Во время редких дневных привалов я держалась в стороне от своего отряда, ела и отдыхала в одиночестве, боясь быть отвергнутой, если сяду у костра и попытаюсь завести с кем-то разговор. Так и видела, как на мое приветствие молча отворачиваются, словно я призрак или больна проказой: пока я рядом, меня не замечают, но, стоит отойти подальше, начинают сплетничать и глазеть — из невидимки я превращаюсь в экзотическую зверушку, наблюдать за которой крайне любопытно.
Когда я носила пленнику еду или когда помогала ему выбраться из телеги, чтобы отлить, чужие липкие взгляды скользили по моей спине. На меня пялились. Меня обсуждали. По крайней мере, так мне казалось. В самом ли деле я слышала постоянные шепотки? А может, они мне только мерещились? Не рисовало ли мое больное воображение то, чего нет? А вдруг я просто себя накручиваю? Как понять?
— Что ты высматриваешь? — спросила я у шаманки, когда мы двинулись в путь.
Управляя одним из нагруженных обозов, Зьярх вертела головой и словно бы к чему-то прислушивалась. То, что для обычного орка лишь завывание ветра в степи, для нее — голоса духов.
— Я не высматриваю, — ответила шаманка. — Я жду.
— Чего ждешь?
— Не знаю. Пытаюсь понять.
После этой короткой беседы, мы обе погрузились в задумчивое молчание. На несколько часов я растворилась в дорожной тряске, стуке копыт и стрекоте колес. С полудня и до того момента, как солнечный диск коснулся кромки зубчатых гор на горизонте, жара стояла страшная. По моим вискам стекали струйки пота, и я то и дело тянулась к фляге. В лицо мне летела пыль из-под колес телеги, что ехала впереди. Многие женщины в колонне обмотали головы платками и даже собственными рубахами, чтобы не получить тепловой удар. Темноты мы все ждали как благословения.
И вот наконец дневной свет начал угасать.
На нас надвигались черные горы на фоне медового заката. Вскоре они распахнулись перед нашим отрядом узкой дырой ущелья. Было решено пересечь его в сумерках, а привал устроить уже по другую сторону горного хребта и там заночевать.
Тень на дороге углубилась — по обеим сторонам от моей повозки выросли отвесные каменные стены. Подняв голову, я увидела зажатую между ними полоску звездного неба. Теперь два наших отряда, мужской и женский, ехали по длинному гранитному коридору, растянувшись цепью. Воздух заметно посвежел и приятно холодил щеки, а ветер продувал влажную от пота одежду. Стало даже зябко.
Пленник в кузове телеги зашевелился под пледом.
— Уже вечер? Я могу выбраться из-под этих тряпок? Ньол?
Я молча сдернула с него старую ткань.
Дракх сел и огляделся. Затем, не спросив согласия, он перелез ко мне на облучок, из-за чего я была вынуждена подвинуться к самому краю скамьи. Свое раздражение я выразила громким цоканьем языка.
— Все еще не в духе?
— А почему я должна быть в духе? Ты все мне испортил.
Захотелось толкнуть его, чтобы упал на землю.
— Что испортил?
Он еще спрашивает?
— Все! — зашипела я, стараясь не кричать, потому что эхо набрасывалось на каждый звук, словно хищник на кусок сырого мяса. — Из-за тебя… Ай!
Я устало махнула рукой.
Несколько минут мы ехали в тишине, потом Дракх сказал:
— Я благодарен богам за эту встречу.
Я повернулась к нему, раздувая ноздри, и вдруг где-то наверху раздался угрожающий треск. Как будто раскат грома.
Лошадь заржала. Поводья едва не вырвало из моих рук. От резкого торможения нас с эльфом бросило вперед. Мы чудом удержались на скамье, успев за что-то ухватиться в последний момент. Телега встала.
Что случилось?
Я вытянула шею, силясь разглядеть, что происходит в начале колонны. И в моих жилах застыла кровь.
Побросав телеги, женщины из моего отряда бежали назад. Они кричали и размахивали руками, пытаясь о чем-то предупредить. Их крики неслись на нас волной разноголосого шума, в котором нельзя было разобрать ни слова. Какая-то какофония.
За спиной началась суета.
Что-то заставило меня поднять глаза к небу. Огромный каменный пласт отделился от вершины скалы, будто его срезали ножом, и рухнул вниз, на пустые повозки.
Грохот. Треск. Вопли. Лошадиное ржание.
Тучи пыли заполнили узкий коридор между горными склонами.
Теперь я отчетливо слышала, как женщины кричат в панике:
— Обвал! Спасайтесь! Все назад!
Я оцепенела. В своей голове я вместе со всеми орала и бежала от оползня, а на деле не двигалась с места. Просто не могла пошевелиться. Приросла к деревянной доске сидения и распахнутыми глазами смотрела на фигуры, мелькающие в завесе пыли.
— Надо уходить, — голос Дракха звучал приглушенно, словно мои уши были набиты ватой. — Ньол? Что с тобой? Идем?
Меня силой сдернули с телеги и потащили сквозь толпу.
Вокруг толкались, кричали, кашляли. Кто-то отвязывал лошадей, чтобы они тоже могли спастись. Кто-то пытался развернуть повозку и уехать от опасности, но из-за тесноты и спешки телеги сталкивались друг с другом, создавая пробку.
— Беги, Ньол, беги, — Дракх тянул меня за руку. — Если остановишься, тебя затопчут.
Кого-то уже затоптали. На моих глазах какая-то женщина впереди упала, и живое море нахлынуло, погребая ее под собой.
Изо всех сил я работала ногами и локтями, но при этом не ощущала собственного тела. Все казалось нереальным. Страха не было. Мой разум словно онемел.
Позади продолжало грохотать. Воздух становился все более пыльным — дышать нечем.
— Давай, Ньол, давай.
Я цеплялась за голос Дракха как за единственную точку опоры в хаосе безумия. Неожиданно целая свалка из брошенных телег преградила нам дорогу. Не обойти, только перелезть. Дракх буквально зашвырнул меня в кузов, словно я ничего не весила.
Я уже приготовилась спрыгнуть на землю с другой стороны повозки и мчаться дальше, но внезапно все затряслось, зашаталось, потонуло в диком грохоте. В ста метрах от меня по одному из склонов, более пологому, сошла каменная лавина. Волна из пыли и гранитных обломков неслась прямо на толпу в ущелье, уже готовилась поглотить вопящие фигуры на дороге, но вдруг остановилась.
Как? Почему?
Краем глаза я заметила, что Дракх стоит в повозке рядом со мной, вытянув вперед руки и растопырив пальцы.