Злобный леший, выйди вон! (СИ)

Часть III - Глава 27

Зеленый Яр - одна из многих деревень южной стороны. Из хозяйства держали свиней да овец. Растили коноплю, горох, но все чаще сорняки. Был до недавних пор сапожник хороший в деревне, да и тот утоп. Мужик, что полез спасать, сказал, что тот опустился на дно, ухватился за большой камень и ни в какую отпускать не хотел. Он попытался вразумить сапожника, да разве под водой долго поговоришь? Вынырнул один. А тело потом всплыло, да с таким животом надутым, будто он там не тонул, а рыбу все это время ел.

Жизнь в деревне текла как вода в болоте. Крестьяне трудились в поте лица, наместник в поте лица продавал продукты их труда. И вроде все были довольны участью, кроме, разве что, сапожника, пока не услышали крестьяне слух от проезжих вольных охотников: «В Лысовке то жизнь. Вот где не грех под барином ходить». Подобные слухи ползли со всех сторон. Последний слушок пришел с ярмарки, что в Крапивино, куда наместник пустил одного крестьянина, потому как сам не смог отправиться за сорок верст из-за проблем с узлами, известного рода. Только мужик вернулся, собрал ночью крестьян в своей избе, и поведал о наместнике, при котором живется лучше, чем где бы то ни было.

- Говорят, у него в деревне порядок другой. Что крестьянин сам соберет и вырастит, то его дому и принадлежит. Вот так вот. Диво. А когда на торги надо ехать, то едут крестьяне одни. Даже мечники не едут. Как вернутся, так каждый даст часть заработка наместнику. Только часть эту каждый сам выбирает. Наместник их не обижает, а потому дают порядочно. Он вроде как даже избы всем переделал, на новый манер.

Крестьяне выслушали все это, повздыхали и разошлись по домам. Только у двоих братьев, что с самого детства живут подле друг друга, двор ко двору, возникла мысль.

- Попробуем?

- Не знаю, Ерема. Я же человек семейный. Ладно бы еще детей не было, так их двое. Куда же я с двумя птенцами и бабой-то побегу?

- А мы с тобой все так устроим, что за нами никто и не угонится, а? Не могу я здесь больше жить. Каждый новый день – новый кусок земли в мою могилу. Да и живот болит все чаще, уже и в бок кусает.

- А ты травы пьешь?

- Что толку от них.

Братья какое-то время шли погруженные в свои думы.

- Да, в одном ты прав. Жить здесь уже невозможно. А в Лысовке-то жизнь другая. Там на себя работаешь, и лишь чуть-чуть на наместника. Только, ты знаешь, что будет, если нас поймают?

- Не думай об этом, Гаврюша. Нас не поймают. Мы доберемся до Лысовки и останемся там. Мы ведь мужики толковые, работящие. Скажем, что идем с востока, из Примедногорья.

- Так ты тогда должен кузнечным делом владеть хорошо, раз ты из Примедногорья.

- Не ты, а мы. И скажи, Гаврюш, разве каждая тварь в реке рыба? Есть еще змеи, выдры, бобры, водяной в конце-то концов. Так что, я все также могу быть мукомолом, а ты будешь работать на скотном дворе. В Лысовке говорят, голов двести скота нынче всякого разного.

- Двести голов?

- Да, да. Понимаешь, что там творится? Ни год-два, деревня станет городищем, при таком то наместнике.

- Я боюсь, что нас поймают и казнят.

- Такая жизнь как сейчас не лучше, Гаврюш. Сколько ты не ел, чтобы детки кушали? Несколько дней, так? Разве же это жизнь? В Лысовке такого не будет.

- А если слухи – это всего-лишь слухи и там такая же деревня, как и наша. Вдруг, они цену себе набивают, чтобы их товары больше ценились?

- Крестьяне продают товар дешевле нынче, чем раньше, ты же слышал Федора.

- Слышал.

- Я понимаю, мне тоже страшно. Но жить так я больше не в силах. Я либо сбегу один, либо с тобой. Хотелось бы с тобой.

Еще день прошел, а за ним ночь. Гаврил решился. В последний вечер, они сидели за столом в избе Еремея, заговорщически склонившись над крохотной лампой.

- Я вот так решил. Дня лучше, чем завтра и быть не может. Я сейчас растолкую. Гляди. Завтра прибудет тот старик из Венева, что развозит вино. Мечники, точно тебе говорю, захотят «снять пробу». Так и просидят в своих бараках до самого утра, пока бочку не осушат. Значит, никто не будет дозором стоять у выезда. Еще нам поможет снег. Он идет уже три дня не переставая, и по всем приметам, будет идти и дальше. Что там?

- Показалось, кто-то за окном.

- Это Блоха, собака Татьяны. Вечно она об мой забор трется. Так вот. Снег сокроет наши следы, если кто и хватится. Как только купец уедет, так мы обождем немного, и пустимся следом.

- На чем же мы пустимся?

- Аркану дали телегу на починку. Он ось поставил, но пока за ней не прислали, она стоит подле избы. Ее и возьмем.

- Да ты что? Своруем?

- Нет. Он мне должен был. Будем считать, что я так долг взял.

- Да ему же влетит за это. Хорошо если плетями отделается. Не гоже, чтобы за нас страдали другие, Еремей.

- Кто-то же должен.

- Нет. Найдем другой путь.

- Я и так и так обдумал, никак по-другому не выбраться отсюда. Нужна телега и все тут.

- А если с купцом тем договориться?

- Из Венева который? Ты что? Он за такое не возьмется. С Блохой у забора договориться проще будет.

- Ты примечал, сколько он бочек везет?

- Кто ж его знает. Две оставляет здесь – это точно. Сам видел, как дети потом катались в пустых бочках со склона.

Гаврил улыбнулся.

- Чего скалишься?

- А ты поразмысли.

- Слушай, ты если что-то придумал, то говори. Не надо тут из себя выделывать, хорошо?

- Тише ты. Хорошо, хорошо. Я вот, что подумал. Много ли места в тех бочках, в которых дети катались? Ну, они там плотненько сидят?

- Да нет, повернуться можно. Тем более теперь, когда бочки подразбились да ослабились.

- Тогда вот что. Не будем воровать телегу у Аркана. Он мужик хороший, правильный.

- Как же правильный. То, что он сделал на в пролеске…

- Уже забыть пора, Ерема. В остальном-то он мужик, что надо.

- Я соглашаться не хочу и не буду, но ты продолжай.

- Значится так. Я такой план предложу, - сказал младший брат и наклонился над лампой так, что борода накрыла ее верхушку и отбросила тень, похожую на каленую решетку. Суеверный Еремей легонько толкнул Гаврила назад.

- Когда купец приедет, он, как всегда, отправится с мечниками, чтобы лично принять похвалы за доставленное вино и испить с ними пару чарок. В это время мы с тобой должны сделать так, чтобы три бочки из оставшихся в телеге оказались пусты. В них мы поместим жену мою и детей. Затем, мы погрузим в телегу те две старые бочки и сами спрячемся в них. А как только купец выберется за деревню и отъедет порядочно, мы с тобой появимся из укрытия и упросим его как-нибудь помочь нам.

- А если там будет меньше бочек, чем следует? Вдруг их будет всего три? А тут он придет, и батюшки, бочек стало пять. Как тогда быть?

- Он никогда не приезжал сюда с тремя бочками, Ерема, вспомни. Всегда не меньше десятка. Он ведь отсюда по придорожным кабакам едет.

- А если не поедет? Вдруг передумает?

- Ну, тогда украдем телегу Аркана, - сказал Гаврил, будучи уверенным, что воровать не придется.

- Хорошо. Пойдем, поищем те бочки, пока темно на дворе.

***

- Ну все, прощевайте доблестные войны! Рад, что вам вино мое пришлось по вкусу. Особенно это можжевеловый аромат, да? Ох и хорош же он. А медовая сладость-то какова, а? Точно такого не видали, я вам говорю.

- Да, старый ты плут, вино - что надо. Но и стоит оно прилично.

- Потому и стоит прилично, что хорошее такое. Ну ладно, мне пора в путь. Надо дотемна добраться до «Глухого Лиса», а то волки, будь уверен, по такому аромату меня живо найдут, сбившегося с пути.

- Нет, такого нам добра не надо, чтобы волки, да нашли тебя. Давай, поспеши!

Второй мечник, который стоял до этого молча, ткнул своего приятеля в бок, и указал на растекающееся пятно под телегой.

- Уважаемый, - начал он, но дальновидный друг ткнул его в бок, да так сильно, что сказать он больше ничего не смог.

- Да? – спросил купец.

- Мы забыли тебе пожелать удачи в пути.

- Так желайте, добрые молодцы, чего стоите?

- Удачи! – весело сказал мечник.

- Удачи, - прохрипел второй, который все никак не мог набрать в грудь воздуха.

Телега купца тронулась по еще мягкой снежной подстилке и покатилась прочь, обнажив алое пятно, что скрывала под собой.

- Вот, ты дурак, скажи мне?

- А чего, у него же бочка течет. Я и хотел сказать.

- Ой, дырявая башка! Ведро неси. А лучше два. Сейчас снега напитавшегося насобираем, и, глядишь, еще полбочонка оттает.

- Я тебя понял.

- Понял он. Как же.

- Тут налево, балда! – крикнул купец тройке и скрылся за околицей.

***

Пушистые комки снега плавно опускались на проселочную дорогу возле постоялого двора «Под черным камнем». Хозяин - твердолобый, лысеющий мужик, с косым глазом, и золотыми руками - стоял в сенях и нетерпеливо топал ногой. Изнутри лились веселые бранные песни и топот танцующих сапог. Только хозяин не веселился. Он должен был получить товар - три бочки можжевелового вина, за которые он заплатил заранее, о чем сильно жалел. Снегопад и надвигающаяся ночь не давали взгляду проникнуть дальше десяти шагов.

«А если волки снова забрели в наши края?», – думал он.

Всякие мысли и твари лезли в его голову: кикиморы, оборотни, гнильцы, ведьмы и другие существа, что потирают когтистые лапы, издали наблюдая за одинокой телегой, груженной можжевеловым вином.

- Что стоишь, Фарсин? – спросил его пьянющий паломник, известный под именем Пробка, потому как, там, где бутылка, там и Пробка.

- Жду вот.

- Чего ждешь, Фарсин?

- Товар жду.

- А что за товар, ты мне можешь сказать?

- Вино можжевеловое.

У Пробки перехватило дыхание. Он схватился за грудь и попятился назад.

- Это что же, то самое? Из Венева? То самое? С медовым вкусом?

- Ага.

- И что же, где оно?

Хозяин повернулся в сторону дороги, которую закрывала снежная завеса.

- О, Боги. А если что случилось? – завопил Пробка.

- Вот я и об этом думаю. Уже купец должон быть здесь давно, да вот нет его.

- Это плохо, это плохо. Как же медовый вкус-то? – запричитал Пробка и скрылся внутри.

- А может он решил меня обокрасть? – заговорил сам с собой Фарсин. - Взял деньги и утек, как угорь в траве. Он ведь мог. Я его брата знаю, не в первой. Зачем же я наперед платил? Ох, дурак, дурак…

Внутри что-то загремело. Люди заговорили громко и скоро, перекрикивая друг друга. Громче всех вопил Пробка, его верещащий, как у степной птички, голос можно отличить даже среди хора опричников. Толпа загудела в ответ на его крики и ринулась наружу.

- Что случилось? Куда вы все? – спросил хозяин пробегающих мимо мужиков.

- На поиски. Не гоже, чтобы купец пропал ни за что ни про что. А особенно вино можжевеловое, верно я говорю? – сорвался на «ю» Пробка.

- Верно! – на десять голосов ответили мужики.

Пробка дотянулся до уха Фарсина и сказал ему шепотом:

- Я пообещал им, что несколько кружек этого вина достанутся им даром, если они найдут купца с телегой.

- Как ты можешь моим товаром распоряжаться? Ты, что?

- Эй, не гневись. Зато найдем телегу и приведем сюда, разве это того не стоит?

- Ты погляди, на них! Они же не в ту сторону побежали.

Пробка обернулся и пустился следом за оголтелой толпой, пытаясь наставить их на путь истинный. Хозяин вздохнул, зарыл носком сапога темное пятнышко золы в мягкую снежную перину и побрел внутрь.

Среди перевернутых скамей, тарелок, чашек, стульев и прочей утвари можно было спрятать много всего ценного, но от наметанного взгляда трактирщика не ускользнуло, что среди хаоса, оставленного после себя, собранной в один миг поисковой командой во главе с Пробкой, не осталось ни одной монеты.

- Ну конечно. Скрылись, чтобы помочь мне, и ни гроша не оставили. Чтоб я их еще раз пустил сюда, - зарекся Фарсин и принялся за работу.

Когда он поставил на место последнюю лавку, во дворе послышался шум. Фарсин вновь вышел на улицу. На дворе, один за другим, высоко задрав косматые, немытые, покрытые белыми хлопьями, головы появлялись мужики. А следом за ними во двор въехала телега, на козлах которой сидел купец, а подле него и герой, который организовал поиски – паломник Пробка.

- Фарсин, - обратился к хозяину первый мужик, - ты это, если что… это я первый телегу увидел.

- А вот и нет, это я провалился с дороги, а оттуда и увидел телегу!

- А кто тебя столкнул с дороги? – спросил третий.

Тут мужики принялись выяснять, кто же первый увидел телегу, сошедшую с дороги. Каждый считал, что эта честь принадлежит ему. Спор прервал визг Пробки.

- Тихо все!

Мужики обернулись.

- Надо бы обогреть купца, смотрите, как околел. Давайте-ка заведем его внутрь, а там и поглядим, кто и что первый увидел.

Мужики закивали головами, помогли купцу спуститься и повели внутрь, поближе к огню. Пробка подошел к Фарсину и сказал:

- Ты же понимаешь, что это из-за меня нашелся купец, да? Мужики могут спорить, сколько угодно, но мы-то знаем, кто виновник находки.

- Иди уже в дом.

- А ты?

- Я тут управлюсь.

- Тебе, быть может, помочь?

- Иди, я сказал.

Как только Пробка ушел, Фарсин отвел лошадей в конюшню, поставил перед ними сена и вернулся обратно в дом, чтобы узнать, что стряслось с купцом. Не успела входная дверь за ним закрыться, как низкая, тощая тень выскользнула на улицу и, воровато озираясь, прокралась к телеге.

- Я все-таки должен снять первую пробу, а как же иначе? Это ведь благодаря мне, нашлась телега, а как же, – рассуждал Пробка.

Он едва не поскользнулся на ледяной винной корке, что блестела на деревянном полу.

- Ай-ай-ай, сколько добра пролилось. Ну, ничего. Сколько доехало и на том спасибо.

Пробка достал из под выцветшего армяка видавшую виды кружку, и протер для виду. К слову, кружку эту, он ласково называл «Рученька моя».

- Ну что, Рученька, в какую первую заглянем? Я тоже, думаю, что в ту, что побольше. А ну-ка!

Он облизал обветренные губы и потянулся к самой крупной бочке. Не успел он ее коснуться, как крышка вылетела и из бочки показалась лохматая голова.

- Ой, – крикнул он, упав назад. – Вы кто такой?

- Я?

- Ясно, что вы! Я вот паломник Пробка, по праву первого нашедшего хотел вина испробовать, а тут уже кто-то есть в бочке.

- А я это…

- Ты винный бес? – испугано спросил, паломник.

- А? Да. Бес и есть.

- Брешешь! Винные бесы в погребах живут! Это я точно знаю, ни раз я с ними встречался.

- Так я же в новый погреб еду. Вот и забрался сюда.

- Ох и брешешь, дорогой мой. Винный бес существо семейное. Без своего выводка никуда не пойдет.

- А ты открой другие бочки, дражайший.

Пробка покосился на существо, сидящее в большой бочке, и приоткрыл крышку той, что поменьше. Из бочки на него смотрели два маленьких глаза из-под слипшихся темных волос.

- А! – закричал он. – Еще бесы!

Три оставшиеся бочки зашевелились, но лишь у одной из них вылетела крышка, и на свет явилось еще одно существо.

- Приехали что ли, в погреб-то? – спросил Еремей, услышавший про бесов, и решивший подыграть брату.

- Еще нет, как видишь, стоим на постоялом дворе.

- Эй, мужик, а погреба у вас есть тут? – обратился Еремей к паломнику. – А то, глядишь, и тут останемся.

- Как, тут останетесь?

- А вот так. Чего нам мотаться все по селам, да по деревням. Можно же и на постоялом дворе осесть. Как считаешь?

- Верно, говоришь брат.

- Брат? Так у бесов и браться есть?

- А как же, – подтвердил Еремей.

- Вон в той бочке, сын мой едет. Дочку ты мою уже увидел. Жена моя вот тут вот, - постучал он по соседней бочке, - под боком у меня.

- Так, стало быть… - медлил с решением Пробка, словно все еще не мог поверить, что перед ним настоящие бесы. – Вы взаправдашние бесы? То есть, без дураков, самые настоящие бесы?

- Ага, смотри, сейчас моя младшая тебе клыки покажет. Доча! – крикнул он.

Бочка, в которой сидела дочь Гаврила, задрожала и из нее показалась маленькая чумазая мордочка; в глазах девочки отражался крохотный огонек, что мерцал в окне постоялого двора.

- Не надо клыков! – закричал Пробка и попятился назад. У самого кря он оступился и повалился вниз, задев головой, лежащее на земле ведро.

- Он там жив? – спросил Гаврила.

- Пар изо рта идет, - ответил Еремей.

- Значит жив.

- Вытаскивай своих, пока нас никто не видит, а я приведу лошадей.

- Посмотри других, а то на прежних далеко не уедем. Устали бедняги, по снегу-то.

- Посмотрю.

Скоро Еремей вернулся, ведя трех свежих лошадей, из тех, что уже стояли в конюшне до их приезда. Вся семья уже сидела возле бочек и ждала отправления.

- У маленькой пальцы отмерзли, гляди, - показал Гаврил.

- Это плохо. Очень плохо. Надо быстрее добраться до Лысовки, там будет лекарь.

- Откуда ты знаешь? Может там нет и трети того, что рассказывают.

- А я верю, что есть. Вперед! – скомандовал он, и телега понеслась прочь.

Когда мужики вышли наружу, то обнаружили Пробку, лежащего среди пустого двора, припорошенного снегом. Следов не осталось - снег все спрятал. Когда несчастного привели в себя, он клялся, что телегу увели винные бесы, но ему никто не поверил, к тому же во всем Тридевятом Царстве о винных бесах слышали лишь те, кто напивался до умопомрачения в погребах. Мужики решили, что проезжавшие мимо разбойники увели телегу, а заодно дали по голове Пробке, чтобы тот не болтал лишнего. Так купец остался без телеги, Фарсин без вина, а паломник Пробка без желания заглядывать в винные бочки.

***

Лошади раскидывали в обе стороны клочья белой пены. Холодный месяц, окруженный ожерельем звезд, освещал дорогу. Среди туманных холмов, на которых ветер кружил снег в призрачном танце, показался одинокий огонь. К нему братья и взяли путь.

- Похоже на костер, - сказал Гаврил.

Еремей выдохнул теплым воздухом на свои руки, похлопал по щекам и вгляделся вдаль.

- Да, нет. Из окошка свет. Хата чья-то.

- Скоро увидим.

Тусклый свет в единственном, не покрытым морозным узором окне, поманил их словно мотыльков. Окно то располагалось на первом этаже добротной и просторной, по-простому сделанной, сосновой избы. С треугольной крыши ее свисали надутые зимними ветрами шапки, больше похожие на большие носы. Двор избы был кое-как огорожен простеньким забором, через щели в котором не пролез бы только добротный господин. Из-за избы выглядывала на дорогу совсем небольшая конюшня.

- Надо спросить дорогу.

- Лучше бы нам не показываться, - сказал Гаврил, оглядываясь.

- Мы почти в слепую едем. Дороги нет. Места знакомые мы покинули. Надо испросить. Вы сидите здесь, а я схожу. Может для дочки твоей найду одежду потеплее.

- Доброй ночи, - сказал с порога Еремей.

Следом за ним в небольшую комнату, отделенную от другой такой же дощатой стеной, ворвался неожиданный, как удар хлыста, и кусачий, как дворовый пес, зимний ветер. Последняя свеча в лампе жалобно изогнулась, но выдержала натиск. Чья-то шуба едва не повалилась с крючка, прибитого возле входа.

Хозяин, дремавший на своей руке, что-то пробурчал в ответ, не открывая глаз.

- Целовальник, а скажи-ка мне, пожалуйста, Лысовка то, в той стороне аль как? – указал он рукой, полагая, что в той стороне находится искомая деревня.

Хозяин вновь что-то буркнул сквозь сон.

- А ты, для чего туда скачешь?

- Что?

- Зачем ты, говорою, в Лысовку стремишься?

Это к Еремею обратился мужчина, сидящий подальше от света последней свечи, но кое-что Еремей все-таки разглядел в незнакомце. Жидкие темные волосы, осанка горбатого волка, руки, поджатые к груди, худоба и могильная бледность. Облик человека кричал о том, что ему доверять нельзя.

- А по делу, батюшка.

- По какому это делу?

- Не гневись, но говорить я об нем не могу.

- Тайное что ль?

- Ох, еще какое.

Глаза мужчины сверкнули в темноте.

- Я просто сам оттуда. Человек я там не последний. Так что можешь и мне доложить, коли дело такое тайное.

Еремей сделал шаг назад.

- А ты случайно не беглый, а? – спросил «не последний человек».

Еремей открыл дверь на улицу, и вновь впустил зиму внутрь. Последняя свеча погасла, погрузив комнату во мрак.

- А ну стой, – крикнул мужчина. – Держи его!

Еремей сдёрнул шубу с крючка, оставив на нем тонкую черную полоску, и выбежал прочь.

- Держи шубу, - сказал он брату, прыгая в телегу.

- Но откуда?

- После скажу, надо мчать отсюда. Пошли! – скомандовал он, и телега покатила дальше.

Как только изба скрылась за холмами, Еремей притормозил лошадей и они пошли спокойней.

- Так что там было? – спросил Гаврил.

- Мужик какой-то. Может господский, может дворовой. Кто ж его знает? Он как сказал, что я может быть беглый, так я шубу дернул да и выбежал оттуда.

- Как он прознал?

- А кто ж его знает. Прознал как-то. Ты как там, племяша? – спросил Еремей девочку, которая утонула в подаренной ей шубе вместе с братом. Девочка застенчиво засмеялась и зарылась поглубже в теплые меха.

- Вот и славно, - сказал Еремей, подмигнув девочке.

- И все-таки, как думаешь, кто он таков?

- Кто?

- Да тот, что тебя беглым назвал?

- Ну, имени я не спросил, ты уж извини. Хотя, - сказал Еремей, немного подумав, - он сказал, что человек в Лысовке не последний.

- Так а чего же ты деру дал, если мы к ним в Лысовку едем?

- А что человек из Лысовки будет делать ночью в кабаке в такой дали от деревни, а?

- Может нужда привела.

- Какая нужда? Люди там о нужде забыли.

- Ох, Еремей, а если это не так?

- Гаврила, доверься мне. Хуже нам там точно не будет. Иди подреми лучше. Потом сменишь меня, и я покимарю.

Так Гаврил и сделал. Он перебрался к семье, укутался в старые одежды потуже, и, поглядев на звездную россыпь над головой, уснул. Сменил он Еремея, когда стало светать. Когда же бледно серый диск светила, скрытый за суровым полотном облачного неба приблизился к зениту, он разбудил старшего брата.

- Ерем. Ерема.

- А? Чего?

- Гляди.

Дорога последнюю версту виляла меж холмами и вывела к лесу.

- Куда? На что?

- Вон там, - указал он пальцем. – Видишь?

- Лес как лес. Раз дорога ведет туда, то и езжай спокойно.

- Да нет. Вон под деревьями. Люди.

- Ну-ка подъедь.

- Да ты что?

- Подъедь, говорю. Никакой опричник или стрелец или приказчик не стал бы в такую погоду без кареты, или на худой конец саней, передвигаться, а эти вон, пешком идут. Наши это, родственные крестьянские души. Подъезжай.

- Хэй! – крикнул Еремей небольшой группе людей, что попыталась скрыться за деревьями при их приближении. – Куда путь держите?

Те испугано переглянулись, но как только разглядели, что перед ними такой же бедняк, как и они сами, посмелели и выглянули из-за деревьев.

- А тебе это почем надо знать? – спросил крепкий мужик, в тулупе, от воротника которого осталась только плешь.

- Ты тут за главного?

- Допустим.

- А я у себя тут за главного.

- Стало быть, оба мы тут главные.

- Стало быть. Скажи мне, а Лысовка в той стороне?

- В той, - кивнул мужик, чуть приободрившись.

- Вы тоже, как и мы? – спросил Еремей, многозначительно посмотрев на мужика.

- Быть может, что и как вы.

- А долго до Лысовки то?

- Вашим ходом, не долго. Нашим подольше.

Среди встретившихся им крестьян оказалось несколько детей, совсем еще маленьких.

- Тебя как зовут-то? – обратился Еремей.

Тот насупился, губы его под бородой зашевелились, но звука так и не издали. Тогда Еремей спрыгнул с телеги и протянул покрасневшую на холоде руку.

- Еремей, - сказал он.

- Куприян, - ответил мужик и пожал руку. Лапа его едва ли уступал в обхвате медвежьей.

- Куприян, чую я, что цель у нас одна, а потому хочу тебе помочь. Давай своих деток, пусть едут с нами. Остальных принять не смогу, уж прости.

- Да мы и сами… - забурчал было Куприян, но к нему сзади подошла женщина, укутанная в три платка. Из-под платков показалось удивительное лицо. Удивительное оно было оттого, что при всей жесткости и грубости ее черт - лицо ее было словно вытесано из камня - глаза ее казались теплыми и нежными. Голубизна спокойного неба в летний зной не была такой безмятежной как ее глаза. Женщина прошептала что-то на ухо Куприяну, выдыхая пар изо рта, а как закончила речь, отошла назад, и робко поклонилась Еремею.

- Ладно, - решил Куприян и махнул мохнатой лапой.

Бабы вывели вперед пятерых детей, напоследок крепко обняв. Кто-то из мужиков неодобрительно высказался об этой затее, но под грозным взглядом главного, отступил. Куприян поднял детей в телегу и вернулся назад.

- Спасибо, Еремей. Я тебя еще отблагодарю.

- А, пустое, мы простой люд, не благородный, добро делаем не ради наживы.

- Отблагодарю, так и знай.

- Твое дело. До встречи, Куприян.

Телега двинулась дальше, оставив позади Куприяна с бабами и мужиками. Те махали рваными рукавицами деткам, а они махали крохотными ручками в ответ. У мальчишки, что выглядел крупнее других, рука уже покрылась грубыми темными волосами, прям как у Куприяна, но он спрятал ее в рукав и больше не доставал.

Вот они выехали из леса и оказались среди бесконечных белых полей. Дорога все также хорошо выделялась между застывшими снежными волнами. Вот впереди зачернели крыши домов. Показался дым из труб, темными струйками поднимающийся и исчезающий среди серого неба. Блеклое солнце к этому времени перекатилось по правую руку Еремея. Близился закат.

- Почти приехали.

- Мне страшно, Ерем.

- И мне страшно. Но где наша не пропадала, а?

- Что если нас просто повернут? Или того хуже, выдадут первому попавшемуся опричнику, или приказчику какому.

- Стой! – закричал мужик, выскочивший на дорогу из-ниоткуда. – Куда путь держите?

Братья переглянулись. Мужик это был одет в крепкую сбитую кожаную куртку, изнутри покрытую мехом. На ремне висел меч, на который он и положил руку.

- Коль перед нами стоит славная Лысовка, то туда и держим, - ответил Еремей.

- А откуда сами будете?

Гаврила не дал брату соврать и сказал вперед него.

- Из Зеленого Яра.

- Из Зеленого Яра, слышишь, - крикнул кому-то мужик.

- Сколько их? – донеслось из сугроба.

- Сколько вас? – переспросил мужик.

- Я да брат, жена его и двое детей позади.

Мужик посмотрел за спины братьев. Что-то долго считал и заявил:

- Там больше чем вы сказали.

- Ах. Позабыл совсем. Там еще пятеро не мои.

- А чьи?

- А вот, через лес, что позади, идет группа крестьян. Ночью заявятся. Их и спросите, чьи дети.

- Так ты их украл что ль?

- Вы что? Я их с добрым сердцем взял, чтобы они по лесу не бродили, да не мерзли.

- Прямо-таки добрым сердцем?

- Куприяна спросите. Ни гроша за это не взял, – сказал Еремей.

- А Куприян этот, кто такой?

- Пущай едут! – крикнул кто-то из-за сугроба, не дав Еремею ответить.

- Ладно, езжайте прямо по дороге, там вдоль околицы и попадете на заставный двор, а там с вами решат.

Телега проехала чуть вперед, и тогда Еремей увидел, что позади сугроба разместилась землянка, в которой сидел второй мужик, одетый как и первый. Он сидел спиной к дороге, за столом и что-то писал.

- Ты смотри, он там пишет что ли?

- Похоже, что пишет.

- Стражник грамоте обучен?

- Может он просто зазубрины на дереве делает. Сколько людей въехало, сколько выехало.

- Так и для этого надо ум иметь.

Братья посмеялись и двинулись к деревне.

- Как думаешь, - прервал молчание Гаврил, - что там с нами решат?

- Не могу знать. Знаю только, что зря ты правду сказал. Мы же хотели сказать, что из Примедногорья. Чего ты ему все как на духу выдал?

- Решил, что новую жизнь начинать со лжи не стоит.

- Как бы новая жизнь, не оборвалась, не успев начаться.

- Типун тебе на язык, Ерема.

- Да, типун мне на язык.

Доехав до околицы, больше похожей на стену замка, только деревянную, братья проехали вдоль нее и оказались перед заставным двором. Зрелище он являл следующее: высокий забор в том месте образовывал карман, в глубине которого стояли крупные дубовые ворота; сбоку от ворот поместилась небольшая, но добротная изба, у входа в которую стоял стражник с копьем. Он помахал прибывшим, дав знак, что телегу можно оставить здесь, а самим надобно пройти внутрь. Так они и сделали. И вот, двое мужчин, женщина и целый выводок детей стояли, наконец, в тепле избы, перед столом, за которым сидел молодец лет двадцати.

- Да вы не стойте, присядьте, - указал он на скамьи, поставленные у стен.

- Спасибо, господин, насиделись, - ответил Еремей. Гаврил тоже остался на ногах, а его жена и детки, словно воробьи, разлетелись по предложенным местам.

- Ваше дело. И я не господин.

- А как к вам тогда?

- Прохор. Просто Прохор. Такая же крестьянская душа, только возведенная в чин местного распорядителя. Вот тебя как звать?

- Еремей.

- А тебя?

- Гаврил.

- Больно похожи вы. Братья, стало быть?

- Как есть братья.

- А детки чьи?

- Мои, - ни без гордости сказал Гаврил.

- Семеро, ну вы даете, - улыбнулся Прохор.

- А, нет же. Мои двое. Остальные не наши. Это мы крестьян в лесу повстречали, что идут сюда, своим ходом. Вот мы детишек их и приняли к себе в телегу, чтобы те не померзли.

- Это хорошо. Да, хорошо, - сказал Прохор, старательно что-то записывая.

Как только он записал, что было должно, он окинул взглядом детишек. Румяные их щечки больше не прятались в глубинах одежды, и они весело болтали ножками.

- Согрелись, что ли? – спросил он их, улыбнувшись, и замер, увидев, во что была укутана дочь Гаврила.

- Это что такое?

- Дочь моя.

- Во что, твоя дочь одета, - он посмотрел в книгу, - Гаврил?

- В шубу, - вступился Еремей. – Это я украл шубу, на постоялом дворе по пути сюда.

- У кого украл? Отвечай!

Еремей оторопел, но собрался и сказал:

- Господин какой-то. Я его плохо разглядел - темно было. Волосы черные, сам сутулый какой-то, руки странно держал. Да вы не бойтесь, у такого как он, думаю златцев должно хватить на новую. Он, к слову соврал мне, что из Лысовки сам.

- Он не соврал, - сказал Прохор.

Еремей побледнел.

- Ты его тоже видел? – спросил Прохор Гаврила.

- Нет, я в телеге сидел.

- Так, так, так, - застучал Прохор пальцами по столу. – Значит так. Ты, - указал он на Еремея, пойдешь со мной, а вас проводят.

- К-куда проводят? – напугался Гаврил.

- Я без брата никуда! – запротестовал Еремей.

- Ты не в том положении, чтобы указывать. Идем, – скомандовал Прохор и встал.

- Что ж, похоже, не вышло нам сыскать новую жизнь, - сказал Гаврил, и хотел было пойти прочь.

- Не сюда, – сказал Прохор. - Сюда.

Он поднял рукой льняную занавесь, и вышел через дверь скрытую за ней. Крестьяне прошли следом. Изба, в которой они только что находились, на самом деле не прилегала к забору, а находилась прямиком в нем, так что, когда они вышли через заднюю скрытую дверь, то оказались на широкой улице, вдоль которой дружно ютились замечательные двухэтажные крестьянские избы, с небольшими дворами. В каждом таков дворе стояла дерево, то яблоня, то груша, и все цвели, несмотря на подступающую зиму; в каждом окне горел огонь; из каждой трубы поднимался дым. Дети, весело смеясь, перебежали улицу, и скрылись в подворотне. Группа, опрятно одетых, крестьян вышла из одного двора и, распевая песню, скрылась в соседнем. Молодец проскакал мимо на лошади, приветливо склонив голову. Со всех сторон доносился шум жизни села, его дыхание: стучали молотки, рычали пилы, дышали меха, шипела вода, люди смеялись, подбадривали и подтрунивали друг над другом.

- Мы в Лысовке, - облегченно выдохнул Еремей.

Гаврила с семьей по указу Прохора увели на постоялый двор. Еремей же пошел следом за Прохором.

- А что это? Яблонька растет? Да как же так? А это вишня? Что за дела? Зима ведь кругом. Мы через буран сюда ехали, а тут что же, зимы нет? Так я ведь вижу, что есть, вон он снег на крышах, но только почему деревья цветут, не пойму.

- Узнаешь после, а сейчас, тебе должно рассказать про то, у кого ты украл шубу еще одному человеку. Идем. Нам сюда.

Они прошли через все село и дошли до усадьбы. Из-за дома наместника торчала, как черный коготь, дозорная башня. Во дворе стояли мужики и спорили о чем-то, тыкая в бумагу, развернутую на столе.

- О, Прохор, погляди-ка! Он мне, значится, говорит, что осина не пойдет.

- Так с шего бы он пошла? – прошепелявил мужик без передних зубов, выпячивая нижнюю губу. – Осина сдесь ни туды и не сюды, нам сдесь дуб нушен!

- После, - махнул рукой Прохор и зашел в усадьбу.

Еремей остался на крыльце и оглядел округу. За всю свою жизнь, он, кроме Зеленого Яра, нигде и не был, а потому Лысовка, какой она стала после появления в ней Лешего, показалась ему сказочной. Крыши, ставни, калитки все резные, выкрашенные. Крестьяне все одеты в добротные одежды. И бандитов-мечников нигде не видать.

- Заходи, - позвал Прохор.

Он провел Еремея в просторную и светлую комнату. Деревянные стены украшали чудесные картины: птицы, звери, деревья, и над всем этим возвышался какой-то бородатый толстяк, чье изображение оказалось прямо за спиной молодца, к которому и привели Еремея. Его черный кафтан и такие же черные сапоги, навели беглеца на самые плохие мысли.

«Как все хорошо начиналось»,- подумал он.

- Здравствуй.

- Здравствуйте, - собирался поклониться Еремей, но Прохор ухватил его за рукав.

- Поклоны оставь, - сказал юноша в черном. - Мы одного с тобой сословия, и прошу, говори на «ты». Спасибо Прохор. Там что-то мужики решить не могут, посмотришь?

- Сейчас, - ответил он и прежде чем уйти, шепнул на ухо Еремею. – Говори правду. С недавних пор, она снова в ходу.

- Я Олег, на данный момент, один из двух советников наместника. А ты, Еремей?

Они пожали руки.

- Прохор сказал, что ты украл у некоего господина шубу, так ли это.

- Угу, - буркнул Еремей. Он ожидал, что ему скажут, что воры им не нужны, а потому либо выпроводят прочь, либо высекут, а потом выпроводят. Но Олега, похоже, больше интересовал господин, ставший жертвой кражи.

- На каком постоялом дворе ты его встретил?

- Не могу знать.

- Там не было таблички или надписи?

- Так мы грамоте не обучены.

- Ну а рисунок на вывеске?

- Так ведь ночь на дворе была.

Олег задумался.

- По какой дороге вы ехали? – спросил он после небольшого молчания.

- Известно по какой, она у нас одна. От Зеленого Яра и прочь.

- Ну а что еще проезжали?

- Лес вот, который тут под боком у вас.

- Нет же. До того постоялого двора.

- Ах, это. Ну, - помедлил он, вспомнив историю с винными бесами. – Был еще один кабак. У черного камня, что ли…

- «Под черным камнем»?

- Во! Он самый, ага.

- Куда же ты едешь, Мокроус, - сказал Олег и повертел кольцо на пальце, которое едва заметно задрожало.

«Такое имя только на спор получить можно», - подумал Еремей и еще раз оглядел комнату. Хоть она и походила на обеденный зал, в ней не было ни одной скамьи, даже поломанного стула не было. Олег вернулся из дум, заметил озадаченный взгляд Еремея и пояснил ему:

- Это зал собраний. А сидеть в нем негде, для того, чтобы не было удобно просто так воздух трясти. Если есть какое-то дело, то надо обсудить его кратко и по сути, а не чесать языком нёбо весь день. Вот так.

- Мудрено.

- Может быть. Ладно, Еремей, ты сделал полезное дело. Теперь решим с вами, - Олег положил руку ему на плечо и подтолкнул к выходу. – Чем ты и твой брат были заняты в Зеленом Яре?

- Я мукомол. Брат на скотном работал.

- Мельниц у нас пока поломана и без дела стоит, но обязательно починим. Да и на скотине мужичья хватает. Пока что будете оба на постройках. Нужно избы строить: народа с каждым днем все больше и больше. Не удивляйся. Ты же не думал, что вы первые, кто решили бежать?

- Нас таких много?

- Третий десяток идет. Думаешь, почему к нам еще не нагрянули опричники? Верный вопрос. Мы за каждого из вас посылаем откуп золотом вашим бывшим хозяевам.

- Золотом? – поразился Еремей.

- Не переживай. Ты все отработаешь. Тебя ждет много всего нового, а теперь идем, посмотрим, придумал ли Прохор, где вас расселить. Вроде как есть подходящая изба.

Еремей вышел на улицу и увидел, что Прохор подключился к ругани мужиков, и теперь три голоса кричали о достоинствах и недостатках разных пород дерева. Спор скоро кончился в пользу каждого из спорящих: все остались при своем, и Прохор вновь взяв на себя роль провожатого, повел Еремея к брату, показывая попутно, где и что в деревне находится.

Когда они прошли половину деревни, над их головами пронеслась большая черная птица и полетела в сторону леса, плавно разрезая широкими лезвиями-крыльями мрачное зимнее небо.

- Это же, - замер Еремей.

- Черный аист, - закончил за него Прохор, и продолжил показывать. - Здесь кузнец живет, если что выковать, а с другой стороны плотницкие.

«То новое, о чем говорил Олег, началось чересчур быстро», - подумал Еремей и побежал следом за Прохором.