Запретное знание

Глава 8

Она не отправилась в лазарет. Она не пошла вниз на поиски Пармут, второго помощника по информации, чтобы выяснить, какие на нее будут возложены обязанности.

Вместо этого она отправилась в свою каюту, чтобы подготовиться к приходу Ника.

Она была уверена, что он придет, как только у него появиться возможность; как только убедится, что запись с информационного ядра идет нормально; как только они с Васацк придумают, как работать «в обход» вируса. Она видела в его глазах страсть. Чем больше она проявит себя, тем больше он будет хотеть ее; будет хотеть доказать свою власть над ней.

Она была готова к этому. Шизо-имплантат сделал ее готовой.

Но когда она осталась одна в своей каюте, лежа обнаженной на койке, с черной коробочкой пульта управления, спрятанной под матрасом, она обнаружила, что думает о странных вещах.

Как это – иметь ребенка?

Она принялась изучать свой живот, чтобы проверить, нет ли каких-то следов растущей в ней жизни. Она принялась трогать свои груди, чтобы узнать, не начали ли они набухать, не стали ли они более чувствительными. Что она должна почувствовать, чтобы боль от родов казалась ей привлекательной? Интеллектом она понимала, что такие вопросы преждевременны. Но они интересовали ее, потому что она была встревожена, любопытна и одинока. Она никогда бы сознательно не захотела стать беременной. Но сейчас, когда беременность была навязана ей, она удивляла ее все больше и больше.

Какой эффект шизо-имплантат произведет на ее ребенка?

Сделает ли он его безумным? Могут ли все эти выработанные искусственно гормоны и секреты причинить ему вред? Окажет ли на него влияние ее искусственная страсть и сделает ли она его похожим на его отца?

О, дерьмо.

Без предупреждения решимость Морн начала таять; спокойствие оставляло ее, растекаясь, словно воск. Испуганная направлением своих мыслей, она попыталась восстановить свое нормальное состояние. Какого дьявола, будет она еще заботиться о том, что наделает шизо-имплантат ее нежеланному отпрыску? Неважно, что бы ни случилось, она все равно сделает аборт, не так ли? Раньше или позже – как только у нее появится время и возможность снова посетить лазарет, не так ли? Смесь биологических веществ и злобы в ее чреве была еще одним последствием изнасилования. Так же, как и изнасилование, она подавляла право Морн сделать свой собственный выбор. Чем раньше она избавится от плода, тем лучше.

Это правда. Это правда, черт подери.

Но если это правда, как быть с тем фактом, что она уже выбрала имя своему ребенку?

Не замечая этого, словно сама перестала владеть собой, она решила назвать его Дэвис Хайланд. Так же как отца.

Дерьмо!

Она хотела снова расплакаться от отчаяния и жалости. Внезапно она села, свесила ноги с койки, чтобы встретить свое сопротивление стоя. И тут же начала бегать из угла в угол, словно была поймана и посажена в клетку. Неужели она настолько беспомощна, настолько ущербна и безнадежна, что может позволить себе сохранить отпрыска ненависти Ангуса Фермопила? Неужели она ценит себя так низко, что позволит гнилому семени Ангуса угнездиться в ее теле, расти и высасывать из нее все соки?

Нет! Конечно же, нет. Конечно же, нет. Она пойдет и сделает аборт, как только Ник закончит свои дела и отправится спать.

И когда она это сделает, она снова будет одна; она будет так же одинока, как была после того, как убила всю свою семью; так же одинока, как была одинока с Ангусом, а может быть, и хуже. Маленький червяк протоплазмы, растущий в ней был всем, что у нее оставалось. Когда она убьет его, ее утрата всего будет завершена.

Ребенок был мальчиком, человеческим существом. Внуком ее отца. И у него есть все основания, чтобы жить. Основания, которые не имеют ничего общего с ненавистью или яростью – или с тем, что ПОДК оказалось таким подлым, как утверждал Вектор. Основание, которое являлось протестом уроку, который Ангус так старательно вдалбливал в нее: что она заслужила полное одиночество, всегда бессильная, поддерживаемая лишь искусственно с помощью шизо-имплантата и своего собственного упрямства.

Если она сохранит Дэвиса, то она будет не одна. У нее снова будет семья; у нее будет кто-то, кто принадлежит ей…

Кто-то, заслуживший лучшую долю, чем быть уничтоженным, потому что она не может найти разницу между разумностью и саморазрушением. Или быть смытым в утилизатор лазарета потому, что она не может взвалить на себя опасность того, что он будет жить. Неважно, кто его отец; неважно, насколько темное наследство досталось ему с его стороны.

Она когда-то верила в подобные вещи, в те дни, когда была настоящим полицейским, а ПОДК было честным. Может быть, часть ее души еще не подверглась коррозии.

Сохранить ребенка будет все равно, что сдаться перед Ангусом Фермопилом.

Как она, собственно говоря, и поступила, сменяв свою жизнь на пульт управления шизо-имплантатом. Она решила, что его преступления против нее останутся безнаказанными, и это будет лучше, чем смотреть в лицо последствиям этих преступлений без помощи черной коробочки. Вопрос, насколько ограничена, повреждена или потеряна она была давным-давно потерял свою актуальность. Единственное, что оставалось разрешить, было проще и потому сложнее.

Этот ребенок угрожал ее возможности выжить на борту «Каприза капитана», снижал ее ценность для Ника. Неужели ее спасение стоит так дорого?

Неужели оно стоит нового убийства?

Сколько одиночества она еще сможет вынести?

Пойманная и посаженная в клетку своего прошлого, утратив спокойствие, она ходила взад и вперед, словно не знала, какой путь избрать, сжимая руки в кулаки и напрягая плечи, словно готовясь кого-то задушить. Несмотря на отчаянные попытки, она не могла восстановить свою самоубийственную убежденность, которой достигла, когда решила, что сделает аборт и уничтожит своего сына.

Она продолжала метаться по каюте, когда дверь пискнула. Как она и предполагала, Ник пришел к ней. У нее едва хватило времени нырнуть на койку и включить шизо-имплантат, прежде чем после запрограммированной задержки дверь открылась. В результате Морн тяжело дышала и разрумянилась.

Она мгновенно заметила, что он переоделся после мостика. Его шрамы продолжали гореть под глазами, но улыбка исчезла; его живость улетучилась. Шрамы придавали ему вид изможденный и неуверенный. Он испытывал какое-то сомнение.

Сомнение не в безопасности «Каприза капитана» или в том, что они выживут; это только подогрело бы его жажду борьбы, заставило бы его сражаться яростней. Это, должно быть, было сомнение в себе самом.

Когда дверь за ним закрылась, он остановился. Отстраненным голосом он спросил:

– Почему ты сделала это?

Отвращение росло в ней; она едва могла думать. Изменение, произошедшее в нем, было непонятно ей.

– Сделала что?

– Почему ты заставляешь меня ждать пять секунд, прежде чем дверь откроется?

Она давно подготовилась к этому вопросу. Хрипло от переполнявшего ее желания она ответила:

– Я не хочу, чтобы ты застал меня делающей что-нибудь, – она посмотрела в сторону санблока, – невыгодное для меня.

Вероятно, ее ответ был достаточно хорош; этот вопрос не слишком интересовал его. Он приблизился. Его пальцы непрерывно шевелились, бессознательно сгибаясь в когти и снова выпрямляясь.

Если бы шизо-имплантат не господствовал над ней так безраздельно, она бы испугалась.

Внезапно Ник рванулся вперед, схватил ее за руки и швырнул на койку. Его глаза горели.

– Ты знаешь, как я заработал эти шрамы? Ты слышала эту историю?

Она покачала головой. Понимание того, что она включила управление слишком рано, что сделала себя беззащитной в неподходящий момент, заставило ее застонать.

– Это сделала женщина. Она была пиратом – а я всего лишь мальчишкой. Обычно она смеялась надо мной и уходила прочь. Но у меня была информация, в которой она нуждалась, поэтому она перестала смеяться. Вместо этого она совратила меня, и я помог ей захватить корабль. И я поверил ей. Я ничего не знал о презрении – и о женщинах. Мне казалось, что она относится ко мне серьезно.

Но после того, как она захватила корабль, она больше не нуждалась во мне. И именно тогда она начала насмехаться надо мной. Она вырезала всю команду, всех, кого обнаружила на борту, а меня оставила в живых. Сначала она изуродовала мое лицо. Затем она бросила меня, оставив умирать на корабле в одиночестве, и тогда я понял насколько она презирала меня. Может быть, она надеялась, что я покончу жизнь самоубийством или сойду с ума, прежде чем умру от голода.

– Ты смеешься надо мной?

Морн посмотрела на него. Она должна была по меньшей мере хотя бы выглядеть испуганной или переживающей, но от всепоглощающей страсти она резко поглупела.

– Что заставило тебя остаться с этим блядским капитаном Фермопилом? – Его руки больно сжали ее кисти, а глаза яростно горели. – Почему ты пришла ко мне? Что это за заговор? Как ты собираешься предать меня?

Наконец-то она поняла. Он боялся, что становится зависимым от нее. Женщины были вещью, которую он использовал и затем избавлялся, когда они надоедали ему. Если у них были полезные способности, он делал их членами своей команды. Но он никогда не ставил на них; он не нуждался в них.

До сих пор.

Сейчас он начала понимать, как сильно он привязался к ней. И это его испугало.

– Ответь мне, – процедил он сквозь зубы, – или я сломаю твои блядские руки.

– Испытай меня, – прошептала она сквозь глубины своей фальшивой и безграничной страсти. – Проверь, смеюсь ли я. Ты знаешь, что я чувствую. Ты сможешь определить разницу.

Звук, похожий на приглушенный плач, вырвался из его груди. Выпустив одну из рук Морн, он отвел свою руку назад и ударил ее так сильно, что она рухнула на матрас и стены вокруг нее утонули во мраке.

Затем он скинул ботинки, сорвал с себя скафандр и приземлился на нее словно молот.

Искусственно возбужденная Морн приняла то, как он причинял ей боль, и ответила экстазом.

Получи и будь проклят, сукин сын!

Она ненавидела его настолько сильно, что могла смеяться над ним.

Когда он устал и заснул, Морн достала пульт управления и сменила функции, чтобы смягчить боль от ран, уменьшить свое отвращение; смягчить ужас от перевоплощения. После этого она сползла с койки, надела скафандр, спрятала черную коробочку в карман и отправилась в лазарет.

По дороге она никого не встретила. Это, вероятно, было неплохо; но ее не волновало, кто увидит ее в таком виде.

Достигнув своей цели, она закрылась внутри. Затем она проинструктировала медицинские системы подлечить ее синяки и распухшее лицо, кровоточащие губы, исцарапанные руки и ребра, натертую промежность. Она не отключала шизо-имплантат, пока системы не сделали все, чтобы уменьшить ее боль.

Но она не сделала аборт. И уже больше не пыталась скрыть своей беременности. Единственная информация, которую она исключила из бортового журнала, это возраст плода – и наличие электродов в ее мозгу.

Сделав это, она вернулась в каюту. Дрожа от перехода и отвращения, она сняла скафандр и мылась в санузле до тех пор, пока ее кожа не покраснела, а затем снова легла на койку.

Она еще не решила сохранить маленького Дэвиса. Она просто хотела сохранить доказательство, что Ник Саккорсо мог избить беременную женщину.

На тот случай, если ей понадобятся доказательства.

Но, вероятно, они никогда не понадобятся. Как только он проснулся, она заметила, что его сомнения на время успокоились. Его глаза были чисты, шрамы были такими же бледными, как и остальная кожа, и на его лице снова появилась улыбка. Отметины, которыми наградил его Орн, начали сходить.

Он был слегка удивлен ее видом; она должна была выглядеть намного хуже. Но он принял ее объяснение. Довольный собой, полностью отдохнувший, он велел ей отправляться на дежурный мостик, чтобы Альба Пармут начала ее обучать ее обязанностям. И отправился на мостик, чтобы узнать, как идет восстановление информации.

Морн была готова приняться за работу; ее переполняла готовность и ненависть. Ей нужно было принять решения, а решения зависели от информации. Она мгновенно покинула свою каюту.

По приказу Ника Пармут ожидала Морн, когда та пришла на дежурный мостик.

Он находился в машинном отделении рядом с комнатой управления двигателями, где Вектор Шахид с помощником замеряли слабое навигационное ускорение «Каприза капитана». Мостик был более неудобен, чем мостик управления, потому что он был расположен среди переборок; но в нем находились те же m-сиденья, консоли и экраны. Сидя перед пультом управления информацией, Морн могла видеть остальные посты, не выворачивая шеи.

Привычная недовольная физиономия Альбы Пармут и ее поведение усиливали впечатление, что она была еще одной из отвергнутых любовниц Ника. Тем не менее ее стремление найти кого-нибудь, с кем можно разделить ложе, ясно читалось в искусственности ее волос и макияжа и в том, как она открывала на всеобщее обозрение свое тело; она носила скафандр лишь наполовину застегнутым, и ее груди торчали из прорези. Морн не чувствовала к ней симпатии. Чувствуя отвращение к Нику и ко всем скотам-мужчинам, Морн нашла жалкой такую явную демонстрацию своего желания.

К несчастью, вызывающее поведение Альбы – и ее постоянное состояние нетерпеливости либидо – не могло скрыть тот факт, что она не слишком умна. Она смогла объяснить Морн обязанности лишь очень общими фразами; как идет смена вахт; кто от кого получает приказы; какие кнопки следует нажимать; какие коды вызывают различные функции обработки информации; какие контрольные программы есть на «Капризе капитана». Любые вопросы как и почему она игнорировала; она выполняла свою работу бездумно и надеялась, что Морн будет работать так же. В сравнении с ней сомневающийся в себе, нервный первый помощник по информации был настоящим кудесником.

Ник и его люди более зависели от Орна, чем Морн считала до сих пор.

Ей самой до кудесника было далеко; но вскоре она обнаружила, что капитана «Каприза капитана» будет нетрудно убедить, что от нее больше пользы, чем от Альбы Пармут.

Выслушивая в течение получаса в основном бесполезные инструкции Альбы, Морн почувствовала себя достаточно разозленной, чтобы осмелиться попросить оставить ее на посту в одиночестве. Чтобы она могла попрактиковаться в «выполнении своих обязанностей».

Она была ПОДК; ей могли не доверять. Но Альба скучала – ведь Морн не была мужчиной. Второй помощник по информации пожал плечами и ретировался.

Перед Морн замаячил шанс, первый реальный шанс. И она не хотела упускать его.

Участки ее мозга, где хранилась черная ненависть, были сломлены. Насилие со стороны Ника – и тот факт, что она беременна – пробили брешь в ее защите. Куски отвращения, ярости и простая необходимость кипели внутри нее, требуя кровопролития. Одна на мостике, перед информационной консолью, словно от информации зависела ее судьба, она рискнула заглянуть в ответы.

Но она не забыла о предосторожностях, которым научилась от Ангуса. Осторожно, скрывая горечь, она вызвала по интеркому мостик и попросила разрешения активировать информационную панель, чтобы познакомиться с программами.

– Вперед, – ответил Ник. Когда его сомнения на время улеглись, к нему снова вернулось отличное настроение. – Изучай, сколько тебе заблагорассудится. Только ничего не делай. Если ты снова сотрешь всю информацию, то считай себя уволенной.

Ударив косточками по пульту, чтобы восстановить самоконтроль, она ответила так нежно, как могла:

– Спасибо. – Она не собиралась предпринимать ничего, что могло бы активировать вирус Орна. Она не собиралась копаться в информации «Каприза капитана»; она собиралась лишь взглянуть на нее.

Система оказалась для нее незнакомой, но она не слишком отличалась от тех, которые использовались в Академии или на борту «Повелителя звезд». А Альба сообщила ей базовые коды. Как только компьютер загрузился, она тут же проверила, как идет копирование информационного ядра.

Информация, в которой она нуждалась, была уже восстановлена.

Информация о навигации. Астрогация и скан.

Как и любой новый компьютер, этот был запрограммирован с помощью всяческих вывертов и выкрутасов, о которых она ничего не знала. Пять ли, десять минут она ковырялась в системе и ничего не понимала в обрывках файлов. Но затем она нашла, как обобщить программные параметры, откуда она сможет быстро узнать то, о чем не сказала или просто не могла сказать Альба Пармут.

После этого она начала получать нужные результаты.

Навигационная информация позволила ей вычислить траекторию «Каприза капитана», идущую от Станции. Астрогация и скан позволили ей выяснить нынешнее положение корабля и получить список возможных целей – мест, куда можно попасть, придерживаясь данного курса.

Список был длинным. Он включал все – от пустоты впереди до полного поворота и возвращения на Станцию. Но она существенно сократила круг поисков, предположив, что Ник собирался поддерживать корректирующее ускорение по меньшей мере еще два месяца; и исключая любое место назначения, которого можно достичь больше, чем за восемь месяцев – и, естественно, исключая все слепые точки, находящиеся вокруг «Каприза капитана».

И когда она это сделала, список существенно сократился.

Настолько, что при виде него у нее кровь застыла в жилах.

В него входили лишь: красный гигант без каких-либо спутников; самый дальний в поясе астероидов, один из которых служил Станции; один из постов, охранявших доступ в запрещенный космос, и довольно большой мертвый камень, который можно было бы назвать планетоидом, находящийся в нескольких миллионах километров внутри запрещенного космоса, достаточно далеко, чтобы туда было запрещено появляться любому кораблю человечества, и одновременно расположенный настолько близко, что там можно было бы появиться любому кораблю с людьми, если они были согласны рискнуть.

Имя этому камню было: Малый Танатос.

Морн слышала о нем. От этого названия ее сердце сжималось, и все тело дрожало.

Она слышала, как о нем шептались в Академии; люди изумлялись тому, что он из себя представлял – предательство настолько бездонное, что в сравнении с ним все работы по уничтожению человека казались детской игрой.

«Малый Танатос». Неудивительно, что запрещенный космос охранял его, несмотря на протесты дипломатов, ярость послов; несмотря на то, что самое его существование было запрещено множеством договоров. Запрещенный космос угрожал жизни каждого человека, пусть даже угроза была не военной, а генетической; пусть корабли человечества ни разу не подвергались нападению и ни один корабль пришельцев ни разу не пересек границу, а договоры не были нарушены – за исключением отказа разделаться с Малым Танатосом. И Танатос служил на благо этой угрозы более эффективно, чем боевые суда и пушки.

Во всяком случае, камень слыл гаванью и убежищем пиратов. Здесь строились корабли (корабли вроде «Смертельной красотки»?), сюда приходили корабли для починки. Пираты вроде Ника Саккорсо и Ангуса Фермопила доставляли сюда, на один из немногих достаточно богатых рынков свою добычу, чтобы продать руду и продукты по той цене, которую они предлагали; рынок, подпитываемый невероятным аппетитом запрещенного космоса к человеческим ресурсам, человеческим технологиям – и, если слухи были верны – человеческим жизням.

Морн проигнорировала красный гигант, пост, пояс астероидов. Так же, словно Ник ответил сам, она знала, куда направлялся «Каприз капитана».

«Малый Танатос», где он обменяет ее секреты на деньги и починку судна, где все, что она знает о ПОДК, будет в конце концов продано в запрещенный космос.

Это было не просто преступление; это было предательство. Предательство человечества.

Она не чувствовала преданности к полиции Объединенных Добывающих Компаний. Вектор дал ей понять, что ее начальники и герои, до самых высших эшелонов, коррумпированы – и казалось по меньшей мере вероятным, что он прав. Он действительно верил своему обвинению. Были ли они коррумпированы или нет, но она наверняка отвернулась от них; она взяла у Ангуса пульт управления шизо-имплантата и сбежала вместе с Ником, вместо того чтобы отправиться в службу безопасности Станции. Она больше уже не была полицейским.

Но все это не имело значения. Морн не могла сказать наверняка, предает ли человечество ПОДК. Ей нужно было решить, готова ли она сама предать человечество.

А если она ответит – «нет»! Что тогда? Тогда встанет вопрос, как помешать Нику совершить предательство?

Автоматически она подсчитала оставшееся расстояние; почти шесть месяцев на половине скорости света согласно нынешнему курсу «Каприза капитана», включая время торможения – и новое сильное m.

Что она может сделать?

Что, если не диверсию на «Капризе капитана»?

Лучшее, на что можно надеяться, это самоуничтожение, мгновенная смерть. Любая другая форма диверсии оставит ее дрейфовать в черном космосе на корабле, экипаж которого будет наверняка знать, что она предала их всех. Но сама мысль наполнила ее холодным, черным ужасом. Это означало убить себя так, что все связанные с ней тоже погибли бы.

Или, может быть, следует просто убить себя, и пусть Ник продолжает свой путь без нее?

Она чувствовала себя настолько загнанной в ловушку, что едва могла дышать. Подсознательно косточками пальцев она била по краю консоли, пока кожа на них не лопнула и обе ее руки не покрылись кровью. Из этой переделки было невозможно выбраться, не включая самоуничтожения; сдачи перед моральной прыжковой болезнью, которая поглотила ее жизнь с тех пор, как «Повелитель звезд» впервые увидел «Смертельную красотку» и использовал сильное m.

Нет, подумала она. Нет, это слишком. Я не смогу выдержать.

Она прошла весь путь не для того, чтобы убить себя. Она терпела прикосновения Ника все это время, сносила побои, пересиливала отвращение не для того, чтобы убить себя.

В ловушке.

Наконец холод, охвативший ее, стал настолько сильным, что ей пришлось прижать руки к груди и скрючиться, чтобы согреться.

Она все еще находилась в этой позе, скрюченная, словно защищая своего ребенка, когда ее нашел Вектор Шахид.

Он, должно быть, шел на свой пост. От двери он осторожно спросил:

– Морн?

Она должна была что-то сказать, чтобы он ушел. Она должна была хотя бы спрятать разбитые руки. Но она не могла этого сделать.

– Морн? С вами все в порядке? – Он подошел ближе; прикоснулся к ее плечу. Его рука сильнее надавила на плечо. – Дьявол, что вы такое с собой творите?

Словно вспышка холодного огня она подняла голову и взглянула в его круглое лицо и мягкую улыбку.

– Вы должны были сказать мне, – глухо прохрипела она. – Тогда, когда я впервые спрашивала вас. Вы должны были сказать мне, куда мы направляемся.

Повернувшись к нему спиной, она покинула мостик и снова нырнула под искусственную смелость шизо-имплантата.

Когда писк интеркома сообщил ей, что настало время занять место на мостике, она без слов отправилась туда, несмотря на то, что ее пальцы до сих пор были перепачканы засохшей кровью и болели так, что она едва могла пошевелить ими. Усталая, она включила на малую мощность коробочку и сунула ее в карман, не для того, чтобы уменьшить физическую боль, а для того чтобы приглушить свою эмоциональную сумятицу. Боль в косточках была полезна; она позволяла ей не расслабляться. А шизо-имплантат контролировал, чтобы настоящее не захлестнуло ее.

Подпитываемая слабыми электронными разрядами, она вступила на мостик, чтобы занять свое место в качестве третьего помощника по информации.

Лиете Корреджио командовала третьей вахтой. Тем не менее, Ник встретил появление Морн. Он улыбнулся ей, и она не знала как реагировать на это, но он ничего не сказал. Вместо этого он какое-то время помахивал ее идентификационным жетоном, а затем бросил его ей.

Это позволяло догадаться, что перезапись информации закончена.

Это могло бы подсказать Морн многое другое, но она была не в том состоянии, чтобы замечать, что творится вокруг.

Бессознательно вздрогнув, она поймала свой идентификационный жетон и сжала его в кулаке.

Затем она сделала все, что было в ее силах, чтобы не выказать никакой реакции, когда он заметил состояние ее рук.

Его глаза моментально стали жесткими; улыбка снова стала неприятной. Без всякого перехода тело замерло. Небрежно – слишком небрежно – он спросил:

– Морн, ты снова сражалась?

На одно или два сердцебиения контроль ее шизо-имплантата едва не был преодолен. Да, она сражалась. Но ничего не было решено. Однако пульт управления заставил ее сдержаться. Морн покачала головой.

– Я упала. И ударилась кистями рук.

И словно, чтобы покончить с этим вопросом, надела на шею цепочку и спрятала идентификационный жетон под скафандр.

Он, казалось, не знал, верить ли ей или нет. И он спокойно сказал:

– Отправляйся в лазарет. Лиете может подождать.

И снова Морн покачала головой.

– Если будет очень больно, может быть, я научусь в следующий раз быть более осторожной. – И добавила: – Я хочу заняться своей работой.

Постепенно опасность улетучивалась из него. Может быть, он решил поверить ей. Или, может быть, поверил, что если она даже сражалась, то не была побеждена. Ее черная коробочка помогала ей выглядеть так, словно она не проиграла. Пожав плечами, он перестал думать об этом.

Обратившись к третьему пилоту, он сказал:

– Твоя вахта. – И покинул мостик.

Морн посмотрела на Лиете Корреджио, кивнула и села в кресло на посту помощника по информации.

Всякий раз, как она касалась клавишей перед собой, косточки болели так, словно были сломаны.

Именно этого она и хотела.

Лиете Корреджио была маленькой женщиной с темными волосами, мелкими чертами лица и тихим голосом, который едва достигал концов мостика. Вдобавок в ее поведении было так мало авторитета, что сначала Морн считала, что Корреджио добилась своего положения, вероятно, потому что была одной из брошенных любовниц Ника. Но третий пилот выглядел слишком примитивно, чтобы отвечать романтическим вкусам Ника Саккорсо. И вскоре Морн убедилась, что Лиете Корреджио так же компетентна, как и Микка Васацк. Ей не хватало агрессивности Микки, но у нее было столько же уверенности в себе. Вероятно, терпимость Ника по отношению к женщинам типа Альбы Пармут не распространялась на командные посты корабля.

Несмотря на ум Лиете, у «Каприза капитана» были серьезные проблемы.

Часть проблем заключалась в том, что вахта Лиете состояла из самых слабых людей на борту. Несмотря на мнение Морн о Линде, к примеру, она не могла не признать, что он был намного лучше, чем третий помощник по связи. Человек, управлявший сканом и наведением, был привычным пьяницей, который разбирался в пьяных драках гораздо лучше, чем в спектрографии, и его руки так дрожали, что он не всегда попадал пальцами в нужные клавиши. Рулевой оказался вонючим хорьком, когда-то умным и толковым; он казался способным на все, кроме выполнения приказов. Способность Лиете управлять такими личностями и заставлять их работать на общее дело с течением времени производила все большее впечатление на Морн.

К несчастью, оставалась и самая большая сложность. Это касалось решения Ника «поймать» вирус Орна Ворбульда.

Никто из вахты Лиете не имел ни малейшего понятия, как вручную работать с оборудованием. Фактически, никто на борту не умел делать этого, за исключением Вектора, Щенка, Кармель, Микки, Лиете, Морн и самого Ника. Корабли так долго управлялись кибернетически, что большинство звездных скитальцев не знали никакого другого способа управлять ими. Были и исключения, понятное дело; и были мужчины и женщины, которых тренировали в местах типа Академии ПОДК или Алеф Грин. Но ставшие пиратами по необходимости брали команду с пестрыми биографиями и невысокими способностями, лишь бы они более-менее подходили на данное место. Люди Ника просто не знали, как выполнять свою работу, не подставляя свои компьютеры под действие вируса.

Заданием Лиете Корреджио в тот момент, когда Морн присоединилась к ее вахте – как и несколько недель спустя – было научить свою вахту управлять «Капризом капитана» так, чтобы не стереть всю информацию.

Процесс шел туго с самого начала. Морн сидела на своей третьей вахте, когда пьяный оператор скана стер всю информацию. Это стоило кораблю двадцати часов, пока делалась новая копия из информационного ядра.

Через день или два второй оператор наведения Микки Васацк случайно включил пушку, которая сожгла десять метров оболочки «Каприза капитана» и распылила на атомы допплеровский сенсор, прежде чем ее успели остановить. Команде пришлось неделю работать в тяжелых скафандрах, чтобы поставить новый сенсор.

Не успели они вздохнуть спокойно, как Альба Пармут, которая считала тяжелые скафандры личным оскорблением, пренебрегла деактивацией своего пульта, а второй оператор скана забыл это проверить перед тем, как испытывать новый сенсор. Это вызвало новое уничтожение информации и новую задержку.

Микка была в ярости. Так как она ненавидела глупость больше, чем не доверяла Морн, она понизила Альбу в третьи помощники и перевела Морн на свою вахту.

Лиете спокойно восприняла появление Альбы. На «Капризе капитана», как и на большинстве других судов, настоящим заданием третьего пилота было бороться с проблемами, на которые махнули рукой все остальные.

Ник смотрел на все происходящее со все возрастающей яростью, которая говорила так же ясно как слова, что он решил заменить кое-кого из команды, когда – или если – они достигнут Малого Танатоса.

Всякий раз, как Морн вставляла свой идентификационный жетон в информационный пульт, чтобы включить запись, она спрашивала себя, почему она все это делает. Но она знала ответ; потому что у нее не было выбора. Ник не потерпел бы отказа.

Загнанная в угол горечью, сжигающей ее, беспомощная, с отвращением разделяя с ним постель, она попыталась найти успокоение, планируя самоуничтожение. Но это не давалось ей; не было возможностей перепрограммировать «Каприз капитана», чтобы он взорвался.

Ник собирался с ее помощью предать все человечество. Она не могла вынести это – и никак не могла сопротивляться. В ее животе рос небольшой плотный сгусток, который вскоре станет заметен; ее тошнота исчезла, как только тело приспособилось к новой гормональной смеси. Она все еще не могла прийти к окончательному решению. Ребенок становился все более реальным. При мысли о том, чтобы оставить его, Морн хотелось плакать; при мысли о том, чтобы сделать аборт, ее тошнило.

Постепенно две дилеммы стали смешиваться воедино; необходимость убить себя или уничтожить «Каприз капитана»; необходимость убить сына. Они не были связаны между собой, но зависели одна от другой. Она не могла решить одну проблему, не решив второй.

Поскольку Морн провела много времени под воздействием шизо-имплантата, настроенного так, чтобы она не попыталась убить Ника в любой момент, когда он появится у нее, или отключить всю информацию, пока Микка Васацк наблюдает за ней, она почти не замечала, что в ней самой начались изменения.

Ник был удивительно вежлив в ее каюте, словно он излечился от всех сомнений. Напуганные примером случившегося с Орном, остальные мужчины оставили ее в покое – даже третий оператор наведения, который, казалось, привык убивать ради секса. У нее была работа, постоянная, отнимающая множество сил, которая заполняла все время и уменьшала ее отчаяние. А авторитет Микки заставлял Морн вести себя вдвойне осторожно.

Все это потребовало времени, чтобы взять себя в руки. На более низком уровне, чем тревога, вызываемая гормонами или старой преданностью, а может быть, странным, слепым иррациональным нежеланием позволить Ангусам Фермопилам и Никам Саккорсо сломать ей жизнь, она начала складывать разрозненные куски себя в нечто новое.

Вспоминая все происшедшее, она не могла припомнить, когда она перестала беспокоиться о черной коробочке. Однажды она экспериментировала оставляя ее у себя; и после этого стала оставлять в каюте. Со времени смерти Орна Ворбульда прошли шесть недель и временной лимит для безопасного аборта начал исчерпываться. «Каприз капитана» был почти готов для попытки небольшой ручной корректировки курса.

А Морн уже не была той женщиной, которая ступила на борт.

Это отличие выразилось в тот момент, когда Ник появился на мостике во время передачи вахты Миккой Лиете. Он, как обычно, кивнул Микке, когда Лиете сменила ее; он улыбнулся Морн улыбкой, которая была немного резче, немного более кровожадной, чем обычно. Но само его присутствие было необычным; обычно он поджидал Морн в ее каюте, пока вахта Микки не сменялась. Когда Морн вместе со всей второй вахтой пошла с мостика, он сделал знак третьему помощнику по связи, прогоняя его, и присел на его место.

У нее едва было время убедиться, что она поняла все правильно. И она помчалась на запасной мостик.

Она торопилась; она была убеждена, что времени у нее немного. Тем не менее, расстояние до запасного мостика дало ей время на раздумья. Она чувствовала, что впервые за несколько недель начала думать. Ее первой мыслью было активировать пульт связи на запасном мостике и войти в систему. Это позволит ей увидеть, что он будет делать. Даже если она пропустит его передачу, она сможет установить, в каком направлении он выслал свое сообщение.

Как только она проанализировала идею, она поняла, что Лиете узнает об этом, как только она активизирует консоль запасного мостика. Лиете сообщит Нику – а Нику будет нетрудно догадаться, для чего это понадобилось Морн.

Но у нее была альтернатива.

Никто не сможет отредактировать информационное ядро. Любой факт, которым обладает «Каприз капитана», любое действие, предпринятое им, тщательно записывалось. А это означает…

Это означает, что неважно, какое количество информации Ник стер из записей пульта связи, в информационном ядре оно будет зафиксировано. Таким образом, информация корабля будет восстановлена в нередактируемом варианте.

Если он не подумал об этом – если он не будет повторять стирание информации во время каждого восстановления – она сможет выяснить, что он собирается скрыть.

И сможет с запасного мостика скопировать сообщение, посланное им сейчас.

То, что она активирует пульт, станет видно на командном пульте Лиете. Но то, что она собирается делать, не будет видно. И у нее не возникнет никаких трудностей с объяснениями, для чего ей понадобилась копия информации запасного мостика. Она может придумать отговорку, что это связано с ее обязанностями.

При других обстоятельствах она бы выругала себя за то, что не додумалась до этого раньше. Но сейчас у нее не было времени.

Запасной мостик казался совершенно заброшенным. Она вставила в консоль свой идентификационный жетон, едва только устроившись в кресле. Чтобы прикрыть свои действия, она включила интерком и попросила разрешение Микки провести кое-какие исследования; но не стала ждать ответа. Ее пальцы забегали по клавишам. Когда Микка спросила ее, что за исследование она собирается проделать, Морн ответила, что хочет попытаться выяснить, как вирус стирает систему. В то время, когда второй пилот сказал: порядок, Морн уже начала восстанавливать сообщение, посланное Ником.

Само сообщение, конечно же, было закодировано. Она не могла прочесть его – и не стала тратить время попусту, пытаясь это сделать. Но она выяснила конечный пункт и коды безопасности, коды, которые должны были использоваться лишь посвященными и никем другим. Вдобавок ресурсы ее информации позволяли Морн определить вектор направления. Через мгновение она определила, что сообщение было послано узким пучком в систему координат, которая ей была прекрасно известна.

Координаты слухового поста ПОДК.

Одного из тысяч слуховых постов, которые помогали охране сторожить запрещенный космос.

Она была полицейским; она знала, как работают подобные слуховые посты. Через интервалы, определенные штаб-квартирой ПОДК, на посту появлялась курьерская ракета. Пост перекачивал всю собранную информацию в ракету. Ракета снова уходила в подпространство и направлялась к Земле. Там информация обрабатывалась на базе, находящейся на орбите Плутона; расположенные здесь сотни ракет обслуживали тысячи слуховых постов – не говоря уже о станциях и колониях – могли охватывать планеты, спутники, астероиды и корабли расположенные в солнечной системе. После расшифровки информация поступала в штаб-квартиру ПОДК. При соответствующем стечении обстоятельств весь процесс отнимал поразительно мало времени; обычно задержки случались, когда курьерская ракета была вынуждена доставлять сообщения обычным путем, на нормальной скорости.

А Ник направил свое сообщение, целясь в слуховой пост.

Он ждал ответа.

Последствия ошеломили ее. Она чувствовала, что теряет контакт с реальностью, словно ее m совершенно исчезло – словно «Каприз капитана» отключил внутреннее вращение или потерял все ускорение в своем путешествии по обширному безмолвию. Ник послал сообщение в ПОДК. И ожидал ответа.

О, Боже.

Но ей не представилась возможность разложить свои мысли по полочкам. Прежде чем она могла осознать всю глубину предательства Ника, она услышала, как он саркастически спрашивает:

– Ну как, удачно?

Потушив свой экран, она повернулась на сиденье и посмотрела на него.

Он стоял в проеме, улыбаясь ей. При виде Морн губы у него всегда растягивались в улыбке, обнажая зубы, а шрамы – темнели. Может быть, ее растерянность придала ей испуганный вид; может быть, сама идея, что она напугана, еще больше возбудила его. А может быть, к нему так пристала маска его страсти, что он не мог от нее избавиться.

Но Морн не была напугана; во всяком случае, не в данный момент. Она избавилась от своего прошлого, не подозревая об этом. И прошлое пыталось влиять на последствия ее действий. Она думала впервые за эти недели и была близка к ответу. И она спокойно посмотрела прямо ему в глаза. Ее тон был нейтральным от напряжения.

– Ты послал сообщение в ПОДК.

Мгновенно все его тело замерло, опасное, словно бомба с включенным часовым механизмом.

И, словно ее мучило чисто интеллектуальное любопытство, она спросила:

– А твоя команда знает, что ты занимаешься подобными вещами?

Его взгляд был таким же невозмутимым, как у нее, но в его улыбке не было ни капли любви.

– Ты – единственная, для кого это не тайна. Но я бы советовал все забыть – если ты не хочешь рисковать своей удачей.

Она проигнорировала угрозу. Было ли это правдой или фальшью – она сомневалась, что он скажет ей правду. Вместо этого она сказала:

– Я думала, ты собирался продать меня на Малый Танатос. Во всяком случае, информацию, которой я обладаю. Неужели ты изменил свое решение?

У него двигались только губы. Все остальные мускулы были неподвижны; насколько она могла сказать, он даже не мигал.

– Кто сообщил тебе, что мы направляемся на Малый Танатос?

– Никто, – сказала она спокойно. – Я догадалась сама.

– Каким образом?

Она пожала плечами и показала на информационный консоль.

– Мне нужно было изучить оборудование, прежде чем заниматься своей работой. Изучение астрогации и нашей траектории было отличной практикой.

Его улыбка стала несколько более напряженной.

– А как тебе удалось выяснить, что я «послал сообщение в ПОДК»? – Он произнес это сокращение, словно ругательство.

Она объяснила.

Он выслушивал информацию, не шевелясь. Когда она закончила он спросил:

– Как долго ты шпионила за мной?

Она ответила и на этот вопрос. По этому поводу она уже не имела причин лгать.

– Это было впервые. Я не догадывалась об этом до самого последнего времени. – Она позволила себе каплю горечи в тоне, когда добавила: – У меня было слишком много других проблем.

И повторила свой вопрос:

– Почему ты послал сообщение в ПОДК?

И, словно она нарушила его равновесие, он оторвался от дверного проема. Небрежно, словно ленивый хищник, он подошел к командному посту и сел. Она неотрывно смотрела на него, поворачиваясь ему вслед, словно система наведения.

На мгновение его пальцы принялись массировать шрамы, словно он хотел выжать из них всю кровь. Затем он сказал:

– Я могу получить больше денег за то, что ты знаешь, если устрою аукцион. Но нельзя устроить аукцион, если нет по меньшей мере двух потенциальных покупателей. Я дал твоим старым коллегам шанс сохранить все, что ты знаешь, в тайне, если они согласятся заплатить за это.

Это была ложь; она мгновенно поняла это. Сама по себе ложь была довольно правдоподобной; но не объясняла, откуда ему известны координаты слухового поста.

Она не стала обвинять его во лжи. Пусть он думает, что она поверила; ей необходимо разрешить более важные вопросы. И она твердо заявила:

– Они не пойдут на это.

– А почему? – спросил он так, словно не особо интересовался ее ответом.

– Потому что не могут быть уверены, что ты не возьмешь их деньги и тут же не продашь меня на Малом Танатосе.

Он пожал плечами.

– Я думал об этом. Я сообщил им, что если соглашусь с их предложением, я дам тебе доступ к системам связи. Ты можешь докладывать им – сказать, что я придерживаюсь соглашения. Честно говоря, ты можешь сообщить им все, что узнала, пока мы будем ремонтироваться.

Она покачала головой.

– Не слишком хорошее решение. Предложение такого рода ничего не гарантирует. А они захотят гарантий.

Ее возражение, похоже, не смутило его.

– Попытаться стоит. Если они попытаются надуть меня, мы ничего не теряем.

О, да, ты потеряешь, Ник Саккорсо, думала она. Клянусь Богом, потеряешь.

Но она не сказала этого. Когда изменение в ней окончательно созрело, она обнаружила, что думает быстрее, более ясно.

Осторожно, нейтрально она предложила:

– У меня есть идея получше. Скажи им, если они заплатят достаточно, ты доставишь меня куда-нибудь в другое место. И позволь мне сообщить им, что ты действительно изменил курс. Позволь мне убедить их, что ты действительно придерживаешься условий сделки.

В одно мгновение он потерял всю свою небрежную незаинтересованность. Он замер в своем кресле; его взгляд стал острее. Медленным шипящим тоном он спросил:

– А почему ты хочешь, чтобы я сделал нечто подобное?

Если он думал, что напугает Морн, то он ошибался. Смотря на него все так же прямо, как всегда, она ответила:

– Потому что я не хочу появляться на Малом Танатосе.

– Дьявол, а почему нет? Думаешь ты – до сих пор – полицейский? Ты думаешь, ты можешь решать, кому я продам твои секреты? Ты согласилась с этим многими миллиардами километров ранее. Что сделало тебя так блядски честной?

И тут ее дилеммы слились воедино. Под его обжигающим взглядом, ощущая опасность, она увидела, что они зависят друг от друга; и ее интуитивная нерешительность исчезла. Внезапно уверевшись в себе, она выдержала его взгляд, словно он был единственным из них, кто должен был сомневаться.

– Я беременна, – заявила она с достоинством. – Я собираюсь родить мальчика. Он родится приблизительно к тому времени, как ты починишь прыжковый двигатель – и я не хочу, чтобы он рождался на Малом Танатосе. Мы оба будем там слишком беззащитны. Его можно будет использовать против меня. Или один из нас может быть использован против тебя.

Умоляя высшие силы, чтобы он поверил ей – чтобы он не потребовал проверки в лазарете для подтверждения ее слов – она закончила:

– Ник, это – твой сын.