Машина Фрешита проехала мимо нас, и мы последовали за ней.
Мита Чопра жила в бедном районе эмигрантов с сыном Раджем и дочкой Ньяной. Мита сбежала из общины, наверное, сбежала от мужа. Радж отца не помнил, Ньяна и подавно. Не представляю, что могло заставить тигрицу, воспитанную в духе мусульманской покорности, покинуть общину и начать жить одной на чужой территории. Это нам рассказал Радж, пока мы ехали, он болтал о чём угодно, только не о событиях прошлой ночи.
И когда я прямо спросила, что произошло, мальчишка насупился и повторил, что они прятались, на них напали, а лебедь отвлёк тварей на себя. В результате Мита и дети смогли добежать до церкви и укрыться на территории Единого.
Возле старого, разрушающегося многоквартирного дома, где жила Мита, наши дорогие машины смотрелись вызывающе и сюрреалистично. И хотя местные не проявляли открытой враждебности, Тони процедил:
— Надо охранять машину.
— Оставайся, со мной пойдёт Шон, — согласилась я.
Квартирка Миты оказалась приятно чистой и без лишних вещей. Девочка и мальчики-лебеди тихо показались в дверях единственной команты, глядя на нас со смесью настороженности и надежды. Миту мы нашли в кухне. Неподвижная, она сидела на табурете, смотря в окно пугающе пустым взглядом.
Фрешит подошёл и, присев на корточки, взял её за руки. Она перевела взгляд на него.
— Мита, всё кончено. Всё прошло. Твои дети живы. Мальчики-лебеди живы, — произнес он, глядя ей в глаза.
Ее глаза начали набухать слезами, и она, скривившись, разрыдалась.
— Он лишь казался слабаком, мастер Фрешит. Знаете, Джерад, он… Он был лучше всех, кого я знала. Почему, почему он умер? Единственный, кто заставил потеплеть вот здесь, — она ударила себя в грудь, там, где сердце. Рыдания душили её, и она с тихим стоном согнулась, уткнув лоб в колени.
— Мита, хочешь, я заберу воспоминания об этой ночи? — спросила я.
Она в ужасе вскинулась и замотала головой:
— Нет! Нет!
Я выставила руки, мол, я не настаиваю, нет, так нет. Тигрица успокоилась и попыталась вытереть слезы.
— Это больно. Но я хочу это помнить. Джерад — лучшее, что было в моей жизни за последние годы. Жаль, лишь несколько часов…
— Мита, ты полюбила его? — тихо спросила я.
Она пожала плечами, а потом как-то потерянно улыбнулась.
— Наверно…
Старший мальчик-лебедь неслышно вошёл в комнату.
— Джерад освободился. Второй из нас.
Младший лебедёнок и дочка Миты подошли и обняли её.
— Если это так, — произнес Фрешит, — значит, Мита единственная, кто… к кому, — он развел руками, пытаясь подобрать слова.
— Кто не умрет, если мы её полюбим, — закончил за него младший лебедь.
Женщина прижала к себе детей инстинктивным звериным жестом, словно защищая от чего-то, из глаз снова полились слёзы.
— Мита, хочешь, я разделю твои воспоминания? Ты будешь помнить, но это уже не будет настолько больно, — предложила я, понимая, что рана в её душе не заживет ещё очень долго, если заживет вообще.
Она посмотрела мне в глаза и молча кивнула, соглашаясь. Я присела рядом и прижалась лбом к её лбу…
Джерад подает ей руку… Джерад готовит ужин, что-то рассказывает и улыбается так весело и открыто… Не знала, что он может так улыбаться. Крики тварей, от которых волосы шевелятся, а зверь внутри приседает и пятится. Удары в дверь… «Мита, спаси детей!» — это приказ, которого невозможно ослушаться. Она сильная, бежит с мелким и Ньяной на плечах, старший отстает, но с ним Радж, они бегут, взявшись за руки. Мальчишка-лебедь хоть и дышит со свистом, но темп держит. Она оглянулась. Не удержалась. Надеялась увидеть, что он бежит за ними — но нет… Два огромных белых крыла загораживали улицу, он шипел… А твари рычали… Добежав до ограды церкви, Мита упала, бросив детей на освящённую землю, и обернулась… Чтоб увидеть, как чудовища треплют оторванное белое крыло и перья падают на мостовую… Радж втащил её на себе в церковь. Сама Мита идти уже не могла. До самого утра она не сказала ни слова, не пошевелилась, зная, что от любой малости плотина прорвётся и горе хлынет рекой…
Мягкие руки разъединили нас. Я почувствовала, что моё лицо мокро от слез. Моих слез. Тигрица посмотрела на меня, и это была молчаливая благодарность. Теперь и я знаю, что Джерад был героем.
Радж стоял, насупившись. Ему совсем не нравилось, что мама влюбилась в какого-то лебедя и теперь так мучается.
— Ты настоящий мужчина, Радж, — произнесла я.
Он глянул исподлобья и молча кивнул.
— Собирайтесь, — заговорил Фрешит, поднимаясь. — Мита, мальчишкам нужна охрана, а здесь её не обеспечить. Будешь жить в доме Джерада, надеюсь, теперь ты сможешь справиться со своим горем и новыми обязанностями. Пусть утешением тебе послужит то, что твоя любовь спасла Джерада, и он вырвался из круга проклятия. За это стоило умереть, а тебе стоит жить так, что будь он рядом, то был бы тебе благодарен.
Мита выпрямила спину и вздохнула.
— Вы правы, мастер Фрешит. Я быстро соберусь.
Через полтора часа мы высадили детей и Миту возле огромного дома лебедя. Ньяна стояла, открыв рот и рассматривая фасад, пока младший лебедь не взял её за руку и не повёл в дом.
— Фрешит, — сказала я на прощание, — обойдитесь без меня хотя бы два дня. Мне ещё Роджа хоронить.
Он кивнул.
— Прими мои соболезнования, Пати. Но ты же понимаешь, без них мы не выдюжили бы.
— Я знаю.
Наконец я получила передышку, оказавшись у себя дома. Пахло флерсами, верней, цветами, но их самих не было. Лиан и Пижма всё ещё на ферме. Я с удивлением поняла, что мне очень их не хватает: постоянно волнующегося, дергающего крыльями Лиана и спокойного Пижмы. Шон ушёл, ему надо кормиться, да и Эльвисе нужно уделять внимание. Как-никак, они почти помолвлены.
Я перенесла подушку и одеяло во флерсную, собираясь, словно кошка, спать там, где пахнет любимыми существами, когда в окно-дверь постучали.
Вик.
Бой и всё, что за ним последовало, вытеснило мысли о нём, о том, что я увидела, и теперь… теперь мне было всё равно. Я видела моего по-прежнему белого, но напуганного и готового к худшему Вика.
Распахнув дверь, я втянула его в квартиру и повисла на шее.
— Пати…
— Ш-ш-ш. Ничего не говори.
Он лишь крепче прижал меня к себе, и следующие два часа мы не произнесли ни слова. Но потом он не смог молчать.
— Странно, что я тебе не противен после всего, что ты увидела…
Я вздохнула:
— Ты не чудовище. И ты мне не противен, потому что я понимаю то, что ты делаешь, даже лучше, чем ты. Не могут благоденствовать волк и ягненок, плющ и дерево, саранча и посевы. Это жизнь. Ты вынужден принимать чью-то сторону. Страж заставил тебя. Солдат, защищающий свой дом, вынужден убивать чьего-то сына, мужа, брата. Ты такой же. Солдат на службе Равновесия. Хорошо, что ты неравнодушен, это отличает тебя от Стража — Серого Демона, но не позволяй вине загасить твой свет. Ты белый. До сих пор белый. До сих пор любишь людей и готов всегда прийти на помощь, — и тихо добавила. — Никак не пойму, на чём тебя поймал Страж, не могу поверить, что из-за ненависти ты продал душу.
Вик вскинулся в удивлении.
— Ненависти? Пати, я просто хотел жить, и хотел, чтобы те двое оказались в тюрьме и никого больше вот так не сбили и не бросили.
— Извини… — Я улыбнулась. — Я должна была догадаться, отчего-то мне в голову не приходило, что Страж может просто спасти. Да и никак не привыкну к верховенству закона, у нас ведь тюрем нет.
Он кивнул и, глядя в сторону, произнёс:
— Мама была больна и не пережила бы моей смерти. Два года назад она ушла в небеса, и теперь меня держишь ты. Сплетающий так и сказал: «Она тебя держит»…
— Он угрожал тебе? — обеспокоилась я.
— Нет. Зачем ему… Просто опять напомнил, что долго ты меня не удержишь…
Я обняла его, прижавшись всем телом.
— Вик, я люблю тебя.
— И я люблю тебя, Пати.
Следующий день был занят скорбными хлопотами. Скрыть угон пожарной машины не удалось, но и огласки это дело не получило. Хотя бросило тень на память пастора и Роджа — жили себе люди, жили, и вдруг вытворили. Оказывается Франс и его вампы, не участвовавшие в сражении в ангаре, патрулировали улицы, отлавливая небольшие отряды вампов и тварей, посланных за мальчиками-лебедями, и Отшельник, Сплетающий Нити, использовал нашего князя мертвяков как вестника, сообщив Роджу и пастору, что дела нелюдей Нью-Йорка совсем плохи. Вот почему они появились так вовремя.
Жена и сын Роджа были подавлены и растеряны, к горю прибавилось недоумение — полиция рассказала им о выкраденной машине.
Моя речь над могилой для непосвящённых, наверное, прозвучала странно. Я сказала, что Родж был настоящим мужчиной, воином и защитником, готовым оборонять святое для него до последнего вздоха. Что я всегда могла положиться на его рациональный ум и смекалку. Что мне его будет не хватать, как и всем нам…
Дениз, ошарашенная происшедшим, плакала, глотая слезы. Поль прикладывал платок к глазам, и надо было хорошо его знать, чтоб понимать: за манерными жестами скрывается настоящая растерянность и горе. Роджа действительно любили. Коллеги-охранники стояли мрачно и молчаливо… Странная, нелепая смерть.
И только мы четверо знали, что хороним героя.
Вик не отходил от меня ни на шаг, Тони и Шон фактически организовали похороны.
Жена Роджа потом подошла ко мне и Вику, женщина интуитивно тянулась к тем, кто знал ответы на все мучающие её вопросы.
— В полиции сказали… — она не смогла закончить фразу.
— Я знаю. Но я также знаю Роджа. Он сделал то, что должен был, и даже если нам это кажется странным, мы должны доверять ему. Я верю, что и у него, и у пастора была очень веская причина так поступить. Может быть, когда-нибудь мы узнаем её, а может, нет. Моё мнение о Родже в любом случае останется неизменным, — слова сопровождало сильное внушение, и женщина расслабилась. Ответов она не получила, но вопросы перестали терзать её.
— Спасибо вам…
Я прямо с кладбища поехала за город, на ферму, а Шон в компанию, в которой застрахованы все мои сотрудники: удостовериться, что с выплатой страховки не возникнет проблем.
Близость к земле и общение с флерсами, до сих пор дико радующимися за Ландышей, успокоило и отодвинуло горестные переживания. Крылатики в очередной раз доказали, что глупость у них специфическая, переходящая иногда в уникальную мудрость, никто ни намеком не обмолвился Ландышам об их прошлом. Близнецы спали, и точка. А теперь проснулись! Уррра!!!
Лиан снова стал большим и по моей просьбе перекинул и Пижму, хоть и не хотел, маленький ревнивец. Кисс млела от удовольствия, носясь по полям в компании визжащих от восторга флерсов, позволяя им цепляться за хвост, лапы и холку, а также гордо лежала на голове Лиана, заставляя Вика от такого зрелища тихо смеяться, уткнувшись мне в плечо.
Я понадеялась, что наладившийся день сменится прекрасной ночью. И ошиблась: за час до заката возле дома припарковался «мерседес» Фрешита. Болотник вышел из него, ожидая приглашения в дом, но я слишком разозлилась и, забыв о приличиях, выбежала к нему навстречу с грозным вопросом:
— Ну что на этот раз?
— Делегация вампиров, Пати.
— Ну и?
— Они прощупывают почву, и если решат, что мы слабы, то нас ждет новая война.
— Свет обжигающий!!! Клянусь, эти мертвяки поплатятся за то, что не дают нам покоя!!!
Шон и Тони, недавно приехавшие из города, мрачно переглянулись.
— Пати, это дипломатическая миссия, — напомнил Фрешит.
— Ага, я тебя поняла. Я еду, еду, Фрешит, и всех своих приведу на этот дипломатический приём. Предупредите наших гостей, что они в гостях! — меня опять понесло. — Пусть ведут себя хорошо, твари, если хотят увидеть следующую ночь!
Фрешит, проспавший мою недавнюю истерику, сейчас был несколько озадачен. Я побежала в дом и за спиной услышала успокаивающий голос Шона:
— Она остынет, пока мы доедем.
А вот это вряд ли!
Вик впервые увидел меня в боевом запале и лишь улыбнулся. Венди и Ники с серьезными мордашками сгребали все амулеты, намереваясь ехать с нами. Тони и Шон проверили свое оружие. Хорошо, что флерсы уже устроились спать, а то Лиан начал бы нервничать по своему обыкновению. Кисс демонстративно улеглась спать в сумку, мол, меня это всё не касается, и вообще можете оставить меня здесь, а Кения, наоборот, проснулся и довольно щурился, предвкушая поездку и ночные развлечения.
Через полчаса после заката мы припарковались у здания Седрика. Судя по машинам, на дип-прием собрались почти все сильные divinitas.
Шон настоял, чтобы девочки остались в тылу, — лечить, если вдруг потребуется, — и сейчас немного волновался за меня, видя, что я ни капли не остыла и собираюсь хоть одного мертвяка, да выбросить из этой реальности.
«Они хотят узнать, насколько мы сильны и стоит ли с нами связываться. Мы им покажем. Они узнают, что хотят», — отрезала я.
От Шона пришла волна удовлетворения и боевого азарта.
— Будет драка, — спокойно констатировал Тони, с одного взгляда оценив моё настроение, и заговорщицки подмигнул Шону.
Мы опоздали совсем чуть-чуть: делегация мертвяков зашла лишь минут на пять раньше нас, и в лекционном зале, наскоро переделанном под банкетный, висело сдержанное напряжение. Как перед грозой, когда полный штиль уже сменяется шквальным ветром и облака с немыслимой скоростью несутся на пока ещё ясное небо.
Как только я переступила порог зала, Кения очнулся в сумке от привычной летаргии и попытался высунуть голову. Пришлось придавить его локтем — ещё не время показываться.
Седрик со слишком широкой улыбкой на устах направился поприветствовать меня.
— Дорогая Пати…
Я протянула руку, и он галантно приложился губами к пальчикам, тут же притягивая меня к себе так, что мы могли перекинуться шепотом парой фраз.
— Нервничаешь? — спросила я.
— Почти все те самые, только один красный да отказник.
— Какая прелесть… — промурлыкала я.
— Пати? — вопрос был задан скорее с надеждой, чем с опасением.
— Ага.
В глазах Седрика сверкнул тот же знакомый блеск — боевой.
— Итак, господа, поприветствуйте третьего соправителя города.
Мужчины дружно отвесили поклоны разной степени галантности и сдержанности. Здесь был Бромиас в компании двух брутальных мачо — майамских «грязнуль» Сладкоежки и Мясоеда, Арденте, Отамнел, один из медведей… Братья-мостовики поклонились с истинным почтением. Также присутствовали ещё несколько чёрно-зелёных, которых я знала лишь в лицо, они стояли чуть поодаль, ну и оборотни, охрана Фрешита и Седрика.
Я расслабленно махнула всем в ответ, и это было лучше всяких слов. Жители нашего города поняли: я не боюсь. Арденте предвкушающее улыбнулся, понимая: будет драка. Бромиас же насупился, ещё раз оценивая противников — явно не радуясь перспективе сражаться.
Вампы стояли кучно, так, что сразу даже не понять, сколько их. Седрик в лучших традициях девятнадцатого века вёл меня за руку через зал, словно мы собирались вальсировать. Наверное, мы смотрелись бы как красивая пара, если бы не Шон и Тони, следовавшие в шаге за мной.
Мертвяки изучали меня: смотрели, принюхивались… Я улыбалась, предвкушая. Ничего они не рассмотрят, я оплетена щитами, и мало кто может что-то почуять или увидеть за ними.
— Вот как? — наконец проскрежетал один из мертвяков. — Третий соправитель… Это чтоб вам скучно не было или чтобы никто не подумал дурного?
По мере приближения стало ясно, что кучность мертвяков мнимая. Они стояли по двое-трое или по одному, чётко разграничивая пространство, как фигуры на доске — в одной клетке встали двое из одного города и гнезда, в следующей стоит один, за ним трое и так далее. Их было много, столько же, сколько и нас, divinitas Нью-Йорка. До моего прихода.