Глава 13


Очнулся, лежу на боку, по лицу ползает букашка, царапает лапками нос. В голове лёгкий гул, на языке привкус крови. Спина болит и в боку покалывает. Стряхнул с лица букашку, потёр нос. Кровь на пальцах, из носа она течёт.

Опёрся на локоть и уселся. Гляжу по сторонам, не пойму где я? Нет веников, стол и лавки пропали, серо вокруг на дворе вечер. Кто-то орёт, хрипит, рассылает проклятья. Кирпичная стена, поломанный шкаф за ним высокие кусты, повсюду куски красного кирпича, мягкая трава, рыжие шапки мха. Карлуха лежит лицом вниз закрывает руками уши. Рафат катается по траве, это он истошно вопит. Людоеда и Кхалу я не увидел, нет их поблизости. А вот Серёга здесь, лежит на боку под кустом.

— Эй?! — Окликнул Серёгу. — Карлуха! — Позвал, но и мелкий не ответил. Лежит Коротун, не шевелится.

— Ай! Ой-ёй-ёй!!! — Горланит Рафат, гримасничает, сжимает руками голову, катается по траве.

— Ты чего. — Заспешил к бородатому. — Схватил за грудки, встряхнул.

— Что? Где? — Хлопает глазами, таращится на меня. — Ты кто? Там, здесь.

— Я это. Я. Ты меня слышишь? Открой уши! — Потребовал и хлопнул бородатого ладонью по лицу. Тот замолчал и обмяк. — Не уж-то убил? — Прошептал и попятился. Рафат глубоко вздохнул точно вынырнул из воды, перевалился на бок и захрапел. Спит бородатый.

— Есть кто живой? — Спросил людоед и вылез из кустов. Морда оцарапана, глаза бегают, шарят по округе. Выполз на четвереньках, поглядел на Карлуху и уставился на меня. — Что это было? — Прохрипел крукль. — Где мы?

— А я знаю? — Брякнул, сам не понимаю, как это из меня вылетело. Не говорил я так раньше. Наверное, у Рафата перенял.

— Чего это они? — Усевшись на кочку спросил крукль. — Почему не поднимаются?

— А я зна… — Заговорил и осёкся. Что же это такое? Лезут в башку чужие словца. — Ты Кхалу не видел?

— Там она. — Повернул людоед голову, глядит на кусты. — Ты посиди, я схожу.

— Не нужно. Сам пойду.

Покачиваюсь на ватных ногах, перелезаю через мебель. Поломанный стол лежит на боку, панцирная сетка от кровати, табурет к верху ножками. В голове гудеть перестало, а вот ноги всё ещё слабые, и башка чуток подкруживается. Пока перелезал дважды грохнулся, что за место такое? Дом без крыши, сарай или ещё что-то, так сразу и не поймёшь. Стены поломаны, растут кусты, деревья. Повсюду трава, мох, пищат комары, роятся мошки.

— Эй! — Позвал людоед. — Куда тебя понесло? Вылезай, здесь твоя кханкая.

— Бродяга, родненький. — Слышу знакомый голос. — Здесь я. Здесь.

Выбрался, обнял Кхалу прижал к себе. Держу крепко, боюсь, как бы снова не потерялась. Прижалась, дышит в грудь, гладит тёплыми ладошками по спине.

— Я это. — Заговорил людоед. — Пособирал наши вещи. Сумку кханкая принёс. Топор и плеть отыскал. Один тесак нашёл, второй потерялся.

— Прости Бродяга. — Шепчет Кхала. — Не всё я умею и не всё знаю. Голова болит?

— Гудит немножко.

— У тебя кровь. — Переполошилась кареглазая. — Нос болит?

— Нет, не болит.

— Почему они спят? — Спросил крукль.

— Побочный эффект перехода. Провал заперли, я не знала. — Пояснила Кхала, и усадила меня на травку. — Бмхарт дай мою сумку.

— Как мы сюда попали? — Сижу, смотрю на Кхалу. Роется в своей торбе, ищет что-то. — Провал? Кто его запер?

— Закрыли совсем недавно. Кто не знаю. Провал — это дорога во времени и пространстве. — Смочила тряпочку водой из бутылочки, вытирает мне лицо. — Провалы не стабильны. Нет ключа, выпадешь невесть где.

— Эх ты, недоучка. — Взял Кхалу за руку, легонько щёлкнул по носу. — Стало быть это и есть невесть где?

— Нет. — Завертела головой, взяла мою ладонь, смотрит. Внимательно смотрит, с прищуром. Я тоже посмотрел, что же она такого там увидела? А посмотреть было на что. Вся ладонь исписана причудливыми буквами и закорючками. Ровные строки, а вот закорючки выпадают. Большая часть в строке, а вот заглавные, они кособокие и чуток опущены.

— Угу. — Кивнула, прижалась. — Ты ключик от всех провалов.

— Кхаутан. — Пояснил людоед, и уселся рядом.

— Ключик? — Переспросил я. — Кхаутан?

— Именно так. — Уж как-то грустно выдохнула Кхала и обняла. — Я тебе обещаю. Об этом никто не узнает. Я тебя спрячу. Не отыщут.

— Зачем прятаться? От кого?

— От всех. — Коротко бросил людоед. — Ты кхаутан.

— Погоди. — Отстранил Кхалу. — Странно как-то получается. Он. — Обозначил взглядом Скуластого. — Знает обо мне больше чем я сам. Рассказывайте, что оно такое кхаутан? Хватит тайн и загадок.

— А давай позже? — Попросила и прижалась. — Мне нужно уйти. Вернусь, тогда и поговорим.

— Ну уж нет. Или сейчас или.

— Не злись. — Взяла Кхала меня за руку и попросила. — Не пробуждай руны. Ещё не время.

— Сколько можно? — Возмутился я и вскочил. — Кхаутан, руны, провалы. Я хочу знать правду.

— Все хотят её знать. — Глядит на меня людоед, скалится. — Рассказать некому. На тебя вся надежда.

— Замолчи. — Прошипела Кхала. — Спит в Бродяге кхаутан. Глубоко спрятали, умело.

— Разбуди.

— Эй! — Окликнул я. — А ничего что вы не одни? Не мешаю?

— Прости. — Опустила голову глядит под ноги. — Виновата я перед тобою. Нужно было сразу сказать. — Подняла взгляд, на глазах слёзы. — Не знала я что ты кхаутан. Надеялась, что это не так. И сейчас не хочу в это верить.

— Что происходит? — Присел, схватил Кхалу за плечи, встряхнул. — Кхаутан — это болезнь такая? Вы обо мне, как о чём-то гадком говорите.

— Смотри. — Кхала расстегнула на мне рубаху. — Это. — Палец указал на рисунок. — Знак разрушения, смерти, он лежит на твоём сердце. Здесь. — Палец ткнулся в плечо. — Знак власти. Сразу под ним. — Брови встали домиком, глядит хлопает ресницами.

— Что под ним? — Поторопил и раскрыл рубаху шире. — Не молчи.

— Руны созидания и мудрости. — Ответил людоед. — А это. — Крукль указал на мой живот. — Сплетение силы и добра. — Ты не кхаутан. Ты что-то другое.

— Да. — Закивала Кхала. — Не кхаутан. Ты-ты-ты. — Повисла на моей шее и давай целовать. Гладит по голове, треплет волосы. — Бродяга, любимый мой Зайтанчик. Я так рада, я так.

— Зайтанчик? — Переспросил крукль. — Зайтан?

— Да, это он. — Подтвердила Кхала. — Зайтан первое имя.

— Почему раньше не сказала? — Прорычал людоед, встал на одно колено, склонил голову.

— Чего это он?

— Сам расскажет. — Поцеловала меня в щеку и заторопилась. — Мальчики, Вы тут поболтайте, а мне нужно уйти.

— Куда?

— Не злись, пожалуйста. — Подхватила сумку, подбежала. — Когда ты злишься у тебя на лбу морщинки. — Разгладила ладошкой мой лоб, поцеловала в губы. — Я быстро. — Пообещала и убежала.

— Эй. — Позвал крукля, тот стоит на колене, морду опустил не шевелится. — Окаменел?

— Прости Зайтан.

— Ты-то за что извиняешься? Тоже уйти хочешь? Так иди я не держу. Кхала заладила — прости да прости, теперь ты. За что простить-то?

— За невежество. Пугал я тебя.

— Слышь, как там тебя? Бмрхат

— Бмхарт. — Поправил людоед. — Бмрхат — это.

— Помню-помню. Ветка без листьев. — Подошёл к людоеду, уселся, напротив. — А ты совсем не прост как хочешь казаться. Лихо ты меня обвёл вокруг пальца. Давно Кхалу знаешь?

— Нет.

— Хватит кланяться, поднимайся. Прежний ты мне больше нравился. — Сорвал травинку, сунул в рот, осмотрелся. Поломанный шкаф, сквозь него пророс колючий куст. Кирпичная стена, штукатурка отвалилась лежит горкой, мох на неё вылез, вздувается шапками. Спит Серёга, Рафат тоже спит, и Карлуха дрыхнет. Красненькие букашки под ногами копошатся. Вздохнул, пожевал травинку и выплюнул. Людоед уселся, глядит на меня. — Ну что, Бмхарт, разговаривать будем?

— Будем.

— Повторяю вопрос. Давно Кхалу знаешь?

— Недавно. Пряхи велели проследить. У ручья с ней встретился. Там и познакомились.

— В смысле? Тебе же велели проследить.

— Да, велели. — Отвернул людоед рожу, не хочет на меня смотреть.

— Из тебя каждое слово под пытками вытаскивать? Говори. А нет, так проваливай.

— Не злись. — Попросил людоед. — Проследить не вышло, Кханкая меня заметила. Сильная она, далеко видит. Почувствовала и позвала. Договорились мы с ней. Я помог вам, она мне. С кханкая нигде не пропадёшь. Они наперёд всё знают. — Глядит на меня людоед, точно ждёт чего-то. — Не говори ей. Не нужно.

— И что же ты такого сказал? Для меня это не новость. Знаю я о Кхале.

— Знаешь, но не всё. Кханкая видят будущее, они сами его и создают. Всё что происходит, они делают. — Людоед оскалился и посмотрел на спящих. Карлуха заворочался, почесал ногу, скрутился калачиком и захрапел.

— Ты его боишься? Или, очередная уловка?

— Он шигжих. — Прорычал Скуластый. — Их все боятся.

— Почему? — Развеселил меня людоед. — Что в Карлухе такого страшного? Я с ним давно знаком. Добряком не назову, но и не злодей.

— Кому как. Он, порождение зла, его мать — шахши уштр.

— А отец крукль. Такой же, как и ты людоед.

— Да. — Согласился Скуластый.

— А чего ты на колени бухнулся? — Над головой пролетела птица и села на дерево. Что за птица я не увидел.

— Ты Зайтан. Потому и бухнулся.

— Сызмальства я Зайтан. Пинали меня, тряпкой по роже били, палкой по спине. Но что бы на колени, такое впервые.

— Был бы я рядом не посмели тронуть. — Прорычал крукль. — Ты Зайтан.

— И что с того? Дурацкое имя, бестолковое.

— Почему дурацкое? — Не согласился людоед. — Ещё не свой, но уже не чужой. Очень даже толковое. Ты слыхал что бы ещё кого-то так назвали?

— Нет, не слыхал.

— Вот видишь. Много разных имён, многих ими называют. Твоё одно, нет больше таких как ты.

— Может и так. — Посмотрел на руки и не увидел закорючек. Пропали, исчезли. — Стало быть — это руны, и ты в них разбираешься. Откуда такие познания?

— Да, руны. Разбираюсь, понимаю. — Выдохнул Скуластый. — Откуда, не знаю. Наверное, передалось по наследству. Кханкая читать обучают, мёртвый язык, древний.

— Кхала не ханкая. Она ключница.

— Ключница? — Хлопает людоед глазами. — Впервые слышу. Кто это?

— Надеялся ты расскажешь.

— Знал бы рассказал. Теперь и я запутался. — Жалуется людоед. — Кханкая не кханкая, кхаутан не кхаутан. А ты действительно Зайтан? Или и в этом отыщется закавыка?

— А я знаю? — Брякнул словами Рафата. Если уже и крукль запутался, что обо мне говорить? Башка что чугунок с подгоревшей кашей. Выбросить жалко, а что с таким добром делать, не знаю. Сижу, чешу голову, спит Серёга, Карлуха храпит. Рафат зарылся в своё рваньё, дрыхнет или прикидывается понять сложно. Лежит бородатый серым холмиком, мошек над ним тьма. — Как думаешь, когда проснуться?

— А я знаю? — Выпалил людоед и запнулся. Тут-то мы и рассмеялись, ух уж этот Рафат будь он неладен. Наградил словечками, да такими что не отвяжешься.

Интересно разговаривать с круклем. Много чего он знает, бывал в таких местах, о которых я и не слыхивал. Болтаем, рассказываем разные истории из жизни. Надоело сидеть, решили пройтись. Кусты, колючки, бурьян, всё как везде. Пробрались к стене, убрали из пролома куски шифера и доски. Выбрались и замерли, раззявили рты.

Идол высечен в камне, огромный, страшный. Не знаю по какой причине, но мне показалось, похож он на Скуластого. Стоит каменная громадина, зарылась по пояс в землю, глядит поверх меня. Небо над ним низкое, тяжёлое от чёрных туч, зловещее небо. Не поймёшь, день сейчас или вечер. Вокруг бурьян, кусты, корявые деревья. Мокро везде, совсем недавно прошёл дождь. Разве такое бывает? Там, где мы сухо, а за стеною всё мокрое. И деревья в этом месте странные, точно кто-то их покрутил и не тянутся они к небу, раскорячились, к земле клонятся. Ветки извиваются как земляные черви, ползут вниз, листья на них широкие, зелёные, а по краям красные, точно кровью измарались.

В кустах стрекочут букашки, роятся мошки, висят серыми шапками, гудят. Квакают лягушки, но вот где они прячутся непонятно. Перекрикивают друг-дружку, поют жабы на все лады. Стало быть, болото рядом, а может река или озеро?

— Давай вернёмся. — Предложил людоед. — Дождёмся кханкаю. Без неё нельзя.

— Ключница она. Пошли.

* * *

Кхала вернулась не скоро. Принесла полную корзину еды, кувшин душистого отвара из трав. Не стал я её расспрашивать — где была и откуда еда? Захочет сама расскажет. Занята она, хлопочет над друзьями. Достала из торбы бутылочку, напоила спящих. Прошло не больше минуты, и они проснулись.

Больше других страдает Карлуха. Лежит мелкий на боку, тошнит ему, громко охает и ахает, не может подняться. Помогаем встать, злится, спать хочет. Серёга жалуется, говорит — штормит его, точно пьянствовал неделю. А вот Рафат отмалчивается, сидит в сторонке сжимает руками голову, точно боится, отпустит и отвалится она.

Кушали я и людоед, остальные на отрез отказались. Вру, Кхала съела маленький кусочек жаренного мяса, запила отваром. Устала она, вымоталась. Сидит, носом клюёт, засыпает. Сказала — к идолу пойдём на рассвете. Не стал я с ней спорить. Спешить то нам некогда, да и как тут поспешишь, трое хворых. Да и Кхала выглядит не лучшим образом. Поспать ей нужно. Тут-то я и вспомнил про панцирную сетку от кровати. Притащил, поставил ближе к огню, нарезал травы целую гору, укрыл Кхалу листами лопухатого. Не плетуха конечно, но выбирать не приходится, какое никакое, а одеяло.

Скуластый нарубил колючих веток, завалил ими проломы в стене. Нет здесь крупного зверья, а вот мелкое гуляет. Большого вреда от них не будет, но цапнуть могут. Ночь совсем близко, небо чернеет с каждой минутой. Развели небольшой костерок. Людоед насобирал сучьев, притащил табурет для растопки, доломал шкаф. Запаслись дровами на всю ночь. Все улеглись и только нам не спится.

Танцуют языки пламени, отбрасывают тени, пляшут они вырывают из мрака колючие ветки и добрый кусок кирпичной стены. В пляске теней, есть что-то зловещее, пугающее.

— Слыхал? — Спросил людоед и побрёл к пролому в стене.

— Что там? — Поспешил вслед за ним, прихватил секиру. Стою, заглядываю круклю через плечо. Впереди дыра, завалена она колючими ветками. Темно за проломом хоть глаз выколи.

— Оставайся здесь. — Убирает Скуластый ветки, освобождает проход.

— Ты куда? — Схватил людоеда за руку.

— Пахнет. — Втягивает крукль носом воздух, задрал нос, нюхает. — Хорошо пахнет. Я быстро. Уйду, завали дыру.

— Да ты спятил. — Только и успел сказать. Выскользнул людоед и пропал в темноте. Растворился, ни шороха, ни звука.

Завалил дыру, сижу у огня, гляжу на стену. Квакают жабы, стрекочут букашки, где-то в кустах щебечет запоздала птица, потрескивает, выбросает к небу искорки костерок. Тени выплясывают на кирпичах, рисуют страшные картинки.

Время растянулось в бесконечность. Часто хожу к пролому, всматриваюсь в темноту, слушаю. Один только раз мигнул огонёк, точно кто-то зажёг спичку и тут же её погасил. Темень вокруг непроглядная, вот и мерещится разная всячина. Стрекочут букашки, квакают жабы, разгулялся ветер. Подбрасываю в огонь палки, осматриваю колючие ветки пролома. Тревожно мне, неспокойно. Малейший шорох или треск заставляют вскакивать. За кирпичами вспорхнула ночная птица, я уже у стены. Ветер качнул ветку, я с секирой бегу туда. Чудится разное и в кустах, и по ту сторону пролома.

— Зайтан. — Тихо позвали из темноты. — Убери ветки. Рванул я к дыре, освободил проход. Вывалился мне под ноги большой мешок, за ним второй. Показался людоед, скалит зубы.

— Ты где был урод? — Не знаю, что мне взбрело в голову, но ухватил я крукля за ухо и потащил к огню. Молчит Скуластый, не сопротивляется. Отпустил я его и спрашиваю. — Нагулялся?

— Ага. — Закивал и убежал к пролому. Завалил дыру ветками, прикрыл куском шифера, схватил мешки и бегом ко мне. — Вот. Бабушка поделилась.

— Какая бабушка? — Прошипел оглянулся, не хочу разбудить Кхалу. — Ты где шлялся морда зубастая?

— Там. — Тычет пальцем. — Бабушка. — Глядит не моргает. И я на него смотрю, а сам думаю. — Свихнулся Скуластый, лыбится, на шее бусы из ягод. Умом тронулся людоед.

— Сбрендил, какая бабушка? Ты у кого мешки стащил? Зачем бусы, ты где их взял?

— В пещере. — Шепчет крукль озирается. — Люди там, побитые они. Кровью пахнет, человеческой.

— Какие люди, откуда им взяться? — Не поверил я людоеду, уж больно неправдоподобен его рассказ.

— Не знаю. Вот. — Скуластый протянул мне бусы. Крупные ягоды рябинихи чередуются с чёрными ягодками пытря. Между ягодами, узелки и торчат палочки. Что-то похожее я видел у Кхалы на верёвочках. Тоже узелки и палочки, но вот ягод там не было.

— Откуда они у тебя?

— Кханкхая дала. Я ей отдал жёлтенькие железки. Выбрала три, остальные вернула. Велела передать одной из внучек.

— Хватит врать. Темень вокруг, как можно что-то увидеть?

— Клянусь своим именем. Я тебе говорил, пахнут кханкая. У них особенный запах. По нему и нашёл. Когда они пахнут, значит чего-то хотят, подзывают.

— Пахнут? — Припомнилось мне как людоед нюхал воздух.

— Ну да, запах, аромат. — Крукль указал пальцем на стену. — Там, уже не пахнет.

— И где сейчас бабушка?

— Ушла. Повела людей.

— Куда повела?

— Не знаю. — Людоед пожал плечами. — Велела передать сообщение и указала где лежит еда. Много еды, в ящиках.

— Где сообщение?

— Вот оно. — Скуластый показал бусы.

— Вот оно. — Передразнил не совсем умело. — Какое же это сообщение? А почему ты клянёшься своим именем? Как по мне странная клятва. Ничему не обязывает.

— А у меня. — Крукль опустил голову. — Ничего другого и нет, только имя. Чем же ещё клясться?

— Понимаю. Показывай, что в мешках? Имя у тебя тяжёлое.

— Совсем не тяжёлое. — Возразил крукль и высыпал из мешка консервы. — Нормальное имя. Такое как у всех.

— Путаю я его с веткой без листьев. — Начал оправдываться, не хочу обидеть. — Сам подумай. Нужно позвать, окликнуть, а я в буквах путаюсь. Да и не прокричишь твоё имечко.

— А-а-а, вон ты о чём? — Взял людоед тесак и воткнул в банку. Как бы насквозь не продырявил? Посмотрел на меня и посоветовал. — А ты придумай лёгкое.

— Уже придумал. А давай, назову тебя — Скуластым.

— Нет, не давай. — Людоед завертел головой. — Какой же я скуластый? Нормальный я. Придумай другое.

— Сам придумывай? — Пробурчал я.

— Хорошо. Называй меня. — Людоед ненадолго призадумался и выдохнул. — Друг. И сказать легко, и прокричать можно.

— Что за друг?

— Твой друг. Хорошее имя. Всем и сразу понятно кто я для тебя, а ты для меня.

— Это точно. Сразу и всем. — Не особо радуясь согласился я.

— Угу. — Закивал крукль. С большим аппетитом он опустошает содержимое банки. — Почему не кушаешь? — Спросил Друг и поманил рукой. — Иди сюда. Очень вкусная еда, много её. Всем хватит. Присядь, я и тебе открою.

— Открывай Друг. — Согласился, поглядываю в темноту пролома. — Схожу посмотрю, что там.

— Не ходи. Покушаем и ляжем спать. Нет здесь никого кроме нас.

— Откуда такая уверенность?

— Кханкхая сказала.

— А что она тебе ещё сказала?

— Да много чего. — Друг сунул в рот палец, облизал и снова полез в банку. — Велела отдыхать. По утру взять всё что утащим и запереть Идола.

— Как можно его запереть? — Сильно удивился я такому велению. А бабушка ещё та шутница.

— Этого я не знаю. — Крукль опустошил банку, бросил её в огонь, почесал плечо и потянулся к горе консервов. — Наша кханкхая знает, как это делается. Держи. — Крукль протянул еду. — Кушай на здоровье. Очень вкусно. — Похвалил людоед.

— Спасибо Друг. — Не скрывая иронии поблагодарил я. Имя конечно странное, но что делать, Скуластый сам такое выбрал.

— Что, не нравится? — Глядит с прищуром.

— Почему ты так решил? — Полез пальцами в банку и запихал в рот большой кусок мяса. Жую. — Нравится. Вкусно.

— Я не о еде. — Крукль поскрёб шею. — Вижу, от нового имени тебя воротит. Всё верно. Ты Зайтан, я крукль. Дружбу заслужить нужно.

— Не говори глупостей. — Полным ртом ответил я. — Что такое Друг?

— Друг — это всё. — Людоед тяжело выдохнул и отвернулся.

— Ты чего? — Тронул людоеда за плечо. — Обиделся?

— Нет. Как я могу обижаться на Зайтана? Ты здесь главный.

— Ну ты даёшь? — Отставил еду, вытер руки о штаны, придвинулся ближе к людоеду. — Я не против нашей дружбы. Даже рад этому. Друг — это не имя.

— Почему. — Людоед повернулся. — Мне нравится. Обещаю. Я не буду вас кушать.

— Только нас?

— Да. — Крукль кивнул головой и отвёл взгляд. — Я постараюсь, этого я пообещать не могу.

— А ты и не обещай. — Улыбнулся и протянул руку. — Сделай без обещаний. Я в тебя верю, ты сможешь.

— И что это такое? — Глядит с опаской на мою ладонь.

— Жми, как там у моста. — Пояснил я. — Друзья пожимают руки. Понимаешь?

— У моста я тебя благодарил. Мы так всегда делаем. А сейчас зачем? Что это даст?

— Ничего не даст, но для других скажет о многом. Я тебе доверяю, подаю руку. Ты доверяешь мне, жмёшь мою ладонь. Друзья, так всегда делают. Чем крепче рукопожатие, тем сильней дружба. — Сказал и уже через мгновения пожалел об этом. Людоед вцепился в мою пятерню, стиснул её да так сильно что я взвыл от боли.

— Ты чего? — Отскочив в сторону спросил людоед.

— Больно. — Прошипел сквозь зубы.

— Ты же сам сказал. Чем крепче, тем сильней. Я тебе доверяю.

— Молодец. — Похвалил и посоветовал. — Не нужно так сильно.

— Хорошо, не буду. Зови меня Сахт. — Усевшись рядом прошептал Скуластый. — Меня так мама называла.

— Сахт? Хорошее имя.

— Ага, хорошее. — Широко улыбаясь сообщил Сахт. — А давай покушаем.

— Давай, — тяжело вздохнул я и согласился. Хотел было спросить, что означает новое имя, но передумал. Позже узнаю.

Поели, запили соком из банок и легли. Сахт уснул почти сразу, повернулся набок и засопел. А вот я ворочаюсь, совсем не хочется спать. В голову лезут разные мысли, не дают мне покоя бабушка и пещера. Да и за стеной как-то неспокойно. То птица вспорхнёт, то зверюга завоет. Жабы квакают, а потом резко умолкают. Поднялся смотрю, слушаю. По ту сторону стены что-то гулко бумкнуло, ночью даже тихий звук слышен далеко. Подбросил в огонь веток, прошёл к стене. Убрал кусок шифера, заглянул в пролом. За спиной пляшут языки огня, впереди темень. Всё укрыто чернотой и таинственностью. Стрекочут букашки, квакают жабы, ухает ночная птица, пищат комары.

Вернул на место шифер, осмотрел стену. По выбоинам и трещинам можно взобраться на самый верх. Дело не хитрое, в Тихом я только этим и занимался. Взберусь, вспомню как это делается.

Высокая стена, широкая, когда-то она была крепкой и надёжной. Полез наверх. Верхний ряд кирпичей местами рассыпался, превратился в песок. Нащупал рукой что-то мягкое, скорее всего мох, его здесь много. Пляшет огонь в костре, вырывает из мрака колючие ветки кустов и спящих друзей. Посмотрел я на них и порадовался за себя. Всё же хорошо, когда ты не один. Почему я раньше этого не знал, сторонился людей, хотел быть одиночкой. И снова поймал себя на мысли — а ведь неплохая идея построить свой посёлок. Дать в нём приют всем, кто пожелает. Пусть там селятся крукли, ворожеи, а если захотят, то и болотники.

Над головой что-то пролетело, наверное, рукокрыл или ночная птица. Разгулялся ветерок, принёс запах болота.

Посмотрел я на кладку стены что расползлась в две стороны. Стелется по ней плющ, тянутся тонкие усики с молодыми листочками, цветы закрылись на ночь, спят. Интересно устроен мир, что-то рушится, а на его место приходят трава, кусты, деревья. Интересно, а что здесь было раньше?

— Эй?! — Послышался от костра тихий оклик. — Ты зачем туда залез? — Сидит у костра Серёга, курит, перебирает банки. — Откуда столько добра?

— Выспался? — Спросил и полез вниз.

— Что за место, как мы сюда попали? В башке гудит, ничего не помню. — Серёга показал пачку сигарет. — За курево отдельное спасибо. Ты где всё это отрыл?

— Как сюда попали, не знаю. А сигареты не я, Сахт принёс.

— Какой ещё Сахт? — Серёга напрягся, шарит взглядом по округе.

— Спит он. Наелся и дрыхнет.

— Нашему полку прибыло? Кто такой? Откуда взялся? — Хмурит Серёга брови, глядит сурово. — Ему можно доверять?

— Не можно, а нужно. Свой он. — Указал пальцем. Крукль скрутился калачиком у Серёги за спиной.

— Так бы сразу и сказал — людоед притащил. А он где взял?

— Утром узнаем. Говорит, в пещере нагрёб.

— Стало быть, нашли Михалыча нычку. — Улыбается Серёга, доволен он. — Хорошие сигареты, импортные.

— Какие?

— Не важно. — Облако табачного дыма потянулось к небу. Курит Серёга, а я улёгся, умостил руки под голову, гляжу в ночное небо.

— Бродяга. — Позвал Серёга. — Хочу поговорить.

— Говори.

— Как думаешь? Кхале можно верить?

— В смысле? — Удивил меня такой вопрос. — Твоё дело, хочешь верь, хочешь не верь. Лично я верю. По началу были сомнения. Пряхи, крукли, чудила она без меры.

— Я не о том. — Пыхнул Серёга облаком табачного дыма и забросил в огонь окурок. — Она сказала — нет мне пути обратно. Умер я там. Убили меня. Вот. — Задрал Серёга майку, повернулся боком к свету. — Видишь два шрама? Не было у меня их раньше. Как к вам попал не помню. Граната рванула, я и свалился. А потом рас и снова живой. Одежда вся в крови, а у меня только это. — Тычет Серёга на шрамы, указывает пальцем.

— От меня-то ты чего хочешь?

— Поговорил бы ты с нею. Мне она ничего не рассказывает. А ещё. — Серёга оглянулся, посмотрел на спящую Кхалу и шепчет. — Мне кажется, она мысли умеет читать. Не замечал?

— Ну, не знаю. — Пожал плечами. Врать не хочу, а сказать правду не могу.

— А я знаю. Не успеешь подумать, а у неё уже и ответ готов. Как она про Наташку узнала? Не говорил я никому. Гадом буду, о том, что пацанёнок не от меня, знаем только я и Наташка. Матери покойной наврал. Не знаю, поверила или нет, но вопросов не задавала. Неужели Кхала и правда ведьма?

— Ключница она. Не ворожея и не ведьма. Понял?

— Нет не понял, ну да ладно. — Серёга закурил. — Бродяга, что дальше нам делать? Тайник можно сказать нашли. Заберём патроны, оружие, куда после пойдём?

— Когда заберём, тогда и поговорим. — Отдал Серёге секиру и широко зевнул. — Лягу-ка я спать. Ты-то уже выспался, вот и покарауль. А я, на боковую. — Спи. — Согласился Серёга. — Покараулю.


Загрузка...