Храм

44

Свист вдохнул родной, пахнущий хвоей и лесными цветами воздух. Прошло более трех дней с того момента, как их отряд покинул Нижний Лес, а он все никак не мог нарадоваться возвращению. Его спутники, те из них, кому не пришлось связывать руки, безоговорочно поддерживали десятника в этом его воодушевлении.

Легко взбежав на очередной заросший можжевельником холм, охотник застыл в изумлении: деревья вокруг Нового Дома оказались срублены, земля поделена на равные прямоугольные участки – черные пятна вспаханной земли. У входа в пирамиду возвышалось бревенчатое сооружение с узкими окнами–бойницами и рвом, подходящим прямо к стенам. На ближайших грядках трудились двое рабов и, что удивило Свиста больше всего, без всякого присмотра.

Один из рабов оторвался от своей работы, распрямив блестящую от пота спину, и оглянулся на пришельцев. Десятник обратил внимание, что борода бывшего змеепоклонника была подстрижена, а лоб более не украшал знак змея. Работник пригляделся к Свисту и радушно помахал тому рукой. Охотник мимовольно ответил на приветствие, и дикарь снова взялся за тяпку.

Свист не заметил, как рядом оказался Скальник.

— Ничего себе! – изумился он.

— Тоже впечатлен?

— Я скорее про то, что рабы без присмотра разгуливают, да еще и так вальяжно на солнышке бездельничают, но в общем согласен, что и остальное заслуживает внимания, — он начал спускаться с пригорка к пирамиде. – Ну ничего, я вернулся, так что дикари снова вспомнят правила жизни.

Свисту отчего‑то захотелось ударить старого знакомца.

— Вернулись! – Сонный прямо таки кубарем, скатился по лестнице.

Невообразимым манером он успевал поздравлять и обнимать всех вернувшихся охотников, сразу и каждого по отдельности.

— Ненадолго, Домовой, — печально развел руками Свист. – Нам нужно как можно скорее отправляться в Старый Дом.

— Храм Рассвета, — язвительно уточнил Дрозд, состроив красноречивую гримасу.

— Это так теперь нужно называть наше прежнее жилище, — объяснил Свист.

Скальник и Сукоруб отправились на верхний ярус – определить новоприбывших пленных.

— Друзья мои, но до утра вы же задержитесь? – Сонный помог Дрозду сбросить заплечный мешок.

— Не знаю, — Свист сам не заметил, как почесал подбородок на манер Ореха. – Если выдвинемся в течение часа, то успеем добраться до ближайшей норы засветло.

— Свист, куда нам спешить? В гости к Ведуну торопиться, слушать его заунывные россказни? – Дрозд встал рядом с хозяином Нового Дома.

Десятнику и самому хотелось остаться здесь на ночь, так что уговаривать его долго не пришлось – так, для виду больше отнекивался.

— Ну, только если остальные не будут против, — согласился он, имея в виду своих товарищей.

— Не думаю, что им так уж сильно хочется уходить, — широко улыбнулся Домовой. – Пойдем, устрою вас и покажу, что у нас нового.

Вскоре Свист блаженно вытянул ноги, сидя на скамье с высокой спинкой. Зал собраний более не походил на временную стоянку с разостланными одеялами и костром в каменной оправе. Добротный стол на железных ножках вытянулся от одной стены до другой. Десяток керосиновых ламп, потушенных по дневному времени, свисали с потолка на крепких цепях. Дальний от входа угол украшала шкура матерого медведя.

— Как так? – охотник мотнул подбородком в сторону пахнущего зверем украшения.

— Не ты один знаешь, откуда из ружья пуля вылетает, — хитро подмигнул Домовой. – Если серьезно, то косолапый на свою беду, как выяснилось, забрел к нам на грядки – пришлось браться за оружие.

— Медведя завалить – штука не хитрая, — Сукоруб вытер черную как смоль бороду, — ты лучше скажи, как это у тебя дикари сами, без охраны, работают.

— Терпение, доброе слово и личный пример, — уклончиво ответил Сонный.

— Тяжелые ботинки, я так думаю, тоже пригодились, — Скальник поднялся со своего места.

— Не без этого.

— Правильно, нечего с этими змеенышами церемониться, — он покачнулся. – Где тут спят, вообще?

— Спустись на ярус ниже и сверни направо. Можешь выбрать любую койку, какая только тебе приглянется.

Скальник кивнул и вышел, стараясь не потеряться в собственных ногах. Свист посмотрел ему в след и поежился, увидев серо–зеленых существ, повисших на руках и ногах охотника, закрывавших его глаза и тянувших к земле. Наверняка удивление красноречиво отразилось на его лице.

— Я подумал, что Скальнику неплохо было бы поспать, — вслух сказал Сонный, ни к кому конкретно не обращаясь, но точно зная, кому адресовать эти слова.

Но тут же добавил:

— Рассказывайте уже! Мне не терпится услышать подробности из первых рук и без цензурных правок.

— Без чего? – переспросил Дрозд.

— Да неважно, ты лучше рассказывай давай.

Охотники принялись в два голоса пересказывать все, начиная с того самого момента, как Орех протрубил в рог, ознаменовав начало их похода, и до того дня, когда они покинули негостеприимные джунгли. Иногда они просили Сукоруба подтвердить сказанное, и тот вставлял короткие ремарки или попросту кивал. Сонный громко восхищался, удивлялся и прямо‑таки отказывался верить.

— Славные приключения. Но не могу сказать, что сильно расстроился, пропустив их, — он подмигнул рассказчикам и откинулся на спинку лавки.

Не дослушав рассказ до конца, солнце нависло над западными вершинами, готовясь уйти на покой. В зал собраний вошел давешний дикарь и принялся зажигать лампы. Новоприбывшие смотрели на него как на волшебную диковину.

— Честно говоря, непривычно видеть змеепоклонника, который не в цепях и одновременно не пытается проткнуть тебя копьем, — за всех высказался Свист.

Дикарь задул лучину, от которой зажигал лампы и, поклонившись, сказал:

— Ломб не почитает Великого Змея, — он ткнул себя пальцем в грудь. – Ломб.

— Ух ты! – воскликнул Дрозд.

— Отец учит нас, что мы должны трудиться, — видя одобрение охотников, продолжил дикарь.

Сонный наблюдал за сценой с нескрываемым удовольствием.

— Спасибо, Ломб. Можешь отправляться на ужин, и не забудь накормить остальных.

Когда Ломб покинул зал, Домовой продолжил:

— Он – первый из обращенных. Некоторые из дикарей поддаются воспитанию, и будут куда полезнее, будучи слугами и помощниками, нежели в качестве подневольных рабов, за которыми нужен постоянный присмотр. Ломб конечно плутоват, и все время норовит объегорить своих соплеменников, но довольно смышленый как для того, кто вырос под властью шаманов.

— Что значит «вырос»? – Дрозд занял привычное для него место внимательного и восхищенного слушателя, готового ловить каждое слово слетевшее с уст Домового.

— Что значит «обращенный»? – одновременно с ним спросил Свист.

Сонный вновь улыбнулся, тепло и по–отечески.

— Дрозд раньше задал вопрос, ему я и отвечу первым, — он поерзал на скамье. – Общество дикарей устроено, то есть раньше было устроено, не так, как наше. Если мы находим новых людей в норах, то народ змея множился другим путем – их женщины рожали детей. Вы видели их в деревне. Дети растут, учатся и со временем становятся взрослыми.

Охотник согласно хмыкнул, он словно и раньше все это знал, просто забыл, и вот Сонный освежил его память.

— Просто Змей не в силах создавать новых людей, — надменно фыркнул Дрозд. – Не то, что Отец.

— Дрозд, я почитаю Отца и его дело, но он не создавал нас.

Охотник удивленно захлопал ресницами.

— Домовой, не играй в Ведуна, — беззлобно проворчал Сукоруб, — скажи как есть.

— Мы приходим из другого мира. Отец проводит нас за руку через рубеж, отделяющий нашу долину, от измерения, в котором правят Высшие. Мы – избранные, те, кто удостоился чести предстать перед жестокими божествами и идти по пути Отца.

— Почему я ничего об этом не помню? – Свист крутил в пальцах алюминиевую вилку.

— А ты и не должен ничего помнить о том, что было с тобой до того, как ты оказался в долине. Но наверняка ты замечал, что некоторые вещи ты и так знал раньше, просто забыл. Возможно, тебе что‑нибудь снится такое, чего ты никогда не видел в своей жизни.

— Всем нам что‑нибудь снится, — мрачно отозвался Сукоруб. – И если то, что снится мне – мир Высших, тогда здесь куда лучше, чем там.

— Высшие жестоки и злопамятны. С чего бы это их миру быть таким уж приветливым? – парировал Домовой.

— А мне снится зеленый луг и чистое голубое небо, — глядя в окно сказал Дрозд, — и запах чего‑то такого вкусного.

Свист ничего не сказал, только зубами скрипнул, вспомнив, какое небо снилось ему.

— Продолжай, — попросил он.

— Народ змея тоже был когда‑то поселен Высшими в джунгли под обрывом.

— За что, интересно, их так? – удивился Сукоруб, но рассказчик только развел руками.

— В силу неких причин, жители деревни у реки, забыли не только прошлую жизнь, но и все остальное, избрали Великого Жреца и придумали себе бога. Жизнь вокруг храма Великого Змея пошла своим чередом, вот так вот.

— А женщины в Старом Доме могут детей приводить как дикарки? – этот вопрос неожиданно сильно заинтересовал Свиста.

— Смотря кто, — Сонный подивился интересу десятника.

— Арахна, — выпалил Свист и добавил, немного стушевавшись. – Ну, или Гроза, например.

— Гроза нет, а вот девчушка – вполне себе.

Домовой внимательно посмотрел на Свиста, потом отвел взгляд и прыснул в кулак, отчего охотник еще больше почувствовал себя неуютно, и поспешил задать другой вопрос.

— Но ты еще не рассказал про то, как с дикарями поладил.

— Да тут вообще все просто, — небрежно отмахнулся Сонный. – Просто я рассказал им, что и как на самом деле.

Видя, что товарищи требуют пояснения, он продолжил.

— Я доходчиво объяснил, почему им следует верить в волю Отца, почему нужно трудиться и не бунтовать. Теперь Ломб и несколько его соотечественников каждый вечер молятся Отцу, переиначив свои прежние молитвы, обращенные к Змею. Те, кто присоединится к ним и отвергнет прошлую жизнь, будут освобождены от рабства, и со временем смогут стать равными нам.

— Равными? – удивился Дрозд.

— А что такого? Ломб ничем не хуже покойного Пробоя, между прочим. Вся идея в том, что бы дать нам и им нечто общее, то, что смогло бы объединить бывших врагов. Я думаю, что вера в волю Отца прекрасно справится с этой задачей.

— Умно, — Свист покачал головой. – Скальник по такому случаю сказал бы, что ты пудришь нам мозги. Он терпеть не может все, что связано с молитвами и прочим почитанием кого бы то ни было.

— Скальник не видит дальше собственного носа, точнее просто не хочет видеть. Он удивительно фанатичен в своем неверии, если бы он почему‑то не признавал бы существование солнца, то каждое утро просто завязывал бы себе глаза. Он не понимает, что ножом можно порезать хлеб, а можно выпустить человеку кишки, смотря на что ума хватит.

— Орех, думаю, оценит твою идею.

— Конечно, он уже ее высоко оценил. Все это мы обсуждали с ним, задолго до вашего похода. А то, как думаешь, разрешил бы он устроить наш маленький кружок мадам Блаватской?

— Сонный, — Свист страдальчески закатил глаза к потолку. – Давай без этих твоих непонятных присказок.

— Если серьезно, то я бы никогда не смог поведать вам об Отце и Высших без согласия на то воеводы.

После разговор сам собой вернулся к походу и битвам с дикарями. Вспомнили тех, кто больше никогда не выйдет на лесную тропу, порадовались тому, что сами они еще покоптят здешнее небо. Вскоре Сукоруб отправился на покой; когда же ночь перевалила за середину, его примеру последовал и Дрозд, последний час отчаянно сопротивлявшийся неумолимой дреме.

— А Сонный совсем не сонный, — ухмыльнулся Свист, протирая слипающиеся глаза.

— Да я сам не знаю, почему мне такое имя дали, вроде же вполне бодрый. Домовой – оно куда лучше звучит.

Он искоса глянул на широко зевающего Свиста, словно прикидывал что‑то в уме.

— А пойдем‑ка я тебе кое‑что покажу.

Свист выбрался из‑за стола и последовал за Домовым, скрывшимся в полумраке лестницы. Они спустились на первый ярус Нового Дома. Сонный шел первым, освещая дорогу каганцевой лампадкой на деревянной ручке. Эта часть пирамиды редко посещалась ее пока немногочисленными жителями, и Свист обратил внимание на хорошо заметные в толстом слое многолетней пыли следы. Коридор превратился в узкий мостик, нависший над большим залом. Пола как такового в зале не было, только тонкие каменные простенки между квадратными кавернами, надо сказать довольно глубокими, так что их дна охотник рассмотреть не мог.

— Тут будем воду хранить, — Домовой указал на камеры внизу. – Если заполнить их все, то запасов ее должно хватить на пару месяцев.

Они пересекли мост и снова пошли по коридору, который вскоре привел их в длинную комнату с двумя узкими окнами под самым потолком. У противоположной низкому входу стены на камне правильной формы стояла высокая деревянная статуя. Когда мужчины подошли к ней, и Сонный поднес коптящий огонек поближе, Свист различил искусно вырезанное лицо, ниспадающие тяжелыми складками одежды и даже ногти на пальцах.

— Ну что, никого не напоминает? – хитро спросил Домовой.

Свист пригляделся к деревянному лику: прямой нос, упрямый, гордо вздернутый, подбородок, и взгляд немного в сторону.

— Отец? – удивленно выдохнул охотник.

— Похож, правда?

— Похож! — согласился Свист. – А почему он здесь стоит, а не в зале собраний?

— Потому как место ему именно тут, а не там. Это символ моей веры, зачем совать его под нос всем и каждому? Пускай сюда приходят только те, кто действительно этого хочет.

— Ведун бы с тобой не согласился, — рассмеялся Свист.

— Знал бы ты, насколько же мне наплевать на мнение Ведуна, — в тон ему ответил Сонный.

— Думаешь, кто‑нибудь станет поклоняться этому куску дерева? – Свист опасливо покосился на строгое лицо.

— Я же сказал это всего лишь символ. Выражение мыслей. Вот скажи, много практического смысла в наплечнике Ореха, или в том роге, что мы с тобой ему подарили?

— Нет. Но с ними‑то веселей.

— Веселей, — передразнил охотника Сонный. – Мы так устроены, нам нужно что‑то перед глазами, чтобы не забывать, куда и зачем мы движемся. Я вот считаю, что это хороший символ, — он погладил лакированное дерево.

— Никто и не спорит. Просто Ведун тоже ведь когда‑то разжег Жаровню лишь как символ.

— Сама по себе Жаровня не плоха и не хороша, да по сути и не важна вовсе. Спрашивать нужно другое – что изначально хотел сказать Ведун, в первый раз разводя в ней огонь?

Они поглядели на статую, думая каждый о своем.

— Короче, я тут еще сукно постелю, освещение какое‑нибудь устрою, пускай люди приходят сюда подумать. Место уединенное и тихое – самое то.

— Думать – это хорошо, — согласился Свист.

— Уже поздно, а ты только с дороги. Прости меня, чудака, — Сонный потянул охотника к выходу.

Молча они поднялись на жилой ярус, где расположились несколько общих спален. Сонный ушел к себе, а Свист остался слушать, как храпит Скальник, выводя носом замысловатые трели.