Мы шли вперед, и вокруг нас была Станция — та самая Чернобыльская АЭС, о которой в Зоне рассказывалось столько легенд и самых невероятных историй. И теперь я был в самом центре Зоны, там, куда стремились самые отважные, самые дерзкие и безбашенные сталкеры.
Никогда, ни до, ни после той ночи, я не видел ничего более завораживающего и фантастического. Мы шли мимо огромных заброшенных строений, перебирались через торчащие из земли поржавевшие трубы, обросшие громадными бурьянами; мимо штабелей железобетонных плит, ржавых каркасов автомобилей, тракторов, железнодорожных вагонов и цистерн. Ясное звездное сентябрьское небо время от времени пересекали яркие болиды: где-то за черными зданиями вспыхивали алые и зеленоватые зарницы. Кое-где в темноте, далеко от нас, светились продолговатые голубые пятна. Сначала я подумал, что это какие-то неизвестные мне аномалии, но Мамонт меня просветил.
— Монолитовские порталы, — прогудел он в свой респиратор. — Эти сукины дети передвигаются по станции через систему порталов, так быстрее и безопаснее.
Несколько раз мы слышали отдаленную стрельбу — одиночные выстрелы и короткие, перекрывающие друг друга очереди. Потом что-то громко ухнуло совсем недалеко, и Мамонт (он шел впереди) знаком показал нам остановиться.
— Что-то не так? — спросил я Ксению. За девушку ответил Мамонт.
— Еще постреливают, бродяги, — сказал он. — Видать, крепких парней привел сюда Хозяин.
— Хозяин — это Черный Сталкер? — не удержался я.
— Погоди, не время сейчас базлы базлать. Придем на место, там поговорим.
На «место» мы пришли минут через пять. Это было двухэтажное здание, видимо, прежде что-то вроде административного корпуса одного из энергоблоков, или еще что-то — мне, честно говоря, было без разницы. В окнах второго этажа колебался свет. Мы вошли внутрь, поднялись по усыпанной бумажками и разным хламом лестнице, и я увидел сидевших в вестибюле вокруг костра из обломков столов и стульев двоих сталкеров. В углу громоздилась куча снаряжения, на котором были аккуратно уложены два «калаша» и гранатомет РПГ-7. Еще один сталкер, с СВД в руках, сидел у окна. Все трое, как и Мамонт, были в серо-белых монолитовских комбинезонах.
— Оружие, мужик! — окликнул меня снайпер. — Автомат сними!
Нервные какие-то. Я снял свой АК, положил на рюкзаки рядом с оружием честной компании. Снайпер тут же переключил внимание на то, что происходит снаружи.
— Вот мы и дома, — сказала Ксения, сняв шлем и тряхнув волосами. — Сейчас я тебя покормлю, а потом можно будет поспать пару часов. Я ужасно устала.
— Нам бы Шершня найти, — сказал я.
— Сейчас не найдем, — отозвался Мамонт, усаживаясь на один из уцелевших стульев. — Монолитовцы последние два часа действуют в режиме радиомолчания. Связи с ними нет.
— Ксения, ты знаешь, тут у меня такие видения были — пипец полный…, - начал я, но переводчица внезапно сделала страшные глаза и, оттащив меня в сторону, зашептала:
— Малой, Мамонт и его люди в наши секреты не посвящены. Приказываю не болтать.
— Да я ведь тебе хотел…
— Можешь не рассказывать. Я видела то же самое, что и ты.
— Да?! — Я был изумлен и даже пару секунд не знал, что и сказать. — Да как такое…
— Ты видел то будущее, которое Хозяин уготовил нам всем. Мир под брендом «Звезда Полынь». Это его желание, внушенное ему Монолитом. Мировое господство, в основе которого — знание секретов артефактов.
— Но Бандура там был. Живой, представляешь?
— Тсс! — Ксения ласково, но крепко зажала мне рот рукой. — Это иллюзия, созданная Монолитом. Твой друг мертв. Хватит о пустяках.
— Хозяин — это Меченый?
— Теперь у него нет имени. Шершень все правильно сказал: Меченый и сущность, заключенная в Монолите, теперь одно целое.
— Выходит, ты знала все с самого начала?
— Не все. Шершень кое в чем прояснил картину, но главное в моем ведомстве знали давно. Поэтому и за Меченым охотились. Сереж, — Ксения повернулась к Мамонту, — ты ведь был в курсе операции «Чистого неба» по Стрелку, так?
— Был, — подтвердил Мамонт. — Это ведь я Шрама нашел после выброса и в наш лагерь на болотах притащил. Я тогда состоял в «Чистом небе» и в штабе Лебедева за разведку отвечал. Думали, помрет Шрам, а он, оказалось, имел какую-то особую устойчивость к выбросам. Вот и пришло Лебедеву в голову использовать Шрама в качестве нашего агента. Нас тогда ситуация с выбросами беспокоила. Эксперты считали, что так Зона реагирует на попытки проникнуть в ее центр, подобраться, так сказать, к самому Монолиту. И как раз перед последним выбросом Лебедеву пришла информация про Стрелка и его корешей. Мы тогда ни одному слову не поверили — шесть лет никто даже за Лиманск не мог пройти, не говоря уже о Припяти и самой ЧАЭС. Но факт, инфа оказалась стопроцентно точной. И тут у нас в руках оказывается Шрам. Вот Лебедев его и подписал на дело. Шрам был из наемников, парень бывалый и беспринципный — Лебедев ему не доверял. Кроме того, наши медики опасались, что после выбросов Шрама может переклинить, и он вообще с катушек слетит. Поэтому меня к нему приставили — на первое время.
— И что дальше было? — спросил я, приняв у подошедшего сталкера миску с разогретой тушенкой.
— А ничего не было, — Мамонт смачно затянулся сигаретой. — Я его на Кордон сопроводил и велел постоянно на связи быть. Он очень быстро в ситуевине разобрался, и сообщил, что взял след дружков Стрелка — Клыка и Призрака. Мол, одного надо искать в Темной Долине, а второго на Янтаре. И все, амба. Неделю мы прождали от него новостей, а потом случился новый выброс. И Лебедев уже все «Чистое небо» поднял по тревоге. До самой Припяти мы тогда дошли — эх и жарко было! Монолитовцев там было, что мух на падали. Четыре дня в городе перестрелка шла.
— А Стрелок?
— Сгинул. И Шрам сгинул. Только сообщил по радио, что Стрелок у него из-под носа у самой ЧАЭС ушел — и все. Мы тогда еще про портальные аномалии не знали, а этот гондурас знал. Вобщем, провалилась тогда операция, а потом и «Чистое небо» на нет сошло. После сверхвыброса мало кто в живых остался. Большинство на станции сгинули без следа. Кто из ребят в «Долг» подался, кто в «Свободу», кто к ученым в охрану нанялся. Мы вон в вольные подались.
— Ну, конечно, — не знаю почему, но я не поверил Мамонту. Вспомнил, как Бандура, царствие небесное, говорил как-то в компании на «Скадовске», что ни один уважающий себя сталкер не будет сотрудничать с правительством. Только завербованный СБУ или тот, который запалился на чем-нибудь и кого безпека на крючок взяла. — А Шрам, что с ним сталось?
— Пес его знает. Ты тушенку ешь, остынет.
Предложение было резонное, тем более что я чувствовал сильный голод. Помешав тушенку ложкой, чтобы поостыла немного, начал есть. Не знаю почему, но здесь, среди этих сталкеров, у ярко горящего костра, я чувствовал себя в безопасности, несмотря на раздающиеся время от времени вдалеке выстрелы и странные звуки, принесенные ночным ветром — то ли крики, то ли вопли, то ли хохот. Покончив с тушенкой, я запил ее крепким черным чаем с сахаром и полез за сигаретами. Мамонт подал мне огня прикурить.
— У тебя какой боезапас? — осведомился он.
— Шесть магазинов к АК и сотня патронов к пистолету.
— Маловато, — вздохнул Мамонт. — Минуты на четыре хорошего боя.
— А что, драться будем? — насторожился я.
— С Шершнем или без него, нам придется довести дело до конца, Саша, — ответила подошедшая Ксения. — Нам нужно забрать у Хозяина артефакт, иначе катастрофа неминуема.
— Вот даже как? И каков наш план?
— Простой и понятный. Мамонт, разъясни Саше ситуацию.
— Вы были еще в Припяти, когда наемники появились на станции, — заговорил Мамонт. — Человек двадцать пять-тридцать, вооруженных так, что самому лучшему в мире спецназу не снилось. Прошли через аномалии, Хозяин их провел. Часть оставил снаружи, для прикрытия, а сам с ударной группой прошел в четвертый энергоблок. Там, по слухам, у «Монолита» находится секретная лаборатория, из которой контролируется черный артефакт внутри Саркофага. Естественно, просто так его в лабораторию никто не пропустит, храмовники будут драться до последнего.
— Храмовники? — Я не поверил своим ушам. — Ты сказал — храмовники?
— Монолитовцы, — ответила за Мамонта Ксения. — У них в четвертом энергоблоке еще и храм свой, его охрана называется храмовниками.
— Ну и вот, пока Хозяин и его люди будут с охраной разбираться, мы с Ксенией тут один планчик придумали, — продолжил сталкер. — Через порталы не пойдем, монолитовцы могут по ошибке обстрелять. Есть тут один тайный ход через трещину в восточной стене Саркофага. Им, говорят, монолитовские разведчики иногда пользуются. Не все пойдем, вчетвером.
— А чего не все?
— А вот чего, — Ксения подошла к большому ящику в углу, откинула крышку. — Гляди.
Я приблизился, глянул в ящик. Внутри стояли, прижавшись друг к другу, четыре больших чемодана из блестящего металла.
— Что это? — не понял я.
— Защитные костюмы «Ланселот-ХМ», последнее слово натовских военных технологий. Каждый костюм стоит два миллиона долларов. Экзоскелет, даже самый навороченный, рядом с ним — дешевый китайский пуховик.
— Погоди-ка, — я сразу вспомнил обломки биоприцела, который показывал мне Батюк, даже разволновался, — а с чего такая роскошная свадьба? Это вас в безпеци таким прикидом облагодетельствовали?
— Смешной ты, Саша, — Ксения покачала головой. — Откуда у нашего правительства такое снаряжение? Сам подумай, как оно могло сюда попасть.
— Лоулесс, — догадался я, холодея. — Эти костюмы он привез для себя, оператора и охранников. Рассчитывал, что они помогут ему проникнуть на ЧАЭС и раскрыть секрет черного монолита. Но как…
Тут я заметил, что люди Мамонта стоят справа, слева и сзади от меня, что все они с оружием, стоящий рядом с Ксенией Мамонт держит свой «Вальмет» наизготовку, а Ксения…
А Ксения больше не улыбается.
— Та-а-к, — протянул я, глядя на окруживших меня сталкеров, — теперь понятно, почему все считали, что американцев в Припяти монолитовцы убили. Ваша работа, панове?
— Наверное, нет больше смысла носить маски, Сашенька, — сказала она. — Ты помог мне попасть сюда, в самое сердце Зоны, и я тебе благодарна. Так благодарна, что не хочу причинять тебе зла. Теперь все зависит от тебя.
— Что зависит? — Я отступил назад, вжался в стену. Мне стало очень нехорошо.
— Готов ли ты помогать мне и дальше.
— Я не понимаю.
— Твой артефакт, «Пасхальное яйцо», — Ксения протянула руку ладонью вверх. — Мы можем забрать его у тебя силой, после чего ты станешь бесполезен. Ты знаешь, что бывает с бесполезными людьми. Но я предлагаю тебе другой вариант. Ты пойдешь с нами в четвертый энергоблок.
— Зачем?
— Да ты тормоз, Малой, — хохотнул Мамонт. — Про «Монолит» забыл? Вся операция была завязана на тебе. Без тебя храмовники нас внутрь нипочем не пропустят.
— Зачем вам мой артефакт?
— Чтобы исполнить желание, конечно, — ответила Ксения. — Зачем же еще?
— Нет, врете, — у меня кожа поднялась дыбом от мысли, в какую ловушку я угодил, внутри все немело от страха, но я решил поиграть еще. — Скажите правду, и я, может быть, вам помогу. Может быть.
— Правду? — Глаза Ксении сверкнули. — Хорошо, вот тебе правда. Она в том, что Лоулесс едва не устроил Третий взрыв. И устроил бы непременно, если бы добрался до Монолита. Скажи спасибо, что мы помешали. А до него то же самое мог сделать Меченый — в тот, предыдущий раз. Но не сделал, хотя Сверхвыброс все же произошел. Он прошел только до порталов лаборатории Х-0, из которой ученые «Монолита» контролировали все происходящее в Саркофаге, а главное — в Темнице, той его части, где находится Монолит. Знаешь, почему? Потому что у него не было артефакта, который ты сейчас хранишь у себя. Единственного во всей Зоне артефакта, свойств которого Меченый не знал. Их никто не знал — до недавних пор. Возможно, только эксперты «Монолита».
— И в чем же, мать его, охренительная уникальность моего артефакта? Не поделитесь ли, люди добрые?
— Легко, — Ксения выхватила из кобуры пистолет и направила мне в лоб. — Играем в игру, Саша. Ты загадываешь желание, и я загадываю желание. Если наши желания не совпадут, ты умрешь. Как тебе игра?
— Крутая игра, но причем тут мой артефакт?
— Притом. Играем, или дрейфишь?
— А давай, — я находился в той степени отчаяния, когда уже ничто и никто не может напугать. — Только стреляй сразу в голову, чтобы быстро…
Ну, и куда на этот раз меня занесло?
Бар. Самый фильдеперсовый, как в фильмах показывают. Давно мечтал в таком побывать. Тихо, цветной полумрак, пахнет дорогими духами и не менее дорогим табаком. Огоньки отражаются в батареях бутылок с самым дорогим спиртным на свете. И музыка — что-то совершенно буржуйское. Саксофон, пианино, все еле-еле слышно.
Кроме меня в баре никого, пусто. То ли слишком рано, то ли уже слишком поздно. Нет, вру — в дальнем углу замечаю девушку в черном платье. Она сидит за столиком, задумчиво водит пальцами по хрустальному бокалу, в котором еще недавно был коктейль. Я узнаю девушку.
— Ксения!
Она вздрагивает, поднимает лицо. В ее черных глазищах, слегка расфокусированных алкоголем, вспыхивают радостные огоньки.
— Саша?!
— Надо же, — я быстро подсаживаюсь к ней, беру за руку. — Вот не ожидал!
— И напрасно, — отвечает она. — Я же говорила, что «Росколана» — мой самый любимый бар в Киеве.
— Конечно, я не забыл.
— А ты стал настоящим лордом, — она с одобрением смотрит на меня. — Прекрасный костюм, стильная прическа. Разбогател на сталкерстве?
— Вроде того. Позволишь угостить тебя?
— Нет, я и так уже много выпила. И мне тебя сам Бог послал. Отвезешь меня домой?
— Конечно.
— Тогда помоги мне встать.
Тут я вижу, что она и впрямь немного перебрала. Ничего, на улице начало октября, сегодня прохладно, ночная свежесть будет в тему.
На выходе Ксения останавливается, лезет в сумочку за сигаретами и роняет ее на асфальт, рассыпав содержимое. Я начинаю собирать все эти платочки-помады и тут слышу всхлипывания.
— Ты что, лапушка моя?
— Ничего. Дай мне платок.
Довожу ее до своей машины, помогаю сесть на заднее сидение, сажусь за руль.
— Домой, Саша, — говорит Ксения. — Хочу домой.
Я завожу двигатель, усмехаюсь, слыша, как Ксения чертыхается за моей спиной. Ее лицо, удивленное и рассерженное, отражается в зеркале обзора, и это выражение делает ее особенно милой. Мы трогаемся с парковки, и я думаю, что Ксения, к сожалению, живет очень близко от места, где мы встретились…
— Дай Боже вам любові і тепла, — напевает Ксения, — Добра в сім'ї і затишку в оселі, щоб щастя світла музика текла в різдвяні свята, щедрі і веселі! Хай здійснює бажання рік Новий, хай вся родина ваша процвітає, з чудовим святом, радості і мрій я щиро і сердечно Вас вітаю!..
— У нас что, Новый год? — спрашиваю я с усмешкой.
— Нет, просто люблю эту песенку. Ты это… на дорогу смотри, хорошо?
Она не просто так это говорит. Усекла, куда я смотрю, и смутилась. Но уж больно соблазнительно выглядело ее плечико, с которого съехала тоненькая бретелька черного платья…
Ночной Киев великолепен. Мы едем в море огней, и мне вспоминается мое видение, то, что было в Саркофаге. Неужели и происходящее со мной сейчас — тоже иллюзия?
Вот и дом, где живет Ксения. Осторожно выруливаю во двор, ставлю машину. Ксения выглядит совсем опьяневшей.
— Помоги мне подняться, — шепчет она.
Минута возни у домофона — Ксюша никак не может вспомнить код, хихикает, тычет пальцем в кнопки. Наконец, дверь открывается. Нам на третий этаж. У двери в квартиру снова заминка: мы никак не можем найти в сумочке ключи. Наконец, ключ находится.
— Урааа! — Ксения вваливается в коридор, лихо сбрасывает вечерние туфли на высоченной шпильке и щелкает всеми выключателями, какие попадаются под руку. — Да будет свет! Ты чего стоишь, Саша? Проходи, я сейчас…
Она заходит в ванную, и я слышу шум воды. Стою в растерянности несколько секунд, потом понимаю, что мое желание, давнее и искреннее, сегодня, может быть, сбудется. Снимаю туфли и прохожу в гостиную.
Ксения появляется в тот момент, когда мне надоедает переключать каналы. Прекрасная, чистая, благоухающая свежестью и гелем для душа. Из одежды — только обмотанное вокруг тела махровое полотенце.
— Вот и я, — говорит она, встает в дверях, опершись рукой на притолоку. И смотрит на меня так, что меня бросает в жар. В ее взгляде призыв, на которой нельзя не ответить.
— Не хочу сегодня быть одна, — шепчет Ксения. — Ты ведь понимаешь?
Я понимаю. Полотенце падает на пол. Я погружаю лицо в ее роскошные влажные волосы, вдыхаю их аромат, который пьянит сильнее любого алкоголя.
— Милый мой… хороший мой.
— Погоди, — мне будто вылили на голову ведро ледяной воды. — Ты ведь не обо мне сейчас подумала, верно?
— Что? — спрашивает она, не открывая глаз.
— Ты сейчас думала о каком-то Игоре. Представила, что это он, а не я. Ты хочешь его, не меня.
— Об Игоре? — На губах Ксении появляется странная усмешка. — А ведь верно. Ты не ошибся.
— Кто он?
— Мой первый. Единственный, самый любимый, других не будет.
— Понятно, — я выпустил ее из объятий, и Ксения немедленно завернулась в полотенце. Она больше не улыбалась. — Не я. Зачем же тогда…
— Это игра, Малой.
Роскошная гостиная исчезает. Мы снова в полуразрушенном здании на ЧАЭС, и Ксения стоит передо мной, направляя снятый с предохранителя «Форт» мне в голову.
— А? — очнулся я.
— Молодец, Саша, — с удовлетворением в голосе сказала Ксения и убрала пистолет обратно в кобуру. — Экзамен пройден. Ты угадал мои мысли.
— Угадал? — Я понемногу приходил в себя. — И в чем тут прикол?
— В способности читать чужие мысли и правильно оценить желание другого. Эту способность дало тебе «Пасхальное яйцо». Ты понял, или пояснить?
— Вообще-то я люблю ясность.
— Хорошо. У нас есть еще пара минут, так что слушай. Что говорит легенда о Монолите? Черный артефакт исполняет желание любого, кто доберется до него, так? И это верно, Саша. Заключенная в Монолите сущность призывает тех, кто поможет ей освободиться. Заключает с ними соглашение — услуга за услугу. В средние века это называлось «договор с дьяволом». Но проблема в том, что Монолит делает это… по-своему.
— Ага, понятно, — несмотря на волнение и страх я испытывал странное желание похохмить. — Как в том анекдоте про чернокожего парня и джинна, ага?
— Что за анекдот?
— Да старый, с бородой, но мне нравится. Заблудился черный парень в пустыне, умирает от жажды и находит бутылку в песке. Думал, вода, а там джинн. Спасибо, говорит, браток, освободил ты меня, теперь три твоих желания выполню. Ну, негр и говорит: «Воды! Хочу, чтобы во мне всегда была вода!». Джинн кивнул и говорит: «А второе?». «Хочу быть белым!», — просит парень. Принято, отвечает джинн и требует загадать третье желание. Ну, парень и говорит: «А пусть у меня на коленях все время сидит женщина!». Джинн кивнул, вырвал волосок из бороды, и парень превратился в унитаз в женском туалете.
— В точку, Малой, — подтвердила Ксения: мой анекдот ее совершенно не рассмешил. — Монолит никогда не исполнит желание сталкера так, как тот его формулирует. Всегда пошутит. Захочет сталкер много-много денег — и Монолит сведет его с ума, и безумный сталкер будет бродить по Зоне, собирая разный мусор, который будет принимать за деньги и слитки золота. Загадает сталкер исцеление от смертельной неизлечимой болезни, и Монолит просто убьет его или превратит в камень. Однако желание считается как бы исполненным, и Монолит получит новый прилив силы, и Третий взрыв станет ближе.
— Откуда ты это знаешь?
— Я возглавляю в СБУ секретный отдел, который уже семь лет занимается Зоной вообще и Монолитом в частности. И мы узнали о Монолите многое, уж поверь. Но это, как ты понимаешь, государственная тайна.
— Достали меня ваши тайны, — я провел рукой по горлу. — Ладно, черт с вами. Как говорится: влез в говно — не морщи нос. Чего хотите от меня?
— Твой артефакт. С тобой или без тебя. С тобой лучше, ты у нас у храмовников на хорошем счету.
— Ты хочешь, чтобы я загадал желание?
— Загадывать желание буду я. А ты будешь следить, насколько точно Монолит его выполняет, нет ли…. Разночтений. И предупредишь, если возникнет непонимание.
— А что мне с этого будет?
— Жизнь, Саша. Ты уйдешь со станции живой. И с моей благодарностью в активе.
— Похоже, выбора у меня нет.
— Конечно, нет. — Ксения наградила меня улыбкой, но эта улыбка показалась мне мерзкой. — Будем считать, что мы договорились, так?
— Не так! — ответил за меня мужской голос.
Полыхнула синеватая, похожая на фотографический блиц, вспышка, ослепив меня, потом еще одна, еще и еще. Раскатисто бухнула СВД — один раз. И стало тихо. Так тихо, что я, казалось, слышу шорох волос, шевелившихся у меня под шапкой.
Потом я понял, что стою один среди трупов. Ксения, Мамонт, прочие сталкеры — все были мертвы. Ксения лежала у моих ног, и вокруг ее головы расплывалась черная лужа. Комбинезон Мамонта дымился на груди. Сталкер с СВД свалился с подоконника и лежал, уткнувшись простреленной головой в кучу рюкзаков. Еще один упал в костер, и запах горелой кости становился все удушливее. А у лестницы, прислонившись к перилам, сидел, широко раздвинув ноги, Шершень. Рядом с ним лежала гаусс-пушка — та самая, что дал мне Диакон.
— Блин! — Я наконец-то вышел из ступора, бросился к монолитовцу. — Шершень? Живой?!
— Все-таки успел выстрелить…падла, — прошептал монолитовец. — Ты… не ранен?
— В полном порядке. Ты как… когда?
— Увидел свет. Слышал… разговор. Все верно, Малой. Все верно…
— Шершень, ты чего?
— Саня я… тезка.
— Я…я тебе помогу. Твоих сейчас вызову. Ты это… держись!
— Поздно, — на губах Шершня выступила кровь, струйкой побежала по подбородку. — Иди в лабораторию… Портал перед фасадом… четвертого энерго… блока. Декодер у меня в… сумке. Доделай…
— Саня! Саня!
Монолитовец посмотрел куда-то вверх, мимо меня, вздохнул, как человек, доделавший наконец тяжелую работу — легко и удовлетворенно, — и миг спустя я понял, что Шершень больше не дышит. Мне осталось только закрыть ему глаза.
— Ах ты, жизнь говеная! — вырвалось у меня. — Эх, Саня, Саня…
Не помню, сколько я стоял на коленях у тела Шершня. Может, минуту, может час — потерялось у меня после всего случившегося чувство времени. А потом где-то далеко на станции снова послышалась стрельба — палили плотно и яростно, будто пытались наверстать упущенное. Я очнулся и полез монолитовцу в сумку.
Там лежал прибор, похожий на выносной жесткий диск для компьютера. Наверное, это и был тот самый декодер.
— Слушаюсь, командир, — сказал я, глядя в безмятежное спокойное лицо Шершня. — Уже иду.
Прежде всего, я убрал с тлеющих углей труп, потом вспомнил о костюмах в ящике. Бронекейсы с натовскими чудо-костюмами были заперты кодовыми замками, и кодов я, понятное дело, не знал. Поэтому поступил проще: взял гауссовку и выстрелил в упор прямо в замок одного из кейсов. Костюм был из какого-то неизвестного мне светло-серого мелкоячеистого материала, очень легкий и гибкий. Вся система жизнеобеспечения «Ланселота» была упакована в поясную сумку, удобно сдвинутую на поясницу. Кроме комбинезона в чемодане оказался шлем с тонированным забралом, пара перчаток и запечатанная в пластик толстая книжка — видимо, инструкция по эксплуатации. В английском я полный ноль, поэтому читать и не пытался, просто полистал, разглядывая в свете фонарика картинки. Кое-что я понял: все системы «Ланселота» управлялись с мини-компьютера, встроенного в левый рукав. Правда, там все на английском, но ничего, с Божьей помощью разберусь. Что самое интересное — на «Ланселоте» оказались два контейнера для артефактов. Серьезно готовился Лоулесс к походу на ЧАЭС, все предусмотрел, кроме одного.
Кроме предательства.
Зашвырнув книжку обратно в кейс, я сбросил свой долговский бронекомбез и надел «Ланселот» на себя. Когда я надвинул шлем на упоры в воротнике, раздалось шипение, в наушниках заговорил мелодичный женский голос — видимо, сообщал мне, что теперь я готов ко всем испытаниям. Немедленно заработала система подачи воздуха, и я с наслаждением сделал вдох. Костюм работал исправно.
К гауссовке осталось шесть батарей и пять плазменных гранат к подствольнику — я сунул их в рюкзак. Забрал из разгрузки Шершня магазины для G36, вытолкал из них патроны и ссыпал в рюкзак. Магазины к своему АК рассовал в поясные карманы «Ланселота». «Пасхальное яйцо» положил в контейнер, второй остался пустым. Обыскал сталкеров Мамонта на предмет полезных артефактов, но не нашел ничего путного ни в рюкзаках, ни на трупах. Хотелось еще забрать винтовку Шершня, но тащить на себе столько оружия было глупо — поэтому, почесав репу, я все же выбрал автомат Бандуры. А вот тесак Шершня я забрал себе. На память и на случай, если придется драться в рукопашной. Тесак лучше, чем нож, однозначно.
— Прощай, — сказал я Шершню, пожав на прощание его запястье. — Прости, что не могу тебя похоронить по-человечески. Может, твои собратья сделают это попозже.
Перед тем, как спуститься вниз, я не удержался и подошел к Ксении. Она лежала лицом вниз, поджав под себя руки. Заряд из гаусс-пушки пробил ей голову, и я утешал себя тем, что девчонка умерла, даже не поняв, что с ней случилось.
И тем, что я в ее смерти не виноват.