то остались. И их вполне ещё можно разжечь. Всего и надо, что дышать. В такт.

Он перевел взгляд на меня, только когда не осталось выбора. Когда я запустила пальцы в его волосы и заставила наклониться.

– Давай условимся так. Если ты хотя бы наполовину чувствуешь то же, что и я, нам есть, о чем проговорить весь остаток нашей жизни. Или промолчать. Рука об руку. И мне это представляется очень даже неплохим вариантом. Но если ты по-прежнему считаешь самым важным не то, что рядом, а…

Я не успела закончить фразу: помешали его губы. Пока ещё не слишком смелые, но уже вполне уверенные в том, что хотят сделать. И это оказалось лучше всяких песен. А ещё чуточку походило на те ощущения, которые принесла с собой тень рыцаря, растворившись во мне. Но об этом я бы молчала в любом случае. Тем более, что… Черт меня и всех нас задери.

Кажется, мы вспомнили о причине всего происходящего одновременно. Повернулись уж точно синхронно, все ещё не отпуская другу друга.

Конечно, физически он никуда не мог деться. Телом, то есть. А вот духом – вполне. И безвольно повисшая голова доказывала это самым прямым образом. Мне сразу вспомнилась куча страшных историй, которыми нас пугали во время обучения и которые, как это ни печально, имели в своей основе настоящие случаи, что называется «из жизни». Наверное, из-за этого вцепилась в Лео ещё сильнее. И он вынужден был попросить:

– Отпусти. Пожалуйста. Так я не смогу его осмотреть.

Да. Конечно. Наверное.

– В машине есть аптечка. Я только сбегаю за ней и вернусь.

В машине. В той самой, откуда взялась эта мерзкая, железная…

– Отдай бяку!

– Хорошо, хорошо! Только будь осторожна, ладно?

Ну ещё бы. И даже положу её подальше. От греха и от всего остального. Да хоть туда, в шкаф, за бутылки с водой.

Лео вряд ли практиковал в повседневной жизни забеги на скорость, но вернулся очень таки быстро. С целой сумкой. А я почему-то всегда думала, что аптечки – это такие маленькие аккуратные коробочки. И никаких приборов в них вроде бы не прописано.

Вообще, смотреть, как кто-то работает, всегда интересно. Особенно если человек знает, что делает. Хотя, поучаствовать тоже чуток пришлось: подержать белобрысого, пока Лео доблестно сражается со скотчем. А потом помочь положить на пол. Наверное, можно было дотащить и до диванчиков, но тот из нас, кто больше подходил на роль врача, категорически остановился на достигнутом. И после священнодействия с проводами, датчиками и чем-то, отдаленно напоминающим обычный планшет, сообщил:

– Ритмы рабочие. Частично соответствуют медленному сну на третьей или четвертой стадии. Частично – потере сознания на фоне физического и нервного истощения.

Тоже мне, открытие. Как этот рыцарь норовит завалиться спать, я наблюдала уже неоднократно. Вот и сейчас…

Он снова это сделал. Цинично и безжалостно потоптался по всем моим добрым чувствам.

Я же не возражала. Наоборот, готова была поделиться всем, что есть. Открылась на полную. И зачем, спрашивается? Он не взял ни крупицы. Ни капельки. Словно побрезговал.

Вот же, сучонок…

Ждать, пока он очнется, у меня не было ни сил, ни терпения, и я залепила пощечину бессознательному телу. Потом ещё. И ещё.

– Ненавижу!

– Дарли…

– Ненавижу!

– Это не поможет ему очнуться.

– Ненавижу!

Он поймал мою руку. Так осторожно, словно та была бабочкой.

– Все хорошо.

– Тебе хорошо. Мне хорошо. А этот…

– Пока нет причин даже вызывать скорую. Нужен только покой. И на всякий случай введу ему простенький коктейль. Чтобы сон был здоровее.

Смотреть на шприцы и иглы я никогда не любила, но тут просто не могла оторвать взгляд. Правда, не от самого инструмента, а от рук. Таких обнадеживающе уверенных.

А когда Лео закончил медицинские процедуры, не удержалась от банального:

– Кстати о коктейлях.

Он улыбнулся:

– Я знаю ещё одно, совершенно чудесное место. Тебе оно наверняка понравится. И тамошние коктейли тоже.

Мне-то для полного счастья хватило бы сейчас и чего-то сугубо баночного, из соседнего маркета. Тем более, что…

– А как же наш пациент?

– С ним все будет в порядке, насколько могу судить по… нашим наблюдениям.

И на этот раз Лео под словом «наши» имел в виду совсем не своих коллег по работе, что нежно грело душу. Но совесть окончательно сдалась только после обещания:

– Попрошу племянника тут присмотреть. Ему это будет в радость.