Адам в Аду

13. Бладхаунд

Бладхаунд ждал.

На пороге появилась Тоша.

— Как она? — спросил Бладхаунд.

— У нее сотрясение мозга. Пришла в себя, чувствует себя плохо. Для лечения таких недомоганий моих знаний может не хватить. Для таких случаев существуют больницы.

— Сотрясением мозга она могла и не отделаться.

Бладхаунд поднялся.

— К ней нельзя, — Тоша преградила ему дорогу. В режиме сиделки она была чересчур заботлива. Но модуль подключался только полностью, и, значит, к медицинским умениям прислуги прилагались определенные паттерны поведения. Пришлось оправдываться.

— Мне нужно поговорить с ней. Ей может угрожать более серьезная опасность.

Тоша зависла на минуту, взвешивая все «за» и «против», и, наконец, медленно отступила.

— Я прилепила на нее датчики. Если изменятся показатели, я не допущу дальнейшего разговора.

Бладхаунд согласился. Подумал было, не перевести ли Тошу в рабочий режим на время разговора, но потом решил, что не стоит. В конце концов, девушке досталось, а ухудшение ее самочувствия вовсе не в его интересах.

Он зашел в комнату. Жанна лежала, отвернувшись к стене, но, почувствовав присутствие чужого, повернулась и попыталась встать. Выглядела она плохо. Слишком бледная, дышит неровно. Слабая.

— Лежите. Вам надо лежать.

Он ждал вопросов, или обвинений, но она просто молча смотрела на него. Она все-таки приподнялась и теперь полулежала, не сводя с него глаз. Бладхаунд уселся на пол в дальнем от кровати углу — пусть видит, что он не собирается причинять ей вред.

— Как вы себя чувствуете?

Молчание.

— Я должен извиниться, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал мягко. — Мы незнакомы, и ваше появление здесь должно казаться вам как минимум странным. Я готов объясниться.

С минуту просто молчание, затем — легкий, едва уловимый кивок.

— Меня называют Бладхаунд, — сказал он. Имя ей, похоже, ничего не говорило. — Мне пришлось некоторое время наблюдать за институтом мозга. Были обстоятельства. Я знаю о ваших друзьях. Вам не стоит меня опасаться. Я обнаружил вас и привез сюда. Мог бы — в больницу, но вы сами понимаете, что в данных обстоятельствах это было бы небезопасно. Мой домашний робот обладает нейрокристаллом сиделки. Я постоянно обновляю модули. Вам удобно?

Он нехотя кивнула.

— У вас есть вопросы? — спросил Бладхаунд. — Задавайте, я отвечу.

Она снова кивнула. Задумалась. Потом спросила, хрипло и коротко:

— Стас?

— Не понял вопроса.

— Это вы вытащили кристалл Стаса? Зачем?

— Это был не я.

Есть еще Стас. Бладхаунд мысленно сделал пометку.

В комнату бесшумно вкатилась Тоша, дала Жанне что-то выпить и удалилась.

— Жанна, — успокаивающим тоном заговорил Бладхаунд. — Мы с вами на одной стороне. Я никого не разбирал.

Это правда.

— Я — искусствовед. Занимаюсь нейрокристаллами. Их эстетической ценностью. И ничем больше.

Диплом даже демонстрировать не надо — вон, стоит на полке. Тоша поставила, «для красоты». Бладхаунду было все равно.

— Я занимаюсь поисками одного редкого кристалла.

Верит. Бладхаунд убедителен.

— Поиск привел меня к институту мозга.

Открыла рот. Бладхаунд замолчал. Ждал. Она наконец заговорила.

— Этот ваш кристалл оказался живым? Но ведь они же… как люди…

— У меня нет уверенности, — сказал Бладхаунд, — в том, что я напал на верный след. Я надеюсь, вы поможете мне это выяснить.

— Вы их… убьете? Ради кристалла?

Бладхаунд сам не знал. Он, как собака, должен пройти по следу. Привести хозяина к добыче. А что хозяин с ней будет делать — не его забота.

— Нет, — сказал он, наконец. — Кристалл в теле — даже интереснее. Для искусствоведа.

— Их… надо защитить. Они сбежали и будут делать глупости… Они же вне закона! Их надо найти…

— Это моя работа, — сказал Бладхаунд. — Я ищейка со стажем. У меня большие связи. Я смогу защитить их. И вас.

— Меня?

— Вы говорили про некоего Стаса. Его поменяли. Не вы, и не я. Кто? Значит, кто-то еще в курсе.

Жанна кивнула.

— Теперь роботы сбежали. Цели их неизвестны, но вряд ли они собираются сидеть тихо. Значит, будет шум. Те, кто имеет к ним доступ, могут обвинить в этом вас. Вы не думали об этом?

Не думала. Побледнела, позеленела даже. Руку к горлу поднесла — тошнит?

Влетела разъяренная Тоша.

— Я же говорила — не беспокоить больную! Ей нужен покой. Хватит разговоров!

— Нет! — это Жанна. — Нет, пожалуйста… мне надо знать…

— Чуть-чуть осталось, Тоша, — примирительным тоном сказал Бладхаунд.

Тоша не сразу, но скрылась за дверью.

— Вам не надо бояться, — сказал Бладхаунд. — Я могу защитить вас. И ваших друзей тоже. Но мне понадобится помощь.

— Какая?

— Когда заменили кристалл Стаса?

— Недели… дайте вспомнить… с месяц, наверное… чуть меньше.

Как раз тогда пропал кристалл Разумовского.

— Вам известно имя того, кто появился вместо него?

— Имени… нет, он не говорил… Мы звали его Бунтарем.

— Тот, кто бежал сегодня — Бунтарь?

— Да.

— Ему кто-то помогал?

— Не знаю.

— Еще вопрос. Вы сегодня пришли к роботам. У вас был с собой нейрокристалл одного из них?

— Откуда вы… да, был.

— Я так и думал.

Бладхаунд поднялся.

— Спасибо, Жанна. Больше я не стану мешать вам отдыхать. А то Тоша меня побьет, — он растянул губы — улыбнулся. — Как только Тоша позволит, я отвезу вас домой.

Он приканчивал третью чашку кофе, когда раздался, наконец, звонок.

— Что там? — коротко спросил он.

— Вышли. Точнее, сначала один вошел, через час где-то как вы уехали, а только что вышли. Трое.

— Можешь их описать?

— Невысокие, щуплые и какие-то… одинаковые, что ли. Лиц пока не видел — темно, а они в капюшонах. У одного проблемы с левой рукой.

— Проследи за ними. Узнаешь, куда они пошли — дашь знать.

В следующий раз телефон зазвонил под утро.

Бладхаунд записал адрес и расхохотался отрывистым, похожим на собачий лай смехом.

— Бладхаунд? — собеседник явно не ждал подобной реакции.

— Все в порядке, — ответил Бладхаунд, прекращая смех. — Отличная работа. Продолжайте слежку за домом и… всеми его обитателями.

Бладхаунд активизировал терминал и открыл папку с аудиозаписями. Новая информация автоматически сортировалась по времени поступления. Бладхаунд сперва решил разобраться с самыми свежими данными.

Откинулся на спинку кресла, потянулся, хрустнув суставами и позволил себе еще несколько глухих смешков. Разумовский и Левченко. И Кривцов, который одного полагает своей домашней прислугой, а о присутствии другого за стенкой даже не догадывается.

Задание выполнено. Положение объекта установлено. За домом ведется круглосуточная слежка. Бладхаунд может закончить охоту в любой момент.

Бладхаунд проснулся рано, но чувствовал себя выспавшимся. Первым делом потянулся к терминалу и прослушал записи из квартиры Кривцова. Ничего важного там не происходило, никто не звонил, и Бладхаунд с некоторой долей неудовольствия отметил, что делать ему нечего.

За стенкой зашевелилась Жанна. Бладхаунд слышал, как Тоша осматривает ее.

Бладхаунд встал, оделся и прошел в кухню. На плите в кастрюльке булькала каша, рядом лежали поджаренные ломтики бекона. Пахло свежемолотым кофе.

Появилась Тоша, забрала у него кастрюлю и налила кашу в тарелку.

— Девочку надо кормить.

— Как она?

— Лучше. Но несколько дней ее не стоит тревожить. Я бы настоятельно рекомендовала осмотр доктора в больнице.

— Подожди, — попросил Бладхаунд. — Я проясню обстановку и решу, насколько это безопасно.

— У нее мама. Волнуется.

— Пусть позвонит и что-нибудь придумает. Я не шучу про опасность.

Тоша удалилась к Жанне. Из приоткрытой двери донесся женский голос.

Странное ощущение. Женщин в этом доме не было никогда.

Раньше, еще когда он не был ищейкой, он коллекционировал женщин. Коллекционирование было его страстью, оно же сделало его искусствоведом. Картины, скульптуры, нейрокристаллы… Потом — женщины. Он коллекционировал их взглядом и памятью, не желая обладать. Понимал, что красотой владеть нельзя. Красота существует в другом измерении, она обладает властью, и не стоит пытаться подчинить ее себе.

Он коллекционировал одних и спал с другими.

Так было до тех пор, пока он не предпочел первым нейрокристаллы, а вторым — проституток. Это случилось после после того, как Бладхаунд повзрослел и, неожиданно для себя, сам стал объектом охоты. Это было странно — Бладхаунд с детства привык не выделяться. Среднего роста и телосложения, самой обычной внешности и без особых примет — он был таким сколько себя помнил. Даже в подростковом возрасте стремление выделяться обошло его стороной. Ему нравилась его неприметность, она позволяла замечать больше других, оставаясь в стороне. Ему нравилось замечать. И не нравилось пристальное внимание к его персоне.

Такое отношение к красоте позволило ему стать тем, кем он стал. Это — и умение решать задачи. Он любил складывать, сопоставлять, находить ниточку — и тянуть за нее, вытягивая очередной кусочек. Сколь сложна ни была задача, он стремился отыскать изящное решение. Это была его дань красоте. Найти, увидеть, причаститься — и передать тому, кому больше нравится владеть.

Бладхаунд вернулся к себе и снова потянулся к терминалу, когда зазвонил телефон. Высветился номер Емельянова.

— Наконец-то, — сказал Бладхаунд в трубку.

— Это невероятно! — затрещал Емельянов. — Я бы раньше позвонил, но тут, понимаешь ли, такая штука вскрылась, я же просто не мог не проверить! Слушай, я уж и так его, и эдак, и ничего, я уже отчаялся, ну, думаю, подведу Бладхаунда, собрался тебе звонить, а тут осенило меня! Я подумал, а проверю-ка я на органику раствор. Ну, это, который из него выходит, значит. А он — выхолощенный, ну как будто после прошивки только что!

Емельянов замолчал. Ждал ответа. Бладхаунд молчал. Емельянов заговорил снова:

— Я проверил и перепроверил, потом стал думать, что это значит. Ну, думаю, раз оно сработало и не вышло сразу, значит, кто-то пытался сымитировать процесс, значит, прошивки. Только как? Кристалл же уже готов… Окраска получается в результате химической реакции, которую можно, значит, провести и вне кристалла, но тогда цвет выйдет вместе с раствором, сразу… А главное, химический состав раствора будет другой! Ну, тут мне еще работы подвалили незапланированной, но знаешь, я все думал, думал, и общем, я, кажется, понял, что он сделал, этот твой чудо-прошивщик! Он умудрился в полости — ну, ты знаешь — запихнуть вещество, содержащее все необходимые реагенты для прошивки!

— Что это может быть? — быстро спросил Бладхаунд.

— Наиболее вероятно, что кровь. Обогащенная дофамином и всяким разным прочим. И важно, что он пропитал кристалл кровью до вторичной прошивки. Залил раствор, откачал лишнее… А что не идеально получилось — так кровь — если он использовал кровь! — это слишком грубо и слишком мало… Да и перебить первичный цвет не удалось бы все равно. Но все это надо было проделать руками! Высший пилотаж! Гений! Да таких прошивщиков единицы!

Голос Емельянова звенел восторгом.

«В отделении бессмертия каждый второй был прошивщиком, а каждый третий — прошивщиком высшего уровня».

Информация от Емельянова опоздала.

— Когда найдешь его — ведь ты его ищешь? — обязательно дай мне знать! — тараторил Емельянов. — Это же уникальный случай.

— Я нашел его.

— Да? И кто же это? Неужели Януш Држецкий? Да нет, вряд ли Држецкий, он на виду, ты бы раньше знал… Серов? Ну, скажи, Серов, да?

— Нет.

— Не скажешь? — обиделся Емельянов. — Ладно, надеюсь, был тебе полезен…

Он сделал паузу, видимо, давая Бладхаунду время выразить свою благодарность. Бладхаунд молчал, и Емельянов стал прощаться.

— Ну заезжай, чего уж там… А, кстати! — вдруг воскликнул он. — Спрашивали у меня тут. Про тебя, значит. Я сказал, мол, да, знаю Бладхаунда, но отношения у нас сугубо деловые, я эксперт, он заказчик, ну и все дела. Поэтому ежели про его жизнь там личную или еще чего узнать — то это не ко мне.

Бладхаунд напрягся.

— Кому понадобилось про меня узнавать?

— Так не знаю же я! Позвонили, говорят, вы такой-то? Я говорю, да. Он мне — ты с таким-то знаком? Ну я опять говорю, да. Он мне, мол, а мы тут интересуемся, известная личность, все дела, из газеты, статью готовим про искусствоведов, а вы, мол, общались… Ну я сказал, что некогда мне, а еще сказал вот что тебе, значит, сказал. Ну, что деловые и все в этом духе. Я же знаю, что ты не любишь, когда это… Ну, внимание привлекать.

— Не люблю, — задумчиво согласился Бладхаунд. — Номер запомнил?

— Да я не думал, что…

— Неважно, — Бладхаунд подумал, что если серьезный человек, то это не поможет. А если мелочь, то и суетиться не стоит. — Когда?

— Что — когда? — опешил Емельянов.

— Звонили когда. Интересовались.

— А. Ну ты как спросишь! Слов тебе жалко, что ли? Позавчера звонили. Я еще, помнится, занимался Бываловым, тоже, знаешь, спорный такой случай, никак не могут определиться, он или нет. А тут позвонили. Ну я, значит, сразу и подумал, что надо тебе позвонить, ты же ждешь!

— Жду. Спасибо за предупреждение. И за информацию.

— А, это… — почти слышно было, как Емельянов отмахнулся. — Да пустяки, это, значит, ерунда. Результаты пришлю на почту — вдруг все-таки понадобятся. Ну, бывай!

Емельянов положил трубку.