Запредельный человек

20

В следующие несколько секунд произошло несколько событий. Первое: в двадцати метрах от себя я увидел вторую башню, на девять метров выше той, на которой я стоял; с одного боку к ней прилепилась широкая терраса. Второе: слева донесся какой-то шум, и я, спеша укрыться за фонарной надстройкой, упал на смоленую крышу.

— Что это было? — спросил кто-то.

— Что именно?

— Мне послышалось, что Уокслоу поднялся.

— У тебя еще десять минут.

— Я же слышал... — Дверь на крышу распахнулась, и послышались шаги.

— Эй! Уокслоу! Что-то ты рановато!

Часовые отошли, и я выглянул из укрытия. На крыше не было ничего, разве что платформа с чем-то вроде зенитки на ней. Правда, на стволе имелись ребра охлаждения, и от установки тянулся толстый провод к большой панели со счетчиками и дальше, к гидранту возле парапета. На крыше дежурило три черных, в шлемах и при пистолетах. Они пару минут поболтали, а затем один из них направился в мою сторону, но свернул в дверь. Оставшиеся двое отошли к зенитке и, прищурившись, стали смотреть вдаль. Один зевнул. Другой сплюнул. Мимо пролетела птица, обронив гуано. На меня села муха. Я лежал и ждал нужного момента.

Прошел час, а я все ждал. Одного из черных сменили на посту, а его напарник сделал пару обходов крыши, однако я очень хорошо заныкался в тени между выходом на крышу и вентиляционным коробом. Прошел еще час. Мне нужно-то всего десять секунд — чтобы оба черных оказались в моем поле зрения, отвернулись, и я бы тогда прошмыгнул в дверь. Но мне не везло.

Миновало время обеда. Солнце припекало, крыша впитывала в себя жар. Я потел в черном костюме, а плотные швы натирали под мышками и шею. Солнце перевалило зенит, и охранники немного сменили позиции — но недостаточно для меня. Я попытался передвинуться, чтобы вновь оказаться в тенечке, обжегся о раскаленную крышу, да и колено натер.

Ближе к вечеру появился старшина. Осмотрел зенитку, прищурился в небо и пошел в мою сторону. Остановился в полутора метрах. Отрыгнул и вернулся назад в дверь. Охранники сменились еще несколько раз. Солнце тем временем приспустилось; снизу долетали аппетитные запахи кухни.

Крыша немного остыла; я поменял позу, лег поудобнее, так чтобы рассмотреть террасу у соседней башни. Над бордюром показалась голова человека: судя по движениям, он суетливо двигался; не то клумбы пропалывал, не то на стол накрывал. Чуть погодя на террасе зажглись огни и заиграла музыка. Сгущались сумерки. Небо взорвалось оттенками розового, который постепенно темнел, и в сторону запада поплыли алые суда под пурпурными стягами. Потом на небе проступили звезды, похолодало, а мою шею принялись атаковать комары. Возле пушки перемигивалась красным, зеленым и синим панель с системой наведения. Наверняка она могла засечь шумный транспорт километров за сто. Меня, впрочем, она не видела, я лежал в пяти метрах от пушки и был тише воды, ниже травы.

Внизу раздался звонок, и охрана снова сменилась. В открывшуюся дверь хлынул ослепительный свет. Да, незаметно с крыши не выскользнешь.

Я прикинул в уме: на крыше я проторчал уже часов двенадцать, шансов, что положение изменится, не предвиделось. Еще пара часиков в неподвижной позе, и тело затечет так, что я с места не сдвинусь. Пришла пора действовать, хоть как-то.

Я затаился у выхода на крышу. Зенитка располагалась справа, у парапета. Слева от нее в мою сторону тянулся кабель, метров на десять, делал несколько завитков и пересекал крышу прямо у меня за спиной. Вторая башня как раз была в той стороне: в темноте она напоминала парящие в воздухе огни. Я скользнул назад, поднялся на четвереньки и, застонав про себя, встал на ноги. От команды зенитчиков меня по-прежнему закрывали вентиляционный короб и лестничная будка. Крыша была гладкая, но не скользила; я снял ботинки и сунул за пазуху. Прошел к парапету и огляделся.

Увиденное не обнадежило: подо мной было метров пятнадцать до карниза, уставленного горшками с цветами, под освещенным окном. Ниже тоже ничего не было, только метров шестьдесят пустого пространства — до обнесенного стеной двора. С такой высоты размером он напоминал почтовую марку. Слева ко второй башне тянулась связующая стена, на уровне карниза. Справа открывался шикарный вид на цепочку огней вдали, по периметру парка.

В голове было пусто, никаких идей. Я отступил от парапета, чувствуя себя хрупким созданием — как всегда на большой высоте. Раздался какой-то звук, и я резко обернулся, выхватывая пистолет. По всей крыше зажглись огни. Это были прожектора на двухметровых мачтах, словно окутанные синеватым туманом; яркий свет выхватывал из темноты каждый камушек на крыше — как выдавленные в листе металла формы. Осталась лишь одна полоска тени, черной, как майка трубочиста. Ее отбрасывала лестничная будкой. И эта тень падала на меня.

Зенитчики прикрывали глаза руками и ругались, а в это время на крышу высыпали и рассредоточивались еще черные. Делали они это молча; глядя на пушки в их руках, я понял все.

Они выстроились вряд у дальнего края крыши и двинулись в мою сторону. У меня оставалось несколько секунд, чтобы придумать план, оценить его слабые стороны и исполнить. Черные уже почти дошли до будки. Я попятился, уперся икрами в парапет. Не думая, перекинул ногу, нашарил упор в грубой кладке и перелез на другую сторону. Солдаты прошли мимо, остановились, вернулись. Этого мне хватило. Я ухватился за карниз, на котором скорчился, свесил ноги и, нашарив еще упор, начал спуск.

Через две минуты я уже был на карнизе с цветами. Он тянулся на десять метров до угла, от которого к соседней башне пролегала стена. Прижавшись щекой к неровной кладке, я двинулся в ту сторону. Наконец добрался до поперечной стены, вжался в кладку спиной и спрыгнул. Приземлился на четвереньки и пополз в густую тьму на противоположном конце. Позади чиркнул луч прожектора, когда я достиг второй башни и уперся лицом в стену, жадно хватая воздух. Луч тем временем проплыл вдоль карниза, скользнул по стене и погас. Я сел и пошарил рукой в темноте, нащупал каменную балюстраду, перелез через нее и оказался на узкой террасе. Тут выстроился ряд высоких кувшинов — впору разбойников прятать, как в сказке про Али-Бабу. Однако то были вазы, и в них рос виноград: его лоза густой сетью покрывала стену. Наверху я заметил еще одну террасу — на перилах горел маленький огонек. Лоза доставала прямо до балкона. У тренированного атлета в превосходной форме, в альпинистских ботинках и при удаче сорвавшего джекпот на скачках, был бы шанс залезть туда. Я встал на балюстраду, ухватился за лозу и начал подъем.

Преодолеть первые метры оказалось не сложнее, чем угодить в переплет. Стебли толщиной с запястье лепились к стене, словно водосточная труба, но более тонкие отростки вскоре начали рваться. Я ненадолго остановился; лицо обдувало ночным ветром, а я гадал, что может ждать наверху. Что ждет меня внизу, и так было ясно.

Спустя полчаса я наконец ухватился за гальванизированные перила — и в следующий миг стебелек толщиной в карандаш, за который я еще держался, лопнул. За несколько секунд, пока я пытался ухватиться за перила второй рукой, у меня перед глазами пронеслась вся жизнь. Наконец, мне удалось подтянуться и перекинуть через перила локоть и колено. Я взглянул на выложенный глянцевой плиткой пол. Дальше он перетекал в просторную комнату, освещенную приглушенным светом и обшитую панелями мореного тика. Там же, за столом не крупней «кадиллака» сидел человек. В мою сторону он не смотрел. Курил сигарету, откинувшись на спинку кресла. Широкая спина, бычья шея, седеющие волосы. Вроде бы один. Пока я наблюдал за ним, он затушил окурок в пепельнице, вырезанной из куска хрусталя размером с футбольный мяч. Потом нажал кнопку — в столе отрылся ящик. Мужчина достал из него вместительный графин, откупорил и налил в бокал что-то темное. Пока он это делал, я влез на балкон, достал пистолет и подкрался к открытым дверям.

— Даже не дыши, приятель, — сказал я.

Он застыл, но всего на миг. Потом заткнул графин пробкой и вернул его в ящик стола. Когда он повернулся, я уставился в лицо самому себе.