Землянка для властных Галактианцев

24

Я вышла из подвала, где запах антисептика всё ещё цеплялся к воздуху, смешиваясь с горькой гарью разрушенного мира. Холодный ветер ударил в лицо, принося первые тяжёлые капли дождя — грязные, тёплые, падающие с неба, будто слёзы этой израненной планеты. Моя кожа покрылась мурашками, ткань комбинезона промокла насквозь, волосы прилипли к шее, а капли стекали по вискам, холодя кожу и оставляя солоноватый привкус на губах.

Встреча с Дарином — его бледное лицо, слабый голос, слова о том, что я его надежда, — выжгла меня изнутри, оставив только дрожь и пустоту, что гудела в груди, как далёкий гром. Я хотела кричать, разбить что-то, но вместо этого пробралась к палатке повстанцев — грубому сооружению из серого брезента, натянутого на кривые металлические штыри, что дрожали под ударами ветра.

Внутри было тесно, воздух густой, пропитанный ароматом влажной земли, ржавчины и слабого дыма от фонаря, что висел на цепочке, покачиваясь и отбрасывая золотистые блики на потёртые стены. Дождь барабанил по ткани, его ритм был неровным, как пульс живого существа, и я остановилась у грубого стола, сжимая его край, пока пальцы не побелели от напряжения.

Мой комбинезон, пропитанный пылью Аркатона и кровью Кайлана, пропах потом и металлом, лип к телу, как вторая кожа, и я чувствовала себя грязной — не только снаружи, но и внутри, где страх, гнев и что-то ещё, горячее и необузданное, сцепились в тугой узел.

Клапан палатки хлопнул, и я обернулась, резко, как зверь, почуявший угрозу. Тарек шагнул внутрь, его массивная фигура заполнила пространство, плечи блестели от дождя, капли стекали по его грубой коже, оставляя тёмные дорожки на потёртой куртке. За ним вошёл Кайлан, всё ещё бледный, с повязкой на груди, пропитанной пятнами крови, но его походка была твёрдой, глаза горели стальной решимостью. Волосы прилипли к его лбу, а одежда — мокрая, грязная — облепила тело, подчёркивая худощавые линии и напряжённые мышцы.

— Надо обсудить план, — начал Тарек, голос низкий, грубый, как камни, катящиеся по склону, но он замолчал, шагнув ко мне. Его взгляд был тяжёлым, голодным, и я почувствовала жар его тела ещё до того, как он приблизился, горячий и осязаемый, как солнце пустошей.

Я замерла, глядя на них, и мысли закружились в голове, как пыльный вихрь Аркатона. Что я чувствую к ним?

На планете-тюрьме всё было иначе — там секс между нами тремя вспыхнул в условиях опасности, под гнётом смерти, что дышала в затылок.

Я вспомнила, как Тарек смотрел на меня в своей камере, его янтарные глаза горели хищным огнём, пока он сжимал свой член, грубо, яростно, кончая на пол передо мной, его стоны были низкими, животными, а я стояла, прижатая к стене, дрожащая, но живая под его взглядом.

Вспомнила Кайлана у водопада, его стальные глаза, что прожигали меня, его шепот, полный обещаний, его пальцы, что дразнили меня, пока я не сдалась, отдаваясь ему в этом странном, пугающем танце.

Тогда это было связано с выживанием, инстинкты сами двигали нас к друг другу — их долгое воздержание, моё одиночество, единственная женщина среди зверей в человеческом обличье. Изоляция, усталость, адреналин — всё это толкнуло меня к ним, и я пошла на это, потому что не видела другого выхода.

Но здесь, на Земле, всё изменилось. Угроза отступила, мы были в относительной безопасности, у повстанцев, среди людей, что боролись за ту же правду, что и я. У меня появился выбор — впервые за месяцы, впервые с тех пор, как я подписала тот проклятый контракт.

Я могла оттолкнуть их, уйти, остаться одной, сосредоточиться на Дарине, на мести, на плане. Но глядя на них — на Тарека, чья грубая сила была моим щитом, и Кайлана, чья хитрость была моим оружием, — я поняла, что хочу проверить. Хочу знать, было ли это только выживанием, или что-то большее связало нас, что-то, что я не могла назвать, но чувствовала кожей, в каждом их взгляде, каждом прикосновении. Я хотела их — не из страха, не из отчаяния, а потому, что они стали частью меня, и я должна была убедиться, что это не иллюзия.

— Сначала, — прервала я Тарека, голос дрожал от напряжения, но я выпрямилась, встречая его глаза, мысленно настроившись на то, что сейчас произойдёт, — я хочу знать, почему ты молчал про своих дружков на Земле. Ты казался просто бугаём, здоровым зверюгой с ножом, а тут — прямой контакт с повстанцами. Что ещё ты скрываешь?

Он замер, янтарные глаза сузились, вены проступили на его шее, пульсируя от сдерживаемой ярости, но уголок рта дрогнул в мрачной усмешке.

— Хочешь правду, Лина? — прорычал он, шагнув ближе, его дыхание — горячее, с привкусом земли — обожгло мне щеку. — Я не скрывал. Просто ты не спрашивала. В пустошах болтливые не выживают. Эти люди — мой долг, моя кровь. Думаешь, я просто мясо с кулаками?

— А это не так? — бросила я, шагнув к нему, чувствуя, как гнев смешивается с чем-то горячим, необузданным, что уже горело внизу живота. — Докажи, что ты больше, чем груда мышц.

Кайлан хмыкнул, прислонившись к столбу палатки, его пальцы лениво теребили край перевязи, голос был мягким, но с острым краем, как лезвие, скрытое в бархате:

— Мы все грязные, как этот мир. Давай смоем это, прежде чем утонем в нём, земляночка. Или ты хочешь остаться такой — пропитанной кровью и пылью?

Я стиснула зубы, их слова вгрызались в меня, но я не могла спорить. Они были правы, и это злило меня ещё больше. Дождь усиливался, его шум заполнял палатку, и я выдохнула, отводя взгляд.

— Нам нужно помыться, — сказала я резко, смахивая капли с лица. — Мы воняем, как падаль. И ты, Кайлан, с этой раной — если она загноится, мы потеряем тебя раньше, чем доберёмся до станции.

Тарек фыркнул, но кивнул, его глаза скользнули по мне, горячие и оценивающие.

— Там есть бочка с водой, — сказал он, указав на угол палатки, где стояла ржавая ёмкость, прикрытая тканью, нагретая от костра снаружи. — Тёплая, чистая. Иди первой.

— Нет, — я покачала головой, шагнув к нему, мой голос стал твёрже. — Вы оба тоже. Я не собираюсь быть единственной, кто отмоется от этого ада. И ты, Тарек, поможешь Кайлану. Он еле стоит.

— Справлюсь как-нибудь сам, — усмехнулся Кайлан. Его губы изогнулись в ленивой улыбке, он сделал шаг вперед, отталкиваясь от столба. — Хотя, от твоей помощи не откажусь.

— Еще чего, — фыркнула я.

Тарек бросил на меня взгляд, полный одобрения, но молча подошёл к бочке, сбрасывая куртку одним резким движением. Его тело — широкое, покрытое шрамами, с тугими мышцами, что перекатывались под кожей, — блестело от дождя, капли стекали по его груди, собираясь в тёмных волосках, и я сглотнула, чувствуя, как жар вспыхивает внизу живота, несмотря на усталость.

— Раздевайся, Лина, — бросил он мне через плечо, голос грубый, но с тенью игривости. — Или может это тебе нужно помочь в этом деле?

— Попробуй, — огрызнулась я, но мои пальцы уже расстёгивали комбинезон, ткань липла к коже, пропитанная грязью и потом, и я стащила его, бросив на пол с влажным шлепком.

Бельё — тонкое, промокшее — облепило мои груди и бёдра, соски проступали твёрдыми бугорками под холодным воздухом, и я ощутила их взгляды, как ожоги на коже.

Кайлан последовал за мной, стягивая рубашку с тихим шипением боли, когда ткань задевала рану. Его грудь, гладкая, с тонкими линиями мышц, блестела от пота, капли крови проступили сквозь повязку, и он поморщился, но не отступил, его член — уже готовый — топорщил ширинку штанов. И я невольно задержала дыхание, вспоминая, как он скользил во мне на Аркатоне-7, горячо и глубоко.

Тарек ловко сорвал с себя остатки одежды, не дожидаясь никого и обнажая себя полностью. А затем он повернулся ко мне, и я не успела ничего сделать — его руки схватили мою талию, пальцы рванули бельё вниз одним движением, ткань упала с шорохом, и я осталась голой, уязвимой, но живой под их прикосновениями. Холодный воздух ударил по коже, соски затвердели ещё сильнее, между бёдер проступила влага — не только от дождя, но и от их взглядов, что прожигали меня, как солнце пустошей.

— Давай, император, — проворчал Тарек, черпая воду ладонями и плеская её на Кайлана.

Тёплая вода, с лёгким запахом металла, стекала по его телу, смывая грязь и кровь, оставляя кожу влажной и блестящей, и я видела, как он вздрогнул, но не отступил, его стальные глаза поймали мои, обещающие больше, чем просто мытьё.

— Теперь ты, Лина, — сказал Кайлан, полностью избавившись от штанов и белья, голос хриплый, с лёгкой насмешкой, и он кивнул Тареку. — Помоги ей, раз уж ты такой заботливый.

Тарек шагнул ко мне, его большие, мозолистые руки обхватили мои плечи, и он плеснул воду на меня, тёплую, смывающую грязь с лица и шеи. Я задрожала, чувствуя, как струи стекают по груди, по животу, между ног, где клитор уже набухал, чувствительный и жаждущий.

Кайлан взял грубую тряпку, намочил её и начал тереть мои руки, медленно, почти нежно, убирая пыль пустошей и кровь Аркатона-7, его пальцы скользили по коже, оставляя следы тепла, несмотря на рану, что сковывала его движения.

— Чистая снаружи, но такая грязная внутри, — прошептал Кайлан, наклоняясь, его губы — мягкие, влажные — коснулись моей шеи, оставляя следы, что жгли меня, как угли. — Ты ведь хочешь этого, Лина? Скажи.

— Хочу, чтобы ты заткнулся и мылся молча, — огрызнулась я, но мои руки уже вцепились в его плечи, ногти впились в кожу, оставляя красные полосы, и я притянула его ближе, чувствуя, как его член — длинный, гладкий, набухший — трётся о моё бедро, скользкий и горячий от воды.

Тарек встал сзади, его грудь прижалась к моей спине, горячая, твёрдая, как камень, нагретый солнцем, и я ощутила, как его член — толстый, пульсирующий — упирается в меня через штаны, которые он ещё не снял.

— Думаешь, я должен тебе что-то доказывать? — прорычал он, губы нашли мою шею, жёсткие, оставляя укусы, багровые метки на коже, его дыхание было тяжёлым, с привкусом земли. — Я нашёл тебя первым, Лина. Ты моя.

— Это ничего не меняет. Мы больше не той дикой планете, — ответила я, голос дрожал от вызова, выгибаясь навстречу ему, чувствуя, как его жар растекается по мне, как его руки сжимают мои бока, грубые подушечки прошлись по рёбрам, спустились к бёдрам, оставляя следы, от которых дыхание перехватило.

Кайлан опустился передо мной, его пальцы прошлись по моим бёдрам, лёгкие, но уверенные, как прикосновение клинка, и он поднял взгляд, стальные глаза блестели в полумраке.

— Хочешь поиграть, Лина? — спросил он, голос мягкий, но с острым краем. — Почувствовать власть над нами? Тогда тебе придётся постараться, чтобы заставить нас подчиниться.

— Я вам ничего не должна, Кайлан, — бросила я, сжимая его волосы, притягивая ближе, пока его губы не коснулись моей груди, язык прошёлся по соскам, лаская их до твёрдости, и я выдохнула стон, громкий, как раскат грома за стенами палатки.

Тарек рванул свои штаны вниз, ткань упала с шорохом, и я ощутила его кожей — толстый, с венами, головка красная и блестящая, — он вошёл в меня сзади одним резким движением, растягивая до сладкой боли, от которой ноги подкосились. Его толчки были глубокими, ритмичными, каждый удар отдавался в костях, его руки сжимали мои бёдра, ногти впивались в кожу, оставляя жгучие следы, и я вцепилась в стол перед собой, чувствуя, как дерево впивается в ладони.

— Не должна? — прорычал он, голос дрожал от напряжения, пока он двигался, вбиваясь в меня, его лобок тёрся о мои ягодицы, посылая искры через всё тело. — А мне кажется, ты задолжала по всем фронтам, девочка. Скажи, что я больше, чем бугай, или я заставлю тебя кричать это.

— Докажи сначала, — выдохнула я, но мой голос сорвался в стон, когда он ускорился, его член заполнял мою киску до предела, горячий и пульсирующий, моя влага стекала по бёдрам, смешиваясь с водой, и я выгибалась к нему, чувствуя, как пот стекает между грудей, горячий и солёный.

Кайлан поднялся, стягивая свои штаны, его раненая грудь напряглась, он поморщился, но не остановился, и его член — длинный, гладкий, с каплей на кончике — вырвался наружу. Он шагнул ближе, его пальцы скользнули между моих ног, нашли клитор, теребя его с точностью, от которой я задрожала, и затем он вошёл в меня спереди, медленнее, чем Тарек, но с такой же силой, растягивая меня ещё больше, его тепло смешалось с моим, и я задохнулась, чувствуя, как их тела сливаются со мной.

— У тебя есть выбор, Лина, — шепнул он, губы у моего уха, язык ласкающий мочку, его голос был бархатом и сталью. — Ты либо проиграешь нам обоим, либо сведёшь нас с ума своими стонами. Что выбираешь?

— Это ты будешь умолять, — ответила я, сжимая его плечи, ногти впились в кожу, оставляя царапины, и я притянула его ближе, чувствуя, как его движения становятся резче, как его рана заставляет его шипеть от боли, но он не отступает.

Они двигались во мне, Тарек сзади — грубый, яростный, как буря, его толчки били вглубь, его руки сжимали мои ягодицы, раздвигая их, пока он трахал меня, его дыхание было тяжёлым, рваным у моего уха. Кайлан спереди — точный, глубокий, как прилив, его пальцы сжали мою грудь, теребя соски до боли, что смешалась с удовольствием, его губы нашли мои, язык скользнул в рот, ласкающий, дразнящий, с привкусом дождя и его собственной сладости. Мои стоны смешались с их дыханием, с шумом дождя, что хлестал по палатке, и я была между ними, дрожащая, горящая, их руки, их губы, их тела сливались с моим.

— Дерзишь, а сама течёшь, — прорычал Тарек, его толчки стали рваными, его член вбивался в меня, растягивая, заполняя, пока я не закричала, оргазм накрыл меня волной, моя киска сжалась вокруг него, мокрая, горячая, пульсирующая, и я чувствовала, как влага стекает по бёдрам, липкая и жгучая.

Кайлан хмыкнул, его пальцы ускорили ритм на моём клиторе, доводя меня до края снова, и я выгнулась, цепляясь за его волосы, притягивая его ближе.

— Кричи, Лина, — шептал он, его голос был низким, обволакивающим, и я кричала, пока он лизал мою шею, его зубы царапали кожу, оставляя розовые следы. — Пусть все знают, чья ты.

Тарек напрягся сзади, его член дёрнулся внутри меня, горячая сперма хлынула в мою киску, густая, обжигающая, его рык отозвался в моих костях, и он выскользнул, оставляя меня дрожать, его семя текло по моим бёдрам, смешиваясь с моей влагой, горячее и скользкое.

Кайлан занял его место, его член вошёл в меня медленно, глубоко, растягивая заново, и я задохнулась, чувствуя, как он заполняет меня, его тепло смешивается с Тареком.

— Я лучше, да? — шептал он, его толчки были медленными, дразнящими, его пальцы сжали мои бёдра, оставляя следы, пока он трахал меня, его дыхание было тяжёлым у моего уха. — Скажи, или я заставлю тебя кончить ещё раз. Хотя… я все равно это сделаю.

— Ты… наглец, — выдохнула я, но мой голос утонул в стоне, когда он ускорился, его член скользил в моей киске, мокрой и горячей от Тарека, и я кончила снова, крича, мои мышцы сжались вокруг него, и он последовал за мной, его сперма хлынула внутрь, тёплая, текучая, смешиваясь с Тареком, пока мы не рухнули на пол — потные, дрожащие, переплетённые.

Мы лежали в тишине, только дождь барабанил сверху, фонарь отбрасывал тени на наши голые тела. Тарек протянул руку, взял чистую тряпку и воду, смывая с меня их следы, его движения были грубыми, но мягкими, как будто он извинялся без слов. Кайлан присоединился, осторожно обтирая мою грудь, избегая своей повязки, которая намокла от пота.

Они принесли мне одежду — потёртую, но сухую униформу повстанцев, серую, с запахом металла и земли. Я натянула её позже, после того, как они оделись сами — Тарек в чёрную рубашку и штаны, Кайлан в серую куртку, скрывающую его рану.

Я смотрела на них, чувствуя, как их тепло всё ещё гудит в моей коже, как их взгляды — янтарный Тарека, стальной Кайлана — цепляют меня, как крюки. И поняла: это не было просто выживанием. Здесь, в безопасности, без ножей у горла, я выбрала их — не из страха, не из усталости, а потому, что хотела их, их силы, их огня. Мой выбор был правильным, и это наполнило меня странным, глубоким покоем, которого я не знала раньше.

— Повстанцы выделят нам шаттл, — сказал Тарек, голос хриплый, но твёрдый, пока он завязывал ботинки. — Келан знает, где Корпорация прячет свои машины. Мы берём его и летим.

Кайлан кивнул, его пальцы скользнули по моему запястью, оставляя тепло.

— Мои коды уже там, в системе станции, — добавил он, голос мягкий, но с острым краем. — Я доберусь до ядра. Мы уничтожим их.

Я посмотрела на них, чувствуя, как их взгляды — янтарный Тарека, стальной Кайлана — цепляют меня, как крюки.

— Тогда это наш шанс, — сказала я, голос дрожал, но в нём была сталь. — Мы разнесём их станцию и заберём всё, что они отняли.

Палатка дрожала под ударами дождя, свет фонаря играл на наших лицах, и запах влажной земли смешивался с теплом наших тел. Мы были связаны — не только планом, но и этим моментом, грубым, живым, обещанием, что мы либо победим, либо сгорим вместе.