Зайтан-Бродяга. Тихий город

Глава 6

Позавтракали грибами и мясом, доели остатки вчерашнего ужина. Запили всё это горячим чаем. Кхала отличный чаёк заварила, вкусный, душистый. Хлебаем его с большим желанием. Пьёшь, а напиться не можешь. Заполнили фляги чаем, собрались и пошли.

Детёныша рыжухи Серёга на куст посадил. Долго он нас провожал, до самого ручья прыгал по веткам. Перебрались через ручей, взобрался малыш на дерево, больше мы его не видели.

Идём по лугу, трава выше колена, одинокие кусты вздуваются шапками. Красиво здесь, каждая травинка, каждый кустик радует. Птицы поют громко, заливисто. Небо хоть и хмурое, но дождик не капает. Шагаю вслед за Карлухой, попиваю чаёк из фляги. Куда идём, зачем ноги сбиваем? На сердце хорошо, спокойно. Дважды прошли овражек, запомнил я его по колючим кустам синеягодника. Карлуха по нужде к нему ходил, вытоптал траву и подломил ветку. Первый раз заходили к кустам от вымоины, а сейчас поверху идём. Хорошо видать затоптыши, сильно Карлуха траву примял.

Мне бы в самую пору остановиться. Приятелям сообщить и расспросить девку. Куда ведёт? По какой нужде кругами ходим? Спокойно мне, не чувствую опасность. Уверен — идём в нужную сторону. Попиваю чаёк из фляги, не оглядываюсь. Да и кого здесь бояться? Крупный зверь в эти края не забредает, а разную мелочь палкой прогнать можно.

Бредём сырыми балками и оврагами. Нам бы поверху идти, там и трава пониже и колючек почти нет. А мы по сырым низинам через кусты продираемся. Идём, не торопясь как на прогулке. Часто останавливаемся, не разговариваем только и делаем что пьём чай. И откуда он только берётся? Как не возьму флягу, а она полная. Чудеса, да и только.

Пока мы чаёк хлебаем, Кхала куда-то уходит. Возвращается и идём дальше. Уж как-то ловко она бегала в своих одеждах. Тут и в штанах не особо-то пролезешь, кусты, колючки за штанины цепляются, а она в балахоне.

Скоро и я потерялся, смотрю по сторонам не узнаю здешних мест. Цветочки, кустики, красиво куда не глянь. Пахнет полевыми цветами, ветерок тёплый.

К полудню вышли к постройке, одинокий домишко стоит на холме. Крыша прогнулась, стены расползлись. Тут меня как бревном по башке шарахнули. Тряхнул головой, потёр глаза.

Нет цветочков и ветерок совсем не тёплый, холодный ветер до костей пробирает. По всей округе бурьян и сухие деревья. Да и не полдень сейчас, вечер, сумерки. Неподалёку, заборчик стоит каменный. Не пощадило его время, рассыпается забор, год другой и не отыщешь следа. Захаживал я в эти края с дядькой Халганом. И хочу заметить, это местечко очень неблизкое, далеко от нашего шалаша, что остался в лесочке. Но вот как, и по какой дорожке мы сюда забрели, для меня загадка. Наверное, чаёк что мы попиваем затуманил голову, от того и бредём за девкой как привязанные.

Сбежать в самую пору, а я стою, ноги точно в землю вросли. Страшно мне, мороз по коже. Чуть ниже от покосившегося домишки, кладбище. С этого места его невидно. Но я-то знаю, там оно. Мрачные склепы, двери в них давно сгнили, зияют чёрные провалы. Жуткое местечко, гадкое. Повсюду торчат и валяются каменные плиты с именами и датами.

— Вот мы и на месте. — Объявила Кхала. — На ночлег здесь остановимся.

— Ага, щас? — Вышел я из ступора, схватил Карлухин мешок и пошёл в обратную сторону. По-другому не сдвинуть мелкого с места, стоит как завороженный, улыбается точно дурачок, глаза пустые, глядит в одну точку. Отошёл я шагов на пять и остановился. Коротун запоздало рванул вслед за мною. Не бросит он лопатины шипаря, не расстанется с добром. Подбежал Карлуха, тряхнул головой. Сползла дурацкая улыбка, потёр глаза и давай озираться.

— Вы куда?! — Позвала Кхала. Догнала, схватила меня за руку. — Не уходи. Здесь хорошее место. Остановимся на ночь.

— Хорошее? — Прошипел и оттолкнул девку. — Там. — Указал пальцем на домик с покосившейся крышей. — Провал, дыра в человеческий рост. И живут в той дыре пухты. Рассказать кто это? А там, — бросил быстрый взгляд на кусты. — Склепы и могильные плиты. Хорошее говоришь? Для кого оно хорошее?

Опустила девка голову. Подошёл Серёга, зырит на меня улыбается. Карлуха стоит рядом, ухватился одной рукой за мешок, во второй нож.

— Вы чего? — Спросил Серёга. Не знает он, даже не догадывается куда мы забрели? Осматривается по сторонам, хлопает глазами. Чаёк сделал свое дело, одурманил Серёгу и нас одурманил. Все пили чаёк и только она не пила. Нас угощала, а сама не притронулась. Только сейчас заметил, нет у неё фляги. Когда уходили была, хорошо помню, на верёвку повесила.

— Зенки протри. — Подошёл Карлуха к Серёге, и как саданёт ботинком его под коленку. Серёга зашипел и опустился на травку, трёт колено гримасничает. — Просыпайся дурень! — Гаркнул Коротун Серёге в самое ухо. — Твоя гадина извести нас хочет. Вставай Сюндель, уходим.

— Поздно. — Поникшим голосом ответила Кхала. — Не отпустят.

— Кто? — Спросил Серёга и поднялся. Прихрамывая подошёл к девке, взял за плечи. — Ты чего испугалась? Не бойся, я рядом.

— Эй ты! Детина!!! — Окликнули от разрушенного дома. Голосок мерзкий, скрипучий. — Брось оружие и отпусти ведьму.

Кто говорит мне не видно. Трава высокая, да и небо тёмное, вечер на дворе.

— Ты кто!? — Проревел Серёга, спрятал девку за спину, вскинул автомат. — Морду покажи!

— А не боишься? — Спросили от руин. — Убери железку, патронов в ней нет.

Что было потом, я не видел. Стукнули по башке, в глазах потемнело.

Сколько провалялся в беспамятстве сложно сказать. Очнулся, голова трещит, лежу на боку скрутился калачиком. Плечо ноет, затылок огнём выжигает, здорово меня по башке приложили. Руки за спиной онемели, во рту сухо, на зубах песок. Вокруг черно как ночью и сильно воняет. Кто-то мешочек шипаря раздавил, этот (аромат) ни с каким другим не спутаешь.

Встал на колени упёрся лбом в холодный, гладкий камень. Немного, но стало легче, голова поутихла. Ноги связаны, той же веревкой что и руки. Не распрямить ног, грамотно связали и ботинок на мне нет, пальцы о камни царапаю. Спасибо штаны и рубаха на месте. Свежо здесь и сыро, вода сверху капает. Но вот откуда и куда она капает понять сложно, а пить хочется.

Стою, лбом в камень упираюсь, от зловония желудок выворачивает. Славно я сходил к тайнику Михалыча, хорошо прогулялся. Что делать дальше ума не приложу? Тихо вокруг ни шороха, ни звука, только вода кап да кап.

Ноги замёрзли, в коленку что-то давит. С горем пополам развернулся, нащупал руками камень с острым краем. Откопал чуток, расчистил и давай верёвку тереть. Ничего не вышло, только руки исцарапал. Бросил я это занятие, свалился на бок, лежу и думаю. — По какой нужде девке доверился? Почему ещё на болоте не прогнал?

— Эй. Кто здесь? — Донёсся тихий оклик, позвали непонятно откуда. Эхо гуляет, бьётся о стены.

— Здесь я, здесь! — Ответил, лежу и радуюсь. Спасут, помогут.

— Не ори. — Прошипели сверху и посыпался песок. — Ты кто такой?

— Зайтан из посёлка мусорщиков. Помоги, связали меня. — Мусорщиков? Бомжуешь?

— Не знаю, может и так? А ты где? — Перекатился чуть в сторону, подальше от песка, сыплется он всё больше и больше.

— Где-где. В Караганде. — Ответили не сразу, наверху возня. Кто-то спрыгнул, ухватил меня за ногу и давай ощупывать.

— Ты что делаешь? — Возмутился я. Но это не помогло. Грубо перевалил меня на спину, шарит по карманам. Верёвка впилась в запястья, ноги под задницей, выгнулся я дугой, камень в затылок давит. А этот гад выворачивает мои карманы.

— Заткнись. — Шипит в самое ухо. — Сигареты есть?

— Нет у меня ничего. Развяжи.

— Зачем?

— Как зачем? — Вопрос ошарашил. — Плохо мне.

— Чем воняет? — Спросил злодей и потащил из моих штанов ремень.

— Прекращай. — Дёргаюсь извиваюсь как могу. — Ты что делаешь гадина?

— Лежи тихо. — Пнул он меня в бок и прошипел. — Не кричи.

— Почему?

— Услышат. — Лёгкая поступь, осторожная, зашелестели камушки у моей головы. — Придут, морду разобьют. Понял?

— Тебе?

— Нет, тебе. — Пояснили из темноты. — Обо мне они не знают. Кто они?

— Мне-то откуда знать.

— Имя у тебя есть?

— Тебе-то оно зачем?

— Может, ты последний человек, которого я вижу. — Брякнул, а сам подумал. — Не вижу я его. Но очень хочется посмотреть в глаза, и придушить.

— Рафатом кличут.

— Слышь, Рафат. — Позвал осторожно и попросил, как можно жалостней. — Развязал бы ты меня? Руки онемели, ноги замёрзли.

— Вот ещё. Не стану я этого делать.

— Почему?

— Придут за тобою. — Рафат подобрался вплотную, присел рядом. — Они так всегда делают. День-два подержат, а потом забирают. Тебе ещё повезло, в яму не сбросили.

— Какую яму? Куда забирают. Кто?

— Темно, не разглядеть. Здоровенные они.

— Что за яма?

— Яма как яма. — Ответил Рафат. — Глубокая, грохнешься костей не соберёшь. Был тут один, громко стонал. Потом и его утащили.

— Куда утащили?

— В дом, куда же ещё. Наверх.

— И давно ты здесь?

— Порядочно. Как из трубы с дружками вылезли, с тех пор и прячусь.

— И где твои дружки? — Появилась надежда. А вдруг, его приятели помогут? — Позвал бы ты их.

— Некого звать. — Рафат тяжело вздохнул. — Драпанули сволочи. В яму я провалился. Кричал, звал хоть бы один помог. Бросили они меня.

— Яма не колодец. Чего сам не вылез?

— Умный ты больно. — Пнул меня Рафат под ребро. Может кулаком, а может и ботинком. Несильно пнул, но в моём положении и этого достаточно. Дёрнул я рукой, верёвка натянулась. Болят запястья, ложки точно огнём обожгло.

— Ну и гад же ты. — Простонал сквозь зубы.

— Станешь тут не гадом. — Жалуется Рафат. — Живу как крот, дневного света не вижу.

— Чего не уйдёшь?

— А куда идти?

— Развяжи, покажу дорогу.

— Нет отсюда дороги. Этот тоннель вверх забирает. Другой вниз уводит, а там темень непроглядная. Ходил, знаю.

— И долго ходил?

— А я знаю, наверное, долго.

— Ты пухтов не встречал. — Спросил и сам себе ответил. Повстречай он пухтов, не сидел бы рядом.

— Что за пухты?

— Звери такие. Свирепые, страшные.

— Не встречал. — Рафат заёрзал на месте, наверное, встал. — Людей нужно бояться. Нет страшнее зверя чем человек. Свет увидал, обрадовался. Хорошо, что не побежал, сил не было. Уселся под стеной, и тут как заорут. — Песок проскрипел возле моей головы, отошёл Рафат и снова вернулся. — С той поры и прячусь, объедками питаюсь.

— Кто заорал? Какими объедками?

— Разными. — Как-то горестно выдохнул Рафат. — Когда кости грызу. А когда и мясо перепадает.

— После кого перепадает?

— После тех, что наверху. Днём они уходят. Выбираюсь, поем и снова прячусь.

— А что на верху?

— Дом. — Коротко бросил Рафат.

— И всё?

— Кусты, деревья, трава. — Перечислил новый знакомый. — Далеко от тоннеля не ухожу. Страшно.

— Развязал бы ты меня? Знаю я это место. Вместе и уйдём.

— Даже не проси. Сам развязывайся.

— Приятелей моих не встречал?

— Так ты не один? — Спросил Рафат как-то озадаченно. — А твои дружки курят?

— Карлуха нет. А вот Серёга курил.

— Так-так-так. — Зачастил Рафат. — Это хорошо, схожу, поищу. Главное, чтобы их в яму не сбросили.

— Развяжи. — Потребовал я. — Сбежим вместе.

— А куда бежать-то?

— Покажу дорогу.

— Ага, так я тебе и поверил. — Рафат толкнул меня в бок. — Был тут один. Я его развязал, а он мне по башке. Недолго бегал, поймали. Били, орал.

— Кто поймал?

— А я знаю?

— Что ты вообще знаешь?

— Что нужно, то и знаю. Лежи тихо. Пойду я. Может, твоих дружков отыщу. Курить хочется. Когда за тобою придут, не ори. Кричи не кричи, все одно утащат.

— Куда утащат?

— А я знаю? — Донеслось из темноты.

Рафат ушёл и время остановилось. Лежу сцепив зубы, таращусь в черноту пещеры. Как воняло слизью шипаря, так и воняет, сыро и холодно. Кап да кап, и тишина. Потом снова кап-кап, точно молотом по голове. А вот где и куда капает, не поймёшь. Пить хочется. Рук не чувствую, ноги судорога выкручивает. Одна радость, голова болеть перестала.

Уткнулся носом в камушки, языком нащупал гальку, с третьей попытки отправил в рот. Камешек небольшой, гладкий, чуть солоноватый. Нашёл себе занятие, рассасываю. Не очень, но помогает, пить уже не так сильно хочется.

Лежу, глазею в черноту, а она смотрит на меня, глядит отовсюду. Вот такая у нас жизнь, ещё недавно был её хозяином, а сейчас валяюсь в пещере и ничего от меня не зависит. Наверное, отгулял своё, отбегался. Так и помру в пещере. И как-то мне совсем спокойно стало от таких мыслей. Окутало меня чем-то тёплым, ничего не болит, хорошо и уютно. Совсем не думаю кто меня сюда бросил, когда придут и куда утащат? И придут ли вообще? Чернота стала подругой, доброй, приветливой. Обнимает меня, я не сопротивляюсь, провалился в неё и уснул. Даже сон увидел. Купаюсь в ручье. Глубокий ручей, ноги от холода судорогой сводит. Загребаю воду одеревеневшими пальцами, пью, а напиться не могу. Набрал полные ладони холодной ключевой водицы, поднёс к губам, а тут как шарахнет. Я и не понял где бахнуло, во сне или наяву.

Ещё дважды тряхнуло пещеру, а потом стрелять начали. Постреляли чуток и всё стихло, но ненадолго. На верху три раза к ряду бахнуло. Да так сильно, что камни и песок посыпались. Не знаю радоваться или горевать? Если и прибили тех, кто меня связал, невелика помощь. Как выбираться? Лежу, слушаю. Про камушек что в рот положил, только сейчас и вспомнил. Языком пошарил, нет его, проглотил?

Сколько я так лежал сказать трудно. Наверное, долго, рук и ног совсем не чувствую, да ещё и затылок онемел. Меня то трясёт, то в жар бросает. Хотел перевалиться на другой бок, не получилось. Поплыла чернота перед глазами, полыхнула искорками и погасла.

— Живой? — Через гул в ушах и кляксы серых пятен перед глазами слышу растянутый голос. Тащат меня, волокут по камням. Руки болтаются как плети, ноги волочатся, обдираю пятки. Больно, значит не помер.

Стены из дикого камня, отовсюду свисают лохматые корни. Тоннель, пещера, непонятно что. Всё опутано паутиной, пахнет плесенью. А может, мне всё это только кажется?

— Держись Бродяга. — Шепчут в самое ухо.

— Потерпи. Уже близко. — Ещё один голос. Хрупкий, дрожащий. В нём, есть что-то знакомое, но вот что не могу вспомнить?

— Куда дальше? — Рычит тот, кто тащит меня за шиворот.

— Туда.

— Нет. Туда нельзя. Яма там. — Шипят очень близко. Этот голос я узнал, Рафат, гад, сволочь.

Что было дальше, помню немногое. Тусклый свет, что-то мокрое, холодное, громкие, растянутые голоса. Вертит меня, крутит, а потом, как-то разом всё затихло и успокоилось.

Тепло и уютно, потрескивает костерок, пахнет дымом. По щеке ползает букашка. Разбудила она меня, царапает колючими лапками. Открыл глаза, смотрю, таращусь в чёрные тучи и наглядеться не могу. Вроде бы и ничего радостного, хмуро, пасмурно, а мне хорошо. Радуюсь, что не в подземелье. Совсем не пугают тучи, да и прохладный ветерок что приносит запах гниющего мяса, тоже не настораживает. А надо бы задуматься, где я и почему лежу под открытым небом? А вдруг, это те что меня в пещеру бросили? Они и выволокли из подземелья.

— Привет. — Глядит на меня Кхала большими глазищами. Трогает мой лоб, гладит по щеке. Ладошка у неё тёплая. — Серёжа помоги. — Просит девка. Усадили меня, в голове всё перевернулось. Крутится мир перед глазами, тошнит. Повертелось и встало всё на свои места.

— Напугал ты нас. — Узнаю Серёгин голос. Говорит он, а лицо чужое. Губы разбиты, бровь рассечена, нос распух. Глядит на меня через узкие прорези глаз, улыбается. Не лицо, а сплошное месиво.

— А что я вам говорил? — Рядышком уселся Карлуха, лыбится мелкий, выставил напоказ кривые зубы, чешет голову. Шевелюра у него ещё та копна сена. Целёхонек Коротун, старые синяки пожелтели, а новых нет. Стало быть, и в этот раз дал дёру, успел сбежать. Глядит на меня с прищуром. — Живучий он. — Сообщил Карлуха. — Бродяга всех нас переживёт.

— Пей. — Кхала протянула деревянную плошку и поспешила объяснить. — Это лекарство. Пей, оно поможет.

— Где я? — Прошептал и осмотрелся. Небольшой костерок, угли трещат, тлеют. На траве помятый котелок, тряпка непонятного цвета. Высокие кусты, бурьян, заросли плюща. Сижу на надгробной плите, рядом ещё одна, за нею дыра в склеп. От увиденного мороз по коже. На кладбище я, на погосте.

— Ты чего. — Разволновался Серёга и вскочил. Стоит, осматривается, вертит головой во все стороны.

— Уходить нужно. — Прохрипел и не узнал свой голос. Содержимое плошки выплеснулось на штаны. Пальцы как чужие, ничего в них не держится.

— Тихо-тихо. — Заспешила Кхала, присела рядом приобняла. — Всё хорошо. Здесь, мы в безопасности. В эти места, ещё долго зверь не сунется, а люди и подавно.

— Ага. Бояться нечего. — Подтвердил Карлуха. — Ты Бродяга не дёргайся. Она за нас. И этот тоже. — Коротун скосил взгляд. — Это страшилище Рафатом кличут. Он указал где тебя искать.

— Гад. Сволочь. — Выругался чужим голосом. В горле першит, грудь болит, воздуха не хватает. Гляжу на бородатого, а он на меня зырит. По виду старый дед. Борода, усы, брови срослись. Лохматый и грязный. Одёжка сильно поизносилась. Чёрная куртка порвана, кусками висят лоскуты. Штаны с дырами, коленки торчат. Ботинки высокие, шнурки в узлах. Морда давно не мытая, глаза красные, воспалённые, глядит на меня и ухмыляется гадёныш.

— Вот. — Бородатый взял котелок. Руки грязные, в ссадинах и царапинах. Сунул мутное варево мне под нос. — Пей. Мозги проясняться. Мне помогло.

— Хлебни целебного зелья. — Присоветовал Серёга. — Не водка конечно, но тоже лечит.

— Не хочу. — Выдохнул и оттолкнул котелок. — Пусть расскажет. — Закашлялся, говорить больно. Запястья огнём горят, ног совсем не чувствую.

— Расскажу. — Согласилась Кхала. — Не захотел ты у ручья меня выслушать. Я пыталась.

— Потом. — Прохрипел, гляжу на бородатого. — Подыхать меня бросил.

— Да пошёл ты. — Выпалил Рафат. — Каждый сам за себя. Понял. — Отдал он Кхале котелок, подошёл к Серёге. Щурится, больно ему смотреть на дневной свет. Потёр глаза и попросил. — Дай сигаретку.

— Держи. — Серёга вынул измятую пачку. Рафат потянулся за сигаретой, и уже через мгновение растянулся на траве. Серёга выкрутил ему руку, придавил коленом в спину, навис и прошипел в самое ухо. — Каждый сам за себя говоришь? А ты покажи, как это?

— Отпусти. — Простонал Рафат. — Больно.

— Говори гнида. Рассказывай. — Требует Серёга. — Кто

такой? Откуда взялся?

— Не местный я. В Оршанку на заработки приехал. — Хрипит Рафат. — Овчарню строить подрядились. Стрельба началась, ушли в лес.

— Откуда? — Серёга отпустил бородатого. Посмотрел на Кхалу, на Карлуху, потом на меня. Глядит и шепчет. — Оршанка, неподалёку от моего посёлка.

— Сила есть ума не надо. — Жалуется Рафат. — Что же ты тех бугаёв не скрутил? — Спросил Рафат, трёт плечо гримасничает. — Репу начистили, решил на мне отыграться? — Пристыдил бородатый. Здорово его ухватил Серёга, да как ловко. Я и моргнуть не успел, как Рафат носом в траву запахал. — Навалился, придавил. — Отползаем Рафат на четвереньках за надгробную плиту.

— Идиот. — Выпалил Серёга. — Ты как сюда попал?

— Ногами пришёл. — Ответил Рафат и давай отряхивать своё рваньё. Пыль поднялась облаком. — Дикие вы. Чокнутые.

— Иди сюда. — Позвал Серёга.

— Ага. Щас. — Рафат отошёл ещё дальше. — Пойду я.

— И куда ты пойдёшь? — Карлуха запустил ладонь в шевелюру и принялся чесать. Одной рукой чешется, другой тычет пальцем. — Разве что вон к тем. — Коротун плюнул в сторону непролазных зарослей.

— А кто это? — С опаской спросил Рафат. — Я такого зверья ещё не встречал. Мордами похожи на ротвейлеров. А вот ноги короткие и кривые как у таксы. Хвосты длинные, облезлые. Радиация, мутанты?

— Иди к нам. — Позвал Серёга. — Вляпался ты землячок, здорово вляпался.

— Куда вляпался? — Не спешит Рафат, присел в сторонке и дальше жалуется. — Счёт дням потерял, а нормальных людей так и не встретил. Одни придурки и отморозки вроде вас. Тихо тут, как на кладбище. — Брякнул Рафат очевидное. Мы и без него знаем куда забрались.

— Это. — Кхала провела пальцем по трещине камня надгробной плиты. — Могилы древних. Пухты охраняют покой мёртвых.

— Что за зверьё? — Рафат набрался смелости и перебрался к нам. Серёга дал ему сигарету.

— Ты чем слушаешь? Пухты это. Живут стаями.

— Почему подохли? Давно валяются, воняют не продохнёшь. — Коротун дал мне котелок, подмигнул. — Пей Бродяга. Хуже уже не будет.

— Угу. — Кивнул и взял котелок. Руки болят, пальцы не разгибаются. Сделал маленький глоток. Горькое, вязкое варево сползло по горлу. Защипало и разошлось тёплой волной.

— Пряхи убили, мешали они им. — Пояснила девка. — Пряхи и меня хотели прибить. А как Вас учуяли, велели привести. Не могла я сопротивляться. Сильные они, в голову залезли. Вели меня, шептали.

— Это как? — Закурил Серёга, присел на могильный камень. — Где поймали?

— У ручья.

— Что за пряхи? — Спросил я.

— Хотела всё рассказать. — Глядит на меня как провинившийся ребёнок. — Не знала, как это сделать. А потом.

— Суп с котом. — Пошутил Серёга выдохнул в небо сизое облако табачного дыма. — Хорошая водичка в ручье, прозрачная. Сейчас бы туда. Напиться, искупаться.

— Ага. — Закивал Карлуха. — Тебе бы харю умыть. Рубаху сними.

— Зачем? — Серёга уставился на мелкого. Глядит через узкие прорези глаз.

— Как зачем? — Удивился Коротун. Подошёл к Серёге, присел напротив рассматривает. — Мутузили тебя умеючи. Как бы потроха не отбили? Пузо не болит?

— Ничего ему не отбили. — Сообщила Кхала. — Выйдем на луг, соберу травы. Подправим твоё лицо, будет лучше прежнего. — Подошла к Серёге, тот потянулся к ней рукой, чуть не сшиб Карлуху. Отступила и улыбнулась. Перевела на меня взгляд, смотрит. Отвернулся я. — Потерпи Серёжа. — Пропела девка. — Умою и залечу раны.

— А мне и не больно. — Соврал Серёга. — Разве что губы. Улыбаться не могу. Больно.

— Вот ты дурак. — Брякнул Карлуха, поскрёб шею и побрёл ко мне. — Ты это слыхал? Улыбаться он не может. Чему улыбаться-то?

— Живы и на том спасибо. — Ответил я и хлебнул из котелка. Растеклось варево по горлу, опустилось ниже и согрело нутро. Посмотрел на босые ноги, пошевелил пальцами. — Поймали говоришь? Когда, где?

— Вы шалаш строили. — Отошла Кхала от Серёги. Присела на плиту не глядит в мою сторону. — Тавро болотников выдало.

— Что за тавро? — Спросил и поставил котелок. Пальцы слушаются, горло больше не болит, голос вернулся мой, прежний.

— Вот. — Поднялась, встала ко мне боком, задрала балахон, показала часть попы и того что впереди. Смуглая кожа, стройные, длинные ноги. Совсем не кривые. Ровные они. Но вот зачем перед всеми оголяться? Хотел остановить, даже приподнялся, но поймал её взгляд и уселся на место. Смотрит не моргает, точно подталкивает. Давай Бродяга, одёрни мне юбку, покажи кто я тебе?

— Красивые ноги. — Заговорил Серёга, таращится на крутое бедро, рот раскрыл. Ещё немного и слюни потекут.

— Нет там ничего. — Карлуха скривился, поглядел с прищуром. — Нога как нога. Как по мне, уж больно тощая.

— Много ты понимаешь. — Серёга запустил в Коротуна камешком и не попал.

— Сейчас увидите. — Сорвала пучок травы, приложила к ноге, потёрла. Ничего особенного не произошло, разве что трава приклеилась, а потом вся и одновременно отвалилась. Кхала провела ладонью точно стряхнула что-то. Тут-то и проявились причудливые завитушки чёрного цвета. Много их, от лодыжки до бедра и, наверное, выше, под балахоном не видно.

— Ни фига себе татуха. — Поперхнувшись дымом, прохрипел Рафат.

— Красиво. — Похвалил Серёга. Глядит на ногу гад, глазеет без стеснения. Может мне и показалось, но глаза у него открылись полностью.

— Хватит. — Прошипел я. — Прикройся.

— Ага. — Поддержал мелкий. — Спрячь кости.

— Арабская вязь. — Поведал Рафат. — Я такое уже видел. Может не совсем такое, но очень похожее.

— Это руны — Пояснила Кхала. — Они указывают кто я. Не спрячусь в тени. Болотники и пряхи распознают, почуют издали.

— Болотники? — Полез в карман, вспомнил про жёлтую железку.

— Утерял что-то? — Внимательно наблюдая, как я неуклюже роюсь в карманах, спросил Карлуха.

— Ага, утерял. Была у меня одна штука жёлтенькая. — Посмотрел на Рафата, тот развёл руками и принялся вытаскивать из своих штанов мой брючный ремень.

— Это те, что жили в доме. — Объявил бородатый и вернул ремень. — Они стырили.

— Кто они? — Спросил грубо, не верю я Рафату. Растираю запястья, следы от верёвок посинели. — Ты стащил, больше некому.

— Не брал. Мамой клянусь. — Встал Рафат поднял руки и говорит. — Не веришь, обыщи.

— Хорошая клятва. — Лыбится Карлуха, достал свой нож, поигрывает им и говорит. — Надо бы запомнить. — Подошёл к Рафату, поглядел на него и спрашивает. — А у тебя мама есть?

— Конечно есть. — Отступил Рафат за могильный камень, руками за него держится. Ногти давно не стрижены, грязные. — И мама, и папа. Четыре брата, две сестры. Бабушка по маме, дедушка по ней же. У нас большая семья.

— Это я уже понял. — Скорчил Карлуха кислую рожицу и убрал нож. — Не клянись больше мамой. Неправильно это.

— Хорошо. — Тут же согласился Рафат. — Не буду.

— Крукли могли стащить. — Поведал Карлуха и прикрикнул. — Не лындайся по могилам. Сядь.

— Как скажешь. — Ответил Рафат и поспешил к костру. — Крукли? — От такой новости меня передёрнуло.

— Ага. — Закивал Карлуха. — Они самые. Это они Сюнделю сюнделей наваляли. — Улыбается Коротун своей шутке, глядит на Серёгу, а тот рожу воротит. — И чего это нелюди сюда забрались? Они если и промышляют, то вблизи поселений. А здесь им что? — Выпучил Карлуха глаза развёл руками, окинул взглядом могильные склепы. — Какой дурень в такую глушь заберётся?

— Мы же забрались. Почему другие не могут? — Брякнул Серёга. — Дураки всегда отыщутся. Ты лучше расскажи, что оно такое, крукли? С чем их едят?

— Вот ты Серёга дурень. — Хохотнул мелкий. — Не их, они едят. Ловят людей и едят.

— Людоеды? — Прохрипел Рафат и рванул за куст.

— Чего это с ним? — Забеспокоился Карлуха. — Блюёт ни с того ни сего. Может хворый? Как бы и нам не захворать. — Втянул Коротун носом воздух, принюхался. Попахивает мертвечиной, но не сильно. Побитые пухты валяются неподалёку, ветерок дует в их сторону.

— Человечину ел вот и стошнило. — Пояснил я. — Доедал за круклями.

— Вон оно что. — Выдохнул мелкий и вытащил нож. — Людоед значит.

— Спрячь! — Прикрикнул и пригрозил кулаком. — Вот я тебе.

— Мне-то за что? — Выпучил Карлуха глаза. — Я людей не ем. — Скосил Коротун взгляд на кусты. Рафат стоит на карачках, только один зад и виден. — Разок попробуешь человечины и всё. Уже не остановишься.

— Не знал он.

— Ну, если не знал. Пусть живёт. — Согласился мелкий, перебросил нож с руки в руку, и сунул за пояс. — Наши вояки круклей за Протухший ров загнали. Лет пять тому, одного в Бочку притащили. Двух прибили, а этого живым поймали. Раненного в лесу отловили. Здоровенный такой, морда как две моих и ручищи огромные, висят ниже колен. Поговаривали, крукли троих вольных сожрали и двух торгашей из Низины. Долго вояки за ними охотились, изловили сволоту. На костре сожгли гада, за воротами живьём спалили.

— С ними коротышки были. Кто они? — Спросил Серёга. — Шибздики в лохмотьях.

— Вонючки. — От себя добавил Карлуха. — Кислым за версту разит. В мешковину вырядились, морды под капюшоны спрятали. Ручонки худые, костлявые.

— Кислым? — Вспомнились слова ластоногого, — почувствуешь запах кислого, беги что есть духу.

— Пряхи это. Они о цханах выпытывали. — Поведала Кхала. — Перед тем как меня в клетку посадили, я чаю выпила. Разум затуманился. Ничего не сказала.

— Чаю? — Переспросил Карлуха. — Того, вкусного? — Коротун вынул из-за пазухи флягу. Встряхнул ею. — Хороший был чаёк. Жаль закончился.

— Туман-трава? — Спросил, гляжу на Кхалу. Опустила взгляд, подошла, присела, положила руки мне на колени. Заглянула в глаза, глядит не моргает.

— Не могла я иначе. Туман-трава мысли путает. Нельзя чтобы пряхи узнали дорогу к болотникам.

— Иди сюда. — Потянул за руку, усадил рядом, приобнял. — Что же ты сразу всё не рассказала? Зачем убежала? — Прижалась она ко мне, уткнулась носиком в грудь.

— Цханы — это болотники? — Спросил Серёга. Подошёл, смотрит на нас. Неприятно ему видеть Кхалу в моих объятиях. Жмётся она ко мне, гладит по рубахе ладошкой.

— Да. Болотники. — Кивнула, подняла взгляд. — Серёжа, не смотри так. — Попросила и поднялась. — Не я тебе нужна. Другую ищешь. Похожи мы.

— Другую? — Открыл Серёга рот, и не закрывает, опешил.

— Да. — Взяла его Кхала за руку. — Нет здесь твоей Наталки. Осталась в другой жизни. Будет у тебя другая. Нежная, верная. В беде не бросит, встанет стеной.

— Откуда узнала? — Прошептал Серёга разбитыми губами. — Я никому не рассказывал.

— Думаешь о ней подолгу и много. — Тронула Кхала пальцем свой лоб, улыбнулась. — Смотришь на меня, а видишь её. Много раз она тебя предавала. Взял ты её порченой, растил чужое дитя. Верил, наделся. Не вышло у вас и не выйдет. Чужая она, перекати-поле, гулящая.

— Да кто ты такая? — Прошипел Серёга и отступил. — Прав был Михалыч. Ведьма ты. Волчица в овечьей шкуре.

— Не мучай себя. Отпусти прошлое. — Без малейшего намёка на обиду посоветовала Кхала. — Всё у тебя наладится. И дом, и жена, дети, всё будет. Не сейчас, позже.

— Да ты-ты. — Запинается Серёга, хватает ртом воздух, побагровел от злости. — Я тебе, я тебя.

— Остынь! — Прикрикнул Карлуха и передразнил. — Я, ты, тебя. — Махнул Коротун рукой, сбил на лету большого жука. — Сказали тебе — всё наладится. Вот и жди, когда это сбудется. Чего шипишь как мясо на сковороде?

— Врёт она всё. — Рычит Серёга. Уселся неподалёку, курит.

— Может и врёт, а как проверишь? — Поднял Карлуха жука, разглядывает. — Видал? — Показал Коротун жука, держит за лапку. — Летел себе и летел. А тут я его хлоп. И такое на каждом шагу.

— Какое такое? — Спросил Рафат. Когда он вернулся, я не заметил. Стоит, на нас таращится. — Что здесь вообще происходит? Где я?

— Всякое разное и происходит. — Подбросил Карлуха жука, расправил тот крылья и улетел. — Где-где? Зенки протри. На погосте мы.

— Тоннели, пещеры. Людоеды. — Не унимается бородатый. — Как такое возможно? В голове не укладывается. Может я сплю?

— Спишь? — Хмурит Карлуха брови, не поймёт, чего от него хочет Рафат?

— Ну, да. — Рафат поспешил к Карлухе, встал, напротив. — Ущипни меня.

— Ты чего ко мне привязался? — Толкнул Карлуха бородатого, тот и свалился. — Не хочу я тебя щипать. — Ворчит Карлуха, хмурит брови. — Ещё раз затронешь, в рожу дам.

— Где пряхи? — Спросил я, нужно отвлечь Карлуху. Злится он, знаком мне этот взгляд. Брякнет Рафат что-то ещё, не избежать драки. — Чем вы их?

— Её спроси. — Ответил Серёга. — Меня на крюк подвесили, она что-то бормотала. — Серёга потрогал скулу и показал свои руки. Запястья куда хуже моих. Опухли, кожа содрана.

— Эй. — Осторожно позвал Рафат и потянул Серёгу за рукав. — Слышь? Что-то я ничего не пойму. Может, расскажешь, куда я попал?

— Лучше ты расскажи. — Карлуха покрутил носом. — Ты, почему Бродягу не вытащил?

— А я знаю? — Рафат напрягся, точно его вот-вот начнут бить. — Я тут разного насмотрелся. Одного развязал, а он мне по башке заехал. Выгреб всё из карманов. Паспорт, часы забрал, последнюю сигарету и спички. Был ещё один, я его из пещеры вывел, а он возьми и драпани. Откуда мне знать, что и этот. — Грязный палец указал в мою сторону. — Выходит, я человечину ел? — Рафат громко сглотнул. — То-то мне кости показались странными. Думал говяжьи.

— Именно так и выходит. Крукли людей едят. — Хлебнул я из котелка и посмотрел на Кхалу. — Как ты с ними справилась?

— Не в моих это силах. Не я.

— Ага. Так я тебе и поверил. — Серёга дал Рафату сигарету и тоже закурил. — Меня отбуцкали и оставили на крюке висеть. Гориллы — крукли ваши, молчаливые, совсем не разговаривают. А вот маленькие, у этих рот не закрывался, про ластоногих расспрашивали. Где я их видел, как найти? Мне-то откуда знать? Я же не местный. Её, в клетку посадили. — Серёга посмотрел на Кхалу. — Маленькие человечки в банде за главных. Они здоровяками командовали. Чирикали между собой на непонятном языке. Голоса скрипучие как колесо у несмазанной телеги. Трое их было, а коновалов двое. Не знаю, по какой нужде ломанулись они всей гурьбой на выход. Здоровяки первыми, маленькие за ними. И тут как шарахнет. Граната прилетела, упала под дверь. Потом ещё две неподалёку бабахнули. Стрельба началась. Домишко с виду квёлый, но выдержал. Двери в хлам, на дворе синим полыхнуло.

— Так всё и было. — Коротун закивал. Вскочил и, сутулясь подбежал к Серёге. — А я сижу под кустом, прячусь, ночь на дворе. А тут как бухнет, потом ещё. Огонь, дым, песком глаза запорошило. Хотел на выручку к вам побежать, а тут куст занялся. Светло стало точно днём. А там, возле домишки кто-то крадётся. Вытащил я ножичек и затаился. Гляжу, выходит на свет что-то непонятное, а его сзади по башке бум. Не знаю кто его бахнул, не разглядел. А тот что в лохмотьях возьми и полыхни синим. Сгорели оба и тот, и этот. Когда дым развеялся я и рванул к хибаре наших вызволять. Девку из клетки вытащил, а потом, Серёгу с крюка сняли.

— Всех победил? — Спросил и тихо рассмеялся. Вид у Карлухи воинственный, в руке нож, волосы взъерошены, глаза огнём горят.

— Нет. Только Носатого дорезал. — Карлуха спрятал нож. — Ты представляешь. Я хотел ему помочь. Гляжу, лежит наш Носатый у входа в хибару. На бочок завалился рукой бок прижимает. Я к нему, а он в меня из винтовки. Ну, я и. — Коротун развёл руками. — Как-то само собою вышло. Он стрельнул, промазал. Я и не стал дожидаться, ткнул.

— Носатый? — Не ожидал я такой новости. — Откуда он здесь взялся?

— Мне-то откуда знать? — Коротун поковырял пальцем в ухе. — Носатый, сколько его помню, из Бочки не выходил. Всё больше по хозяйству на скотном дворе да в лавке у Гундосого. В своей каморке железки починял. А тут, в такую даль забрёл.

— Мы тебе показывали. Люди шли через болото. — Кхала тронула меня за руку. — Шли за нами. Вспоминай.

— Снова мы? Не помню. — Отмахнулся я. — А как Носатый сюда забрёл? Где болото, а где мы?

— Мы. — Запнулась Кхала. Помолчала совсем не долго и продолжила. — Я привела, кругами водила. Наслала блуд. А когда пряхи нас схватили, позвала.

— Это как? — Серёга хлебнул из котелка, скривился. — Я думал, это ты синим огнём бросаешься.

— Не-а. — Брякнул Карлуха и почесал голову. — Это маленькие синим горели. Странный огонь. Мало того, что синий, так ещё и дыма от него нет. Дыма нет, а всё в пепел. Во как.

— Мужики. — Заговорил Рафат. — Куда я попал?

— В задницу мира. — Брякнул Серёга.

— Это я уже понял. Дай закурить.

— Держи. — Серёга достал сигареты, смял пачку и забросил в кусты. — Всё землячок, накурились.

— Ты говорила. — Взял Кхалу за руку, потянул к себе. — По степи тень ходит. Что это значит?

— Уже ничего. — Улыбнулась и поцеловала меня в щеку. — Не бойся. Теперь я всегда буду рядом.

— Знать бы ещё чего, или кого бояться? Что ни день то что-то новое. — Сказал, а у самого мороз по коже. Вроде бы и ветерок не холодный, а как-то свежо стало, даже холодно. Кхала это почувствовала, прижалась крепко-крепко и шепчет.

— Есть ещё что-то большое, огромное. — Посмотрела Кхала на Коротуна и говорит. — Это оно Карлуху в грязи изваляло. А днём раньше Михалычем завладело. Не в себе он был, не ведал что делает.

— Ага. — Карлуха глянул за надгробную плиту, точно увидал там кого-то. Осмотрелся и спросил. — И Гуньку порешил, тоже от неведения? Завираешься ты девка, не верю.

— Верить или не верить твоё дело. — Грубо ответила Кхала. — Говорю то что знаю.

— И то правда. — Карлуха поскрёб шею. — Какая от этого польза? Верю, не верю. Что будем дальше делать? Еды нет, вещей тоже. Утерял я свою торбу, лопатины утащили.

— Угу. — Промычал Серёга. — Без оружия нам торба. Куда эти сволочи всё спрятали?

— Куда-куда? — Заговорил Рафат. — В яму сбросили.

— В какую яму? — Почти в один голос спросили Карлуха с Серёгой.

— Айда покажу. — Рафат поднялся и начал отряхивать своё рваньё. Не знаю, зачем он делает, только пыль поднимает. — Там. — Грязный палец указал в сторону зарослей. — В доме яма. Узкая она, нам не пролезть. А вот он, сможет.

Все как один перевели взгляды на Коротуна. Попятился мелкий, отступил за могильную плиту, спрятался и объявил.

— Не полезу я.

В хибаре отыскали верёвки. Много их тут, выбирай любую, хочешь толстую с палец толщиной, а нет, так и тонкая найдётся. Разит от ямы как из отхожего места. Карлуха дважды предупредил — не полезет он туда, и я его понимаю.

Серёга привязал к верёвке крюк, и этого добра здесь больше чем предостаточно. Местечко жуткое. Сразу за порогом провал, земля на метр просела, надгробные плиты вместо ступеней. Полы земляные, по центру хибары зарыт толстый, деревянный столб, подпирает он дырявую крышу. Три бревна уложены на кирпичные стены, и с этих брёвен свисают крюки на цепях и большая клетка. В камень стены забиты скобы и костыли, висят на них пилы, топоры, ножи-тесаки. У заколоченного досками окна кострище, а на нём огромный, чёрный от копоти казан на треноге. В казане ни то суп, ни то каша. От одного только вида желудок выворачивает. Не сложно догадаться что, или кого варили крукли на обед?

— Вон туда. — Подобравшись к большой, глубокой яме-норе заговорил Рафат. — Сюда они всех и бросали. Держали по несколько дней, а потом утаскивали.

— А ты лишенец на это смотрел и ничего не делал? — Прошипел Серёга и подошёл к норе. В руках у Серёги верёвка и большой крюк. Испугался Рафат попятился, и чуть было не свалился в нору. Серёга его схватил за грудки и потащил к казану. — Покушаем? — Прошипел Серёга сквозь зубы.

— Я, мне. — Бормочет Рафат, упирается.

— Отпусти. — Попросил я. Выглядит Рафат несчастным и беспомощным. Как-то сгорбился, глядит в земляной пол, руки висят точно плети. Похож он на старика-бродяжку.

— Что я мог сделать? — Оправдывается Рафат. — Ты же сам видел какие они огромные.

— И давно ты здесь? — Сменив гнев на милость, спросил Серёга.

— Не знаю. Поначалу дни считал. — Уселся Рафат на могильные плиты, те что служат ступеньками, опустил голову и заговорил в полголоса. — Больше месяца палочки на стене рисовал. Из пещеры вылезал, когда на верху никого не было. Иногда, по нескольку дней дом пустовал.

— Чем из норы воняет? — Спросил Карлуха. — Запах знакомый.

— Слизь шипаря. — Поведал я.

— А давайте сделаем факел? — Предложил Рафат. — Возьмём палку, намотаем тряпок. Опустимся и посмотрим. Вон там ступеньки, я по ним выбирался. — Тычет Рафат пальцем в сторону чёрного провала.

— Намотать бы тебе. — Карлуха подошёл к норе. — Для факела масло нужно, на худой конец жир. У тебя есть жир?

— Нет.

— Какой к чёрту жир. Оружие, вот что нам нужно. — Серёга заглянул в яму, в ту из которой разит отхожим местом.

— Ага. — Карлуха кивнул. — Оружие и мой мешок. В торбе лопатины шипаря. Выйдем к поселению, на еду сменяем.

— Задрал ты своими лопатинами. — Разозлился Серёга. — Сам доставай. — Бросил Серёга Карлухе под ноги крюк на верёвке.

— Ничего у нас не выйдет. — После долгого молчания заговорила Кхала. — Пойдёмте отсюда.

— Тебе нужно, ты и уходи. — Брякнул Коротун. — Не оставлю мешок.

— Залезай. — Предложил Серёга. — Нет там вещей, дерьмо и кости. Не веришь?

— Верю. — Тут же согласился Карлуха и заспешил к Кхале. — А куда пойдём?

— К тайнику.

— Ты это серьёзно? — Смотрю на неё, а она улыбается.

— Да. — Кивнула, и давай перебирать узелки на верёвочке. — Там и оружие, и еда.

— Молодец девка. — Просиял Карлуха. — Хорошо придумала. Нагребём патронов полные карманы.

— Как отыщем? — Спросил, а она отвела взгляд, поглядывает на Серёгу. — Где искать? Михалыч сам не знал куда ему нужно. Шли наугад.

— Отыщем. — С лёгкой улыбкой заверила Кхала и позвала. — Серёжа. Ты нам поможешь?

— Не помню я. — Пробурчал Серёга. — Меня ещё до пещеры, рубануло. Попали в переделку. Пришёл в себя, ночь на дворе. Как и где вышли, не знаю.

— Я тебе помогу. Вспомнишь. — Заспешила к Серёге, встала рядом. — Дай мне сою руку.

— Зачем?

— Потом объясню.

— На. — Протянул ладонь и отвернулся.

— Вот так топоряка. — Карлуха отыскал под ворохом хлама двуручную секиру, выволок её. — Гляди Бродяга. Такой штукой можно любое дерево срубить. Ты только погляди, острый. Бриться можно. Эй ты, — позвал Карлуха Рафата. — Иди, бороду обрею.

— Да ну тебя. — Отмахнулся Рафат снял со стены два тесака и заспешил на двор.

— Ступай дурень. Иди-иди людоед. — Ухватил Карлуха секиру и замахнулся.

— Не дури! — Прокричал я, но было поздно. Рубанул мелкий по бревну.

Переломился столб, поползла крыша. Метнулся я к Кхале. Серёга опередил, подхватил её на руки и бегом к двери. Падают брёвна, оседает крыша. Гремят раскачиваются цепи, сыплются крюки, земля прогибается. Балка перед самым носом брякнулась, разлетелась в щепки. Пол дрожит, стены пошли трещинами, сверху посыпалась черепица, пыль глаза застилает. Качнуло меня из стороны в сторону. Выпало окошко, валятся стены, казан перевернулся. Под босыми ногами гудеть начало, этот гул и придал мне ускорения. Прыгнул на казан по камням наверх карабкаюсь, оседает земля, не успеваю. Ухватился руками не знаю за что, повис. Нет сил, пальцы ослабели, не могу выбраться. Разваливается хибара трещит, грохочет, рушится. Ухватили меня за ворот рубахи и потащили. Позади громыхнуло, крыша сложилась. Пыльное облако накрыло округу, не вдохнуть не выдохнуть. Выхватили меня из провала и забросили точно камень. Грохнулся я о землю и покатился к кустам. Ловко меня выволокли, а зашвырнули ещё ловчей.

— Бродяга, миленький. — В самое ухо шепчет Кхала. Гладит по щекам, зацеловывает.

— Это ты? — Прохрипел. Пыли полон рот.

— Я. — Трёт глаза, улыбается. Лицо грязное, руки точно сажу из печи выгребала. — Напугал ты меня. Хотела вернуться, Серёжа не пустил.

— Как ты смогла? — Спросил и закашлялся. Вездесущая пыль царапает горло, забилась в нос, с головы сыплется, лежит на руках толстым слоем.

— Я хотела. Мне не дали, Серёжа держал.

— Кто меня спас? Не ты?

— Что не я? — Глядит, хлопает глазищами, чумазая.

— Где Карлуха?

— Тут я. — Отозвался мелкий. Выглянул из-за куста и начал оправдываться. — Откуда я знал? Только раз и приложил топоришкой. — Вышел Карлуха, встал надомною опирается на древко секиры. — Ты это. Не злись. Все живы, обошлось.

— Дать бы тебе. — Ворчит Серёга. Мне его не видно, узнал по голосу. — Знаешь, что я тебе скажу.

— Нет, не знаю. — Насупился мелкий, глядит в землю.

— Пришибленный ты. — Из-за куста поведал Серёга. — С мухами в голове.

— С мухами это ещё ничего. — Улыбается Коротун. — Вот у Музрика Куцего, в башке червяк жил, в самый лоб забрался. Егорка травник этого паразита через ухо вытащил. Здоровущий был червь.

— Врёшь ты всё. — Из-за веток показался Рафат, с двумя тесаками в руках. — Нельзя через ухо этого сделать. Лоботомия нужна. — Уселся Рафат на травку, воткнул в песок тесаки, потирает руки. — Через нос тоже можно, но для этого.

— Больно ты умный. — Перебил Карлуха.

— Кто меня вытащил? — Гляжу на Карлуху. — Ты?

— Я не тащил. — Вертит головой мелкий. — Как деревяка трещать начала, я в дверь сиганул. Следом Серёга с девкой выскочили. А этот. — Карлуха перевёл взгляд на Рафата. — Он уже тут был.

— Тогда кто?

— Крукль тебе помог. — Сообщила Кхала.

— Дай сюда. — Показался Серёга, забрал у Рафата тесак. — Отыщу сволоту, порублю на куски.

— Не порубишь! — Прикрикнула Кхала. Гляну на Серёгу, да так, что тот отступил. — Не смей. Я запрещаю! Крукли как и люди, все разные.

— Не он так я это сделаю. — Поднял Карлуха секиру, уложил на плечо. — Люди разные, спорить не стану. А вот нелюди все одинаковые. Отыщу людоеда и изрублю.

— И чем же он тебе не угодил? — С лёгкой издёвкой спросила Кхала. — Столб ты подрубил и сбежал. Бросил Бродягу, забыл о приятеле. Ты позабыл, а он нет. Спас, не дал сгинуть.

— Чем докажешь, что это он? — Переминается Карлуха с ноги на ногу. Чувствует свою вину, но признать не хочет. — А может, Бродяга сам выбрался? Не помнит он. Чего же твой людоед сразу нам не помог? Зачем Сюнделя на крюк подвесил, Бродягу в яму скинул тоже не он?

— Не мог он нам помочь. Не пришло время. — Глядит Кхала строго, вцепилась в Карлуху глазищами. — Драпанул ты вчера ловко, а вот спрятался плохо. Видел он тебя. Сам не пошёл и своему приятелю о тебе не рассказал. От прях утаил. Почему он так поступил, не хочешь узнать?

— Хочу.

— Одной крови ты с ним.

— Ври да не завирайся. — Прошипел мелкий, в глазах блеснул недобрый огонёк. — Попридержи язык. Не погляжу что ты девка. Стукну.

— Умерь пыл. — Вступился Серёга. — Где ты был, когда нас повязали? Что же ты тем мордоворотам не навалял? Теперь-то ты герой, разошёлся не остановишь.

— А я хотел. — Хмурит брови Карлуха, глаза бегаю. — Время выжидал. Спать лягут, в дом проберусь и ножичком.

— Проехали. — Отмахнулся Серёга. — Уходить нужно.

— Поддерживаю. — Заговорил Рафат. — Дом провалился, ушёл под землю. Норы там повсюду, тоннели везде что дыры в сыре. Яма глубокая, дна не видно.

— Не тронете вы его. — Строго объявила Кхала. — Ни сейчас, ни потом. Все меня услышали? — Сказала, смотрит на меня. — Тебя это тоже касается.

— Знать бы ещё какой он. — Ответил и улыбнулся. Глядит не моргает, взгляд суровый. — Да понял я, понял. — Сижу потираю ногу. Плохо ходить босиком и как я теперь без ботинок и куртки?

— Не слышу ответа. — Поднялась, подошла к мелкому. Отступил Карлуха, спрятался за Серёгу.

— Я не трону. — Ответил Рафат и чуть слышно добавил. — Главное, чтобы он меня не тронул.

— Это точно. — Согласился Серёга. — А если он. — Не будет если. — Заверила Кхала. — Обещаю.

— Пусть только сунется. — Осмелел мелкий, но тут же прикусил язык и поспешил пояснить. — Нападёт, дам в зубы. Убивать не стану.

— Вот и договорились. — Улыбнулась, взъерошила мелкому волосы. — Я тебе верю. Снимай рубаху.

— Это ещё зачем? — Спросил Карлуха.

— Обмотки Бродяге сделаем. Ты у нас один при одеждах.

— Так и ты не голышом скачешь. — Сопротивляется Коротун. — Подол до самой земли, по траве волочится.

— Твоя правда. — Отошла Кхала взяла у Рафата тесак. Задрала подол.

— Пошутил я. — Заспешил мелкий к Кхале, придержал за руку. — Бери мою рубаху. Мне для Бродяги ничего не жалко. Хочешь и куртасик забирай.

— Рубахи достаточно.

— Ага. — Закивал Карлуха и скинул куртку, выпала фляга. Снял мелкий рубаху, упали нож и увесистый мешочек.

— Что это с тебя высыпается? — Спросил Серёга, и пошутил. — Снимай штаны. Может пистолет где-то там затерялся?

— Нет у меня пистолета. — Ворчит мелкий собирает своё добро.

— Что за мешочек? — Спросил и поднялся. — Михалыча не его искал?

— Ага. — Закивал Карлуха, лыбится, выставил зубы. — Сбрехал я ему. Уж больно дорожил он этим. — Бросил Коротун мне мешочек. — Стекляшки и колечки там. Вот я и подумал, почему бы не стащить?

— Не хорошо у своих воровать? — Гляжу на Карлуху, сползла улыбка, смотрит понуро, хмурит брови.

— Какой же он мне свой? — Одел мелкий куртку глядит с прищуром. — Свои в своих не стреляют.

— А давайте-ка в другом месте поговорим. — Предложил Серёга. — Мотай обмотки и убираемся подобру-поздорову.

Небо тяжёлое, тучи низкие, серые. Идти к тайнику Михалыча или нет, даже не обсуждали. Нет у нас другой дороги, одна она. И знает эту стёжку-дорожку только Кхала. На неё вся надежда.

Обошли провал, спустились по крутому склону. Вокруг только камни, даже трава не растёт. Кхала и Рафат идут впереди, за ними Серёга, а мы с Карлухой плетёмся в хвосте. Растираю руки, болят запястья. Коротун взгромоздил на плечо секиру, жалуется на свою трудную жизнь.

— И на кой я за вами увязался? Нужно было как лопатины добыли, уходить в Серую Башню.

— Так ты и сейчас с нами идёшь. — Уточнил я.

— А куда мне деваться? Завёл ты меня Бродяга в такую глушь, что самому и не выбраться.

— Я укажу дорогу. Возвращайся.

— Ага, щас! Погибели моей хочешь? Да я за эти дни, столько всего увидал, до конца дней хватит. Зверьё разное, ластоногие, какие-то пряхи будь они неладны. С этой поры Бродяга, хочешь ты или нет, куда ты туда и я. Всё друг, мы с тобою одной верёвкой связаны.

— Связаны? — Я резко остановился, Карлуха налетел сзади.

— Ты чего встал как пень по среди дороги?

— Да так. — Смерил Коротуна взглядом с ног до головы. — Думаю я.

— И о чём же ты думаешь? — С тревогой в голосе спросил мелкий.

— Да вот, размышляю. Стоит ли с тобою и дальше носиться? Чуть что, ты сразу в кусты прячешься. Убегаешь.

— Это когда такое было? — Карлуха поставил секиру, опёрся на неё.

— Напомнить?

— А напомни. — Чуть ли не приказал мелкий. Хорошо держится, но меня не обманешь. Глядит строго, да вот только глазки бегают. Растерялся Карлуха, чувствует свою вину.

— Да пожалуйста. — Уселся я на камень, взялся перематывать обмотки. Прошёл всего ничего, а они расползлись. — Первый раз, на холме ты драпанул. Только пятки и сверкали. Нас с Гунькой дружки Михалыча отмутузили, а тебе хоть бы хны, целёхонек. Вчера меня по башке шандарахнули. А ты куда подевался? Сбежал.

— Так я это. — Карлуха уселся напротив, помогает. Я мотаю тряпку, а он придерживает. — Ага, драпанул, спрятался и всех освободил. Там, возле дохлых шипарей я за кустами отсиделся. А кто тебе верёвки на руках срезал? Хочешь знать, кто Рафата поймал?

— Догадываюсь. — Кивнул и потрепал Карлуху за шевелюру. А ведь действительно, оба раза Карлуха меня выручал. Не будь его рядом в нужную минуту, боюсь и представить где бы я сейчас был? Тот же Михалыч мог пристрелить, не пырни мелкий его ножом. Да и не убегал Коротун далеко, всегда был где-то поблизости.

— Я тебя понял. — Карлуха расплылся в улыбке. — Это ты так шутишь. Верно?

— Ну, да. Конечно, шучу. — Обнял Карлуху, хлопаю по плечу. Как ни крути, а он мне друг. Не приятель, не просто знакомый, а именно друг. Вот и рубаху свою единственную не пожалел.

— Эй?! Вы чего там тискаетесь? — Окликнул Серёга. — Догоняйте охламоны!

— Охламоны — это хорошо или плохо? — Как-то зло поглядывая на Серёгу, поинтересовался Карлуха. — Обозвал или похвалил?

— Не знаю. — Пожал я плечами, и мы пошли дальше.