Зверь 4

Глава 3

— Господа, сходитесь! — раздался громкий голос секунданта противника.

После этого возгласа мы с Михаилом Павловичем Лавриным начали сближение. Когда оставалось меньше трех метров, нервы Лаврина не выдержали.

Он хлестнул огненным кнутом, стараясь попасть по ногам. Кнут мелькнул в воздухе, превращаясь в сплошную горящую полосу.

Лихо! Но недостаточно быстро!

Ага! Я такой дурачок, что буду ждать пока эта полоса захлестнет мне щиколотки? Конечно же нет!

Прыгнул назад, делая красивое сальто мортале. Можно было обойтись и без него, но мне нужно было произвести впечатление на Светлану. Всё-таки из-за неё сейчас сражаемся с Лавриным.

Кнут пролетел подо мной огненным шлейфом, а я эффектно приземлился с выбросом вперед левой руки. С кончиков пальцев сорвались маленькие шаровые молнии, не больше бусины в диаметре. Мог бы и побольше запустить, но тогда бы меня посчитали убийцей, а так…

После всех приключений в прошлом наша учебная группа поредела, поэтому нас объединили с другой группой. А в этой новой группе как раз и был Михаил Павлович Лаврин, сын барона Лаврина, хозяина золотодобывающих приисков. И у этого сына количество мозгов обратно пропорционально денежному состоянию его бати. То есть, если закрома банков ломились, то вот в голове сыночка гулял ветерок.

Ему бы жить и не тужить, но сегодня на перемене колкость сорвалась с языка и полетела в сторону Карамазовой:

— Я бы всех предателей на кол сажал. А вот их прекрасные половинки повертел бы на колах другого толка.

Его двое друзей-подхалимов тут же заржали, пуще орловских рысаков. На его беду, рядом ошивался защитник и заступник Карамазовой. Я увидел, как вспыхнуло лицо Светланы, а потом она опустила голову и понуро пошла прочь, словно собака, получившая незаслуженный хозяйский пендель. Ну что же, у меня в подчинении была Чопля, а эту мелкую занозу хлебом не корми, дай только хозяина подколоть. Вот, в ответах служанке и заточился мой язык до остроты бритвенного лезвия.

— Подобные вещи не престало говорить лицам с интеллектуальным багажом знаний. Но что требовать от человека, которого обидел аист? — со скучающим выражением лица заметил я так, чтобы другие тоже слышали.

На нас тут же устремили взоры стоящие рядом одноклассники.

— Что вы имели в виду, Эдгарт? — тут же ощетинился Лаврин.

— А то, что когда вас принес аист, то родители долго смеялись, и сначала хотели взять аиста, — ответил я.

На грубость я привык отвечать грубостью. Чтобы задира получил по сусалам гораздо сильнее, чем ударит сам. Подобное всегда находило отклик в моих оппонентах и заставляло впредь подумать сто раз прежде, чем возникнет желание ударить вновь.

— У кого-то очень острый язык. Его не мешало бы затупить кирпичом, — хмыкнул Лаврин.

— А у кого-то другого дерьмо вместо мозгов, раз оно выплескивается через рот, — парировал я.

Это было очень грубо. Очень. Однако, я не собирался соревноваться в витиеватости языковых изысков, а хотел достичь иного…

— Жду сегодня после уроков за черным рестораном, — процедил побледневший Лаврин.

— Да базара ноль. Раз на раз смашемся, как настоящие быдлофаны. Ведь шутка в адрес девушки была недавно отпущена именно в таком тоне, — хмыкнул я беспечно.

— Там мы и выясним, кто быдлофан, а кто нет, — с пафосом произнес Лаврин.

— Слушайте, если вам так важно оставить за собой последнее слово, то хорошо, оставляй. Мне-то наплевать, а вам приятно будет себя потешить. Только осторожнее, не упадите с уровня самомнения на уровень своего интеллекта — разобьётесь. До встречи, — махнул я рукой и двинулся прочь.

Вслед мне полетело «пык… мык… не мужик», но я уже не оборачивался.

Савелий Александрович Говардский, сын боярина Говардского, шлепнул меня по плечу:

— Я обязательно должен быть секундантом!

— А я на стреме могу постоять, — отозвался Кирилл Иванович Лопырев, он сын барона Лопырева.

— Ребята, я в вас ни капли не сомневался, — улыбнулся я в ответ и хлопнул обоих по плечам. — А когда закончим, то пиво с меня.

— Это глупо, господин Южский, — раздался женский голос.

Это была она — Светлана Карамазова. Та самая, которую я должен был охранять и защищать.

— Может быть и глупо, зато это не идет в разрез с моими принципами, которые не позволяют обижать женщин, — ответил я, даже не обернувшись.

— Какой же он всё-таки мужественный, — произнесла в спину другая девушка. — Так бы его и пригласила на ужин. Да и сама бы не отказалась быть приглашенной…

Не скажу, что это мне не польстило. Всё-таки подобные знаки внимания со стороны женской половины Царскосельской гимназии редкие случаи. Обычно дамы более щепетильны в вопросах восхищения своими одногруппниками.

Всё из-за того, что многие ученицы уже знали, за кого выйдут замуж по окончании учебы. Увы, это удел аристократии — редко кто волен сам выбирать себе спутника или спутницу жизни. Зачастую о женитьбе и замужестве договариваются ещё при младенчестве, когда суженые-ряженые только на горшки учатся ходить.

Однако, это не мешает гулять до замужества и даже попадаться в пикантные передряги — молодость всё спишет. А кто и после замужества продолжает гулять от нелюбимой жены или мужа, нужно только это делать так, чтобы не выплывало наружу.

Уж мне-то можете поверить — в альковные тайны я был посвящен как никто другой. Не чурался ранее заглядывать к скучающим дамочкам на пару палок чая.

От женского возгласа лицо Лаврина скривилось, будто он впился зубами в лимон. Впрочем, он быстро оправился, но я уже успел понять, что самолюбие его получило серьёзный удар.

Черным рестораном среди студентов называли забегаловку в Филевском парке с претенциозным названием «Черный лебедь». Всё внутри было выдержано в темных тонах, атмосфера была угнетающей, но хозяину, темному эльфу Таланиэлю, это нравилось. Отличительной чертой этого заведения считали задворки ресторана. Там нередко проходили студенческие дуэли и разборки. Таланиэлю на это было пофиг, лишь бы всё было не до смерти и убирали за собой.

Студенты уважали место разборок, поэтому всегда оставляли на чай местному дворнику, чтобы тот потом смыл пятна крови и подмел выбитые зубы. Ну, за компанию убирал оставленные стаканчики и баночки. Ведь на бой собиралось не меньше десятка зевак. Таланиэлю было ещё то хорошо, что после боя победившая сторона угощала своих болельщиков в его ресторане.

Вот и мы сейчас сошлись в поединке ради выяснения извечной истины — у кого… длиннее?

Если что, под точками я имел в виду нос.

Вокруг скопились наши одногруппники, которым не терпелось узнать — кто первым пробороздит мессиво из грязного снега, окурков работников ресторана и различного мусора, который ветер любезно повыкидывал из мусорных баков. Не все пришли, но большинство. Всё-таки незаконные дуэли под запретом, поэтому подобное зрелище будоражило кровь и как бы делало соучастниками преступления.

Мелкие сверкающие горошины прошили яркими точками пространство и пролетели мимо увернувшегося Михаила. Он так изогнулся, как будто вовсе не имел костей в теле. И улыбнулся с видимым превосходством, мол, слепошарый одногруппник даже в унитаз струёй попасть не может, не то, что в противника.

Он снова взмахнул кнутом, чтобы обрушить всю яростную мощь Лавринского негодования. Вот только я вовсе не слепошарый! Рука пошла назад, перехватывая незаметные нити, летящие за шарами.

Шаровые молнии тут же дернулись обратно, переплетаясь в воздухе и превращаясь в подобие сети. И эта сеть сходу опутала фигуру Михаила. Электричество сразу же шарахнуло по нервным окончаниям. Вдобавок ещё и я добавил, двинув по правому глазу. Бил аккуратно, но точно…

Вот тебе, понторез лохматый!

Парализующая сеть опутала Лаврина и превратила его в соляной столб. Да, электричества мало для убийства, но вот для паралича достаточно. Как бы ещё не обоссался, а то потом греха не оберешься. Так он просто проиграл на дуэли, а вот обоссаный дворянин — это оскорбленный дворянин.

— Я могу выстрелить чем покрепче, но не хочу этого делать. Я удовлетворен! — громко провозгласил я окончание дуэли и церемонно поклонился, не отпуская сеть. — Но вот удовлетворена ли госпожа Карамазова?

— Ой, да отпустите вы его. Он же не хотел ничего дурного, — тут же подлетела белокурая красавица и вцепилась в мою руку. — Эдгарт, отпустите, сделайте милость.

— Госпожа Карамазова, ваш парализованный обидчик не может произнести нужных слов, но в его глазах четко видно сожаление о своих предыдущих словах. Примите ли вы его взгляд за тысячу извинений? — спросил я так громко, чтобы услышали даже самые дальние зеваки.

Признаюсь честно, Светлану Каразмазову я приметил давно. Однако, девчонка не входила тогда в круг моих интересов, а распыляться на посторонних баб-с, не было особого желания. У меня и так забот хватало, чтобы ещё и эту красотку охмурять.

Однако, если император сказал, чтобы я охранял её, то мне следовало взять под козырёк и жадно пожирать его глазами. Ага, а почему бы и нет? Ведь его императорское величество оторвал от сердца ещё две деревни и теперь я прямо-таки настоящий помещик. Да, помещик, сын несуществующего дворянина, в прошлом ведьмак, а сейчас…

Сейчас я самый что ни на есть студент. И все мои прошлые похождения никак не связаны с той работой, которую попросил выполнить император. «Это своего рода развлечение», — как сказал Романов. — «Просто так!»

Ага, развлечение… просто так…

У нашего императора просто так даже муха на портрет не сядет, а уж охранять девчонку… Тем более ту, чей отец попал в опалу к императору. А когда папенька скончался от горя и невзгод, «совершенно случайно» обрушившихся на предприятия, роду пришлось совсем худо. Слуги разбегались, родные отворачивались.

Ещё бы, как иначе относиться к той, чей отец участвовал в попытке переворота? Замыслил худое — свергнуть батюшку-императора, да оказался предан побратимами. Вот и получил сполна папенька — был сослан на север, где вполне ожидаемо простудился и помер. А семейство теперь вынуждено влачить жалкое существование, надеясь на императорскую милость. Вроде бы и дворяне, а опальные. То есть не пришей звезде рукав…

Насколько я понял, то император наш, Николай Сергеевич Романов, всё-таки простил эту семью. Ну недаром же он приставил меня к этой белокурой красотке? Неспроста же заставил защищать её честь и достоинство? Или это такой хитровымученный план? А что — буду защищать девушку, спасать её семейство, как недавно спас двоюродную сестрицу Карамазовой, а потом в один прекрасный день рррраз! и смска лично от Романова с просьбой отправиться следом за папенькой в северную Тьмутаракань.

Поди разбери, что за тараканы бегают в голове нашего императора, лихоманка его раздери — пусть он правит ещё долгие годы. Однако, он выдал приказ, а я его должен исполнить. Всё-таки он вернул мне молодость и наградил четырьмя деревнями за мои прошлые подвиги. Теперь я не старый и циничный ведьмак Эдгарт Пахомов, а молодой красавец-дворянин Эдгарт Южский, сын несуществующего дворянина из глубинки, приехавший грызть гранит науки в Императорской Царскосельской гимназии.

И я защищаю честь дамы! Я, блин, рыцарь, а не подзалупный творожок!

— Я принимаю его извинения, — тут же пролепетала девушка. — Только отпустите, ему же больно.

Судя по роже Лаврина, он готов был закутаться в мою электрическую сеть с ног до головы, но не выдавать извинения. Однако, с болью не шутят, а тем более с той болью, которую умеют причинять электрические разряды. Да, мне пришлось чуточку добавить, чтобы он заплясал на кончиках пальцев ног, как полупьяный балерун. И после этого я отпустил его.

Пусть будет уроком, что не всегда длина языка является отличительной чертой интеллекта.

Лаврин тут же рухнул на заплеванный разбитый асфальт. Ослабевшие мышцы перестали держать костяк. К нему устремились два его подпевалы, Сернитский и Батурин. Помогли подняться. Я молча смотрел на перекошенное яростью лицо Лаврина.

Когда язык смог в достаточной мере повиноваться, то Лаврин произнес:

— Бой ещё не закончен. Я требую продолжения!

— Какого? — спросил я лениво.

— Какого хрена или какого продолжения? — уточнил со смешком Говардский.

— И то, и другое, — ухмыльнулся я на старую шутку. — Я удовлетворен. Госпожа Карамазова тоже…

Лаврин чуть пошатнулся, ему тут же помогли принять вертикальное положение. Он отстранил помощников, а потом с вызовом произнес:

— Зато я не удовлетворен! Я требую сатисфакции!

Эх, знали бы вы, уважаемые читатели портала Автор Тудей, насколько нелепо он сейчас смотрелся. С грязными пятнами на коленях, с прилипшим окурком на груди… Да ещё и потряхивало его, как алкоголика на десятый день запоя.

— Светлана, он требует сатисфакции, — обратился я к Карамазовой. — Я не могу ему отказать. Он упорный малый…

— Сударь, смилуйтесь, — чуть ли не взмолилась Светлана. — В нем гордыня бурлит. Уйдемте же, не надо больше драк.

Треск заставил брови подняться. Лаврин поднял правую руку, которая вспыхнула ярким пламенем. Жадный огонь начал пожирать куртку, расплавляя волокна и потрескивая пластиковыми пуговицами.

Во как, интересненько-интересненько. А ведь и спалит себя ко всем чертям, полудурок аристократический. Нет, мне по большому счёту насрать на него, но винить-то в его гибели будут меня!

Я уже понял, что хочет сделать Лаврин. Так как его род завязан на стихию огня, то и превратиться он собрался в огненного голема. А если превратится, то не факт, что хватит сил вернуться обратно. Видел я таких, превратившихся в живой факел. Жили недолго, зато финал был почти у всех одинаков — жареные яйца и обуглившийся купат.

— Что вы делаете? Прекратите сейчас же! — взвизгнула Карамазова. — Вы же убьете себя!

— Но прежде я убью его! — грозно прорычал Лаврин.

Ну что же, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Я длинным прыжком очутился возле черного хода в ресторан и одним рывком распахнул дверь.

— Трус! Вернись и сражайся! — взревел позади Лаврин.

Ага, щас! Только шнурки поглажу и галстук завяжу!

Нет, на самом деле я ринулся вглубь, а через несколько секунд вернулся с тем, что искал. Рывок, нажатие и в сторону горящей руки полетела струя из огнетушителя. Она белыми оковами сковала горящую руку, потом прошлась по лицу и защипала в глазах наглеца.

Можно было и без умывания, но я не мог отказать себе в маленьком удовольствии.

Лаврин отхаркивался, плевался, матерился на чем свет стоит. Однако, я не слушал, а продолжал поливать противника до тех пор, пока огнетушитель не закончился. Вскоре мой оппонент превратился в подобие ожившего снежного кома.

И это было лучше, чем огненный голем.

— Достаточно? Или мы продолжим наши танцы? — спросил я.

— Ещё про… кхе-кхе-кхе, тьфу! Продолжим! — крикнул Лаврин.

— Господин Южский, умоляю вас — прекратите! — воскликнула Карамазова, бросаясь между нами.

— А я чо? Я ни чо! Он вон чо и ему ни чо, а мне тогда чо? — развел я в стороны руками.

— Я сейчас… — Лаврин снова закашлялся.

Справа и слева от него встали секунданты. Они набычившись смотрели на меня так ласково, что захотелось пустым огнетушителем врезать сначала одному, потом второму.

— Господа, бой был на равных! — подал голос Говардский. — Нам кажется, что он закончился и дальнейшее продолжение может выйти из-под контроля. У господина Лаврина было два шанса победить, но господин Южский оба раза одержал победу. Третий раз вряд ли установит нового победителя, а господину Лаврину может нанести как репутационные, так и физические потери.

— Да я ему глаз на жопу натяну и моргать заставлю, — я прояснил грядущее пусть и не так витиевато, зато ровно по существу.

— Так-так-так, что у нас тут? — раздался из-за угла хриплый голос. — Никак дуэль? И без надзора опекунов? Правонарушение!

— Шухер! Полиция! — раздался пронзительный голос.

После этого восклицания все ринулись кто куда. Я схватил в охапку Карамазову и дернул в темноту черного хода. Если нас поймают на месте преступления, то никому не поздоровится!

Мы заскочили в темный холодильник и закрылись. Притаились внутри. Светлана прижалась ко мне, как маленький щенок к здоровому волкодаву. Как будто искала защиты от того, что творится снаружи.

Эх, если бы не этот эпизод, то может быть всё прошло гладко…