Адам в Аду

20. Кривцов

Кривцов опять был дома. Он злился. Расхаживал по комнате из угла в угол, курил и думал. Сначала он думал о том, как снять с себя подозрение, но чем дальше, тем больше — о том, что не надо было, поддавшись порыву, выбрасывать вещества. Пакет отличной марихуаны. Ту-си-ай. Ту-си-би. Ту-си-эн. ДМТ. Метамфетамин. Целая лаборатория по производству мефедрона. Айяхуаска, купленная давным давно и скорее всего уже негодная, но все равно жалко. Даже бутыль бутилового спирта, приобретенная для эксперимента, на который никак не мог решиться. Он помнил каждый пакетик, он знал место каждого из них в ящике комода.

Но после того, как в его квартире появилась полиция, Кривцов испугался. Он утопил в унитазе порошки, расплавил над свечкой пакетики, тщательно вытер от возможных отпечатков и отнес в мусорный контейнер за три квартала от дома обгорелую чайную ложку и шприцы.

Теперь Кривцов об этом жалел. Он попал в трудное положение, срочно нужно было найти выход, в голову лезли панические мысли, а под рукой не находилось средств, которые позволили бы взглянуть на ситуацию со стороны. Никотин и кофеин, потребляемые в лошадиных дозах, не помогали.

К тому же, как назло, внутренний голос перестал давать ему советы. Вокруг него постоянно кто-то находился, а голос приходил в тишине и одиночестве.

Кривцов иногда жалел, что рядом нет Андрея. Злился на себя за эту жалость и напоминал себе, что все неприятности — из-за Разумовского. Он так и не смог совершить открытие и опротестовать выводы Левченко. Он так и не смог найти идеал, чтобы доказать существование кристаллов, достойных бессмертия. Он ничего не смог, и в приступе отчаяния и острой жалости к себе ему казалось, что виноват во всем Разумовский.

Он и появился в доме Кривцова в минуту ярости. Кривцову казалось, что жизнь кончилась. Закон Левченко вступил в силу, сам Левченко погиб, все надежды Кривцова на продолжение научной карьеры рухнули. Все отвернулись от него. У Кривцова не было ничего, кроме тела, вытащенного на собственной спине из института, и нейрокристаллов, созданных собственными руками.

Он помнил себя в то время. Он чувствовал себя намного моложе и сильнее, чем сейчас, но даже тогдашних его сил не хватало. Он читал. Он искал лазейку в теории Левченко. Экспериментировал с реактивами. Вскоре он понял, что изменить прошитый кристалл невозможно. Здесь Левченко был прав.

Тогда Кривцов подошел с другой стороны. Опыт прошивщика позволял с уверенностью сказать — при прошивке можно вносить изменения. Небольшие и не всегда, но можно. Одна беда — у Кривцова больше не было возможности прошивать трупы.

Значит, нужно было разбираться с тем, что было доступно — с нейрокристаллами и живыми людьми.

Любому студенту в то время было известно — при взаимодействии раствора с органикой возникает устойчивая окраска кристалла. Значит, надо попробовать добавить в кристалл органики и повторить прошивку.

Только надо знать, какие вещества и как влияют на окраску.

И снова начались эксперименты. Теперь уже над собой. Кривцов вводил в вену различные вещества, аккуратно, точечно впрыскивал иглой сыворотку из насыщенной химией крови в самую глубину нейрокристалла и потом, осторожно, чтобы не сломать и не пережечь, перепрошивал.

Кривцов добился того, что цвет устойчиво держался две недели, и только потом начинал блекнуть. Это был успех. Надо было искать возможности для закрепления, но Кривцов не мог не поставить еще один эксперимент — посмотреть, как изменится личность от преображения кристалла.

Пригодилось тело, взятое из института в качестве компенсации за разбитые мечты. Нейрокристалл тоже был под рукой — тщательно хранимый кристалл Разумовского. Кривцов знал, что нарушает закон, но полагал, что совершенное будущее человечества того стоит.

Разумовский пришел в себя удивительно быстро. Открыл глаза, оглядел квартиру Кривцова. Шевельнул губами, пытаясь что-то сказать.

— Спокойнее! — сказал Кривцов. — Послушайте меня. Вы сейчас чувствуете, что не все мышцы слушаются. Это правильно, так и должно быть. Уже к вечеру вы, скорее всего, будете владеть своим телом как раньше.

— Я… ты…

— Вы — Андрей Разумовский, верно?

— Да!

— Вы боролись за право людей на бессмертие. К сожалению, вам не повезло. Когда вас доставили в мастерскую, спасать вас было уже поздно.

— Я… я сдох?! — прохрипел Разумовский, садясь.

— Вы стали бессмертным, — мягко поправил его Кривцов. — Это я, я прошил вас.

— Левченко?

— Своего добился. Бессмертие запрещено. Я нарушил закон, оживив вас. Но я подумал, что вы хотели бы быть живым, а не пылиться на полке.

— Ты на моей стороне?

— Разумеется. Моя фамилия Кривцов, имя — Вениамин. Я долго работал бок о бок с Левченко, пытаясь оспорить его теорию, но, как и вы, не успел.

— Зачем ты оживил меня? — спросил Разумовский. — Не ври, что ради меня!

Он сидел на кровати и буравил Кривцова глазами дешевой японской модели.

— Не ради, — согласился Кривцов. — Не ради вас и не ради себя. Вернее, не только ради нас с вами. Ради людей, тех, кто достоин лучшей жизни. Возможно, ими окажемся и мы с вами. И станем бессмертными. Но для этого нужно доказать, что Левченко ошибался. И в этом я рассчитываю на вашу помощь!

— Какую? — в типовом голосе зазвучала настороженность.

— Вы живете у меня. Я, я не разбираю вас и не доношу на вас властям. Работаю над нашей общей задачей. Вы — помогаете в меру сил. У нас с вами много общего — мы оба хотели бессмертия, и оба оказались выброшены из жизни — вы в прямом, я в фигуральном смысле. Но разницы не так много. Я лишен возможности проводить опыты официально, у меня нет возможности приобретать оборудование и расходные материалы. Потому я буду иногда разбирать вас и проверять те или иные свои соображения.

— И какие у тебя условия? — спросил Разумовский.

— Вы не выходите из дома. Это опасно и не приведет ни к чему хорошему. Вы получаете в пользование комнату, доступ в Сеть и максимальную самостоятельность. Живите! И ждите, когда я добьюсь своего. С вашей помощью это произойдет намного раньше.

Разумовский схватил его за рубашку:

— А где гарантии?! Ты запрешь меня здесь, а эти суки там будут плясать на моих костях! Откуда мне знать, что ты не заодно с ними?

Напор Разумовского испугал Кривцова. Отбросив мелькнувшую было мысль отказаться от эксперимента, он совладал с собой. Левченко был прав и здесь. Разумовский умер на пике ненависти, и теперь эта ненависть не давала ему покоя. Ее нужно было перенаправить. И попытаться нейтрализовать. И если это получится — не станет ли это лучшим доказательством его, Кривцова, правоты?

Страх исчез. Кривцов почувствовал возбуждение.

— А что ты предлагаешь? — крикнул он. — Давай, ну! Бунтуй! Иди на улицу и скажи, что ты — Разумовский! За твой кристалл дают миллион, так сколько, думаешь, ты проживешь?

Разумовский скривился, но промолчал. Кривцов постарался придать голосу проникновенности:

— Бунтуй, Разумовский! Против меня! Против себя! Только жди! Береги, черт возьми, свой гнев, чтобы потом, когда мы с тобой докажем всем, что достойны бессмертия, ты смог бы наказать всех, кто посадил тебя в клетку! Ты слышал? Ты слышал меня?

Тот Кривцов, что был здесь и сейчас, не сразу понял, что вопрос этот звучит не в прошлом, а в настоящем.

— Ты слышал меня? — спросил Илюха.

Он теперь постоянно крутился рядом. Выслушивал, успокаивал, варил кофе по первому требованию. «Как Андрей» — подумал Кривцов и поморщился.

— Черт меня дернул тогда с ним связаться, — сказал он вслух. — Или потом я слишком расслабился и отпустил ситуацию…

— Я говорю тебе, что ты должен сказать, что ты ничего не поджигал, а поджег один из твоих экспериментов, — сказал Илюха. Крыса сидела у него на шее и глядела на Кривцова бусинками глаз.

— Чтобы меня посадили еще и за незаконную экстракцию?

— Но ты же не поджигал! Поджег один из них, я сам видел!

Кривцов вдруг прекратил броуновское движение по комнате, развернулся к Илюхе и наставил на него палец. Брунгильда протестующе запищала.

— Ты видел? — резко спросил Кривцов. — Кто из них это был?

— Не знаю я… — растерялся Илюха. — Не различаю я их!

Кривцов опустил руку:

— Ведь это мог быть и не Разумовский… Хотя… Нет, все равно. Достанут память, а там так или иначе все есть…Черт!

Кривцову не удалось выспаться. Вернувшись вчера домой, он позвонил Ольге и проговорил с ней до трех ночи. Около семи утра его разбудили, и все утро пришлось отвечать на вопросы полиции. Выпроводив, наконец, настырного лейтенанта, он занялся уничтожением наркотиков. Покончив с этим, собрался вздремнуть, но пришел Илюха. Обсудили новости, выпили кофе, пожалели, что поспешили с наркотиками, а там уже было не до сна.

Телефон разрывался.

С утра позвонила Жанна. Кривцов успел забыть о ней. Но теперь вспомнил — кристалл, раньше казавшийся красивым. С Илюхиным не сравнить. Она видела утренние новости, сочувствовала, уверяла, что он ни в чем не виноват — кого она хотела в этом убедить? Переживала за этого своего приятеля-робота. Вот о чем Кривцову совершенно не хотелось думать — это о приятелях-роботах. Жанна сказала, что каморки в институте пусты. Кривцов подумал, что неудивительно. Он и сам сегодня занимался уничтожением улик.

А еще Жанна сказала, что надо поговорить. Кривцов хотел было ответить, что он не в настроении, как вдруг сообразил — Жанна же была у него. Жанна знала, что у него есть адам! Рано или поздно полиция выйдет на девушку, и она даст показания. И если ее обидеть, то она точно не забудет, что Кривцов занимался тем, чем заниматься не положено. Поэтому он сказал, что тоже будет рад ее видеть.

Не успел он выкурить сигарету, как позвонила Ольга. От общения с ней у Кривцова заболела голова. Эта женщина словно состояла из двух, и обе перепугались не на шутку. Одна всерьез переживала за Кривцова, рвалась приехать и поддержать. Другая боялась, как бы в новостях не проскочила информация о ее связи с Кривцовым. Она умоляла уничтожить всю сетевую переписку, все ее вещи, оставленные у него.

— Я с тобой, Венечка! Держись! — горячо шептала одна.

— Только постарайся не упоминать меня, — говорила вторая. — Если муж узнает, убьет обоих…

Кривцов почувствовал, что от этой многоголосицы сходит с ума.

Телефон умолк на мгновение и снова разразился истеричным визгом. Кривцов устал. Он указал на телефон Илюхе, а сам ушел на кухню. Насыпал кофе в турку, поставил на огонь.

На кухню заглянула Илюхина физиономия:

— Слышь, тут это… газетчики. Интервью хотят.

— У поджигателя? — усмехнулся Кривцов.

— Ни слова про поджог не было! Да на вот, сам с ними поговори!

Кривцов вздохнул и взял трубку:

— Слушаю!

— Вениамин Вячеславович, здравствуйте! — сказал бойкий женский голос. — Вас беспокоит портал «Mondial Mind», меня зовут Алина. Мы хотели бы побеседовать с вами. Материал будет размещен на нашем портале и в его бумажной версии.

— О чем будем беседовать? — спросил Кривцов.

— В связи с последними событиями вокруг российского филиала «Brain Quality» и Леонида Бражникова в стране резко обострилась проблема нейрокристаллизации как таковой. Мир возмущен циничностью тех, кто наживается на кристаллах. Все больше говорят о том, что Левченко был прав.

— Я все это знаю! — оборвал Кривцов.

— Разумеется, — подтвердил голос. — Но я хотела сказать, что наш портал принципиально против подобной односторонней оценки ситуации. Мы хотим показать обе стороны конфликта максимально непредвзято. Мы хотим осветить ваши идеи, наработки и критику идей Левченко.

— Хотите выставить меня сообщником Бражникова?

— Нет, — спокойно ответил голос. — Нас интересует не это. «Mondial Mind» — серьезный международный научный портал, посвященный проблемам психологии, психиатрии и нейрокристаллизации. Политические веяния, а тем более сплетни, нас не волнуют.

— То есть вы хотите сделать материал о моих научных результатах? — недоверчиво поинтересовался Кривцов.

— Именно так, — подтвердил голос. — Когда мы сможем побеседовать?

— Я, я… наверное… ммм… — Кривцов взял себя в руки. — Вы же понимаете, из-за всех этих событий я, в общем-то, свободен все время. Поэтому мог бы подъехать…

— В этом нет нужды. Учитывая, что вы долго подвергались гонениям и все это время работали дома, мы бы предпочли побеседовать у вас. Мы будем через полчаса, если не возражаете.

— Я… э… нет, конечно, я жду вас!

Он продиктовал адрес. Положил телефон дрожащими руками.

— Илья! — крикнул он. — Надо разгрести здесь все, быстро! Давай, давай…

— А я куда? — спросил Илюха.

— Останешься. Скажу, что ты мой помощник… Давай, надо подмести… Черт!

По плите разлилось пятно выкипевшего кофе.

За полчаса Кривцов с Илюхой успели навести в комнате подобие порядка. Проветрили. Кривцов хотел переодеться, но Илюха переубедил его, сказав, что в мятой футболке и джинсах тот выглядит ближе к простому, далекому от науки народу. Кривцов тщательно разглядел себя в зеркале, пожалел, что нет белого халата, расчесал и убрал в аккуратный хвост волосы.

— Очень солидно выглядишь! — тараторил Илюха, едва не подпрыгивая от восторга.

Кривцов раздраженно повел плечами. Он злился — то ли на Илюху, то ли на себя. С каких пор его волнуют журналисты и возможность раскрыть миру глаза? Кривцов постарался взять себя в руки. Он должен быть спокоен.

— А про меня ты скажешь? — спросил Илюха. — Я ведь тебе крыс покупал!

Звонок в дверь раздался вовремя. Кривцов пошел открывать.

На пороге стояли двое полицейских. Один уже знакомый лейтенант, фамилию которого Кривцов не помнил, второй, судя по нашивкам, сержант — совсем молодой парень, дружелюбно и — как показалось Кривцову — чуть виновато улыбнувшийся перед тем, как войти.

— Простите за вторжение, Вениамин Вячеславович, — без тени смущения сказал лейтенант, — но у нас возникло еще несколько вопросов.

— Простите, я… — на Кривцова наползал липкий страх, раздражение и странное ощущение безысходности. — Я сейчас жду людей из уважаемого журнала. Мы не могли бы… э… побеседовать, — слово из лексикона журналистки возникло само собой, — позже?

— Нет, — ответил лейтенант. — Это не займет много времени. Скажите, Вениамин Вячеславович, как давно вы знаете Леонида Бражникова?

— С осени, — буркнул Кривцов. — Он предлагал мне работу еще тогда. Я отказался.

— Почему?

— Не хотел работать на него.

— Вы работали в то время в другом месте?

— Нет.

— Откуда вы брали деньги на жизнь?

— Вам не кажется, что вы отдалились от темы?

— Ничуть. Я прошу вас, Вениамин Вячеславович, понять, что Бражников сейчас находится в розыске по обвинению в умышленном убийстве восьми человек. Поэтому в ваших интересах рассказать нам все о ваших финансовых делах, особенно если вы вели их не с Бражниковым.

Кривцов побледнел. Экстракция, поджог — а теперь еще и убийства! Бражников в розыске… а Кривцов, выходит, крайний.

— У меня почти не было денег, — сказал Кривцов. — Вы можете проверить счета…

— Разумеется, — сказал лейтенант. — И все-таки нам хотелось бы получить ответы на свои вопросы. Деньги можно, знаете ли, и спрятать. Некоторые в чулке хранят. А вы с закрытия института мозга нигде не работали. На что жили?

Стены квартиры вдруг надвинулись на Кривцова, потолок навис угрожающе низко. Шкафы с книгами, окна, солнечный свет за окном, отраженный от свежего белого снега — все исчезло. Кривцов видел перед собой ноздреватые, покрытые трещинами и паутиной стены каземата. Реальность стала тюрьмой и не имела выхода. Он задыхался.

— Уходите! — прохрипел он.

— Это ваше право, — прозвучал голос из большой щели прямо перед глазами у Кривцова. Голос звучал гулко и отдавался в ушах. — Если вы не хотите сотрудничать…

От этого голоса с потолка посыпалась старая штукатурка, стены завибрировали. Трещина росла и пугала.

— Подождите! — Кривцов постарался взять себя в руки. — Эти деньги… Я получал их от женщины.

— Вашей любовницы?

— Любовницы? Не знаю… просто женщины. Она помогала мне. Я работал… Я искал… Да, у нас был секс, но это не главное…

— Имя этой женщины?

— Я… я не могу сказать.

— Следствие все равно выяснит это.

— Ольга. Ольга Яворская.

— Она давала вам деньги на исследования?

— Да, — Кривцов облегченно выдохнул, стены отодвинулись. Едва-едва, но стало можно дышать. — Да, именно так.

— Какого рода эксперименты вы ставили?

— Нейрокристаллы. Я работал с ними. Я изучал влияние химических веществ на окраску нейрокристалла.

— А с Бражниковым, значит, знакомы не были?

— Я же сказал. Нет! Я познакомился с ним этой осенью, встретился один-единственный раз. Он предложил мне работу. Я отказался от его предложения. Потом передумал. Понял, что надо двигаться дальше. Позвонил ему. Это было неделю назад! Я, я ничего не знал о его делах! Я, я не имею отношения к этим убийствам!

Кривцов кричал. Собственный голос оглушал, но казалось, что его все равно не слышат. Он был отрезан от мира стеной. Стена росла в высоту и ширилась с каждым его словом. Оттуда, с другой стороны, не доносилось ни звука, ни дуновения ветерка.

— У Бражникова сохранилась переписка с вами, — сказала стена. — Там речь шла о кристаллах.

— Это подлог!

— Возможно. Вы можете предоставить какие-либо доказательства ваших слов?

Кривцов задумался. Кто мог подтвердить, что он не был знаком с Бражниковым? Что отказывался от его настойчивых предложений? Что жил бедно?

— Разумовский, — сказал он, внезапно успокаиваясь. — Послушайте. У меня здесь жил… робот. Андрей Разумовский. Я, я много говорил с ним, он был в курсе всех моих дел, читал мою почту, подходил к телефону… Найдите его, посмотрите память. Наверное, я не слишком приятный тип… Но я не убийца.

Полицейские ушли, наконец, оставив его совершенно вымотанным. Только закрыв за ними дверь, Кривцов увидел, что журналисты приехали все-таки. Двое: женщина, должно быть, та самая, что говорила с ним по телефону, и парень с 3D-камерой на плече.

— Вы что, все снимали? — устало спросил Кривцов. Ответ был очевиден. Кривцов ушел на кухню и закрыл за собой дверь. Не спеша намолол кофе, засыпал в турку, поставил на огонь.

— Там это… журналисты, — сказал, заходя, Илюха. Крыса спрыгнула с его плеча на стол и принялась очищать его от хлебных крошек.

— Я видел, — сказал Кривцов. Он чувствовал, как стены каземата медленно удаляются, позволяя жить.

— Они спрашивают, когда ты выйдешь.

— Они что, мало услышали? — взорвался Кривцов. — Они теперь меня представят в таком виде, что все мои теории станут для почтеннейшей публики только поводом посмеяться. Да и не будут они про это спрашивать, теперь будут спрашивать только о Разумовском.

Звонок в дверь раздался одновременно с шипением убежавшего кофе.

— Черт! — бросил Кривцов и снял турку с огня. — Открой, посмотри, кто там.

Илюха пошел открывать. С порога кухни вернулся, сгреб со стола Брунгильду и исчез за дверью. Кривцов насыпал сахару в кофе и тщательно перемешал. Весь мир его теперь был в этой чашке — другого он не знал и знать не хотел.

Мир не пожелал остаться за дверью. В кухню вошла Жанна. За ней попыталась пройти журналистка, но Жанна, извинившись, закрыла дверь перед ее носом.

— Где Илья? — спросил Кривцов.

— Развлекает журналистов. Как ты?

— Меня обвиняют в убийстве и поджоге. К тому же я только что сознался в незаконной экстракции. Лучше не бывает.

— В незаконной экстракции виновата я, — тихо сказала Жанна. — Это ведь я принесла тебе Ро…

— Причем тут твой Ро? — хмыкнул Кривцов. — У меня тут шесть лет жил Разумовский. Я шесть лет ставил на нем опыты. По сравнению с этим твой Ро — такая мелочь, что даже упоминать его не стоит.

— Ты?.. Но как же ты…

Она растерялась. Присела на табурет рядом.

Кривцов с удовольствием смотрел на ее смущение. Она думала о чем-то, на лице застыло растерянное выражение лица, и вдруг кристалл ее полыхнул голубым. Кривцов сообразил, что это — первый раз за долгое время, когда он увидел чей-то кристалл. Не то, чтобы ему не хватало кристаллов — по правде говоря, от них начинало подташнивать — но все же.

Звонок в дверь разрушил тишину и спугнул сияние.

— Где он? — раздался требовательный голос из-за двери. — Кто вы все? Пустите меня к нему!

Кривцов уронил голову на руки.

Ольга вошла в кухню и бросилась к Кривцову.

— Венечка! Венечка, я приехала! Я плюнула на все, я решила, что сейчас тебе нужнее! Кто вы? Дайте воды, не видите, что ли, человеку плохо!

Кривцов поднял голову, посмотрел на Ольгу невидящим взглядом. Ее кристалл горел ржавчиной, а голос обрушился лавиной.

— Господи, сколько же вас на меня одного! — простонал он. — Уйдите все! Дайте дышать!

— Венечка… — Ольга перевела взгляд на Жанну, потом снова на Кривцова. — Венечка, любовь моя, но как же… Я ехала…

— Я тебя не просил приезжать! — крикнул Кривцов. Его стены вернулись и давили со всех сторон, они кричали женскими голосами, опутывали цепями, рвали на части, а потолок давил, прижимая к полу. — Уйди! Оставь меня! Дышать…

Кривцов схватил чашку с кофе и запустил в стену. Та пошатнулась. Раздался звук обвала. Кривцов рванулся посильнее, стараясь вырваться из пут. Загрохотало громче. Посыпались камешки с потолка. Кривцов закрыл голову руками и сжался в комок. Он по-прежнему не видел выхода, а камни летели прямо в него. Его заваливало.

— Дышать! — прохрипел он.

Когда обвал закончился, он лежал, прижав колени к груди, на кухонном полу в луже остывшего кофе. Рядом никого не было.

Кривцов встал и огляделся, боясь увидеть руины своей темницы или хотя бы каменную осыпь. Но на полу лежали только осколки чашки.

Из комнаты донеслись голоса. Кривцов почувствовал новый приступ ярости. Хватит с него на сегодня. Сейчас он выгонит их всех. Это его дом, и распоряжается здесь он.

Кривцов распахнул дверь в кухню и вышел в коридор. Он шатался и придерживался руками за стены, но был полон решимости разогнать всех собравшихся к чертовой матери.

Однако планам его не суждено было сбыться.

Уже на пороге комнаты его догнала трель звонка. Кривцов не двинулся с места. Однако кто-то забыл запереть замок, и теперь дверь открывалась сама.

Мимо вжавшегося в стену Кривцова прошли три человека — среднего роста, черноволосые, с одинаковыми монголоидными чертами лица.

Голоса в комнате оживились, потом затихли совсем. Кривцов поднял голову и увидел, как один из роботов приветствовал журналистов:

— Эта штука работает? — он показал на камеру, и Кривцову показалось, что с левой рукой у него проблемы. — Отлично. Пишите. Я Александр Левченко, и я хочу сделать заявление.