* * *
Вопреки надеждам генерала Дракха, утром настроение его истинной не улучшилось. С постели Ньол поднялась хмурая и взвинченная, словно всю ночь рубила воображаемых монстров и устала без всякой меры.
Солнце еще не выглянуло из-за гор, и Дракх даже успел в утренних сумерках сгонять в уборную, что было очень кстати перед долгой дорогой.
Когда он вернулся в палатку, живой и не обгоревший, избранница грубо швырнула ему в грудь уже знакомый мешочек с грибной гадостью.
— Ешь.
Дракх безропотно опустился на шкуры и принялся за еду.
Его великолепный нюх воина и охотника (а дома, в свободное от войны время, он любил выйти ночью на поверхность и самостоятельно добыть себе ужин), уловил аппетитный аромат жареного мяса. От этих запахов желудок издал жалобный стон.
Пока генерал с трудом запихивал в себя сморщенные кусочки грибов, орки снаружи пировали, набивая животы свежатиной. Но не ему жаловаться. Он всего лишь пленник. Кормят, не бьют, не держат на цепи — уже радость.
Однако Ньол почему-то не спешила присоединяться к сородичам за сытным завтраком — сидела в другом углу палатки и тоже, как и он, без аппетита жевала сухие грибы. Ее взгляд время от времени уныло устремлялся к разрезу выхода.
Странно.
— Все в порядке? — осторожно спросил Дракх, подсознательно чувствуя, что ступает на очень зыбкую почву.
— Замолкни, — огрызнулась Ньол.
Впервые за время их знакомства он увидел заостренные клыки по бокам ее нижней челюсти. Раньше они прятались за губами, но сейчас Ньол оскалилась, и Дракх их заметил.
Красивые такие. Несомненно орочьи, но миниатюрные, аккуратные, хорошенькие. И не желтые, как у остальных зеленых, а белые с едва заметным бежевым оттенком.
— У тебя прелестные зубки, — умилился Дракх, борясь с настойчивым желанием прижать истинную к груди — сперва нежно потискать, затем грубо облапать.
Ньол взглянула на него и покрутила пальцем у виска. Этот ее жест и закатанные к потолку глаза Дракх нашел очаровательными. Наверное, так выглядит любовь — все, что делает твоя избранница, кажется тебе прекрасным, и твои мозги рядом с ней напоминают засахаренный мед.
Пожалуй, в последний раз он был так счастлив в детстве, когда отец на день рождения повел его на рынок покупать сладости. Н-да, хорошее было время.
После завтрака Дракх услышал, как снаружи складывают палатки и грузят вещи в обозы. Скоро и его закинут на дно телеги, словно какой-нибудь мешок с зерном, и лежать ему там целый день, пока жарит солнце.
Будто прочитав его мысли, Ньол протянула ему плед, чтобы набросить на голову.
— Управлять моей повозкой будешь ты? — спросил Дракх. Он лелеял надежду поговорить с ней в дороге. Так и время бежит быстрее, и вообще приятно лишний раз услышать голос своей избранницы.
Ньол отрешенно смотрела куда-то в сторону, погруженная в свои мысли, и не ответила ему.
Спустя несколько минут они вышли из полумрака палатки на солнечный свет. Ньол в коричневой кожаной жилетке и таких же коричневых кожаных штанах и Дракх, с головой замотанный в старое покрывало. Его глазам был открыт только кусочек травянистой земли под ногами. Любимой пришлось направлять его, совсем как в те дни, когда он был слеп и не видел вообще ничего, даже такой малости.
Рядом с телегой в поле его зрения, помимо кусочка деревянного колеса, попали чьи-то зеленые стопы в пыльных сандалиях. За пределами его тряпичного кокона раздался женский голос. И голос, и ноги принадлежали шаманке. Она говорила на своем родном языке, но в ее речи Дракх уловил знакомые слова: истинная и орк.
— Что она сказала? — спросил Дракх, когда шаманка удалилась, перед этим дружеским жестом хлопнув его по плечу.
Ньол молчала. Лязг и стук. По этим звукам пленник догадался, что она отогнула железные крепления и опустила задний борт телеги, чтобы он мог залезть в кузов.
— Переведи. Пожалуйста.
Его избранница продолжала изображать из себя глухую. Без лишних — и совсем не лишних — слов, она подтолкнула генерала в спину. Кутаясь в тряпки, он осторожно забрался в повозку, затем вытянулся на ее дне и расправил над собой плед. Теперь он был в безопасности, и его ждал долгий утомительный путь по степной равнине, раскаленной докрасна. Скоро ткань, под которой он прячется от солнца, нагреется и пространство под ней превратится в печку. Дракх станет изнемогать от жары, обливаться потом и считать секунды до сумерек.
— Может, ты все-таки поговоришь со мной?
Раздались шаги, огибающие телегу, следом скрипнул деревянный облучок под весом возницы.
— Что сказала шаманка?
Не то, чтобы его мучило любопытство, но теперь это стало делом принципа — получить-таки ответ. Генерала охватило какое-то болезненное упрямство.
— Она сказала, твоя истинная орк, помни об этом, — вздохнула Ньол, и он услышал щелчок, с которыми она дернула вожжи.
С натужным скрипом телега тронулась с места. На голову пленника поверх пледа упал то ли мешок с провизией, то ли что-то похожее, полумягкое и объемное. Пришлось подергаться, чтобы скинуть это с себя.
— Мне кажется, тебя что-то расстраивает, — заметил Дракх, но в этот раз ему не ответили.
Солнце ползло по небу все выше, судя по тому, как нагревался воздух. Повозка скрипела и мерно покачивалась, иногда подскакивая на ухабах. Не зная, чем себя занять, Дракх вспоминал, как недавно держал истинную в объятиях и они почти поцеловались. Ньол молчала.