Знаменосец забытого бога

Глава 15 Этап

Глава семейства был в лёгком ступоре, вторая сигарета ушла вслед за первой, прочертив ночное небо на манер падающей звезды. Притом, что банка из-под дефицитных шпрот имелась, просто мужчине было не до деталей. Ему нужно было понять, как его сынок вновь провернул этот фокус. Надежда, что его просто разводят, и в бумажке, что лежит я ящике стола, не те номера была слишком призрачна. Уж больно уверено держится Тимур, слишком он спокоен для простого развода. Развод тут однозначно имеется, но весьма сложный. Блин, как он это делает⁈

А еще было непонятно, что делать со скопившейся тысячей рублей. То есть накопили они уже три тысячи, а эта четвертая, она прямо с неба упала. Стоп! Договаривались же потратить выигрыш на Тимура, так и надо сделать. А если кто-то придет за деньгами, то вот они, все на одежду сыну потрачены, чеки имеются. Хотя тем, кто может прийти, чеки будут без надобности. Да, им придется отдавать деньгами, а тогда Чирковы с книжки снимут. Хотя и не хотелось бы.

— Пап, по поводу смерти Высоцкого ты сделал пометку в своём блокноте?

— Когда ты уже поймёшь, что некоторыми вещами не шутят.

— Ага, не сделал, значит. А потом снова начнёшь вымораживаться, мол ты этого не говорил, я такого не помню…

— Я уже ясно сказал, мне неприятно это обсуждать.

Разговор тот закончился ничем, отец просто вышел с балкона, ничего для себя не решив. Действительно, не начинать же ему верить в непонятную муть. Ладно бы в того бога, про которого дуют в уши церковники, нет, сынок нового бога придумал с непонятным именем. И предложил даже не верить в него, а просто знать, что есть какой-то Кайрос, и Тимур пророк его. Хотя да, кое-что он решил. Вот пойдет завтра в сберкассу на обеде и снимет деньги, то есть не снимет, а получит выигрыш по билету. Один для начала, за мотоцикл. Только сначала перед обедом сам проверит таблицу. По другой газете, не по подсунутой Тимкой.

Через день папа притащил с работы запечатанный полиэтиленовый пакет с чем-то красным внутри. Он сходу кинул его на диван и буркнул: «Меряй! Не подойдет, верну». А кто меряй, кому сказал? Мама решительно взяла процесс в свои руки, достала трикотажные изделия, повертела, растянула:

— Сынок, это тебе! Папка тебя сильно любит, судя по всему.

— Так и я его. Пап, что правда мне? Можно померить?

— Сказал же, меряй! — Голос отца и ванной заглушался текущей водой. — Коллеге принесли, а размер сильно маленький, никому не подошел. А детей такого возраста, как Тимур, ни у кого в отделе нет.

— И сколько же за это чудо он попросил? — Мама морально готовилась к удару.

— Нормально всё по деньгам, потянем!

На искушенный взгляд Тимура такой костюмчик мог потянуть рублей на двести, потому что это был «Адидас». Не простой, если в СССР можно присоединить такое прилагательное к адидасовскому костюму. Это был олимпийский «Адик» для советской сборной, о чём в голос кричали лейблы по обеим сторонам груди. Грудь, на которую надели эту роскошь самопроизвольно раздалась как минимум на размер, мышцы забугрились, а позвоночник вытянулся как арматура и тихо загудел, мол только так и надо.

Да хрен там, «не подойдет», это кем надо быть, чтоб такой костюм не подошёл! Штаны оказались тоже впору, так что неведомая сумма, заплаченная отцом за стыренный кем-то комплект формы для нашей сборной, потеряла последнюю возможность вернуться в семейный бюджет.

— Надо брать. — Ёмко и просто сказала мама.

— Так уже взял.

— А деньги откуда? — Получка папы всегда оказывалась в цепких маминых руках, так что никаких свободных средств, тем более в таком объеме у него быть не должно.

— С его выигрыша взял. Мы же решили, что Тимкин выигрыш потратим на него.

«Какая удобная формулировка, — подумал Тимур, — не соврал ни одним словом товарищ папа, а правды не сказал. Это ж он новый мой выигрыш конвертировал в костюмчик». Он был совершенно не против такого приобретения, более того, теперь Тимур знал, в чём он поедет в лагерь. Расточительно? Очень! Новый импортный костюм был достоин того, чтобы в нём гулять по городу, ходить в кафе с девушкой, сниматься в кино. А тут в пионерский лагерь — так поступают только мажоры, у которых что бабок, что шмоток завались. У них дедушка Колонтай, Буденный или Ворошилов, им и не такое позволительно. Стоп, Коллонтай была женщиной и писалась с двумя «л». Впрочем, не про неё ли сказано, что если бы у бабушки были тестикулы, то она была бы дедушкой. Тот самый случай.

Когда ребенок, единственный ребенок что-то очень сильно хочет, родители бессильны. Мамины увещевания поберечь костюм разбились об аргумент, что через год Тимур из него вырастет, так что беречь тряпки бесполезно, даже если они дорогие. На вокзал своего прекрасно выглядящего, буквально выпадающего из серой массы людей сына провожала мама. Папа не мог отпроситься, у него важный эксперимент. Да и не видел нужды взрослый мужчина в такой опеке. Что, парень сам не доедет на метро до Павелецкого вокзала? Потеряется?

Мам в толпе провожающих оказалось много. Гораздо больше, чем суровых отцов и почти столько же, сколько самих детей. Красный спортивный костюм несколько уравновесился с красными галстуками, которые обязали повязать всех репрессированных — так их легче было вычленять в толпе. Летом ни один нормальный ребенок по своей воле пионерский галстук не наденет, так что любой красногалстучный по определению кадр воспитателей, бегающих вокруг детишек или скалой возвышающихся над ними. Поведение ответственных педагогов определялось темпераментом и опытом.

— Фамилия? Есть такой, первый отряд! Почему без галстука? Надеть немедленно!

— Чирковы! Уже комсомолец! Нам куда встать?

Переговоры вела мама, для неё Тимка всё еще был несмышлёнышем, которого стопчет первая же курица. Особенно, залётная, у тех одна цель в жизни — подгрести под себя её ненаглядного Тимочку. Ненаглядный Тимочка совершенно спокойно взирал на цирк вообще и номер, исполняемый мамой. Будь он пацаном, уже бы провалился под платформу от стыда, а взрослому Тимуру-Василию было как-то наплевать, как выглядит сценка, что подумают другие парни. Хочет мама суетиться, пускай квохчет, тем более что четыре недели потом не увидит ребенка — надо быть снисходительным к слабостям любящей матери.

Его чемодан не произвел фурор, всем пока было не до деталей. Даже гитара пока не привлекала внимание, хотя была всего одна на толпу. Шло формирование отрядов, вернее их сбор и кучкование вокруг воспитателей, отделение агнцов от козлиц. С губ не слетало последнее «прости», вместо этого мамы пытались загрузить в головы уезжающих чад последние гигабайты программ поведения и списков запретов.

Файерволлы, включенные опытными детишками, отсекали весь материнский траффик, дабы не перегрузить банки их памяти. На самом деле, скорее баночки нежели банки, майонезные, в которых принято сдавать анализы мочи. Сколько родительских наказов поместится в такую баночку? Да нисколько! Даже то, что случайно проберется в долговременную память, будет тщательно вычищено вплоть до жесткого форматирования. А про память оперативную и говорить нечего, там как у древней триста восемьдесят шестой АйБиэМки всего четыре мегабайта, памяти не хватает даже сопли не вытирать рукавом.

Согнанных в компактные кучки ребят пересчитали, сверили со списками отрядов и вручили бумажки, которые надо клеем лепить на чемоданы. Самым варварским способом самым идиотским канцелярским клеем. Зачем? Чтоб потом написать ручкой номер отряда, ясное дело! Некоторые из тех, кто ехал в лагерь не первый раз, озаботились такими квази-бирками еще дома. Ладно, надо, значит надо, Тимур тоже налепил, а потом написал цифру «раз» во всю бумажку.

Ну наконец-то! Наконец их начали загружать в поезд. Да, на платформе вместо ожидаемой электрички стоял пассажирский поезд из общих вагонов с прицепленным электровозом. Погодите, как поезд? Ведь говорили, что недалеко повезут, за сто первый километр утащат и хорош, вроде так. Как там его, Настасьино. Успокаивало одно — все вагоны были общие, без матрасов и белья. Значит, спать в пути не придётся, уже лучше. Весь жизненный опыт Тимура восставал против того, что детей могут везти куда-то вдаль в общем вагоне без постельного белья как каких-нибудь животных или солдат.

Очень удачно получилось, что для вывоза детей пустили отдельный поезд. Очень удачно прежде всего для мирных советских граждан, им не пришлось подвергаться мучительным пыткам концентрированной детской радости, исторгавшейся из глоток. Мало того, чтоб было окончательно понятно, насколько всё здорово, дети еще и невербально давали это понять. Прыгали по полу, скакали по лавкам, махали руками и всеми остальными частями тел тоже. Пионерские галстуки были сняты в первые же минуты поездки, сейчас они то выглядывали из карманов, то валялись на лавках. А то и уже уползли на пол — дети, что с них возьмёшь.

Как островки спокойствия выглядели лавки, на которых сидели воспитатели. Вокруг них адсорбировались подлизы, заучки и тихони, не умеющие выживать в джунглях детского коллектива. Старшие отряды, слава всем богам, заняли отдельный вагон, до него всё это безумие доносилось редко. И вот уже там, в более-менее спокойной обстановке пацаны оценили тимуровы ништяки. Чемодан, олимпийка, гитара, возраст и ширина плеч — всё оказалось приметным у Тимура, он был один из самых старших в своём первом отряде.

Поезд ехал часа три с одной остановкой на смену локомотива, не имея часов, юноша не засекал время отправления из Москвы. Проголодаться не успел, тем более что зажевал пару пирожков, купленных на вокзале. Мама пирожков в дорогу не напекла, чай не праздник. Сознание зацепилось за мысль про часы, может уже пора себе завести? Выиграть или просто купить.

Чемодан по пути от дома до вокзала показал себя великолепно, он охотно ехал по свежеуложенному асфальту тротуаров олимпийской Москвы, тем более по плитам метро. Порогов и лестниц было много, гораздо больше, чем в покинутом времени. Периодически приходилось поднимать свою ношу, но всё равно это было гораздо легче, чем нести чемодан в руке всю дорогу.

А вот и Настасьино, маленькая железнодорожная станция, спрятавшаяся в российской глубинке. Низкий перрон станции не подготовили к проведению Олимпиады, это было видно невооруженным глазом. Дети и взрослые, мальчики и девочки спускались вниз по довольно крутой лестнице сначала сами, потом им подавали или скидывали их поклажу, и всё на фоне дикого гвалта и неразберихи. Радовало только то, что для данного поезда это была конечная остановка, так что время высадки никто не ограничивал. Блин, гитара еще эта, нахрена Тимур только с ней связался! Зацепившись грифом за поручни, он чуть не упал на бетонную плиту перрона. А брошенный на него чемодан мог вполне добить несчастную жертву высадки пионерского десанта.

По окончанию выброски отряды собрали и второй раз пересчитали, погибших и раненых конкретно в их отряде не оказалось, парням не пришлось бродить по ночному лесу в поисках парашютистов, отнесенных в сторону порывом ветра. Через несколько минут из лесу выехал, взрыкивая мотором, бронетранспортер поддержки. Ну ладно, не бронетранспортер, а бортовой грузовик, он остановился, не доезжая метров пятьдесят до притворившейся организованным построением толпы.

Команда грузить вещи, и первый отряд несет свои чемоданы к машине первым как самый привилегированный. Оказалось, что колесики Тимурова чемодана по грунтовой дороге не едут от слова «совсем», ну и ладно, сейчас он закинет чемодан в кузов, а потом получит его уже в лагере. Погодите, что значит «лезь в кузов»? вот оно что, первый отряд, будучи почти взрослым и очень «привилегированным» будет заниматься погрузкой всех чемоданов в кузов. Другие что, сами не могут? Тимур посмотрел на других, особенно тех, кто носом чуть выше колеса и понял — не могут.

— Народ, хорош бузить! Посмотрите на малышню, какое там в кузов чемоданы закидывать! Они их себе только на голову смогут поставить. Давайте сейчас резко возьмёмся и всё закидаем.

— Тимур, а не боишься, что потом нам же и разгружать придётся всё это? — Ого, его имя уже выучили.

— Не боюсь. Как говорят парни из десантуры, никто кроме нас!

Кузова грузовика хватило на все чемоданы, гитару Тимур не рискнул туда класть, понёс за спиной. Да чего там, сколько той дороги? Той дороги оказалось километра три, большим везением стало то, что дождя не было. Месить проселок под дождем та еще развлекуха. В кузове поехала воспиталка первого отряда, вот кто прочувствовал свою избранность. Причем она же не разрешила ехать ребятам своего отряда в кузове. Хрен с тобой, золотая рыбка. Выгружать чемоданы тогда мы устанем с дороги, договорились пацаны. Девочек на спорт с погрузкой не ставили.

— Чего, крутые у тебя родаки, да? — И десяти минут не прошло с момента выхода из пункта А в пункт Б.

— Мама с папой, как у всех, кто догадался завести себе родителей.

— Костюмчик у спортсмена какого-нибудь отобрали? — Продолжал подкатывать по-доброму парень примерно одного с Тимуром возраста. Ему явно было неприятно идти с таким упакованным кадром, у которого еще и гитара за спиной.

— Чего, в неформальные лидеры метил, а тут такой облом?

— Чево? — Не сразу въехал в сказанное новый товарищ по отряду.

— Говорю, завидки берут? Не знаешь, как докопаться? Вот говно коровье лежит, набери в рот и плюнь мне в лицо. Обидно получится.

Идущие ряжом ребята заржали, не теряя ни секунды времени, при них так элегантно еще никого не приопускали, времена трудные, нравы простые.

— Ты чо, в корень обурел, сука⁈

— Ага. И что ты теперь сделаешь, сам драться станешь или за мамкой побежишь?

Конфликтообладатель слегка завис, его противник не проявлял агрессии, но страха тоже не демонстрировал. Наоборот, давал понять, что готов к силовому решению вопроса, боксёр небось, может и олимпийку носит не просто так. Стычка погасла, не перейдя в новую стадию.

— Я посмотрю. Чего ты такой борзый, я тебя запомнил.

— Шагай уже, запоминатель ты наш! — Тимуру было на самом деле смешно смотреть на все эти ритуалы. Взрослый мир жестче, там зачастую начинают выпиливать противника без расшаркиваний, а тут политесы, обязательная программа, еще и правила какие-то имеются. Счастливое время, честное слово!

Ворота вынырнули из-за деревьев неожиданно, вот просто дорога и лес с обеих сторон, а вот поворот дороги, и забор, КПП, вышки охранников… А нет, вышек в лагере не наблюдается, колючку тоже не видно.

— Пацаны, вышек в лагере не наблюдается, колючку я тоже не вижу, жизнь налаживается, как в том анекдоте! Не самый жесткий лагерь.

— В каком анекдоте, расскажешь? — Ну вот, теперь надо анекдот рассказывать про решившегося повеситься мужика. Да, на анекдотах из того времени в этом можно прямо карьеру построить, надо только вспомнить десяток-другой.

Железные ворота открыть никто не удосужился, так что отряд за отрядом впитывался через железную калитку проходной, покрашенную в веселенький зеленый цвет. На воротах пламенела красная звезда, отличающаяся от точно таких, нарисованных на воротах воинских частей Советского Союза Тремя языками пламени и криво написанным девизом «Будь готов!»

Воспитательница первого отряда встречала своих детей сразу за воротами, у неё были планы.

— Девочки проходят вон к тому корпусу и ждут возле теннисных столов. Мальчики идут со мной!

— Что, нас кормить будут уже?

— Идём к штабному корпусу, надо машину разгрузить.

— Мы устали! Кому надо, тот пусть разгружает! В СССР эксплуатация детского труда запрещена! — Пацаны кричала вразнобой, пользуясь своей еще имеющейся анонимностью. Тимур молча наблюдал, ему было просто интересно.

— А кто будет чемоданы выгружать?

— Пушкин! Дед Пихто! И бабка с пистолетом! — Резвились ребята.

— Что вы себе позволяете! Я это так не оставлю.

— Вы первая себя повели некорректно, уважаемая. — Не удержался Тимур от объяснения. — Вместо просьб приказы, ни спасибо, ни похвалы. Везти добровольных грузчиков в кузове вы не захотели…

— Не положено!

— А тогда не обязаны! Крутитесь, раз так. Вы же нас бросили на дороге в то время. Как остальные воспитатели шли со своими отрядами. Вот и получайте обструкцию от отряда.

— Как твоя фамилия, напомни!

— Вот. А ведь вы уже должны бы запомнить, у вас профессиональная память. Или вы не учитель? Не учитель. Парни, отдыхаем! Мы слишком долго шли, чтобы снова напрягать наши дрожащие члены!

И отряд снова захохотал, понимая под смешным словом нечто неприличное. Во пацан чешет, и ничего ж не боится! Точно, мажор какой-то.